О СМИРЕНИИ, ВЕРЕ И НАИТИИ

 

Когда мы лишаем себя богообщения, от духа сокру­шенна и смиренна только, - никакое вычитывание нас не сделает другим. Кто не может нудить себя этому обучаться, тому трудно вообще усвоить Закон Христов. Без смирения сердца Закон Христов не усваивается. А ключ всему - смирение. То есть знать и почитать, что я хуже всех, глупее всех, последний из всех и неразумный из всех. И вот это постоянное обучение себя этому ключику - это и есть духовная жизнь: усвоение богообщения сердцем своим.

Смирение проверяется и проявляется через богообщение и степень богообщения. Она решает все - потребность богообщения и форма богообщения.

У человека, имеющего чистое сердце, и зеркало (совесть) бывает чистое, не закопченное. У того и вопли богообщения светлые, радостные и от чистого смирения, не под действием тяжести грехов. А смирение - понимание своей беспомощно­сти и поврежденности естества грехом, то есть от семени тли. Ведь разница большая: у кого какое смирение. Формы смире­ния бывают разные.

-Батюшка, какие основные формы бывают?

-Сердце перерождается под влиянием плача от тяжести грехов или страстей. У чистого сердца смирение - от сознания своей беспомощности и поврежденности, семени тли. Вот я любовался на одного юношу, не знавшего никаких грехов смертных, - какое в нем огромное было смирение! Это было абсолютно великое смирение. Потому что он понимал, насколь­ко он немощный, как его тянет ко грехам или страстям, и какой он беспомощный без благодати Божией, без силы Божией. А вот грешник, наделавший массу глупостей, он при­обретает смирение от влияния плача. Оплакивание грехов своих - тоже смирение. И то смирение, и другое смирение – они одинаковы пред Богом. Не надо гнушаться грешника. И Бог грешника не гнушается, нет! Если он приносит смирение Богу - дух сокрушенный и смиренный - не только на молитве, но и вообще в жизни, А вот чистые девушки или юноши - у них смирение другое, от незнания грехов, от понимания своей беспомощности и семени тли, то есть поврежденности человека, которая притягивает его ко греху, манит грехами гордости, самолюбия, обидчивости, лени, какой-нибудь неправды, под каким-нибудь соусом и всякого зла. Можно вам ответить: а при чем тут вера? Степень веры, она имеет большое значение и для смирения. Потому что это сильнейшее освящение человека - верой.

-Батюшка, а что является первой степенью веры? Как она может возрастать?

-По мере покаяния.

-Она же туне дается?

-Да, туне дается, даром дается!

-Ее нельзя приобрести какими-то подвигами?

-Нет. На заказ не приобретается. Бог Своим милосердием платит за труды плача и за труды любви: туне вера, степень веры. Она придет в виде освящения, мы называем это - просвещение, вот когда молимся на молитве.

-Батюшка, спрашивают: слово "наитие" как перевести? Сегодня в водоосвящении часто встречалось слово: "наитие" Святаго Духа.

-"Наитие" - снисхождение. Я как-то рассказывал, как довелось видеть наитие шапки огня на литургии в чашу. Целый ком огня, да? Это наитие Святаго Духа!

 

О милости

 

Условие спасения - будь милостив сам. И Бог на милостыню твою будет милостив к тебе. Если ты не милостив к людям - не ожидай милости от Бога. Это первое условие! Очень простейшее, да? То есть - не осуждай, никому не отказывай в помощи и поставь себя последним из последних. Сначала - людям, потом себе! И в копейках, и во вкусных вещах, и в хлебе, и в тряпочках, и везде! А самое главное - никого не осуждать и ни о ком плохого ничего не говорить. И всех оправдывать, всех извинять, находить тут же извинительное и оправдательное! Для того Господь и дал нам разум. Не для того, чтобы постигать высшую математику - этого Богу не надо, - а оправдать и извинить каждого. Для этого назначен разум. "Блажени милостивии, яко тии помиловани будут" - и больше ничего. Он ведь не требует ни постов, ни стояния, ни бдения - ничего, а только милости. Чтобы быть милостивым, надо иметь понятие о смирении. Без смирения, без любы милостив не будешь. Это поразительная цепочка! Подскажите мне, заповедь о милосердии, это какая будет? "Блажени нищии духом". Дальше. Регент, подскажи. "Блажени плачущии". Дальше? - "Кротцыи". "Алчущии и жаждущие правды". Дальше? - "Милостивии". Значит, без смирения и без кротости не будешь милостив, да? "Алчущий и жаждущий" - это есть любить ближнего и Бога выше себя, да?

Алчба и жажда. Это жажда не хлеба, не редиски, а любви к Богу. Хлеб и воду Господь непременно даст. Он знает, что мы без этого не можем свое тело сохранить, уберечь. Само собой разумеется. Потому, когда мы говорим и просим хлеба или чего-нибудь вкусного - нам вменяется в грех. Мы забыва­ем, что Господь прекрасно знает это, что нам нужен хлеб, нам нужна вода, а зимой нужен кипяток.

-Никогда нельзя себя побаловать?

-Нет. Получил радость духовную, а телу радость - на бочок ложись и все.

-А раньше всяческое было, ликовали все.

-Ну, тогда они были обучены духовной жизни, поэтому все эти утешения телесные, земные им вреда не приносили. А попробуй сейчас получить телесное утешение - мы забываемся.

-А как же говорится при благословении: "пшеницу, вино и елей"? И вино тоже.

-Да. Но вино не такое, не кагор, а только сухое вино, выжатое из винограда.

Милосердием Божиим, Господь ведь не пренебрегает на­шим телом и телу дает тоже утешение - как дар Божий. Он не требует аскетики, нет! Мы требуем от себя - чтобы постичь Его и быть поближе к Нему. А Он не требует!

-Есть в меру. Одной-две ложки недоедая.

-А у меня всегда - переедая.

-Но за это и взыщется. Слабоволие, которое не знает любы к Богу. В этом и заключается весь секрет любы к Богу: воздержание, которое имеет мерой две ложки супные и больше ничего. Немножко недоесть и немножко недопить.

Я как-то кому-то рассказывал, какой митрополит Филарет Дроздов был великий постник. Он как митрополит Московс­кий и Коломенский, пятьдесят лет управлял Москвой и коро­новал трех императоров: Александра I, Николая I и Александ­ра II. Он завтракал из трех блюд, ужинал их трех блюд, пара­дный чай. Можете представить? Куда девать все это? Причем, все только рыбное, а в понедельник, среду и пятницу - без рыбы. А он был великий постник. Он возьмет две ложки супных - поест супу: "Спаси, Господи. Дайте второе". Вилочкой поклюет немножечко, отведает и звонок: "Дайте мне еще". Третье блюдо, четвертое блюдо и пятое - сладкое. Представля­ете, какой надо иметь желудок, да? Филарет был великий по­стник и великий воздержник и молчальник, хотя был митро­полит. И, говорят, никогда утренние молитвы и молитвы на сон, никогда без слез не читал. Наплачется, а потом выходит. На литургию у него не хватало трех носовых платков. Без слез никогда не служил. Вот что значит плач, что значит пост, что значит воздержание, что значит язык, что значит вообще отношение к Богу Вездесущему!

-Он, наверное, вымолил себе плач.

-Это дар Святаго Духа - плач. Он плача добивался. Он специально для этого плакал. Он иначе не мог жить и дышать не мог. Как мы говорим, кислородом его были слезы, а слезы были от богообщения. А для того, чтобы иметь богообщение настоящее, он имел "камушек на языке", как мы говорим сегодня, настоящий плоский камешек.

Подвижники подогревали себя по-разному. Но, несомнен­но, он знал уже тогда Иисусову. Тогда уже обучался в монас­тыре Иисусовой. А в древних монастырях, между прочим, учили наизусть Псалтирь. И одно из условий поступления в монас­тырь - послушник обязан был знать Псалтирь наизусть.

 

МУЖЕСТВО

 

Бывают случаи как бы нечаянные, неожиданные. Например, придет какой-нибудь лукавый человек и при­несет с собой какую-нибудь тяжесть, грех. Он будет неожиданный, да? Надо будет особо постараться, поднатужиться и вспомнить, как уберечься от этого излучения зла. Приходит грязный человек. Начинает рассказывать какие-нибудь грязные анекдоты, да? От него излучается эта сквер­ная страсть, да? Он бесстыдный, да? Что, если мы его не обо­рвем? Он разойдется совсем. Надо применить тут мужество. Великая добродетель - мужество. О мужестве мы очень мало вообще знаем и мало им пользуемся.

Например, твоя какая-нибудь подружка будет рассказывать что-нибудь такое, как она замужем живет, да? Непристойное, да? Если ты будешь слушать, ты погрешишь. А если применить мужество: "Перестань! В этом доме, здесь, этого не говорят, не люблю!" - Как-нибудь так, да? Пусть она обижается, пусть она рассердится, пусть она уйдет - это вменится ей в добродетель, а не в обиду. Потому что она поймет сама, что ее оборвали на плохом. Если сейчас не поймет, когда-нибудь до нее дойдет: "Помнишь, я пришла к Тане и она меня оборвала?" Это ей останется написано на скрижали сердца, и до смерти будет так! Ты ее только научишь доброму, так? А если из деликатности побоишься прервать - грех на тебе.

 

РЕВНОСТЬ О ГОСПОДЕ

 

Энергия молитвы два вида имеет. Энергия другая - больная - от тщеславия; она очень короткая, между прочим. Когда кончится пафос тщеславия, истекает энергия. Не надо путать энергию с творчеством, как оно назы­вается сейчас.

-А что такое творчество?

-Творчество и энергия - две разные вещи. Творить и любить - две разные вещи. Как ты сказала: что любовь порождает энергию, да? Это в духовной жизни и в человеческой жизни, если любовь будет Божия, а не плотяная. Плотяная любовь, она ограниченная, ограниченность непременно связана с расчетом, с выгодой. А энергия от любви, она не имеет предела. И больной человек, и дряхлый человек, и инвалид, если он имеет Божию любовь и любовь к человеку, - он бесконечно энергичен, хотя бы он был прикован к постели. Между прочим, вот Островский, Николай, - он лежал в постели и диктовал. Писцы грамотные, писали под диктовку. Но в нем была эта огромная любовь к человеку, хотя и атеиста, но все-таки любовь. Его поразительная работа ("Как закалялась сталь") - это выражение удивительной любви к человеку. Душевной. И, может быть, даже духовной. А тщеславная любовь, какая обычно сейчас встречается, она бывает очень коротенькая. Когда оно пресекается, то есть тщеславие и славолюбие, честолюбие, - она прерывается; она делается пустая, бессмысленная, бессодержательная, и она быстро утомляет того, кто временно занят этой энергией. Вот почему наши современные писатели – они быстро устают, они теряют энергию и быстро дряхлеют, поддаются старости.

Животная жизнь очень быстро утомляет человека, и он перестает быть творцом. Такая жизнь очень ограниченная. А вот Божия энергия - от любви, от Духа Святаго - она не имеет предела. Посмотрите на жизнь отца Иоанна Кронштадского. Это сплошная энергия, да? Но только от любви. А исток - Дух Святой. В нем очень хорошо выражено богопознание, богомыслие и богообщение. Вы читали когда-нибудь "Моя жизнь во Христе"? Вот кто внимательно будет следить за каждой строкой этой книги, - он поймет, насколько о.Иоанн был энер­гичен: от любви Божией и любви, конечно, к человеку: к боль­ным, страдающим, уродам, обиженным. Вот почему он и стя­жал дары Духа Святаго: молитвы, прозорливости, дар чудотворения, дар исцеления - все в одном человеке. Вот под пред­логом, прикрытием, грубо говоря, какого-нибудь молебна водосвятного, он поднимал с одра очень тяжело больных, делал их совершенно здоровыми. Но чтобы прикрыть свою силу бла­годати, он служил водосвятный молебен, и во время окропления водой неисцелимо больные вставали. Страшно много описа­ний его чудес! А его прозорливость - что-то поразительное! Он читал мысли.

Вот однажды пришли два студента, решили посмеяться: "Давай, пойдем поболтаем с этим попом". Они пришли, он их принял: "пожалуйста, пожалуйста, пришли ко мне - пожалуй­ста". Принес им два стакана с водой и с ложками: "Поболтай­те!" Их он этим обличил, да? Сам ушел. Ну, что же вы не болтаете? Поболтайте. Только не со мной, а вот сами с собой.

Таких случаев страшно много было, можно рассказать массу интересных случаев. Даже мой отец, скептически относивший­ся к этим вещам, рассказывал, какой великий угодник Божий был отец Иоанн Кронштадский! Его послушание, Богом данное, это было пастырствование. Он был священник и пастырь, и он как раз впервые показал дары Духа Святаго на народе. Таких пастырей у нас еще не было из священников. Вот почему он законно канонизирован, причислен к лику святых.

 

О любви христианской, целомудрии, причастии

 

Болезненно нужно постоянно бояться оскорбить Гос­пода и бояться упустить возненавидеть грех. Когда мы жгуче не ненавидим грех как прямое выражение нелюбви к Богу и вражды к Богу, - то это оскорбление Бога! И нужна борьба со своей волей, падшей волей, желанием грешить. И нужна боязнь оскорбить Бога. Это и есть процесс ревности.

Печать постоянства ревности - постоянство ненависти ко греху, боязни греха и боязни оскорбить Бога, да? Это посто­янство, оно называется ревностью. Все мешающее этому по­стоянству доводится до ненависти, до неприязни. Вот почему преподобные отцы бежали в пустыни. И в пустыне спасались. От боязни, что они все равно будут в миру разлучены с этой боязнью прогневать Бога, да? Мы видели в Псково-Печерском монастыре иеросхимонаха Иоанна. Это был очень инте­ресный человек: подвижник, который бегал людей от боязни потерять ревность о Господе. Он боялся согрешить или отдать какое-то особое внимание людям и потерять эту любовь к Богу. И он буквально бежал, совершенно избегал людей. И за это он увенчался тоже. У него не было дара любить людей и с ними заниматься, с ними нянчиться, их воспитывать, им ока­зывать особые способности любви пастырской, духовной, да? А в нем была заложена любовь только к Богу: Невидимому, Вездесущему, Которого он боялся оскорбить каким-либо гре­хом, мыслями. Поэтому он бегал людей.

-А разве нельзя сочетать то и другое?

-Конечно, большинство из Святых Отцов имели сочетание любви к Богу и любви к людям. И любовь к Богу не рождается без любви к людям! Невозможно любить людей и не любить Бога. Это совершенно немыслимо! Эта любовь к Богу и рождает любовь к людям. Чем сильнее ревность о Господе, тем больше любви к людям, да? Когда угасает эта любовь к Богу, угасает и ненависть ко греху, угасает и любовь к людям. Это вы сами знаете, Святые Отцы это показали. А любовь к Богу выражается, прежде всего, в богообщении, в молитвенных подвигах, да? В подвигах поста, воздержания, в бдениях ночных, да? В молчании и неумении кого-либо осуждать. А это рождает особую любовь к людям, дела милосердия и потребность людей научить этим дарам любви, чтобы они тоже так любили и понимали, что смысл жизни и спасения - любовь к Богу.

 

Это они старались передавать. Вот преподобный Серафим Саровский, он проявил наибольший, наилучший образец этой любви. Он сам был огненный, да? Любовь его к Богу, Божией  Матери была неизреченна, да? Поэтому и святость его была удивительна, хрустальна, да? И это все вместе дало ему дар любить людей больше, чем себя. Он себя умел забывать, не замечать и поэтому вообще раз в неделю вспоминал о себе. Это свойство любви - забыть совершенно себя. После боголюбия. Если что остается, "на кончике", как мы говорим часто, то - себе.

-Батюшка, а почему так говорится: "Возлюби ближнего своего, как самого себя"? По-моему, это несовершенное выражение.

-Господь дал очень точное определение. Что нам дано от рождения? Прежде всего, любить самого себя. И вот эта психологическая мерка: попробовать любить людей, хотя бы как самого себя. А преподобничество зачеркнуло слово "хотя бы", а заменило "как Господа Спасителя", а себе - что останется, "на кончике". Может быть, раз в неделю вспомнишь о себе, а может быть, и не вспомнишь.

А эти вопли ночью, эти бдения, этот плач, этот стон, это взывание ночное преподобных отцов, да? Это была не любовь к себе, а опять-таки любовь к Богу, да? Потому что сердце от безмерного сжигания огнем любви к Богу, вопило: "Помилуй меня!", "Прости, потому что я Тебя оскорбил!", да?

Боязнь оскорбить Его - это и есть любовь. Почему люди убегали в пустыни, запирались в затворы, были юродивы Хри­ста ради? - Это была ненависть к себе. Привлекали искусст­венно потребность людей издеваться над ними. Это особая форма любви к Богу и ненависть к себе, что дало только хри­стианство, только преподобничество. И нигде вне Правосла­вия такой любви нет! Посмотрите в других христианских ве­роисповеданиях, такой любви нигде не было! А с тех пор, как Западная Церковь была предана анафеме, у них этой формы любви не бывает. В католических монастырях, если форма любви есть к Богу, то только ложная. Они любуются своей мнимой любовью к Богу, умиляются и плачут, и восторгаются. Это католическая, языческая, не Христова любовь.

-У католиков чувственная любовь?

-Да. И деятельная любовь: открывать школы, заниматься детьми, быть братом милосердия, так? А духом они этого не знают. А между прочим, их воззрение на любовь к Богу и к ближнему, больному, с которым монахи и монахини занима­ются, сестры милосердия, - это противоречит очень психоло­гии, чистоте о Господе. Там всегда будет оттенок человечнос­ти или нецеломудрия, что в Западной Церкви очень развито. Потом, в Западной церкви очень развиты содомские грехи, которые они не считают за грехи. А это сплошное поругание христианства.

-А как же они оправдывают себя в этом?

-Они даже не считают долгом молиться о них и в них каяться. Противоестественные грехи они считают естественными, человеческими, не требующими покаяния. Значит, у них настолько засорена чистота совести, что они мнят, что они служат Богу. И когда об этом мы говорим с западными вероисповеданиями, они крайне удивлены нашему аскетическому воззрению, они называют нас фанатиками. А между прочим, в этом никакого фанатизма нет, а это чистейшая заповедь Господа о любви и целомудрии: "Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят."

-Батюшка, а что же, нельзя достичь чистоты этим людям?

-Нет, достичь можно. Только они должны понять, что это есть отхождение от любви к Богу, от заповедей Его. Но я имею в виду все формы нечистоты содомской, которая очень развита в католической церкви.

-Вы сказали о милосердии, о медицинских работниках...

-Да. Там (у католиков) как раз очень неверно понимается, что очень строго надо блюсти свое тайное сердце. Я не хотел бы подробно об этом вам говорить, это очень неприятная тема. Тема нецеломудрия. Но кто знает нехристианское материнство и нехристианское отношение к ребенку, тот может себе представить, как можно уклониться от чистоты к Богу. И как надо оберегать себя в монашестве, в заботах, скажем, о детях, где может проявляться очень тонко нецеломудрие, нечистота, которая бывает незаметна и остается неоплаканной, и развивается в чувственное состояние, животное чувственное состояние, характерное языческому миру и католичеству. А нам, православным, это никак невозможно. Мы этого терпеть не можем и тут же понимаем, что мы увлекаемся демоном, который нас отвлек от Христа. Вот почему у нас, в монастырях в России, никогда не допускали, чтобы монахи занимались вос­питательной работой над детьми и были бы братьями мило­сердия, сестрами милосердия у детей. Это между прочим. Это тонкость исповедания Закона: "Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят".

-Это что же, возможность просто привязаться к ним сердцем и проявлять особую заботу?

-Нет. Нечистые чувства к ним, которых у вас, православных, не бывает. Почему мы, духовники, очень строго следим, чтобы это чувство не вкралось как-нибудь через ласкательство к детям. Вот почему нам, монахам, запрет ласкать детей - чтобы в нас не вкралось бы чувственное отношение, да? Преподобные отцы строго-настрого запрещали монахиням, скажем, бывать в детских воспитательных учреждениях и т.д. Чувственное отношение к Богу и - духом отношение к Богу. Вот почему мы с вами настолько безмерно богаты тем, что мы живем духом, да? И подчинили чувство духу, да? В этом вся наша забота. Мы молимся духом через ум, да? Мы чувствуем духом через ум, да? А не через чувства. И малейшее проявление чувства вменяется нам в грех, как раньше мы говорили: грех самоцена, самодовольства, самолюбования, так?

-А кто не разбирается в этих тонкостях?

-Надо скорее пресечь, пресечь. Наши батюшки, к сожалению, этого не понимают. И мирские люди часто увлекаются именно душевной молитвой, а не духовной. А батюшки их гладят по головке, хвалят их и окончательно их портят. Они никогда не спрашивают: "А что с вами бывает, когда вы кончаете молитву? У вас бывает тишина или непонятная тяжесть? Печаль?" Они этого никогда не спрашивают. А часто бывает так: под чувственные молитвы переходишь на формы гнева, раздражительности, злоречия, осуждения или проявления тщеславия, самодовольства; заглядывают даже в зеркало. Мы этого не знаем - кто плачет и просит, и вопит: "Помилуй меня! Не осуди меня по делом моим!". Когда мы наплачемся часика два, мы после этого на себя в зеркало не посмотрим, да?

-Надо же посмотреть, какой вид имеешь?

-Это уже легкомыслие. Он настолько занят этим воплем: "Пощади меня!", что ему будет совершенно безразлично, в каком виде он выходит из своей комнаты в общую столовую или гостиную.

-А если подумают: "вот, молился"?

-Нет. Он спрячется, он вымоется, но в зеркало не посмотрит. Потому что, кто в зеркало посмотрит, это уже тайное, внутреннее желание посмотреть на себя, полюбоваться! А кто любуется собой, тот не Божий"! Характерная психологическая черта христианства, православного христианства.

-Что ж, в зеркало совсем не смотреть?

-В зеркало смотреть можно для того, чтобы привести себя в порядок, чтобы не искушать людей на грех своей неаккуратностью. Если ты будешь кланяться в землю лбом, и у тебя останется куча песка или глины на лбу, и что, ты с такой глиной пойдешь в гостиную или в столовую завтракать, да? Ты безбоязненно подойдешь к зеркалу, но только посмотришь: не случилось ли что неполезное для людей, да? Чтобы не сказали, что ты молился. У тебя даже этого не будет, а просто ничего не будет безобразного. Или руки будут грязные от этих поклонов, да? Или юбка, или подрясник будет весь в песке оттого, что ты сотню поклонов сделала за ночь?

А там, наоборот, - тайное желание, чтобы люди посмотре­ли. Это чувственное самодовольство, это уже неправославное понятие о предстоянии Богу, да? Католическое, да? Поэтому разница понимания христианства восточными и западными очень большая. Западное христианство не понимает, что та­кое смирение, что такое плач; что это - фундамент христиан­ства.

Без смирения и вне смирения - ни кротости, ни милосер­дия, ни чистоты - ничего не будет, так? А любви тем более. И любовь к Богу, и любовь к людям вне смирения - немыслимы. Там будет оттенок непременно расчета, да? Выгодно, удобно, расчетливо... Вот почему милосердие православное и мило­сердие западное - очень разные: милосердие к людям, дела милосердия. Мы это делаем потому, что у нас это потребность, иначе быть не может, не терпится, да? Иначе не умею, да? Не потому, что это мне усладительно, не потому, что это мне приятно, мне нравится, мне доставляет удовольствие, нет! Потому что иначе быть не может. Это моя потребность, внут­реннее требование, да? А западное милосердие смотрится, чтобы мне доставлять удовольствие делами милосердия, да? Значит, психологическое понимание христианства совершенно особое, другое.

-Батюшка, а у кого можно прочитать об этом?

-Думается, что если вы будете внимательно изучать Златоустого, Григория Богослова, Антония Великого, Макария Великого, - там, пожалуй, найдете об этом, если будете копаться. Ну, а в Западной Церкви вы ничего об этом не найдете.

Мне страшно нравится статья Иоанна Златоуста о Теле Хри­стовом. Каждый из нас, причащаясь Тела Господня, является Телом Христовым. И здесь, на земле, и в Вечной Вечности это является залогом Вечной Вечности: что мы - Тело Христово, и там будем после смерти. Вот почему кое-кто сегодня высказал мнение, что "я себя лишала Тела Господня - частого причащения - значит, я могу не унаследовать этого залога вечного спасения".

Мы с собой возьмем именно эту крупицу Тела Господня, которым причащаемся на земле, да? Хотя мы и причащались часто, может быть, в суд и в осуждение, но причащаемся от веры. И так как мы причащались подлинного Тела Господня, да? Подлинного! И освящались мы и просвещаемы этим были, да? То мы это и возьмем с собой в Вечную Вечность! Что недостойно - это дело совести. А физически мы освятились. А недостойно причащаемся мы очень часто, очень часто!

-А как достойно причащаться?

-"Достойно причащаться", собственно, никакой православный человек так не имеет права даже и сказать. Смирение не позволит! Плач не позволит! Поэтому великий подвижник Божий никогда не скажет этого. Мне часто думается, что преподобный Серафим Саровский какими дарами Святаго Духа ни обладал, он никогда не считал себя достойным причастником Тела и Крови Христовой, а всегда плакал и рыдал. А когда причащался, он видел: в осуждение, в тягость и в муку, или в обновление, в освящение. Поэтому когда он читал благодарственные молитвы, как он сиял, как он ликовал после Причастия! Это мы с вами знаем.

Всегда надо чувствовать свое недостоинство. Только мило­стью Божией мы дерзаем причащаться, да? Как бы мы ни плакали, как бы мы ни желали получше исповедаться, как бы ни желали лучше почитать каноны и акафисты и правило ко Причащению, мы все равно чувствуем, что ни в коем случае не достойны. Но мы утешаемся тем, что мы сохраняем эту мирность и молитвенный строй, и нам не мешает никакое уныние. Мы поэтому и дерзаем. И это мы называем милостью Божией, да? А когда причастимся, невольно сказывается в нас, как мы причастились: в суд, в осуждение и в тяжесть, или в радость, в освящение, Почему и Иисусово ликование бывает: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, слава Тебе!" Дальше мы не можем ничего говорить. Только это 500, 600 раз сказать: "слава Тебе!", да? Но только когда ты на самом деле в состоянии тихой радости, мирности абсолютной, то есть извещения, что причастился не в осуждение. Или так, у мирян, не знающих Иисусовой молитвы: прочесть по три-четыре раза благодар­ственные молитвы - и не начитаться! Как Феофан пишет: он прочел три раза, пришел домой, бежит к своим иконам и там опять читает, да? И выходя к людям, молчит. Он не смеет ничего говорить. Он в тихой радости, как мы называем, пасхальной радости, да? Это признак обновления и освящения, да?

А когда у нас бывает неловкое причащение, нам хочется прочитать благодарственные молитвы поскорее, как бы изба­виться от чтения. "Почему-то сегодня мне не по себе, мне печалится после Причастия". Начинаешь копаться, почему же сегодня так? А на прошлой неделе было совершенно иначе. Вот если мы предадим забвению это состояние и не запишем, в нас может постепенно и угаснуть ревность о Господе. Надо найти причину, почему я причащался в непасхальной радости? Было осуждение, или мысленное осуждение кого-то, или утаенный грех, или какая-нибудь страсть, которая плохо мною была освящена на исповеди, да?! Или на исповеди я кого-то осуждал, а себя оправдывал, так? Себя извинил. А малейшее самое извинение на исповеди - это вменяется, оставляет след тяжести, так?

-Если после причастия случается какое-то искушение?

-Это бывает как месть демонов. Но мы на это смотрим иначе. Бог попустил мне впасть в искушение, а поэтому во смирение мне, что я недостойно причастился, т.е. опять найти ошибку, причину себя осудить, найти себя виноватым, а не заступаться за себя, не оправдывать себя.

-Батюшка, начнешь себя опять корить - опять настроение будет плохое.

-Это уж будет при помощи беса. Надо тут же прекратить разговор с собой. Угнетать себя трудами молитвы и бежать, бежать. Святые Отцы запрещают категорически себя грызть. Самогрызение - это плод бесовский. Просто понял свой грех, и успокойся!

 

О милостыне

 

Блаженны люди, которые понимают, что милостыня выкупает грехи и избавляет от страстей. И милостыня бывает ходатаицей в день Суда о помиловании этого любителя милостыни. Но милостыню надо подавать не меха­нически, а от веры. Верить, что "я грехи выкупаю, прости мне мои грехи" - больше ничего. И без замашки католической: "вот, я даю милостыню, Бог мне простит мои грехи"; так тоже нельзя, это кощунственно. Кто подает милостыню от веры, со! смирением, тот не имеет за собой ничего доброго. Конечно, мы знаем, что пребывающий в смертных грехах милостыней может не оправдаться. Скажем, к примеру, кто находится в состоянии блуда, в незаконном сожительстве, да? Пока он сожительство свое не бросит, милостыня ему может не по­мочь. Когда он бессилен оставить это положение незаконного сожительства, и кается в этом, просит прощения, в церкви приносит покаяние, но его сожитель неумолим, - тут милосты­ня приходит на помощь и ходатайствует о разрыве этого неза­конного союза. И за милостыню Бог освобождает кающегося от этого состояния незаконного сожительства, удаляет друго­го человека, или он соглашается повенчаться, или он исчезает. За милостыню, если кто с верой пользуется этой милостыней. Потом, милостыня выкупает родителей, выкупает у роди­телей детей, выкупает тяжело больных, винопийцев. С верой подаваемая милостыня - это огромная сила. Причем, надо, конечно, и смиряться. Будут над тобой смеяться, о тебе рас­сказывать басни всевозможные, а ты благодушно, с улыбоч­кой терпи. Они мало ли что говорят! Не пересказывай никому, как тебя назвали, называют и т.д. Потому что это тонкая улов­ка в угоду диаволу, когда мы пересказываем кому-нибудь, как нас смиряют. Мир ведь не понимает этих вещей. Разве можно удивляться?!

"У него, - говорят, - была целая обстановка, куда-то уже исчезла, осталась железная койка на досках и какой-то матра­сик; был письменный стол - и того не стало; был угольник - не стало; он рехнулся, все продает, куда-то деньги отдает, вероят­но, на книжку". Книжка эта - нищие, это самая лучшая книж­ка, самая лучшая сберкасса! Вот почитайте житие святителя Иоасафа Белгородского, как он любил милостыню дарить. Он, будучи архиереем, по ночам, переодеваясь в рубище, ходил, подавал милостыню, подкладывая ее под окна, под двери. Постучит, передаст и спрячется. Все люди удивлялись: что за человек ходит переодетый? Оказывается, Иоасаф Белгородс­кий. Однажды он привез огромный фургон дров вдове. По ночам его никогда не было, он исчезал где-то, он куда-то ухо­дил - он переодетый давал милостыню. И знал наперечет, кому нужно что подать. А утром и днем - он уже архиерей, у себя принимал.

-Батюшка, у монаха какая милостыня? Ведь у него нет денег?

-Видите ли, в чем дело. Монах в общежитии не имеет права выносить спичку за ворота монастыря, а делать милостыню только в стенах монастыря, ища в стенах монастыря больных и немощных, отнимая от себя нужное, а не лишнее - это милостыня! А если завалялось - и отдадите, это не милостыня, нет!

Нам, живущим вне монастыря, милостыня - обязательна, обязательна! Обязательна! Ведь мы от братства ничего не от­нимаем, мы отнимаем от себя. Нам положено иметь минимум, а сверх минимума - все отдавать!

-А в семье? Там тоже есть общее, которое тоже нельзя особо расточать. Только надо свое, сугубо личное?

-Нет! Если возьмешь тихонько от семьи, то ты отдашь это за семью или от семьи. И Господь может зачесть это за общее - как всей семье!

-Батюшка, а если у нас есть общее в семье, и я, например, хочу нуждающемуся человеку дать, а сестра отдает совершенно другим, не нищим, а гостям, которые вообще не в чем не нуждаются?

-Это еретикам. Одно слово - еретик. Как Господь сказал, текст проклятия: "Буди тебе, яко язычник и мытарь!" Что может быть ужаснее язычника и мытаря? А кто такой мытарь? - Фининспектор.

-А как же вы иногда говорите, что к любому человеку надо иметь любовь, в любом человеке есть образ Божий?

-Нет! К любому человеку надо иметь христианское отно­шение любы: еврею, язычнику, татарину - это все рабы Божии. Они носят образ и подобие Божие. И они не виноваты в том, что они не христиане. За это их презирать нельзя. И если мы причиним зло еврею или язычнику - нам вменяется в грех! Преподобный Макарий это показал. Помнишь, он череп спро­сил: "кто ты?" - палкой. Тот как ответил? - "Жрец". Мы будем ниже этого черепа, если мы не соблюдаем Закон! А Закон это есть Заповеди Блаженств. Там ничего, ничего лишнего нет! Разберите как следует Заповеди Блаженств! Почему они и поются на всех литургиях, напоминая нам, что во Второе При­шествие нас будут учить по этой сетке и спрашивать! Не спро­сят: как ты постился, с маслом ел или без масла ел, как ты "Господи, помилуй!" читал - с поклонами, без поклонов? Это Богу не нужно! Это средства, чтобы соблюсти Закон Христов, то есть Заповеди Блаженств! Это наше Богослужение - хор, пение, службы - это все средства, чтобы соблюсти Закон Хри­стов. Почему мы говорим, что нам легче всех других испове­даний? Потому, что Благодать Святаго Духа с нами, потому, что все настраивает нас и смягчает наше деревянное сердце, да? А у них разрушает. Органы и католическое пение и т.д. А нам кладут в рот - проглоти только. Почему с нас больше спро­сится, а с них меньше? Господь их меньше одарил, потому что они не захотели принять истину, то есть Православие, то есть жизнь Духом Святым.

 

Жить пред лицем божиим

Секрет вот в чем - стать пред Лицем Божиим и все делать пред Лицем Божиим, даже как бы не замечая человека, с кем имеешь дело. Тогда ничто не поме­шает. Говори с ним, но говори так, чтобы это было пред Лицем Божиим. Так всякое дело и примеряй: а как это будет пред Богом? И ошибки не получится. Если будет искривление - то запиши на исповедь духовнику.

Вот возьмем самое малое. Восставше от сна, первое прави­ло, которое у нас есть до прочтения утренних молитв: ни с кем не заговаривать, никого не спрашивать, ни о чем не любопытствовать. Если спросят - любовно ответить, кротко, очень крот­ко, потому что мы еще не молились. А как нарушится - спро­сить, а как будет это пред Богом? Как это будет пред Божией Матерью? От Них никуда не спрячешься. Это самая лучшая, простейшая мерка для нас, православных христиан.

Так вот, разговор с кем-нибудь... Идешь по улице, встре­тился кто-нибудь. Тут же: а как это будет пред Богом? - вопрос задаешь. Отвечаешь только кротко, только любяще, только очень кротко, всматриваясь в себя, чтобы не было бы лести, чтобы не было бы лжи, не было бы человекоугодия, была бы одна голая правда. Если задают вопрос и не можешь ответить, чтобы не солгать, не обмануть, не схитрить, не слукавить - говори просто: "я не знаю", "не могу на это ответить, другого спросите, кого-нибудь из опытных или умных". Вот тогда у нас и на самом деле будет жизнь пред Лицем Божиим, и всегда будет радостно и весело. И эта мирность никогда нас не поки­нет.

Но, - вы скажете, - надо иметь веру, чтобы так жить. А вера дается через молитву, через частую исповедь и редкое Святое Причащение, пока мы не добьемся чистого покаяния и под­линного очищения-вычистки наших сокровенных любимых грехов. Тогда можно причащаться. Вот эта мирность нас ни­когда не покинет. А признак мирности - веселость, простость ко всем и ко всему. И чтобы не было никакого оттенка уны­ния, смущения, малодушия. Так можно прожить очень мирно. Царский путь - это какой путь? На себя не брать никаких особых подвигов, обыкновенным быть христианином, право­славным христианином. И положенное выполнять с радостью, нудя себя постоянно. И если есть малейшее проявление лени - в этом жаловаться духовнику, тогда будет мирность. А в отношении молитвы, конечно, соблюдать строгое правило, перечитывать с того момента, на котором мы потеряли внима­ние. Пусть будет хоть одиннадцать раз - не смущайся, потому что Богу нужно сердце, а не прочтенное. Немцам это кажется неправославно. Они говорят так: "Господь Бог видит с высоты святыя Своея, что я открыл молитвенник и Ему читал, и про­чел", - а в это время яблоки мысленно собирал в саду или пересматривал лук у себя в ящике, и в это же время читал утренние молитвы, и - "Бог видел, что я читал утренние молитвы". А лук и яблоки куда? Он не видел разве? Нет, конечно. Он заметил эти яблоки и лук, а наше сердце было с луком и яблоками. В этом и заключается весь секрет христианства - исповедание Христа Распята "нас ради человек и нашего ради спасения". А другого изображения христианства быть не мо­жет! Это будет ересь и извращение.

Так и в монашестве. Это, конечно, большой труд, потому что там монах имеет дело не с людьми, а с демонами. Демоны монаха обхаживают и искушают: и мысленно и чувственно. И там, конечно, труда больше.

Поступающий в монастырь уже прошел искус, имеет опыт жить с людьми и имеет основы знания православного христи­анства уже на людях, и поступает в лечебницу, которая назы­вается монастырь, чтобы воевать со своими страстями, люби­мыми грехами, которые вошли уже в привычку, и с делами. С людьми, конечно, само собой разумеется, он уже кроток и смирен. А если он, будучи смиренным и кротким, поступил в лечебницу, которая называется монастырь, - ему придется очень трудно воевать с людьми, с так называемым своим характе­ром, с демонами, На самом деле, зачем же так беспокоиться, неужели христианство - такая трудность, что в миру легче жить, минуя христианство? Вне христианства, мне кажется, жить очень скучно и пусто, подражая животным, то есть твари.

-Если у человека плохое настроение, что делать?

-Ты можешь ему сочувствовать и соучаствовать, но не имеешь дерзости взять на себя такой страшный груз - его поправить. Он, глядя на тебя, если ты мирная, непременно исправится. Но не дерзай думать: что "я исправлю его настроение". Это гордо. Кто показывает свое настроение, тот гордец, эгоист, и в нем любы нет. И тот никогда не будет соделывать свое спасение и никогда не увидит Царствие Небесное, потому что он гордец, себялюб и заботится только о себе. Он не замечает окружающих людей. Вот это эгоистическое состояние, оно языческое, не христианское. Его надо страшно бояться. Вот почему такие великие, мудрые люди, Божии люди, никогда не показывали своего настроения. На самом деле они бывали в ужасном состоянии печали, грусти, недоумения, не могли даже при людях скрыть своего расстройства, но нудили себя всегда быть внешне мирными, чтобы людей не огорчать!

Боязнь огорчить человека - это и есть христианство. Как мы боимся огорчить Господа Бога (если есть постоянное, на­доедливое чувство вездеприсутствия Божия), то надо и людей так же - как бы не огорчить, не обидеть, не опечалить! Это первейшая забота христианская, это мерка христианства. Что­бы владеть этой меркой, надо быть мирным с Богом, а это зависит от молитвы; и мирянин, и монах в любом положении и сане, он, прежде всего, должен заботиться о молитве. Вот почему раньше, во время оно, не спрашивали: "как ваше здо­ровье?", а спрашивали: "как ваша молитва?", "как у тебя сегодня молитва?" - это мерка здоровья души и тела и залог вечного спасения. Залог взаимоотношений с Богом.

 

Борьба со страстями

 

Если человек перестал бороться со страстями, он пре­дал забвению свое спасение и подчинился страстям. Он уже вне спасения.

-Батюшка, в первую очередь телесные страсти исцеляются?

-Нет. Телесные страсти исцеляются по мере борьбы. Бог попускает телесные страсти для того, чтобы человека смирить, убедить его в том, что он бессильный и беспомощный, и ничтожный без благодати, силы и помощи Божией, да? И вот это попущение является высшей формой любви Божией к нам, к человеку, чтобы его держать в состоянии постоянного борения и борьбы, и плача. Как только он перестает дорожить этим плачем, он тогда зачеркивается из Книги жизни. Он перестает быть в рабстве Христу, он падает, это бывает состояние падения.

 

Закон кротости

 

Кротость вырабатывается путем воспитания, работой золи над собой. Это искусственное самообладание. Потом перестраивается жизнь.

Без кротости немыслимо прощение, то есть без кротости немыслима любовь. Без кротости немыслимо смирение. Крат­чайший путь и простейший путь - это закон кротости, чего как раз у гордого человека нет. Тот кричит, настаивает на своем, тот учит, не спускает. А кроткий человек - вся любит, вся терпит, вся может и всем прощает: и обидчикам, и клеветникам своим кланяется. И, как первый человек у Бога, получает силу помощи, чтобы сохранить чистоту и уже обеспечить себя, чтобы быть исповедником.

"Блажени есте..." Без кротости невозможно удостоиться этой чести. Как венца, венца жизни и смысла жизни: "Блажени есте, егда поносят вам..." А попробует пусть гордый чело­век удостоиться такой силы и такой способности, такой чести: получить венец исповедника, исповедника не только Господа Бога, но исповедника Закона Божия, Заповедей Блаженств? В этом весь секрет нашей жизни.

 

⇐ Предыдущая12131415161718192021Следующая ⇒

Поделиться: