Кончина и возвращение из потустороннего мира

 

Дело было так. Вызвали священника к умирающему старичку-крестьянину. Он его поисповедовал, причастил, и не прошло и двух часов - наш крестьянин скончался! Его сродники омыли, положили на стол, пошли за гробом. Возвращаются, старик сидит на своей койке и смотрит на них: "Позовите мне священника, у меня есть грех, который я забыл сказать. Меня Господь вернул в тело, чтобы в этом грехе я покаялся!" Бегут за священником. "Батюшка, Господь меня вернул в тело, я забыл сказать грех! Когда я вышел из тела, меня повели, и со мной шел светлый какой-то диакон. Меня повели на поклонение Господу Богу, и я услышал глас: "Зачем вы его привели, верните его обратно, он не покаялся в одном грехе!". Я проснулся, вижу лежу на столе; слез со стола и сел на койку. Вот, батюшка, слушайте... Уходите все, я буду каяться!"

 

Все ушли, заперли дверь. "Вот такой-то грех я забыл сказать..." Батюшка прочел разрешительную молитву, крестьянин истово перекрестился, лег "Ну, теперь я засну", - и испустил дух. Вы понимаете, какое благочестие, да? Какая вера, да? Ка­кая простота и какая сила православия! Попробует пусть анг­личанин или немец так умереть! Не будет этого! Не бывает! Только православный! Обыкновенный деревенский старичок, еле-еле грамотный. А этот диакон, как он сказал, - это, конеч­но, Ангел Хранитель. А о демонах он ничего не сказал, видимо, они просто не были показаны. Он по простоте своей всю жизнь свою жил и спасался. Ради одного греха, который он забыл сказать, Господь вернул его на землю в тело, чтобы проповедать нам, конечно, истину Православия. Как будто бы сказка, да?

-А если была бы общая исповедь?

-Она силы не имеет. Она не разрешает грехи, а только напоминает о грехах, а тем более, в такой болтологии, как вы слышите: начинают рассуждать, философствовать, рассказывать какие-нибудь совершенно не относящиеся к покаянию вещи. Ну, что ж! Только священнику в грех и людям в грех, и архиерею в грех!

 

Свидетельство об апостоле Петре

 

Ложь - сатанинский грех. Если блуд - естественный грех, то этот - противоестественный. Всякая ложь есть ложь, хотя ложь бывает от любви или от жер­твенности, то есть, тоже от любви, - но все равно ложь! И ты думаешь, что ложь от любви приносит пользу? Нет!

-Апостол Петр отрекся, он тоже солгал как бы от любви, а оказалось - преступление.

-Не от любви, от малодушия. Он испугался исповедничества. Он боялся свидетельства: "я ученик Его". Он испугался толпы. Это было полное отречение, почему он и плакал до смерти. У него были борозды на лице от бесконечных слез. И Господь, как Сердцеведец, Он его сделал Первоверховным апостолом. Это был камень, на котором была создана Церковь. На Петре. Не на Иоанне,- а на Петре. Он был камень. Он первый свидетельствовал: "Ты - Христос, Сын Божий!", так? "Сын Бога Живаго!" Он свидетельствовал, он не мог молчать.

-И при таком свидетельстве - все равно отречение?

-Ему было попущено, чтобы его смирить.

-За его гордость, что он сказал: "Никогда не отрекусь, Господи"?

-За самоуверенность. Вот мы и говорим, что в таких случаях надо так говорить: "постараюсь, попробую", но не "обещаю". Каждый раз, девяносто девять раз на день. Всякая иная форма уверения вменится нам в грех, в грех гордости и самоуверенности. И, кроме того, никогда не исполнится.

 

О митрополите Никодиме

Он мечтал воссоединить Католическую церковь с Православной, хотя католическое вероисповедание, оно не нуждалось в этом, и не собиралось воссоединяться с нами. А все потуги его, не имея благословения Божия, а только через Церковь и Первосвятителя, они кончались ничем. Только вызывали удивление папы Римского и католиков. И Господь отозвал его так печально, показав всему миру, что не получив благословения Церкви, нельзя ничего от себя делать, принимать решений.

Владыка очень много дал Церкви нашей, о чем открыто говорили на погребении. Даже рискованно говорили, что тру­дами владыки Никодима Церковь получила хорошие отноше­ния с государственной властью. Ленинградскую семинарию закрывали лет шесть тому назад. Тогда владыка Никодим, не смутясь, поехал в Дамаск.

Скончался он скоропостижно, и разрешительную молитву читал ему папа Римский. Вот это нас смущает и удивляет.

 

Обновление иконы

Она горела каким-то особым огнем. Пламенем синим горела, не красным огнем. Причем, сама икона хрустела, как будто лучины разжигают, чтобы разжечь самовар. У меня был маленький кот в келии, он, бессловесная тварь, спрятался под шкаф, остались видны только хвост и задние ноги. А дыма не было.

Я остановился в дверях - у меня пожар, а дыма нет, какой-то сине-голубой свет, и колышется. Горела икона, а все было тихо - ни запаха дерева, ни пыли, ни гари, ничего не было. Я оцепенел! думал - заливать? Не похоже на пожар. Я обалдел! Нет, я в своей, твердой памяти, я только что из церкви при­шел...

А потом при мне, смотрю, котик спрятался, испугался треска и огня - это замечательное доказательство! А я стоял в мантии, в клобуке, как полагается, стою и чего-то жду. А потом: хлоп, как хлопушка, и потухло!.. И чистый воздух. Подхожу к Феодоровской иконе - она чистая, а была вот такая черная! И все: краски, изображение, лик, - все полностью видно. Это в пер­вый раз она обновилась. На праздник Архистратига Михаила, в двадцать пятом году, в первые месяцы после покаяния лав­ры. Я вернулся в свою келию с чердака, где я жил. Там я прятался от обновленцев, они старались меня поймать, чтобы арестовать. Мы молились в Казанском соборе - единственный православный храм был на весь Ленинград. Я всегда пешком добирался до Казанского собора; в своем виде, я никогда не переодевался, ну и никогда не служил, конечно. Знали, что я с лавры, православный монах.

А второй раз обновление иконы было уже после смерти Патриарха Тихона, через два года, в двадцать седьмом году, когда я служил с Патриархом Алексием в греческой церкви. Он был архиепископом Хутынским тогда, и меня взял с собой, и мы служили. Греческая посольская церковь, там служили все по-гречески, а он греческий знал, как русский, говорил, писал свободно, и служил, конечно. Я вернулся, вхожу - опять такой же пожар. Через два года после покаяния лавры в об­новленчестве. Тогда я позвал епископа Григория (Лебедева) и духовника. Духовник облачился и служил молебен Божией Матери. Это единственная икона, что осталась цела после моего возвращения из тюрьмы в сорок шестом году. И, к моему ужасу, она оказалась не среди икон, а завернутой в газету, лежала она в шкафу, где хранилась посуда. Я страшно обидел­ся на них, борисоглебских, и взял ее, конечно. Оттуда я поехал в Ставрополь, из Ставрополя в Астрахань, из Астрахани в Ру­заевку, из Рузаевки в Перхляй, из Перхляя снова в Рузаевку и из Рузаевки - в село Макаровку. Она была всегда со мной. А здесь святая икона стала темнеть. Реставрировать я ее не хо­тел отдавать, боялся поругания. Она очень дорога мне, потому что это была память о том, когда меня вызвали на постриже­ние в монашество.

 

⇐ Предыдущая17181920212223242526Следующая ⇒

Поделиться: