МОЛИТВА — ЭТО ДЫХАНИЕ ДУШИ, УСТРЕМЛЕННОЙ К БОГУ

Иеросхимонах Ефрем (Хробостов) (1871-1947)

 

Об иеросхимонахе Ефреме известно и опубликова­но достаточно много: его жизнеописания в Валаам­ском патерике, хрестоматии «Валаам Христовой Руси», в брошюре «Храм воинской памяти. Смо­ленский скит на Валааме». Сохранились простран­ные воспоминания о старце архимандрита Афанасия (Нечаева), священника Александра Осипова, писателя Б.К.Зайцева, записи монаха Иувиана (Красноперова), иеромонаха Сергия (Иртеля) и других. Такой инте­рес к личности иеросхимонаха обусловлен в первую очередь высотой его подвижнической жизни, а также тем, что он являлся духовником членов император­ской фамилии, в частности великого князя Николая Николаевича. При работе в архивах Валаамского и Ново-Валаамского монастырей была получена воз­можность изучить переписку о. Ефрема, значитель­ная часть которой также опубликована. Однако есть письма, преимущественно к мирянам, помогающие представить более полную картину старческого слу­жения иеросхимонаха Ефрема.

Иеросхимонах Ефрем (в миру Григорий Иванович Хробостов) родился 23 января 1871 г. в селении Им­ператорского фарфорового завода Санкт-Петербурга в семье ремесленника.

На Валаам Григорий прибыл 2 июня 1883 г.

«Двенадцати лет убежал он из дома отца в Санкт-Пе­тербурге сюда, на Валаам, — вспоминает архимандрит Афанасий (Нечаев) рассказ своего духовника о. Ефре­ма. — Начитался книг о монахах и, познакомившись с валаамцами в их часовне в Петербурге, решил уйти в монахи. Сказал отцу. Тот запретил, а при повторной просьбе и побил. Тогда собрал отрок Григорий денег один рубль — стоимость проезда на Валаам — и уехал тайком. Пришел к игумену, просит оставить его в оби­тели: возлюбил отрок горний мир. Но строг устав мо­настыря — нельзя принимать малолетних. Залился сле­зами мальчуган: нет, не уйдет он ни за что, а если силою, то он — в воду. Только такая решимость духа создает подвижников. Ходит по монастырю и слышит разго­вор: “Плотников у нас не хватает на постройку собора”. И вспомнил тут наш бедный отверженник, что и он умеет стругать и рубить. Помчался к игумену. Бух ему в ноги: “Батюшка, отец игумен, я вспомнил, ведь я пре­красный плотник”. Все рассмеялись, но решили все же оставить мальчика на испытание”».

Духовными руководителями отрока были иер о схи­монахи Алексий (Блинов) и Антипа (Половинкин), ученик прп. Антипы Афонского, от которого буду­щий старец Ефрем научился деланию Иисусовой мо­литвы и, таким образом, стал продолжателем афон­ской исихастской традиции в Валаамской обители. Послушания Григорий исполнял в слесарной мастер­ской и в монастырской библиотеке, которой в то вре­мя заведовал его старец — о. Антипа.

По рассказам самого о. Ефрема, «отец искал его полтора года, нашел. Сын успел зарекомендовать себя, и сами монахи упросили отца оставить отрока Григория в обители. И отец его согласился». Далее архимандрит Афанасий повествует еще об одном ин­тересном обстоятельстве из жизни отца и сына Хробостовых: «С самого начала пришла Георгию мысль молиться Богу, чтобы и отец его сделался монахом. Уходил он в леса, где стояли часовни, и, скрываясь от людей, вопиял громким голосом, чтобы было слышно на небе: “Матерь Божия, приведи моего отца в обитель сию”. И услышан был голос отрока на небесах. Про­шло, однако, тридцать лет. Сын был давно уже иеромо­нахом. Вдруг приезжает его отец, рассказывает сыну историю своей жизни и просит принять его в мона­хи. Григорий был его первенец, и жена умерла от ро­дов его. Дал тогда отец обет пойти в монахи, но не исполнил. Женился вторично, имел много детей. Вот уже шестьдесят лет ему было, вторая жена умерла, а он тяжко заболел. И видит видение: предстали пред ним два мужа в монашеских одеяниях и сказали ему: “Что же ты обета не исполнил?” И взмолился ста­рик — даровать ему жизнь, чтобы исполнить обет. Выздоровел и вот приехал. Весь монастырь взволно­вался. Великая радость всех охватила. И постригли его с именем Иоанн. Прожил он еще двенадцать лет, похоронен на монастырском кладбище».

28 декабря 1894 г. Григорий был зачислен в братство монастыря, а 18 марта 1895 г., в возрасте 25 лет, пострижен в монашество с наречением имени Геор­гий. Епархиальным начальством было отмечено, что пострижение его «не в пример прочим», поэтому указано, «чтобы по пострижении иметь ему пребыва­ние до тридцатилетнего возраста в скиту Всех святых или в другом каком-либо с согласия его старца и по благословению игумена».

27 июля 1897 г. монах Георгий был рукоположен во иеродиакона, а 28 июня 1899 г. — во иеромонаха.

Монах Иувиан (Красноперов) вспоминает: «Сра­зу же по принятии благодати священства иеромо­нах Георгий проявил исключительно редкое усердие и любовь к наиболее частому и усердному священнослужению, всегда совершаемому им с глубоким мо­литвенным подъемом и сопровождаемому усердным поминовением усопших, имена которых он поминал всегда в великом множестве и притом неопустительно, за каждой Божественной литургией, совершаемой им». Такое ревностное отношение к богослужению найдет потом свое выражение в подвиге ежедневного служения им литургии.

В 1904 г. иеромонах Георгий был направлен в ко­мандировку для исполнения богослужений и треб на учебном судне «Европа». По возвращении он служил в салминском и шустаймском приходах Финлян­дии. В октябре 1907 г. о. Георгия назначили настояте­лем Николо-Богоявленского храма в Санкт-Петер­бурге. Огромной известностью и популярностью в столице в разных слоях общества, даже среди членов императорской фамилии, пользовался валаамский иеромонах. По словам самого о. Георгия, «он сделал­ся духовником Великого князя и других князей через то, что отец его служил в конюшенном ведомст­ве в Питере, и потому ему был доступ во дворец через отца. Так узнали его там, и стал он со временем духов­ником многих лиц царской фамилии».

За усердное пастырское служение иеромонах Геор­гий был удостоен многих императорских и церков­ных наград. В 1905 г. награжден набедренником, в 1909 г. — золотым наперсным крестом от Святей­шего Синода; в 1910 г. — таким же крестом из кабине­та государя императора и двумя золотыми наперсными крестами с драгоценными украшениями: первый — от его августейших духовных чад, а второй — от прихо­жан Николо-Богоявленского храма в Санкт-Петер­бурге. В 1915 г. о. Георгий получил орден Святой Анны 3-й степени. Уже будучи иеросхимонахом, награжден палицей в 1938 г.

В 1914 г. о. Георгий возвратился на Валаам. Но недолго пришлось быть ему в родной обители. С нача­лом Первой мировой войны иеромонах уехал в ставку Верховного главнокомандующего — великого князя

Николая Николаевича, где ежедневно совершал Бо­жественную литургию в походной церкви ставки. Позже «Великий князь часто вызывал его для духовно­го совета к себе, в имение “Беззаботное”, а последний раз, в 1916 г., — в Тифлис».

С переменой государственного строя в России о. Ге­оргий вернулся на Валаам. 23 февраля 1919 г. он был пострижен в великую схиму с именем Ефрем, после чего уединился в Смоленском скиту, построенном на средства великого князя Николая Николаевича.

О жизни и молитвенном подвиге старца в скиту мо­настырский поэт монах Викентий рассказал в стихах:

 

Вот и скит, в нем каменный храм, я в него проник.

Здесь подвизался в пламенной молитве духовник.

В смиренном недостоинстве он много лет в скиту

О павшем служит воинстве литургию Христу.

Князь Николай храм жертвою своею основал,

Чтоб воинов, рать мертвую, в нем старец поминал.

С тех пор творит моление здесь духовник Ефрем,

Прося упокоения у Бога павшим всем.

 

В октябре 1925 г. о. Ефрем был назначен временно исполняющим обязанности монастырского духовника, а 4 марта 1927 г. большинством голосов братии избран духовником и в конце этого же месяца утвержден в должности. Как уже упоминалось, до старца Ефрема духовником был иеросхимонах Михаил (Попов), ко­торого отстранили от должности как непреклонно­го сторонника старого стиля. О. Ефрем не приветст­вовал стиля нового, но не прибегал к крайностям, стараясь быть верным принципу послушания. В связи с этим некоторые чада о. Михаила болезненно вос­приняли назначение старца Ефрема духовником. Од­нако о. Ефрем как в календарном вопросе, так и по поводу своего назначения, а затем избрания полагал­ся на волю Божию и благословение священноначалия.

Теперь он часто должен был бывать в монастыре, исповедовать братию и принимать участие в духовном соборе обители.

Архимандрит Афанасий (Нечаев) вспоминал, что однажды, «когда наступила Страстная неделя, то и во­все пришлось ему (о. Ефрему. — Авт.) остаться в нем (монастыре. —Авт.). Шли усиленные приготовления к Пасхе, все прибирали храмы и помещения, а у него в скиту некому было это делать. Я предложил свои услуги. Он тогда попросил обмести пыль в его храме. Это я исполнил. Но потом увидел, что келья при хра­ме была в страшно запущенном виде. Пыль и паутина не убирались, наверно, годами. Я и решил все это вы­чистить. Приезжаю в монастырь и говорю ему об этом. Он был очень недоволен, хотя прямо этого и не выразил. Но потом я узнал, в чем дело. Оказывается, существует две системы жизни: по одной должна быть во всем большая чистота и порядок, а по другой — наоборот, высшее состояние души, когда она не об­ращает на это никакого внимания. Отец Ефрем прак­тиковал, по-видимому, сразу обе эти системы, потому что в домике, где он жил постоянно, у него было чи­сто, а в келье при храме — полное запустение. И ему, конечно, было неприятно, что я нарушил уклад его жизни. Но прямо этого своего секрета он не открыл.

Таков тонкий этикет отшельников. А мне была нау­ка — без спроса не проявлять усиленной ревности, ибо она часто бывает не по разуму».

Старец беседовал с братией и мирянами и испове­довал их в соборном храме, но чаще — в скиту. О. Еф­рем, «высокий, жизнерадостный, с улыбающимися глазами», всех привлекал к себе своей духовной опытностью, приветливостью и любовью. «С огром­ной душевной открытостью он встречал богомоль­цев — с душеспасительными беседами, с непремен­ным самоваром». Многие из тех, кому довелось побывать у старца, получили духовную помощь и уте­шение. А потом в благодарность присылали посыл­ки и письма. «Я дорожу каждым словечком Вашей беседы и Ваших писем на вес золота», — писали о. Ефрему. В трудную минуту обращались за советом и молитвенной поддержкой: «Мрачно и уныло на душе моей, и хочется высказать Вам, дорогой батюшка, свою печаль и просить Вашей молитвы». Подобно прп. Антонию Великому о. Ефрем «вразумлял жесто­косердных людей, примирял тяжущихся, печаловался за обиженных с такой силой, как будто обиженным был он сам... утешал печальных и плачущих, помогал искушаемым».

Каждый, кто исповедовался у иеросхимонаха Ефре­ма, получал добрый совет и наставление и непременно старался приехать к нему еще. Один священник, бу­дучи паломником на Валааме, так отзывался об испо­веди в Смоленском скиту: «... Исповедовался в келье у отца иеросхимонаха Ефрема. Поразила меня память старца. Он, духовник сотен братии монастыря и сотен же паломников, оказалось, помнил все, о чем мы говорили во время исповеди два года назад во время моего первого посещения Валаама. Невольно мель­кнула мысль о том, что с такими Богопросветленными способностями души легко молиться о всех, кто только просил о молитве, когда образ и трудности каждого всегда стоят в памяти не стираемой временем харак­теристикой. По человечеству это даже как-то в трепет приводит, мы с нашей утомленной суетой памятью на подобное подвижническое человекопамятование физически и духовно не способны. Здесь же поистине открыты те духовные глаза и уши, о которых все время упоминал в Своих беседах Господь Иисус Христос».

Много искушений претерпел о. Ефрем от диавола. Он рассказывал, как однажды «служил он у себя ли­тургию один. Вдруг слышит, что кто-то подъезжает к церкви на санях. Никто никогда этого не делал, да и дороги к нему нет. Слышит он, как кто-то подходит к двери храма, но она заперта. Тогда идет этот человек на звонницу и звонит в колокола. Ужас охватывает отца Ефрема, но не может он бросить литургию. Кон­чился звон, и человек идет к алтарю и лезет по стене к высокому окну. Отец Ефрем не выдержал и закричал. И все вдруг исчезло. Придя в себя, он закончил слу­жение и вышел на улицу. Видит следы саней и шагов человека на снегу, но никого нет. Пошел отец Ефрем в монастырь и рассказал о сем. Никто никого еду­щим в санях и не видел. Очевидно, это происки диаво­ла... » Вспоминая этот и другие случаи, о. Афанасий (Нечаев) делает вывод, что диавол искушает подвиж­ников именно потому, что «они должны победить мир

и князя мира сего... Чем выше подвиги, тем больше брань с диаволом. Чем святее становится подвижник, тем страшнее нападение на него».

Особое значение иеросхимонах Ефрем придавал мо­литве. Он говорил, что «без молитвы нет христианина. Молитва — это дыхание души, устремленной к Богу, оружие против диавола, мать всех добродетелей». Аналогичные рассуждения находим у свт. Иоанна Зла­тоуста и прп. Нила Синайского. Вся жизнь старца свидетельствует о его высоком молитвенном подвиге: каждый день он совершал уставные богослужения и литургию, творил Иисусову молитву, служил панихи­ды и по просьбам паломников молебны: «Отец Ефрем служит обычно паломникам молебен, который кончает удивительной по своей проникновенности молитвой. Отсюда едешь дальше сосредоточенный и умиротво­ренный». Русские скауты, побывавшие у иеросхи­монаха, подчеркивали благоговение и дерзновение старца во время молитвы: «О. Ефрем начал служить молебен перед иконой Божией Матери. Он молился и просил со слезами о заступничестве за нас... Мы видели молитву схимника, чудо веры и слез... И, мо­жет быть, в первый раз мы сознали так ясно бедность своей души... Как будто дверь из темницы открылась, но привыкшая к мраку душа еще не в силах выйти на свет... Его слова западали глубоко в душу каждого». Действительно, иеросхимонах был «ласковый, обхо­дительный, большой молитвенник».

В 1940 г. старец вместе с остальными насельниками обители был эвакуирован в Финляндию. В Ново-Ва­лаамском монастыре он продолжал быть духовником.

Игумен монастыря Харитон (Дунаев) в ноябре 1946 г. писал князю А.В.Оболенскому: «Мы, слава Богу, в единении и мире продолжаем шествовать к концу своей земной жизни. Старец-духовник (Еф­рем. —Авт.) слабеет, сердце у него очень слабое, ноги пухнут, применяются и медицинские меры; но он все же продолжает служить в своей келии».

2 февраля 1947 г. здоровье иеросхимонаха Ефрема ухудшилось, и старец уже не мог совершать Боже­ственной литургии, но продолжал причащаться Свя­тых Христовых Таин. Когда позволяли ему силы, «он усердно молился пред иконами у себя в помещении, а когда начал изнемогать, то, уже сидя, совершал свое молитвенное правило».

26 марта старец причастился и в девять часов вечера мирно почил. Как сообщают нам архивные источники, в момент его смерти в монастырском храме закон­чилось богослужение, совершаемое в воспоминание стояния прп. Марии Египетской.

Отпевание и погребение почившего старца было совершено в субботу 29 марта и совпало в 1947 г. с празднованием Похвалы Божией Матери. Архи­вариус монах Иувиан (Красноперов) по этому поводу оставил запись: «Достойно примечания то замеча­тельное обстоятельство в жизни почившего отца Еф­рема, что он за всю свою многолетнюю жизнь в оби­тели, в течение 64-летнего пребывания в ней, всегда с редким усердием, любовью и горячим упованием молился Божией Матери, с чисто детской простотой и слезным умилением прибегал к Царице Небесной. Теперь это знаменательное совпадение его отпевания

и погребения с днем празднования Похвалы Божией Матери смиренно позволяют нам питать светлую уве­ренность в том, что он и за гробом не будет лишен милости и предстательства Усердной Заступницы рода христианского ».

Сам о. Ефрем еще на старом Валааме приготовил себе могилу рядом со Смоленской церковью любимо­го им скита и говорил приходившим к нему: «Это мое последнее место покоя». Однако иначе судил Гос­подь: старец был погребен на кладбище Ново-Валаамской обители.

 

ЧИСТОЕ СЕРДЦЕ

Схимонах Николай (Толстов) (1864-1947)

 

О жизни схимонаха Николая (Толстова) в АФВМ сохранилось немного материала, в основном — крат­кие данные послужного списка старца. Дневников о. Николай не вел, писем не писал, во всяком случае, до нас они не дошли. Основные сведения об этом старце можно почерпнуть из воспоминаний его со­временников, посещавших схимонаха в Коневском скиту, которые единогласно свидетельствуют о высо­ком уровне его духовной жизни. По характеру подви­га старца Николая называли пустынником и молчаль­ником.

Родился схимонах Николай (в миру Авраамий Тол­стов) 22 октября 1864 г. в Пермской губернии в семье крестьян. Грамоте Авраамий обучался дома. Люби­мой книгой его была Библия. Известно, что он «два­дцати лет женился по горячей любви, но едва прожил год, жена умерла...» Потерю супруги Авраамий пе­реносил очень тяжело. Но «Бог помог: стал он искать утешения в хождении по святым монастырям и местам и пришел на Валаам».

В Валаамскую обитель будущий старец прибыл 28 июня 1895 г.; в монастырское братство зачислен 8 августа 1900 г.; монашеский постриг принял 18 фев­раля 1906 г. с наречением имени Адриан. Послушник Авраамий (а позже монах Адриан) трудился в порт­новской мастерской и на общих братских послуша­ниях. Подвизался в Коневском, Сергиевском и Всехсвятском скитах.

16 апреля 1925 г. о. Адриан был пострижен в вели­кую схиму с именем Николай. С этого времени начи­нается особая пора жизни старца: он вновь переселя­ется в Коневский скит, где в уединении проходит подвиг пустынника.

По воспоминаниям современников, о. Николай жил недалеко от церкви в честь Коневской иконы Божией Матери. Его домик — «обыкновенная русская изба на берегу озера. Сени, две комнатки, очень светлые, большая печь»; «в спальне видна дощатая кровать, как все на Валааме, покрытая вместо матраса тонким войлоком. В переднем углу стол и скамьи. Больше ни­чего. Но зато неизменный друг монаха и спутник его жизни — тульский самоварчик», необходимый для встречи гостей, которые иногда нарушали уединение старца.

Всех приходящих он встречал с радушием и свой­ственной ему любовью. Будучи послушником на Ва­лааме, будущий архимандрит Афанасий (Нечаев) бывал у схимонаха Николая и вспоминал об этом посещении:

«... мы в гостях у смиреннейшего, тишайшего и улыбающегося старца, отца Николая... Как толь­ко впервые увидел нас с отцом Исаакием, отец Николай замахал ручкой, заманил к себе и сейчас же, без всяких разговоров, принялся ставить самовар. Весь так и преобразился старец во внимание к нам, так и загорелся весь какой-то вдохновенной услуж­ливостью. И главное — без слов. Только улыбается и услужает. Но так охотно, так от всего сердца, как будто пришел к нему самый драгоценный гость — разве только Авраам встречал так трех странников». Далее о. Афанасий признается: «Сначала я подумал, что такая его предупредительность относится к отцу Исаакию, как начальствующему в монастыре, но потом сообразил, что отец Исаакий живет с ним всегда рядом, а значит, это гостеприимство отно­силось именно ко мне, самому малому послушнику. И поразился я несказанно. Никто еще в жизни не встречал меня так: ни отец, ни даже мать. И сразу почувствовал я, как много обязывает меня такое отношение, как внутренне это меня преобразует, я и сам на себя начинаю глядеть с почтительностью, почти с благоговением. Так благоговение старца ко мне передалось тотчас мне. Так одним только сво­им обращением, как с Ангелом, старец сделал меня уже другим человеком. И сидел я за чайным столом как завороженный, как будто Ангел меня пригла­сил к себе в гости, а не мужичок простой. А отец Исаакий, видимо, не впервые наблюдает такие пре­образования в тихой келье отца Николая и добро­душно, сочувственно посматривает на меня. “Что, брат, попался, а ну покажи-ка здесь свое красноре­чие”. А у меня и язык прилип к гортани. А старец все ласковее угощает, а на столе только хлеб черный да сахару несколько кусочков. Но при таком угощении этот хлеб кажется манной небесной... Так корот­кое общение со старцем научает тебя переоценить все вещи и самого себя — понять, что создан ты по образу и подобию Божию и потому через самого себя зришь ты Бога... Сам он (старец. —Авт.) уже принадлежит к иному миру — горнему».

Свои воспоминания о старце Николае оставил также писатель Б.К.Зайцев, посетивший Валаам в 1935 г.: «Отец Николай, худенький, с бородкою, с кротки­ми серыми глазами, тихий и безответный, смирен­ным видением встает в памяти моей на плотнике близ Коневского скита... Прямо перед нами цер­ковь, и у входа отец Николай, схимник и пустынно­житель, даже не иеромонах. Он не может вас бла­гословить, но с каким глубоким уважением целуешь эту старческую, морщинистую руку... Он всем ви­дом своим как бы извиняется за то, что существует. В этой последней скромности его есть даже и таин­ственное...» Кротким и любвеобильным старцем многим «запе­чатлелся в сердце схимонах Николай, живший в Ко- невском скиту и всякий раз встречавший самоваром, за которым велись душеспасительные беседы». Благотворитель обители князь А.В.Оболенский отмечал, что «старец обладал духовным опытом, сиял добротою и любовью и в душу проникал взгляд его».

Иеромонах Сергий (Иртель) утверждает, что «отец Николай был великий молчальник, от него ничего не услышишь, кроме двух или трех слов, но он все время улыбается». Об этом же свидетельствуют ар­химандрит Афанасий (Нечаев) и Б.К.Зайцев. Исходя из этого вполне можно предположить, что молчальничество было тайным подвигом о. Николая, а его немногословные беседы с гостями — проявле­ние любви к ближним. Наверное, по этой причине известно не много поучений и наставлений Коневского схимонаха.

В одной из бесед с паломниками, «когда зашел разго­вор о любви и трудности любить людей, отец Николай вставил кратко: “Молиться-то легко, а любить всего труднее”». Действительно, являясь вершиной доб­родетелей, любовь приобретается самым великим трудом. Но «кто приобрел любовь, тот не подлежит уже страстям...» и «к облекшимся в нелицемерную любовь никто из демонов не смеет и приближаться, потому что видит в них человеколюбца Бога, Винов­ника и Подателя любви».

Говоря об отношении к врагам, старец призывал: «За них нельзя как за врагов молиться. Горячих углей на голову насыплешь. Надо как за друзей». На наш взгляд, здесь старец подразумевает, что молиться можно за обидчиков, только простив им согрешения против нас, в противном случае они останутся для нас врагами, а молитва с таким сердцем не угодна Богу и вредна для молящихся. А если простим врагам при­чиненную нам обиду, то они перестают быть нашими врагами, но становятся друзьями. Вот за них и следует молиться с чистым сердцем. В таком случае, по слову свт. Иоанна Златоуста, «будет услышана молитва наша за нас самих».

Сам схимонах Николай был «величайшим молитвен­ником», делателем молитвы Иисусовой. Случа­лось, что учиться умному деланию приходили к стар­цу валаамские послушники и иноки. Так, послушник Георгий Иртель, посетив о. Николая, спросил у него: «Может ли юный послушник стяжать сердечную мо­литву?» Схимонах, прямо глядя в глаза, помолчал, а потом тихо ответил: «Да, может, но для сего нужно усердие».

Живя в скиту, о. Николай подвергался бесовским ис­кушениям, однако, имея глубокую веру и творя умную молитву, отражал их. Иеромонах Сергий (Иртель) описывает некоторые из них:

«Известно о трех бесовских искушениях отца Ни­колая. Первое искушение было во время чтения Псал­тири: когда он читал Псалтирь за живших в монасты­ре, вдруг явился перед ним бес красно-рыжего цвета и сказал: “Не молись за них, они все мои!” Но отец Николай осенил себя крестным знамением и не обра­тил на него внимания, и он исчез. Второе искушение было ночью: однажды, когда он молился, вдруг кто- то постучался к нему в окно, отец Николай открыл окно и увидел, что вокруг его кельи ходили и бегали шведские солдаты, они ругались, кричали и махали оружием. Но потом все исчезло. Третье искушение также ночью: когда он молился, вдруг услышал, что идет крестный ход из монастыря в его скит и что-то поют, он прислушался и услышал, что кого-то отпе­вают, он еще прислушался и понял, что это его от­певают. Он так испугался, что на эту ночь убежал из своего уединения в монастырь. А потом... вер­нулся».

Духовным наставником схимонаха Николая был схиигумен Феодор (Пошехов), приходивший в празднич­ные и воскресные дни в Коневский скит для совер­шения литургии. О. Николай пел за богослужением и исполнял обязанности пономаря.

Переселение в 1940 г. в Финляндию в Ново-Валаамский монастырь старец пережил очень тяжело. Он лишился своей любимой пустыньки и ежедневно ее оплакивал. Стал часто болеть, а в 1945 г. слег оконча­тельно. До последней минуты земной жизни о. Нико­лай со слезами на глазах ежедневно читал на память свой любимый акафист Иисусу Сладчайшему, который знал наизусть с юных лет.

Скончался схимонах Николай 24 апреля/7 мая 1947 г. и был погребен на братском кладбище Ново- Валаамской обители. Старец «своим кротким обли­ком остался памятным как один из столпов великих валаамцев». Впоследствии подвижник благочестия иеросхимонах Михаил (Питкевич) так оценивал личность схимонаха Николая: «Он правильный мо­нах, сильный духом, настоящий отшельник, по-детски простой, чистое сердце».

 

⇐ Предыдущая14151617181920212223Следующая ⇒

Поделиться: