Они оказывали своим клиентам помощь в составлена договоров и принимали эти акты на хранение.

с. 242 2. Они брали на себя различные денежные уплаты то из денег, переданных им должником, то из своих собственных средств, которые они выдавали в виде аванса. Например: «Ликон из Гераклеи, уезжая в Африку, привел в порядок свои дела через своего банкира и дал ему распоряжение уплатить оставленные у него 16 мин и 40 драхм (около 610 руб.) Кефисиаду». (Демосфен. Против Каллиппа, 3). Тимофей собирается покинуть Афины; но, ожидая прибытия леса из Македонии, он условился со своим банкиром, чтобы тот, когда получится этот груз, уплатил расходы по перевозке (1750 драхм — около 648 руб.); банкир уплатил и «записал Тимофея в число своих должников». (Его же. Против Тимофея, 29—30).

3. Банкиры открывали своим клиентам текущий счет. Например: один молодой иностранец приехал в Афины; он вверяет банкиру Пасиону привезенные им с собой деньги и берет из этого капитала по мере надобности (Исократ²⁷. Трапезитика, 4).

Банкиры устраивали денежные переводы. Один афинянин поехал в Милет и, не желая брать с собой капиталов из страха потерять их, внес известную сумму банкиру, а тот написал в Милет своему поверенному, чтобы он перечислил эту сумму на текущий счет путешественника.

Банкиры давали в долг деньги и частным лицам и — хотя реже — городам.

Банкир производил различные операции и со своими собственными капиталами и с капиталами своих клиентов. Чтобы внушить к себе доверие публики, он вводил в свое дело как бы соучастников, снабжавших его деньгами и бравших на себя поручительство за него; они имели право на часть доходов и, взамен этого, несли личную ответственность перед кредиторами. Нередко такие предприятия оказывались несостоятельными, и тогда происходила ликвидация дела или банкротство. с. 243 В виду этого осторожные люди помещали свои капиталы у нескольких различных банкиров; таким образом они подвергались меньшему риску потери. Так, отец оратора Демосфена имел «2400 драхм (около 890 руб.) в банке Пасиона, 600 (около 220 р.) в банке Пилада и 1600 (около 590 руб.) в банке Демомела».

Банкир Пасион.

В конце Пелопоннесской войны в Пирее был банкирский дом, принадлежавший двум совладельцам, Архистрату и Антисфену. У первого был раб Пасион, который с раннего возраста отличался большим умом. Архистрат, в конце концов, отпустил его на волю и, с согласия своего компаньона, передал ему свое предприятие. Против этого Пасиона оратор Исократ написал в 394 г. до Р. Х. свою речь под заглавием«Трапезитика». Он составил ее для сына некоего Сопэя, одного из тех греческих авантюристов, которые составляли себе состояния при дворах полуварварских царей Босфора Киммерийского и Фракии. У Сопэя был сын, стремившийся побывать в Афинах. Отец предоставил в его распоряжение крупную сумму денег и отправил его в Пирей с большим грузом хлеба и других припасов. Выскочке хотелось, чтобы наследник его состояния сделался видной персоной в Афинах; но, пользуясь удовольствиями большого города, молодой человек не должен был пренебрегать делами; отец желал, чтобы сын заботился о его товарах, поддерживал его связи, взыскивал деньги с должников и наблюдал за употреблением его капиталов.

Все шло сначала превосходно. Сопэй направил молодого человека к Пасиону, который оказал ему самый теплый и почтительный прием. И Пасион и его компаньоны предоставили себя к услугам путешественника. Они подыскали ему друзей и позаботились о его удовольствиях. Деньги, полученные от продажи товаров, были взяты в банк, и иностранцу пообещали участие в банковых с. 244предприятиях. Таким образом, сын министра полуварварского государя беззаботно предался наслаждениям этой долгожданной жизни, находя, что в Афинах даже банкиры отличались большой любезностью.

По прошествии нескольких недель распространился слух, что в Понте произошел дворцовый переворот. Сопэй, действительно, потерял расположение царя и попал в тюрьму; его имущество было конфисковано, и царь Сатир послал в Афины уполномоченных, которые должны были разыскать все капиталы, принадлежавшие его бывшему министру, и конфисковать их. Может быть, царь желал также выдачи сына опального сановника. Афины в такой мере нуждались для своей хлебной торговли в хороших отношениях с этими босфорскими царями, что не стали бы рисковать ссорой с Сатиром из-за такого пустяка.

Иностранец, ошеломленный случившимся, бросился к своему доброму другу Пасиону и рассказал ему обо всем. Хитрец Пасион сделал вид, будто принимает большое участие в его горе. Для банка было важно, прежде всего, не лишиться сумм, которые были у него в деле. Поэтому Пасион посоветовал молодому человеку отдать без возражений уполномоченным Сатира товары и небольшую сумму денег, бывшую у него на руках; что же касается капиталов, положенных в банк, то, следуя совету Пасиона, он должен был отрицать их существование и утверждать, что у него не только нет ничего, но что он еще должен банку и многим гражданам.

Иностранец был в восторге от этой мысли, не подозревая, что Пасион готовился обмануть его. Но вскоре он убедился в этом. Опасаясь тех действий, какие афиняне могли предпринять против него, он решил уехать в Византию, в надежде собрать в этом городе какие-нибудь суммы от должников его отца; во всяком случае, ему казалось, что там будут в безопасности его свобода и жизнь. Византия получала хлеб из Фракии, а потому не имела нужды в с. 245 босфорском хлебе и не боялась мелких понтийских царьков. Но перед отъездом молодой человек пожелал взять от Пасиона принадлежащие ему деньги. Пасион принял его очень вежливо, хотя имел смущенный вид; он не отрицал своего долга, но признался, что в интересах вкладчика пустил деньги в оборот, и нужно было некоторое время, чтобы вернуть их обратно. Вкладчик согласился подождать; но так как при повторных просьбах о выдаче денег банкир ссылался все на те же причины, то у молодого человека явились подозрения. Он послал к Пасиону двух своих друзей. Тогда Пасион изменил тон: он-де не понимает, чего от него хотят: он ничего не получил и не имеет никаких долгов; напротив, ему должны 300 драхм (около 110 руб.).

Сомненья не было: Пасион решил завладеть состоянием несчастного. Жаловаться было невозможно. Письменных документов не существовало, и свидетелем вклада был только один раб, состоящий при кассе банка. Но разве ограбленный молодой человек не твердил повсюду, что у него ничего нет и что он живет в долг? Пасион был, таким образом, уверен в своей безнаказанности.

Вдруг пришло новое известие, что Сопэй снова вошел в милость у царя, который решил даже обручить своего сына с его дочерью. Это совершенно меняло положение клиента Пасиона; поэтому последний и поспешил принять свои меры. Прежде всего необходимо было удалить кассира Китта, единственного свидетеля вклада иностранца. Пасион отправляет его тайно за границу и затем, думая взять наглостью, обвиняет двух друзей истца, одного из которых звали Менексеном, в подкупе его служащего, похищении из банка при посредничестве этого раба шести талантов (около 13 300 руб.) и содействии бегству преступника. Иноземец был совершенно ошеломлен таким неожиданным нападением: он должен был внести залог, чтобы избежать заключения в тюрьму, и из обвинителя превратился в с. 246 обвиняемого. Ему теперь приходилось доказывать не то, что он сделался жертвой грабежа, а что он не был совратителем и вором.

К счастью, друг его Менексен был человек сметливый. Не думая отказываться от борьбы, он бросился на розыски Китта. Ему удалось поймать раба и привезти в Афины. Там он обратился к Пасиону с просьбой разрешить подвергнуть беглеца пытке. Чтобы помешать возможности вынудить у раба признания, Пасион придумал следующее. Он стал утверждать, что Китт — свободный человек, а потому с ним нельзя обращаться, как с рабом. Менексен, понимая, что Пасион только хочет выиграть время, воспротивился предварительному освобождению Китта, если только Пасион не внесет залог в сумме, равной той, какую банк был должен иностранцу. Пасион согласился и внес 7 талантов (около 15 540 руб.), чтобы предотвратить пытку и обеспечить свободу своему служащему, которого он недавно еще обвинял в тяжком нарушении доверия.

Непоследовательность поступков Пасиона была очевидна. Попавшись в собственные сети, Пасион видимо противоречил сам себе. Он почувствовал, что ему будет трудно объяснить все свои поступки и что он попал в тупик. Тогда он сделал попытку обратиться вспять. Он заявил своим противникам, что они могут допрашивать Китта сколько им угодно. Те согласились и условились встретиться с Пасионом, его рабом и лицами, которые должны были заставить его говорить, в одном храме. Но в назначенный день банкир формально воспротивился применению пытки.

Это упорство произвело дурное впечатление, и Пасион понял, что было благоразумнее пойти на мировую. Он добился тайного свиданья с сыном Сопэя. Тут, вдали от нескромных глаз и ушей, Пасион вел себя иначе. Прикрывая лицо полой своего плаща, как человек, устыдившийся своего поведения, он плакал и говорил, что решился отрицать существование вклада иностранца благодаря серьезным денежным затруднениям; он с. 247 давал обязательство вернуть капитал молодому человеку, прося только, чтобы около дела не подымали шума и не губили совершенно его репутации.

Иностранец поверил искренности раскаяния; он обещал Пасиону молчать и согласился дать ему отсрочку. Через три дня при новых переговорах было условлено, что Пасион отправится со своим клиентом в Босфор и там возвратит ему деньги: таким образом, в Афинах никто ни о чем не узнает. Если же Пасион не уплатит долга, то посредником между ним и иноземцем будет царь Сатир, причем, в случае неблагоприятного для банкира приговора, банк должен будет, кроме основного долга, отдать еще половину требуемой с него суммы. Статьи договора были закреплены письменно и документ вручен капитану корабля, по имени Пирону, из Фер в Фессалии. Но Пасион сейчас же подкупил одного из рабов капитана; он достал через него текст договора, подделал его и через своего сообщника положил на прежнее место.

Тогда Пасион снова поднимает голову и начинает действовать с обычным бесстыдством. При первых же требованиях своего клиента ехать с ним, он заявил, что отказывается сделать это. Сын Сопэя стал настаивать и потребовал предъявления договора. Развертывают договор, но вместо первоначальных условий находят расписку в получении денег, данную иностранцем своему банкиру. Ограбленному оставалось только одно: доказать, что Пасион подделал чужую подпись.

Однако дело еще затянулось. Иностранец в сопровождении Китта отправился в Босфор. Молодой человек и раб изложили дело Сатиру. Но царь объявил, что он не сведущ в таких делах. Тем не менее он выразил сыну своего любимца расположение: собрал афинских купцов, находившихся в это время в гавани, и обратил их внимание на дело своего подданного; кроме того, он написал афинскому народу письмо и просил для молодого человека покровительства властей и присяжных. Таким образом, пользуясь заступничеством с. 248 своего государя и его нравственной поддержкой, клиент Пасиона по своем возвращении в Афины подал жалобу в суд. Защитительную речь для него написал оратор Исократ; но мы не знаем, выиграл ли иностранец это дело.

Общественное мнение в Афинах, по-видимому, не относилось сурово к плутовским проделкам, подобным описанной. Они могли влечь за собой приговор об уплате убытков, но не уголовное наказание, а потому это и не казалось бесчестием. Кроме того, греки никогда не проявляли особенной строгости в вопросах нравственности. Впрочем, нет никаких доказательств, что Пасион был виновен. Мы знаем дело с точки зрения обвинения, но не знаем его со стороны защиты. Возможно, что молодой человек был искателем приключений, который трезвонил повсюду о влиянии его отца на Сатира, друга афинян, надеялся запугать Пасиона угрозой скандального процесса и вынудить у него деньги.

Главным мотивом, удерживающим нас высказать суждение по этому делу, является рост богатства Пасиона, что могло быть только результатом доверия, которое он сумел внушить множеству своих клиентов-афинян и иноземцев. Демосфен, вспоминая сорок лет спустя рост этого вначале очень скромного состояния, говорит: «Пасион пользовался доверием, а для людей, живущих на бирже и занимающихся биржевыми делами, репутация человека трудолюбивого и честного имеет необычайно сильное влияние».

Предположим даже, что в первые годы своей карьеры Пасион когда-нибудь и поддался искушению, но зато он сумел впоследствии воспользоваться уроком. Обладая большим умом, банкир скоро понял, что для него выгоднее быть честным. Его бывший хозяин Архистрат завещал свой капитал банку; под руководством Пасиона этот банкирский дом сделался первым в Афинах; самые богатые и высокопоставленные люди, как Агиррий²⁸, с. 249 Демосфен-отец²⁹, Тимофей³⁰, отдавали ему свои капиталы и брали у него деньги в долг. Ему не раз приходилось оказывать государству денежные услуги, а потому он легко добился звания гражданина.

В 372 г. он еще стоял во главе фирмы, а умер в 370 г. после долгой и мучительной болезни. В этот промежуток времени он, чувствуя себя старым и больным, привел в порядок свои дела и сделал такие распоряжения относительно будущего, что они делают честь его уму. Его доверенным был тогда Формион, раб иноземного происхождения, как и Китт, который имел в то время свое собственное предприятие. Формион был отпущен на волю, а затем, по мере того, как хозяин старел, он получал в банке все большее и большее значение, и в конце концов Пасион поручил ему ведение всего дела целиком.

Можно было бы предполагать, что Пасион передаст банкирский дом своему сыну Аполлодору. Но Аполлодор был полон других планов. Отец воспитал его баловнем, дал ему хорошее образование, разрешил посещать школы риторов, заводить связи среди честолюбивой и богатой молодежи. Аполлодор мечтал о политике, почестях, власти; быть может, он сгорел бы со стыда, если бы ему пришлось сидеть за отцовской конторкой. Но возможно, что и Пасион не был особенно хорошего мнения о сыне, а потому не хотел сделать его своим наследником. Во всяком случае он остановил свой выбор на Формионе. Он сдал ему в аренду сразу и банк и свою фабрику щитов. Аренда фабрики подразумевала и аренду всех ее орудий производства и рабов, обслуживающих ее; что касается банка, то там аренда распространялась на его клиентов и на право пользования вложенными капиталами.

Кроме того, Пасион гарантировал Формиону уплату 11 талантов (около24 400 руб.), выданных банком из с. 250 своих средств разным лицам под залог недвижимости — Формион тогда был еще простым вольноотпущенником, и ему было бы трудно добиваться судом уплаты этих долгов; поэтому, не желая возбуждать опасений вкладчиков относительно судьбы их денег, Пасион признал себя должником банка в упомянутой сумме.

Арендная плата за фабрику равнялась одному таланту (2220 руб.), и, по-видимому, эта сумма не ложилась тяжело на ее дела, но ежегодная уплата за банк определялась в 100 мин (около 3700 руб.), и она была, вероятно, слишком высока; по крайней мере, когда по истечении 8 лет Формион вышел из дела, наследники Пасиона не могли сдать банк в аренду за более высокую цену, хотя он находился в прекрасном состоянии.

Незадолго до смерти Пасион сделал последние распоряжения. Состояние его равнялось значительной сумме: он имел на 20 талантов (около 44 400 руб.) недвижимой собственности и 40 талантов (около 88 800 руб.), вложенных в разные дела, как ссуды под морские предприятия, закладные и различные векселя, которые должны были иметь, конечно, солидные гарантии. В общей сложности ценность состояния достигала приблизительно 60 талантов (около 133 200 руб.).

Так как у Пасиона было два сына, из которых один еще не достиг совершеннолетия, то он выбрал Формиона опекуном; при этом ответственность последнего должны были разделять несколько друзей и родственников Пасиона, привлеченных к участию в опеке; но, чтобы еще более быть уверенным в Формионе, Пасион взял с него слово жениться на своей вдове Архиппее; она получала приданое в два таланта (4440 руб.), помещенные в Аттике и на о. Пепаретосе, кроме того, жилой дом ценностью в 100 мин (около 3700 руб.), обстановку этого дома, служанок, драгоценные вещи и все, что нужно было для поддержания привычного ей образа жизни. Мы знаем с. 251 со слов Демосфена, что многие афинские, эгинские и другие трапезиты поступали так же, как Пасион.

(По Исократу. Трапезитика; Демосфен. Речь в защиту Формиона; Perrot. Mé moires d’arché ologie, d’é pigraphie et d’histoire, стр. 379—414).

21. Богатый город Великой Греции³¹.

В городе Сибарисе насчитывалось кроме рабов 300 000 свободных жителей. Его окружность равнялась 9 километрам с лишним. Один факт ярко рисует богатство, развивавшееся вместе с ростом населения города: в торжественных процессиях Сибариса появлялось 5000 всадников, одетых в самые роскошные костюмы; а в греческих городах всадниками могли сделаться только люди, обладающие большими доходами. Называя кого-нибудь всадником, подразумевали, что это — богатый молодой человек, принадлежащей к классу, который уплачивает самые высокие налоги. В Афинах в момент наибольшего расцвета города насчитывалось не более четвертой части числа всадников Сибариса.

Благодаря большим земельным работам сырая почва, на которой стоял город, была осушена. Хорошо устроенная система каналов отводила в море воды низкой части равнины, в настоящее время снова превратившейся в болото. Каналы были судоходны, и сибариты пользовались ими для перевозки на лодках в город или в порт вина, которое в изобилии производилось на окружающих эту низменную область возвышенностях и очень ценилось в то время.

Почва Сибариса отличалась изумительным плодородием. Варрон³² утверждает, что пшеница родилась там сам-сот; однако, по словам Атенея³³, местного хлеба едва хватало для потребления города. Кроме вин, с. 252 служивших предметом широко распространенной торговли, много продуктов для вывоза доставляло Сибарису и земледелие. Окружавшие город деревни занимались производством масла. Сибарис поставлял на рынок кожи от стад, питавшихся его роскошными лугами; шерсть овец, пасшихся на окрестных горах; лес, который рос на его горах, особенно на Силе, и очень ценился для постройки судов; смолу, добывавшуюся в тех же горах и считавшуюся лучшей во всем бассейне Средиземного моря; воск от разводимых в большом количестве пчел. Город владел также серебряными рудниками; этим объясняется большое количество сибаритских монет.

Наконец, сибариты, имея гавань в Лаосе на Тирренском море и будучи союзниками с одной стороны — милетцев, с другой — этрусков, являлись торговыми посредниками между этими народами. Милетские корабли привозили свои товары в самый Сибарис; этруски отправляли свои в Лаос; между этими пунктами сухопутной перевозкой товаров занимались сибариты. Организовать это дело было нетрудно, потому что и расстояние не было велико, и существовало даже горное ущелье, облегчавшее путь. Этот город в такой степени стремился удержать за собой положение международного рынка, что освобождал от всякой таможенной пошлины наиболее ценимые продукты Малой Азии и Этрурии.

(F. Lenormant. La Grande-Grè ce, II, стр. 260—262, 274—275).

Богатство в Афинах.

В V и в IV в. до Р. Х. в Афинах было множество людей, владевших небольшим состоянием. Сколько насчитывалось собственников, имущество которых стоило менее таланта (около 2220 руб.), даже менее 10 мин (около 370 руб.)! Таланта было достаточно, чтобы поддерживать свое существование и не опускаться до положения людей нуждающихся. Очень часто встречается упоминание о с. 253 состояниях от 2 до 5 талантов (около 4 440—11 100 руб.). Наследство оратора Эсхина равнялось 5 талантам. Состояние Критовула³⁴ оценивалось Ксенофонтом в 500 мин (около18 500 руб.), и он считался человеком богатым.

Афинянин Тимократ владел 10 талантами (22 200 руб.). Ежегодный доход некоего Дикеогена составлял 80 мин (около 2960 руб.), что предполагает капитал около 11 талантов (около 24 400 руб.), и такое состояние считалось уже значительным. Один купец, по имени Диодот, имел 14 талантов (около 31 000 руб.); отец оратора Демосфена оставил после себя 15 талантов (около 33 300 руб.). Человек, обладавший таким состоянием, был уже довольно богатым, принимая во внимание высокие проценты и низкие цены на продукты. Однако, многие из афинян владели еще большими капиталами: Онетор имел 30 талантов (66 600 руб.); Конон — 40 (88 800 руб.); Стефан, сын Талла, и банкир Пасион — по 50 талантов (111 000 р.) каждый.

В первом ряду самых богатых фамилий стояло семейство Никия. Имущество этого человека оценивалось в 100 талантов (около 222 000 руб.). Его сын Никерат считался самым богатым афинянином; это и послужило причиной его гибели при Тридцати Тираннах³⁵). Фамилия Каллиев была еще богаче. Каллий I скупал имущество Пизистрата всякий раз, когда этот последний подвергался изгнанию; он тратил громадные деньги на конский завод, был победителем на Олимпийских играх и дал своим трем дочерям большие приданые. Его внук имел, как говорят, 200 талантов (около 444 000 руб.). Он оставил это состояние своему сыну Гиппонику, который просил, кажется, разрешения построить на Акрополе дом, чтобы хранить там в безопасности свои с. 254 сокровища; дочь Гиппоника, вышедшая замуж за Алкивиада, получила в приданое 10 талантов (222 000 руб.), что по тем временам было громадной суммой. Сын же богача расточил это огромное наследство, и к 385 году у него осталось, как утверждают, только не более двух талантов (около 4440 руб.). Состояние Алкивиада достигало сотни талантов (около 222 000 руб.). Во второй половине IV века конфискованное имущество некоего Дифила составляло 160 талантов (около 355 000 руб.). По слухам, Эпикрату³⁶ приписывалось состояние в 600 талантов (около 1 332 000 руб.).

В общем, хотя в Афинах и бывали крупные состояния, но встречались они редко, а кроме того, не сохранялись долго. Преобладающим явлением были средняя и мелкая собственность. Бедняки были в высшей степени многочисленны, если правда, что в 322 г. только 9000 граждан из 21 000 владели состоянием, равным 520 рублям и более; надо, правда, прибавить, что эти 520 руб. равнялись бы теперь сумме около 1600 руб.

(По Bö ckh. É conomie politique des Athé niens, IV, III).

⇐ Предыдущая25262728293031323334Следующая ⇒

Поделиться: