Тема 5, 6. 7. Личность террориста, особенности мотивации террористической деятельности (1, 2, 3 части)

Аннотация

Определяются психологические критерии, позволяющие диагностировать и классифицировать характерные для групп риска способы выстраивания образа мира, самоидентификации, целеполагания, а также процесса формирования патологических форм социальной и психологической адаптации.

Компетенции:

Слушатель должен сформировать системное представление о закономерностях:

формирования личности террориста и ее структуры;

методологии и методах первичной профилактики, клинико-психологической коррекции и реабилитации;

знать эффективные способы диагностики процесса вовлечения, участия и выхода из террористической организации.

Конспект лекции. Часть 1.

Специфические трансформации личности и образа мира у лиц, вовлеченных в террористическую деятельность, являются предметом исследования нескольких социально-гуманитарных отраслей знания, в том числе психологии.

Специальное исследование, начатое группой ученых факультета психологии Московского государственного университета им. М.В.Ломоносова, дает основания предполагать, что закономерности формирования, структурирования и функционирования комплексного психического образования, обозначаемого в школе А.Н.Леонтьева как «образ мира», у лиц, вовлеченных в террористические организации, имеет черты существенного сходства с образом мира лиц, ставших пользователями и жертвами других типичных современных технологий удовлетворения потребностных состояний, таких как технологии коммерческой рекламы, легитимного политического пиара и демагогии, так называемые «развлекательные» технологии, технологии фастфуда, технологии коррекции тела и другие. Технология терроризма является, таким образом, не уникальной, а одной из группы «хищных» современных технологий, анализ сходства и различий между которыми, а также исследование психологических механизмов, посредством которых с помощью этих технологий организуется образ мира и самоидентификация подвластного этим технологиям субъекта, может стать основой для построения теоретических моделей и практических методик эффективной профилактической работы, а также психокоррекции, реабилитации и налаживания системы психологического мониторинга антитеррористической деятельности в целом.

В поисках научно обоснованных психологических критериев, позволяющих диагностировать и классифицировать характерные для групп риска способы выстраивания образа мира, самоидентификации, целеполагания, а также процесса формирования патологических форм социальной и психологической адаптации, на основе теоретического анализа проблемы следует обратить внимание прежде всего на следующие моменты организации ведущей деятельности и образа мира представителей групп риска:

Предпочтение иллюзорно-компенсаторного способа удовлетворения потребностей деятельностно-созидательному.

Тяготение к быстрым и «окончательным» простым решениям сложных вопросов.

Примитивная мифологизация и знаково-символическое опосредствование ведущей деятельности с обязательным акцентом на списке врагов.

Предельная, терминальная, искусственная драматизация ситуации.

Низкий или целеустремленно снижаемый с помощью специальных психотехник порог агрессивного поведения.

Высокая откликаемость на настоятельный призыв к немедленным действиям.

Способность к личному усилию только в варианте мгновенного подвига – героического поступка с непременным элементом жертвенности.

Особенности личности, создающие существенные трудности для гармоничной или хотя бы относительно устойчивой самоидентификации вне рамок категоричных в степени бредовости, тотально контролирующих буквально все аспекты жизнедеятельности, фанатических по сути концепций.

 

Человек, как обнаружилось в ходе специальных исследований, оказался совсем не рациональным субъектом, подчиняющимся законам логической и экономической целесообразности, а странным существом, руководствующимся иррациональными страхами, завистью, желанием первенства, власти и пр. внеэкономическими категориями. Ошибка заключалась в том, что собственно человеческое, т.е. по определению пристрастное и внерациональное было проигнорировано, а человек был в очередной раз сведен к сумме общественных отношений.

Конспект лекции. Часть 2.

Недостатком значительной части современных исследований психологии терроризма является, на наш взгляд, приписывание чрезмерной важности отрицательным социально-экономическим и психологическим факторам, и недоучет позитивно мотивирующих террористическую деятельность моментов. Рассмотрим, каким образом террористическая деятельность может опредмечивать потребностные состояния и сформированные, в том числе и ею самой, потребности, желания, влечения, установки.

Влечение к смерти и агрессия. Современная «гуманистическая» психология склонна игнорировать эти фундаментальные человеческие потребности. С точки зрения оптимистического представления о человеке, соответствующего традициям просвещения, зло в человеке есть следствие влияния неблагоприятной окружающей среды. Поэтому оно может быть устранено за счет создания благоприятных условий развития, а в идеальном обществе вообще ликвидировано. Пессимистическое представление, свойственное психоаналитикам и этологам, основывается на том, что влечение к смерти и агрессия суть фундаментальные и принципиально неискоренимые человеческие свойства, связанные с эволюционно значимыми факторами. В соответствии с оптимистическим взглядом, панацеей является формирование толерантности, часто понимаемой как вариант лемовской «бетризации». С нашей точки зрения, более обоснованным является понимание толерантности не как подавления агрессивности, а как ее канализации в социально приемлемые формы. Терроризм в данном случае - социально неприемлемая, но крайне эффективная форма проявления базовой агрессивности, закамуфлированная разнообразными психологическими защитами. Проекция позволяет обнаруживать врага, приписывая ему собственные страхи, желания и планы, рационализация – оправдывать собственные влечения очевидной целесообразностью их проявлений, становящимися благородными и оправданными. Расщепление делит мир на манихейскую оппозицию безусловного блага и безусловного зла, превращает сложный, многозначный мир в систему бинарных оппозицией плохого-хорошего, сакрального-профанного, избранного-отверженного и, самое главное, своего-чужого.

Возможность удовлетворения подобных влечений делает терроризм особенно субъективно привлекательным для лиц с высоким уровнем базовой агрессии или при сужении возможностей нормативной социализации. Но даже при возможности ее канализации в социально приемлемые формы (профессиональные военные, полицейские, охранники, спортсмены), несоциализированные варианты для части лиц остаются все равно более привлекательными, поскольку по определению не столь нормированы. Даже, военный, это, - в конце концов, государственный служащий, подчиняющийся жесткой субординации, а террорист может идентифицировать себя с благородным мстителем, чуждым всяким ограничениям этого дольнего мира. Конечно, в этом случае речь идет не о реальности, в которой рядовой террорист – разменная фигура в сложных и недоступных ему играх, - а о его субъективных представлениях о своем месте и своей роли в разворачивающихся событиях.

Обсуждая психологическую функцию террористической деятельности можно отметить, что даже на уровне удовлетворения наиболее архаических потребностей, она является поливалентной, т.е. способной параллельно удовлетворять множество разноуровневых потребностей. В данном конкретном случае, это не просто удовлетворение агрессивных влечений, но их дополнение идеями избранности, благородства и пр.

Потребность в аффилиации и общении. Участие в террористической организации обеспечивает надежное удовлетворение базовой для человека потребности в принадлежности, установления эмоционального контакта. Выход за пределы собственной сингулярности в этом случае имеет своей целью не обретение безопасности, а ощущение свое нужности, чувство привязанности, любви. Способ, которым эта потребность удовлетворяется через участие в террористической организации, позволяет достигнуть ощущения своей включенности в группу себе подобных, принятия себя внутри референтной группы, обретение реально высокого статуса внутри более широкого сообщества.

В подвергшемся глобализации мире общение обыкновенных, законопослушных, стандартизованных людей нагоняет скуку. Точнее, нормы и формы этого общения, а также субъективные переживания, сопровождающие их исполнение, подчиняются аксиоме Шопенгауэра, - жизнь среднего человека – постоянные колебания между нуждой и скукой. Даже с близкими людьми, включая собственных детей, средний человек общается с помощью набора немногочисленных фраз, которые экзистенциально вялы и не означают ничего жизненно важного. – Доброе утро, пора вставать, ты сделал работу? спасибо, еще немного рыбы? спасибо, до свидания, было приятно общаться с вами.

Но общение людей, жизнь которых постоянно висит на волоске, волшебным образом преображается. Даже мимолетные фразы, а то и междометия, словно озаренные светом ожидаемых опасений и триумфов, приобретают глубоко волнующий личностный смысл. Каждую реплику совместных с товарищами действий сопровождает описанное психоаналитиками «океаническое чувства». В век глобализации, в эпоху «одинаковых и одиноких» участие в тайной организации возвращает почти утраченное остальными пользователями роскошь человеческого общения.

Одним из следствий глобализации (обеспечивающим поразительную ярость и энергию антиглобалистских выступлений) является утрата эмоциональных связей в современном мире. В условиях промышленного производства, распада традиционной структуры семьи, устойчивой модели общества проискодит и деградация форм общения. Коммуникативный дефицит компенсируется развитием прессы, средств массовой информации, интернетом. Взамен структурированного общества, скрепленного сложной и эмоционально нагруженной сетью реальных взаимодействий, приходит облегченная, обезличенная «всемирная паутина» необременительных связей. Общество, организованное с помощью облегченной коммуникативной сети страдает дефицитом идентичности, повышенной внушаемостью, вакуумом человеческих привязанностей, тем, что в шестидесятые годы XX в. называлось некоммуникабельностью. Отметим, кстати, что именно к этому периоду рефлексии «некоммуникабельности» общества и относится первый всплеск терроризма, охватившего вполне благополучную западную цивилизацию. Необходимость и эффективность устойчивых коммуникативных сообществ подтверждается многочисленными фактами лучшей адаптации психически больных людей в архаических и патерналистских сообществах. Этот парадоксальный факт неоднократно отмечался во многих эпидемиологических психиатрических исследованиях. Парадокс заключается в том, что в этих сообществах уровень медицинской помощи значительно ниже, чем в развитых странах, но качество аффилиации, структурированности общественной системы и эмоциональной поддержки превышает эффект от применения психотропных препаратов.

Средство от некоммуникабельности – создание «уплотненных» коммуникативных сетей, к которым относятся и террористические организации, члены которых повязаны почти кровавыми архаическими отношениями. Это один из путей бегства от «невыносимой легкости бытия», преследующей современного человека. Наиболее уязвимыми в этом плане представляются сообщества, находящиеся на этапе изменения общественных формаций, когда существовавшие ранее способы коммуникации распадаются, а новые еще не сформированы, и лица с неустойчивой самоидентичностью, пограничной личностной организацией, склонностью к созданию симбиотических отношений, вне которых они чувствуют постоянную тревогу.

Терроризм удовлетворяет и архаическое и инфантильное желание всемогущества. Любая реальная деятельность, практически каждая индивидуальная судьба есть следствие многочисленных компромиссов с «принципом реальности». Террористическая деятельность в определенном смысле «надреальна». Вполне возможно, что в качестве идеологического обоснования артикулируются некие конкретные цели, но весь исторический опыт доказывает, что добившись власти, террористы крайне редко их исполняют, чаще происходит трансформация борьбы с внешним врагом в расправу со своими бывшими соратниками, мешающими достижению всемогущества. Вступление в организацию дает мгновенное переживание приятного чувства уполномоченности, осмысленности жизни и собственной значимости. Наслаждение, почти наркотический «кайф», сопровождающий радостное возбуждение от принятия новой роли и новой жизни. Из жителя маленькой, бедной деревни иной террорист превращается почти в гражданина мира, на которого обращено внимание всех средств массовой информации, делающих его медийной звездой. Даже если его имя не упоминается, он все равно может чувствовать себя тайным, но от этого не менее могущественным героем, имя которого рано или поздно войдет в историю. Одним из первых террористов, добившихся славы таким способом, был Герострат, память о котором, несмотря на все старания современного ему общества, пережило имя создателя сожженного им храма Артемиды. С. Давлатов, обсуждая историю с покушением на Р. Рейгана некого молодого человека, желавшего таким образом добиться внимания любимой девушки, замечает, что можно добиться славы многими путями: стать великим художником, поэтом, ученым, политиком, но все это довольно трудоемко, утомительно, а успех совсем не гарантирован. Можно же просто купить в лавке пистолет и оказаться на обложках всех американских журналов и газет.

Особенность массмедийного сознания заключается и в том, что для него подлинным героем нашего времени является совсем не художник или ученый, чье значение понимают лишь избранные, а тот, про кого напишут в газетах и чья фотография окажется в таблоидах. И какую судьбу должен выбрать инфантильный, уязвленный человек, чувствующий себя маленьким неинтересным винтиком глобализованного мира? При нормальном развитии событий террорист мог бы стать пастухом или в, лучшем случае, полицейским, а в момент когда он захватывает в заложники женщин и детей его путанные требования транслируются по мировой телевизионной сети, и с ним говорит сам премьер-министр. Пусть все это ненадолго, но для инфантильного сознания этот миг славы стоит всей бесцветной жизни. Инфантильное сознание не обязательно связано с низким уровнем образования, это не ограниченность культуры, а невозможность принятия ее ограничений. В «красные бригады» входили вполне благополучные по любым меркам люди, и только прекращение тиражирования в средствах массовой информации их подвигов позволило несколько снизить привлекательность их демонической судьбы.

Это психологическое свойство террориста объясняет странный, с рациональной точки зрения, выбор жертв среди лиц, занимающих высшие государственные должности. Казалось бы, какое дело обывателю до погибшего министра Столыпина или императора Александра III, к которым он должен испытывать лишь классовую ненависть? Но покушаясь на столь высокие в социальном отношении фигуры, террорист ставит под сомнение саму общественную иерархию, он оказывается вершителем судеб этих небожителей. А что тогда должен думать обыватель, если такие фигуры оказываются уязвимыми?

 

Конспект лекции. Часть 3

 

Потребность в безопасности. На первый взгляд это утверждение звучит странно, ибо, что может быть дальше от безопасности, чем полная опасностей жизнь террориста. Но здесь следует ввести различение реального и иллюзорного мира. Во-первых, террорист иллюзорно избавлен от сингулярности, ибо включен в некое полусакрализованное сообщество друзей единомышленников, помощников, учителей, инструкторов, всемогущих и всеведущих руководителей, компенсирующих отсутствующую у него уверенность в себе. Полная реальных опасностей жизнь террориста защищена иллюзорным ощущением надежного контроля над любой ситуацией. Прекращение неустанных забот о личном финансовом и бытовом благополучии – еще одна из выгод жизни террориста. Обыкновенный законопослушный человек живет в психологическом пространстве, подчиняющемся правилу: чем больше имеешь, тем больше приходится охранять. Террорист не имеет ничего. Он не имеет даже самого себя, не принадлежит себе. Он целиком принадлежит организации. Организация решает все проблемы. Она всесильна как архаическое имаго. Единственное, что требуется от человека – это безусловная преданность, которая не может не быть вознаграждена. И поэтому ее воин беспечен. Почти как счастливые жители первичного океана.

Удовлетворение этой потребности именно таким способом особенно актуально для рядовых членов террористических организации. Но реальная, более или менее надежная, безопасность достигается обычно лишь ее руководителями. Да и то не всегда. Но здесь, как и иных сферах, террористическая деятельность, прежде всего, символична. Конечно, террорист вынужден прятаться от полиции, переживать бытовые неудобства, с риском для жизни создавая на кухне взрывное устройство. Но на семиотическом уровне он – трикстер, если не сам Бог. Поэтому с точки зрения магического мышления с ним ничего не может случится, он «заговорен», а если даже и случится, то он как символический субъект будет жить вечно. Это еще одна из причин квазирелигиозного характера террористической деятельности, привлекающей лиц, с нарциссическим личностным расстройством.

Потребность в новых и сильных впечатлениях. Терроизм – иллюзорно-компенсаторная, неупорядоченная, свободная от всякого рода банальных обязательств, деятельность. Человек, погруженный в рутину обыденных отношений, раз и навсегда принятых социальных ролей, может приобрести шанс уникальной, заполненной самыми невероятными приключениями жизни. Обыденная и упорядоченная жизнь создает у человека ощущение коллапса собственного бытия: освоенный, учтенный, предсказанный мир стремится к субъективному исчезновению. Человек, оказывающейся в чрезмерно упорядоченном мире испытывает непереносимое ощущение утраты собственного Я. В этом смысле терроризм есть своеобразная виртуальная игра, придающая миру, исчезающую плотность. Но в отличие от «русской» рулетки, рискованного поведения, аутодеструктивной деятельности жертвами террориста становятся другие люди. Но их судьба не очень важна, поскольку в этом случае речь идет о своеобразном варианте игровой деятельности с непредсказуемыми последствиями. Во вполне реальных террористических организациях очень много от конспирологической игры, ритуалов, обрядов инициации. Это родовое сходство терроризма с игровой деятельностью частично объясняет снижение чувствительности к страданиям потерпевших, приобретающее оттенок деперсонализации и дереализации.

Часть результатов классических экспериментов С. Мильграма можно объяснить подобной же трансформацией агрессии в игровую деятельность, приобретение ею (и страданиям жертвы) условного характера. В условиях ролевой игры, анонимности, авторитетного разрешения испытуемые демонстрировали неадекватный уровень и формы проявления агрессии. Особое значение эта мотивация имеет для вовлечения в террор людей относительно благополучных, страдающих не от избыточной плотности окружающего их бытия, а именно от его легкости.

Это один из ответов на вопрос, откуда же берутся исходно богатые, образованные и социально благополучные террористы? Отчасти это объясняется идентификационным вакуумом активных на грани патологии личностей, с ярко, опять на грани патологии, выраженными доминантными, лидерскими тенденциями. Бывают и с харизмой. Сам факт наличия среди террористов, особенно среди организаторов террора образованных богачей, доказывает, что так называемые коренные социально-экономические причины терроризма – это еще не все, и, может быть, даже не главные корни этой чумы современных технологий.

Потребность в самореализации. Вступление в организацию дает мгновенное и мощное возрастание приятного чувства уполномоченности, осмысленности жизни и собственной значимости. Наслаждение, почти наркотический «кайф», сопровождающий радостное возбуждение от принятия новой роли и новой жизни. Оскорбленные и униженные превращаются в богоподобных. Их наполняет чувство великолепия и осмысленности жизни. Они воспринимают каждый последующий шаг вовлеченности в террор как своеобразный знак накопления богатства в твердой валюте. При этом гарантируется возможность не долгого и трудоемкого, а относительно быстрого приобретения необходимых для нового роскошного образа жизни навыков и умений. Создается субъективно достоверная иллюзия реализованности всех лучших качеств своего естества.

Жизнь обыкновенного человека в возможностях его самореализации ограничена множеством объективных обстоятельств: его способностями, условиями рождения и воспитания, семейного и социального окружения, и, в конечном итоге, даже везением. Она требует от него длительных и трудоемких усилий без гарантированного вознаграждения. Фантазматическая самореализация террориста осуществляется вне связи с этими обременяющими обстоятельствами. Его самореализация быстра, субъективно достоверна, надежна, проста и понятна, и возносит его на самый верх пантеона героев.

Потребность в символической самоидентификации (экзистенциальные потребности). Стандарты признаков нормальной социальной идентификации, назначаемые современной западной цивилизацией, не соответствуют глубинной потребности в самоидентификации, задаваемой природой человека, от архетипических символов до инстинктивных преднастроек. Не только философствующему интеллектуалу, но и пахарю, и каменотесу необходимо соотнесение и, хотя бы бессознательное, отождествление себя с чем-то более величественным и прекрасным, чем правильно оформленные в местном муниципалитете паспорт, водительские права и исправное состояние документов о разнообразных долговых обязательствах. Человеческому индивидууму недостаточно быть послушным исполнителем правил уличного движения и исправным налогоплательщиком. Ему скучно в этих рамках идентификации. Он стремиться быть больше, значительнее, богоподобнее.

Именно этой «хронической идентификационной недостаточностью» социальных норм западного общества отчасти объясняется, с нашей точки зрения, невиданный по размаху и весьма неожиданный для 21 века успех разных мастей религиозного и политического фундаментализма. Еще чаще эти концепции предлагаются в причудливой смеси, скажем, терроризма с исламом. Не важно, что они примитивны. Не важно, что иррациональны и алогичны. Важно, что они заполняют вакуум. И дают, не важно, что неправильные, важно, что потребные субъекту ответы на все вопросы.

Даже у когнитивно простых и малообразованных людей, какими являются большинство рядовых членов террористических организаций, в той или иной степени развита потребность в осознании смысла своей жизни, в соотнесении ее с могущественными силами вселенской гармонии, противостоящими вселенскому хаосу. Оскорбленные и униженные в мечтах своих превращаются в богоподобных. Их наполняет чувство великолепия и осмысленности жизни. Красота террора открывается избранным, как призрак сверхчеловека Фридриху Ницше. – «О, братья мои! Что мне теперь до богов! » Анализ глубинной мотивации террористов обнаруживает важность и большое значение ощущения принадлежности к тайной могущественной организации, способствующее успешному решению задачи самоидентификации при сохранении самого высокого уровня самооценки. Эта мотивационная линия, восходящая к удовлетворению потребности в аффилиации, имеет архетипический, почти инстинктивный базис и поэтому является очень глубокой и мощной. Смыслообразующая функция терроризма состоит и в том, что он придает жизни обыкновенного человека, испытывающего экзистенциальный вакуум, высшие жизненные цели.

Связь религиозного фундаментализма и терроризма демонстрирует еще один важный психологический феномен: субъективную непереносимость вакуума высшего смысла, характерную не только для рефлексирующего интеллигента. Не меньше нуждается в этом и обычный человек, чувствующий в условиях «смерти бога» свое тотальное одиночество и телеологическую бессмысленность. Глядя на некоторых террористов, слушая их речи, менее всего можно предположить, что их страсть основана на подлинном религиозном чувстве, которому бы более пристала взвешенность и терпимость. Более всего религиозный фанатизм напоминает описанную психоаналитиками психологическую защиту через «реактивное образование», маскирующую убежденностью фундаментальную неуверенность. Современное религиозное возрождение само по себе есть реакция на религиозное освобождение.

«Смерть бога» только на первый взгляд освобождает человека от гнета моральных обязательств. Внутри себя она содержит источник универсального страха окончательной сепарации. Идея бога помогала смягчить этот страх, поскольку всегда оставался образ универсального идеализированного отца, пусть строгого, но справедливого и милосердной богоматери-заступницы. Конечно, это сопряжено с некоторыми опасностями, например гипотетической возможностью «страшного суда». Но этот суд давал гарантию хотя бы загробной справедливости и конечной защищенности. В его отсутствие человек вообще лишен каких-либо гарантий. Он свободен, но тотально одинок. Поиск отсутствующего морального авторитета помогает смягчить это чувство, которое может быть настолько непереносимым, что любой обретенный авторитет должен быть сверхидеализирован. При этом чем уже у человека возможности самостоятельной компенсации страха одиночества, тем более фиксированной будет его привязанность к обретенному идеалу, дающего ему как высший смысл, так оправдывающему его более низменные потребности, например агрессию, превращающуюся в форму служения этой идее.

М.Элиаде полагал, что страх современного западного интеллигента обусловлен его глубокой неудовлетворенностью устаревшими формами исторически сложившегося христианства и страстном желании избавиться от веры своих предков, сопровождающимся необъяснимым чувством вины. «Как если бы сам убил Бога, в которого не мог верить, но отсутствия Которого не мог вынести… Успех определенных идей или идеологий показывает духовное и экзистенциальное состояние тех, для кого эти идеи или идеологии образуют, в некотором роде, сотериологическую систему (теорию спасения)».

Это превращает идеологию терроризм в вариант псевдорелигии или делает его составной частью уже существующего религиозного учения. Тогда террористическая деятельность превращается в осмысленную сотериологическую активность, дающую человеку право на спасение и наполняющую его жизнь высшим смыслом. Смерть тела для шахида – это всего лишь окончание не самой большой и не самой важной части его жизни. Это начало более высокого, осмысленного и ценного бытия.

Как исследователи, так и члены террористических организаций редко артикулируют, то есть словесно формулируют и рефлексируют ответы на вопросы о соблазнительности, привлекательности и ожидании личных выгод, которые ассоциируются у них с принятием решения о вступлении в террористическое движение. Анализ ответов на эту группу вопросов обнаруживает, что в основе принятия личного решения зачастую лежит возможность быстрого и относительно нетрудоемкого удовлетворения фундаментальных человеческих потребностей.

Таким образом, хотя предпосылкой современного терроризма в первую очередь служат кризисные экономические и социальные явления, терроризм опирается и на глубинные свойства человеческой натуры.

Ценностной и идейной основой терроризма являются внутренняя убежденность в служении абсолютной, высшей, единственной истине и, как следствие, вытекающий из нее фанатизм и готовность утверждать ее любыми средствами.

Терроризм является мультидисциплинарной, в том числе и психологической проблемой, поскольку вовлечение в террористическую деятельность основывается на использовании и манипулировании хронически неудовлетворенными потребностями существенной части населения, и в этом качестве должен быть соответствующим образом исследован.

Актуальность задача психологического изучения процесса вовлечения людей в террористическую деятельность состоит в разработке фундаментальной концептуальной базы, опираясь на которую исследователи получили бы возможность эффективно соотносить и координировать различные, - весьма многочисленные и разноречивые, - типы анализа и подходы к проблеме, создавая все более совершенную теорию вопроса. А в практическом плане – предложить способы научной идентификации значимых моментов изучаемого процесса, что существенно способствовало бы совершенствованию всей системы контр-террористических и анти-террористических усилий мирового сообщества.

Контрольные вопросы

Какие психологические качества являются наиболее существенными для личности террориста?

Что является ценностной и идейной основой терроризма?

Какие потребностные состояния могут быть удовлетворены через вступление в террористическую организацию?

Темы рефератов

Смыслообразующие функции террористической деятельности.

Соотношение иллюзорно-компенсаторного и деятельностно-созидательного способа удовлетворения потребностей.

Психологическая диагностика личностных особенностей террористов и представителей групп риска.

БИБЛИОГРАФИЯ

 

Бержере Ж. Психоаналитическая патопсихология. М., 2001.

Довлатов С. Собр. соч.: В 3 т. Т. 3. М., 1993.

Каплан Г.И., Сэдок Б.Дж. Клиническая психиатрия: В 2 т. М., 1994

Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. М., 1959.

Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.

Маркузе Г. Одномерный человек. М., 2003

Московичи С. Век толп. М., 1996.

Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого. М., 1990.

Рено А. Эра индивида. К истории субъективности. СПб., 2002.

Тоффлер О. Одноразовая культура. М., 2001.

Тхостов А.Ш, Психология телесности. М., 2002.

Тхостов А.Ш., Сурнов К.Г. Современные технологии и новые границы социокультурной детерминации нормы и патологии // Психология. Современные направления междисциплинарных исследований. М., 2003.

Фукуяма Ф. Наше постчеловеческое будущее. М., 2004.

Фромм Э. Иметь или быть? М., 1990.

Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. М., 1992.

Элиаде М. Оккультизм, колдовство и моды в культуре. М., 2002.

De Mijolla A. Dictionnaire international de la psychanalyse: En 2 vol. Paris, 2002.

Horgan J. The Psychology of Terrorism. Routledge, London, N.Y., 2005.

Hudson R.A. The Sociology and Psychology of Terrorism. Who Becomes a Terrorist and Why? Honolulu, Hawaii, 2005.

Milgram S. Behavioral Study of Obedience // J. of Abnorm. and Soc. Psychol. 1963. Vol. 67.

Psychology of terrorism: coping with the continuing threat / Ed. by Ch. E. Stout. Westport (Conn); London, 2004.

⇐ Предыдущая29303132333435363738Следующая ⇒

Поделиться: