Схимонах Иоанн (Собакин) (1856-1933)

 

Основным источником для жизнеописания схимо­наха Иоанна послужила автобиография, написанная им самим и хранящаяся ныне в АФВМ. В ней по­движник подробно описывает свой жизненный путь, начиная с поездки в Баку в 1889 г., когда он был еще мирянином, и заканчивая 1908 г., когда он поселился в Предтеченском скиту, будучи рясофорным монахом. Его автобиография в 2003 г. была опубликована во втором томе Валаамского патерика.

Схимонах Иоанн (в миру Иван Петрович Собакин) родился в 1856 г. в семье крестьян, живших в деревне Чертаново Рузского уезда Московской губернии. С малых лет впитал он уважение и почитание право­славных обычаев, праздников и святынь. Не зная пол­ностью ни одной молитвы, Иван имел благочестивый обычай посещать Божий храм в большие торжества и воскресные дни.

«Проходили мои цветущие года, — рассказывал впоследствии схимонах Иоанн, — я жил, но так, что грехи мои все умножались и умножались. Бесплодна была моя душа для добрых дел. Но при всем этом, живя в Москве, я имел обычай, где бы то ни было, проходя мимо церкви или часовни, если только они были от­крыты, обязательно зайти и помолиться Спасителю и Божией Матери, хотя совершенно не знал, как надо молиться».

В 1889 г. Ивану Собакину представился случай в пер­вый раз в жизни совершить путешествие. Один фабри­кант-армянин, владевший литографией, предложил ему место литографического машиниста в Баку. Добрав­шись до места назначения, Иван приступил к работе, сохраняя при этом в глубине своего сердца страх Божий и не оставляя посещения церковных служб.

«Дело пошло очень хорошо, хозяин оказался весьма любезным, оказывал мне особое расположение, и я им был очень доволен.

Вскоре подошел праздник Успения Пресвятой Бого­родицы. Я спрашиваю управляющего: “А что, я слы­шал, будто у вас в праздники работают?” — “Да, — говорит он, — кроме воскресных дней, в остальные праздники постоянно работают”. — “Ну, так будьте добры, передайте хозяину, что я в те дни, в которые наша Православная Церковь отмечает праздники, ра­ботать не буду”. Он хозяину передал. Тот призвал меня к себе и говорит: “Как же так, Иван Петрович, ведь нужно работать! У нас и в условии об этом не было оговорено”. — “Да, действительно в условии о сем не упомянуто, но ведь я не знал, что в праздники у вас работают, а то бы ни за что сюда не приехал”. — “Так как же быть-то? — продолжает хозяин. — Ведь вы так у нас литографию остановите. А я вам вот что посове­тую: вы возьмите, отпразднуйте все свои праздники сразу, а потом и работайте!” — “Нет, хозяин, так я не согласен”. — “В таком случае, я с вас буду вычитать за празднуемые вами дни, а иначе я не соглашусь”. Обещал было хозяин двойную плату за праздники, но я и на это не согласился. Наконец он упросил меня, чтоб я утром в праздники пустил машину в ход и ко­му-либо способному указал, как с ней обращаться. Я на это уже согласился, и дело пошло без остановок».

Жил Иван Собакин на квартире у одного перса. Для приготовления пищи ему посоветовали пригласить женщину средних лет, которая оказалась очень спо­собной и верной хозяйкой. Муж ее уехал в Россию, а сама она, будучи молоканкой, не хотела хранить су­пружеской верности.

«Враг не дремал, — писал о. Иоанн, — он стал меня искушать. Сопротивляться искушению я был бессиль­ным. Но совесть, как верный страж души, стала меня беспокоить и мучить. Мне воображалось, что если плотской грех сам по себе зло великое, то тем более, если он будет содеян с некрещеной. И вот стал я то­миться и не находил покоя. Тут со мной и произошла перемена.

Явилась у меня к этой женщине жалость и желание во что бы то ни стало уговорить ее принять Правосла­вие. Стал молиться Царице Небесной и просить Ее, чтобы Она внушила ей принять мой совет. Однажды, улучив благоприятную минуту, я ей говорю: “Послу­шай, Н.Н., брось ты свою молоканскую веру и прими Православие”. Она колебалась, но я стал ее просить не­отступно. Мои убеждения для нее, понятно, были сла­бы, но за молитвы Богоматери свет истины коснулся ее сердца — была на то воля Божия, и она согласилась.

Обрадованный, я, не теряя времени, стал хлопотать о приведении столь радостного для меня события в исполнение. Обратившись к настоятелю городского собора, я встретил ревностное сочувствие, и вскоре же в ближайший праздничный день при торжествен­ной обстановке в соборе состоялось присоединение к Православию моей прислуги.

Вот тут я осязательно понял, что Господь и Его Пре­чистая Матерь так милостивы, что принимают молит­вы и от великих грешников, но, к сожалению, скоро об этом забыл. По совершении столь доброго дела враг еще пуще стал меня искушать.

Рядом со мной, в отдельной комнатке, жила женщи­на, которая, как оказалось впоследствии, была знахар­ка и имела общение с нечистой силой.

Однажды она зашла ко мне по наущению врага, с на­мерением сделать злое дело. Я сидел и пил чай. Ничего не подозревая, предложили ей чашку чая. Она присе­ла, а так как я в то время употреблял водку, то предло­жил и ей, как гостье. Тут мы с ней и познакомились.

Чтобы удостоверить вас в действительности того, что она зналась с бесами, привожу факт. Однажды, в 12-м часу ночи, слышу я, что к ней кто-то пришел (комнаты наши были рядом). Начался разговор. Я стал прислушиваться. “Все равно мы ему жить не дадим, погубим — или утопим, или же еще что-нибудь сде­лаем”. Так говорит пришедший. На меня напал страх, и я начал читать “Верую во Единого Бога Отца”. Далее я не знал, что читать, и повторял одно и то же. За­тем слышу, они уходят и говорят: “Этот наш будет!” И напала на меня тоска и скука, и я до самого утра не мог заснуть — и не знал, что мне делать. Поутру она приходит ко мне и говорит: “Ну что, каково тебе было спать?” Я ей на сие ничего не ответил, вижу, что она и так все знает...

На следующую ночь повторилась та же история, стали меня пугать и не дают спать. Я встал с кровати и думаю: “Выпить разве водки? Может быть, тогда и засну?” Взял, налил рюмку и, не благословясь, выпил. Когда пил, то почувствовал, как будто что-то твердое проглотил, и подумал: “Уж не беса ли проглотил?” Только успел выпить, как слышу, они за стенкой го­ворят: “Теперь наш”. Я испугался, выбежал на улицу, стал кричать и читать “Верую во Единого Бога Отца Вседержителя...” и беспрерывно одно только сие и по­вторял. На улице на меня обратила внимание полиция, забрали и отправили в участок. В участке был вызван доктор, который меня освидетельствовал и велел от­править в больницу. Я стал просить доктора, чтобы меня причастили Святых Таин, но он сказал, что это для меня устроят в больнице. Я страшно мучился, чувствовал, что во мне действует нечистая сила, а ис­целить от нее силен один Бог.

И вот когда меня везли из участка в больницу, то бес на меня так сильно напал, что я считал себя совершен­но погибшим».

Испытав сильное потрясение от такой нежданной болезни, Иван Собакин принес обещание Божией Матери, Иоанну Предтече, своему небесному покро­вителю, и великомученику Пантелеймону посвятить себя служению Богу. В простоте и сокрушении сердца стал он оплакивать свои грехи:

«Господи! Сколько я согрешил пред Тобою и пред Пречистою Твоею Матерью! Оскорблял угодника Твоего, его же имя ношу, и вельми прогневал Ангела моего Хранителя. Но Ты, Господи, как показал на мне

Твое долготерпение, так удиви и Твоею милостью. Прости меня и устрой так, чтоб я мог Тебя умилости­вить. Я дал обещание, что если оправлюсь от болезни, то остальное время моей жизни буду проводить благо­честиво, брошу все худые греховные привычки и буду славить Бога, Богоматерь, а сам в эти минуты плакал как малый ребенок — уж очень мне не хотелось таким грешником умирать».

Очевидна была помощь Божия — выздоровление последовало незамедлительно.

В больничной палате города Баку Иван Собакин обрел самое сильное лекарство, положившее начало его духовному возрождению, — Евангелие.

«Увидев у себя в руках Священное Евангелие, — писал старец, — я почувствовал какое-то оживле­ние духа, перекрестился и облобызал изображенный на нем Святой Крест. С нетерпением открываю его и читаю: Се здрав еси, ктому не согрешай, да не горше ти что будет (Ин. 5,14). Я вообразил, что эти слова Господа были обращены собственно ко мне. Откры­ваю в другом месте и читаю: Покайтеся, приближибося царствие небесное (Мф. 3,2). И опять думаю: “Господи! Я хочу сего, но не знаю, что делать, как и с чего сие начать”. А сам открываю в ином месте и читаю: Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе и возмет крест свой и по Мне грядет (Мф. 16, 24). Прочтенное из Святого Евангелия так глубоко запало в мое изму­ченное сердце и душу, как словеса Бога Живого, что я ощутил в себе как бы присутствие Самого Госпо­да. Я прижал Святое Евангелие к груди и заплакал, как малый ребенок».

С Божией помощью и новыми силами Иван Соба­кин старался жить так, как обещал во время болезни. «Господь помогал мне направиться на путь истин­ный, — пишет он о себе. — Явился у меня страх Бо­жий, и я боялся подумать о чем-либо худом и даже возымел ко греху отвращение. Я совершенно отстал от употребления спиртных напитков и бранных слов не только не произносил сам, но не мог и слышать от иных. Табак перестал курить и очень сожалел, что такую гадость употреблял. Много у меня оставалось свободного времени, и я стал чаще читать Святое Евангелие, Псалтирь и жития святых угодников Божиих. До сего времени я не только не читал жития святых, но даже и не слыхал об них. И когда я читал жития преподобных Печерских Антония и Феодосия, как они с юных лет возревновали о Господе и готовы были душу свою положить за Христа, я завидовал их благочестивой подвижнической жизни, и когда читал, то плакал. Также и прочие книги духовно-нравствен­ного содержания я не мог читать без слез. Я мысленно говорил: “Господи! Что я сделал? Как я провел свою цветущую жизнь? И какой ответ я дам пред Тобою в день Судный? Сокровищница для добрых делу меня совершенно пуста”».

Посещая храм Божий, Иоанн Собакин чувствовал, как с каждым днем в сердце его умножаются благого­вение, трепет и любовь к Спасителю и Святой Право­славной Церкви. Он оставил свою прежнюю работу в литографии, а накопленные за многие годы трудов деньги и вещи раздал нищим, всей душой желая послу­жить одному только Богу. «Многомилостивый Господь и на мне, грешном, явил Свои богатые милости, — пи­сал схимонах. — Я ничем не могу похвалиться добрым из моего прошлого жития в мире. Я был один из великих грешников. Однажды, придя после ранней литургии и попив чайку, я вздумал прилечь отдохнуть, намере­ваясь, так как день был праздничный, пойти к поздней литургии. Только задремал, вдруг вижу — подходят ко мне два старца в схимнических одеяниях, и у одного из них в руках сосуд со Святыми Дарами. Он подошел ко мне и причастил меня. Я чувствовал, что принял часть Тела Христова. Второй старец подошел ко мне и накрыл меня покровом таким, как покойников покрывают, — черным, с изображением на нем креста. Это явление повторилось до трех раз, и каждый раз меня причаща­ли и покрывали покровом. Когда я проснулся и встал, то чувствовал, что мне очень приятно и душевно ра­достно. Тут я понял, что Господь послал мне Своих помощников — угодников Божиих Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев. Хотя я ничего о них не знал и не слыхал, Господу было угодно, чтобы я под их кро­вом принял монашеский сан».

Итак, будущий старец стремился к монашеской жиз­ни. Услышав случайно разговор двух людей о жизни и укладе Валаамской обители и ее насельников, он решил, что Сам Господь указывает ему дорогу. Зная, что о. Иоанн Кронштадтский каждый день бывает в Санкт-Петербурге, будущий схимник стал искать встречи с ним. По воле Божией Иван Собакин удо­стоился причаститься из рук благодатного батюшки. «После причастия я чувствовал, — вспоминает он, — как по всем моим суставам прошли Святые Таины, и я такую почувствовал несказанную радость, что так всех бы и целовал и все, что имел, раздал бы. Я плакал от радости и одно только чувствовал, что Бог во мне и я в Нем».

На просьбу будущего инока благословить на жизнь в Валаамском монастыре о. Иоанн Кронштадтский ответил: «Бог тя благословит! Завтра же ступай, тебя там дожидаются». И добавил: «Иди немедля».

На следующий день, к вечеру, покинув Санкт-Петер­бург, Иван Собакин пешком отправился на Валаам:

«Я шел благополучно и с помощью Божией достиг острова Валаам. Вступив на берег, я должен был под­вергнуться таможенному осмотру и, как не имевший при себе ничего предосудительного, свободно по­шел далее. Когда подходил к стенам монастыря, уже начинало смеркаться. В гостиной меня поместили в номер, накормили ужином, и я лег спать. Рано утром разбудили к утрени, после которой была ранняя обед­ня, которые я простоял с большим удовольствием и любовью, и все мне очень нравилось. Я радовался духом и благодарил Господа, что Он мне послал имен­но то, чего я так долго искал.

Поосмотревшись, я стал спрашивать, принимают ли в монастырь на жительство. Узнал, что многие про­сятся, и даже есть мастеровые, и не принимают. Тут я призадумался: как же может быть, чтобы меня не приняли? Я верю о. Иоанну, и слова его должны ис­полниться. В гостиной мне дали маленькую книжицу с изображениями преподобных Сергия и Германа, и я, смотря на лики святых угодников, стал припо­минать, что где-то я их видел. Когда же в церкви стал прикладываться к раке Преподобных, внимательно всмотревшись в их лики, я узнал, что они — те самые два старца, которые приходили причащать меня.

Придя из церкви, я прилег немножко отдохнуть и лишь только вздремнул, вижу — подходит ко мне о. Иоанн и говорит: “Что же ты боишься и не идешь? Иди, тебя возьмут”. Когда я встал, то сразу же собрал­ся идти к отцу Игумену. Игуменом тогда был отец Гавриил. Когда я пришел и келейник ему доложил, он вышел в приемную. Я поклонился ему до земли, при­нял благословение и стал просить его принять меня в послушники. Он сказал, что в монастыре жизнь очень тяжелая, нужно быть в подчинении и делать все, что скажут. Я, обливаясь слезами, отвечал, что на все готов, только Бога ради примите. Отец Игумен позвал келейника и велел отвести меня к нарядчику отцу Памве, а старцем и духовником назначил отца Варсонофия».

23 марта 1894 г. Иван Собакин был зачислен в бра­тию монастыря и вскоре пострижен в рясофор с име­нем Иоанн в честь святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Сначала послушание он прохо­дил в саду. Видя усердное стремление молодого инока угодить Господу, игумен Гавриил благословил его на новое послушание — на строительство Валаамского подворья в Москве. Ему в помощь дал монаха Сера­фима. После праздника прпп. Сергия и Германа они отправились в первопрестольную.

«Старайтесь оправдать мое доверие, живите, как подобает инокам, и будьте примером для мирян во всяком благочестии, это будет и вам на пользу, и обители на прославление. Просите Царицу Небесную, чтоб Она вам споспешествовала в приискании благо­детелей» — слово-благословение игумена, произне­сенное перед самым отъездом подвижников, проник­ло глубоко в душу о. Иоанну. Всю свою оставшуюся жизнь решил положить он на то, чтобы лучи валаам­ского солнца коснулись своим молитвенным теплом города Москвы, где не было ни придела, ни часовенки в честь прпп. Сергия и Германа.

Приехав в столицу и поселившись в доме, принад­лежавшем Валаамскому монастырю, инок большую часть времени проводил в храме, который находился неподалеку. Простаивая от начала до конца в благо­говении, трепете и молитве у самых дверей церкви, позади всех, о. Иоанн вызывал живой интерес и удив­ление своим смирением и любовью к Богу у прихожан- москвичей. Некоторые стали приглашать монаха к себе в дом. «А как, батюшка, спастись?» — спрашивали его. «А чтобы спастись, так надо добрыми делами за­пастись», — просто и легко отвечал он. «А каки­ми?» — «Да вот первое — надобно веровать в Бога право, как учит нас Православная Церковь, любить Бога и ближнего, помогать ближним и больным. Если не можешь оказать вещественной помощи, то хоть словом утешь, поскорби. Пожалуй, и это малое, от сердца и с любовью делаемое, Господь примет и вме­нит в великое. Он за чашу студеной воды, поданную во имя Его, обещает награду».

Многих утешил своим словом о. Иоанн. К нему стремились, о нем рассказывали близким, друзьям, знакомым. Он был долгожданным гостем. В праздники ему приходилось посещать до 50 домов; некоторые являлись домами людей состоятельных, жертвовав­ших свои средства на процветание и благоукрашение обители.

«Частенько мне стала приходить мысль, — писал схимник, — что хорошо бы построить в Москве часов­ню в честь Валаамских угодников. Сталя об этом часто просить Царицу Небесную и преподобных Сергия и Германа, чтобы они помогли. Они просветили стра­ну Карельскую, разогнав мрак язычества, так и здесь будут помогать прибегающим к ним обращаться на путь правый».

Испросив благословения игумена на строительство, он начал усердно молиться прпп. Сергию и Герману. В скором времени стараниями благотворителей была заказана икона преподобных. Затем, следующим летом, чудесным образом Господь послал необходимую для создания подворья Валаамского монастыря в Москве помощь.

Супруга одного московского благодетеля — Алек­сандра Ивановна Прусакова — с двумя сыновьями, Владимиром и Димитрием, решила совершить поездку на Валаам. Пригласили и о. Иоанна.

«На третий день Александра Ивановна, — как он пишет, — сильно захворала, у нее опухла нога и по­явился сильный жар. Боль была так сильна, что она не могла терпеть и кричала. Кроме монастырского док­тора в монастыре был приезжий. Осмотрев больную, он признал болезнь опасной и советовал отправить ее немедленно в сердобольскую городскую больницу. Сердобольский врач тоже признал болезнь серьезной и положил А.И. в городскую больницу. На другой день ей сделали операцию. Определить степень здоровья доктор затруднялся, так как больная после операции лежала без памяти. Через два дня доктор сказал, что болезнь серьезная и исход ее определить пока еще трудно. Пробыв еще два дня около больной, я поехал в монастырь, а оттуда отправился в Москву. По при­езде я прямо с вокзала отправился к С.С.Прусакову. Я ему объяснил суть своего приезда и рассказал пе­чальное положение его супруги. Оставшись с Сергеем Семеновичем и видя, что он очень расстроен, я стал его уговаривать, чтобы он успокоился. “А вот, Сергей Семенович, — советовал ему я, — вы положитесь на волю Божию и на угодников наших Сергия и Германа, и я их буду просить, а затем вы дайте какое-либо обе­щание для прославления преподобных”. Он и говорит: “Отец Иоанн, я очень рад этому, мне ничего не жаль”. — “Так вот, — говорю я, — мы имеем желание построить в Москве часовню во имя преподобных Сергия и Гер­мана, но нет у нас для этого хорошего места. Устройте это доброе дело, и я верю, что за их молитвы Господь подаст ей исцеление. Может быть, для этого и болезнь Господь послал—для прославления Его святого имени и святых Его угодников”. Помолчав немного, Сергей Семенович говорит мне: “Хорошо, отец Иоанн, мо­лись и проси угодников за болящую. По вашему совету даю обещание подыскать место для часовни, куплю его и вам пожертвую. И часовню строить помогать буду”. Когда инок пересказал Александре Ивановне слова ее супруга, она заплакала. “Если поправлюсь, — решила больная, — то пожертвую мои бриллиантовые серьги, браслеты и брошки для украшения на ризу к раке препо­добных”. Всем обещаниям суждено было исполниться. Милость Божия не замедлила прийти на болящую, — пишет о. Иоанн. — Она начала поправляться. И ме­сяца не прошло, как она совсем поправилась, и вместе с детьми, которые приехали с ней и гостили все время на Валааме, мы отправились в путь».

Волей Божией и стараниями рясофорного мона­ха Иоанна весной 1900 г. была совершена закладка Валаамского подворья в Москве. На следующее лето взорам москвичей предстал просторный и светлый храм, благоукрашенный святыми иконами в массив­ных киотах и ценных серебряных ризах.

Своей горячей любовью к Господу и неподдельным искренним благочестием батюшка умел привлечь и расположить к себе людей, готовых помогать Церкви Христовой в умножении благолепия и красоты пра­вославных храмов.

Как известно, о. Иоанн принимал большое участие в поисках благотворителей для Серафимо-Дивеевского монастыря. Однажды матушка-настоятельница поделилась с ним своей печалью о том, что у обители нет пристанища в Москве. В белокаменной, сразу же после одной из своих поездок в Дивеево, о. Иоанн зашел к одинокой старушке Е.А.Трегубовой, которая содействовала строительству Валаамского подворья. О. Иоанн привез ей просфору из Сарова. «Е.А., — об­ратился он к ней, — я тебя просватал в Серафимо-Дивеевскую обитель со всем твоим имуществом». Ста­рушка без всяких размышлений согласилась отдать дом в пользу Дивеевской обители.

Помогая чадам Дивеевского монастыря, батюшка сам удостоился получить чудесную помощь от прп. Се­рафима. У подвижника заболели ноги. Боль была на­столько сильной, что инок едва мог передвигаться. Никакое лечение не помогало. О. Иоанн решил по­ехать в Саров и просить прп. Серафима об исцелении от болезни. С большим трудом собрался он в путь. Прибыв в Саров, он усердно припадал к мощам свя­того. Кое-как добрался о. Иоанн до колодца преподоб­ного. Когда искупался в святом источнике, то сразу же почувствовал облегчение, а через несколько дней возвратился в Москву уже совершенно здоровым.

Прожив 15 лет в шумной первопрестольной, из них восемь — при вновь сооруженном подворье, инок почувствовал, что душа его жаждет сосредоточия и уединения. Испросив благословения у игумена, 21 июля 1908 г. он покинул Москву, вернулся на Вала­ам и в 1911 г. принял постриг в мантию, а в 1918-м — в схиму. Скит Святого Иоанна Предтечи стал послед­ним земным пристанищем старца. Тем самым он исполнил давнее обещание послужить своему небес­ному покровителю, Крестителю Иоанну.

«В пустынной келии отец Иоанн провел много лет в сокровенных, одному Богу ведомых подвигах мо­литвы и поста, — вспоминал валаамский послушник иеромонах Сергий. — Он перенес многие тяжкие бра­ни от нападения злых духов, особенно озлобленных тем, что некогда схимник был их “избранным сосудом”. Отец Иоанн стяжал дар непрестанной умно-сердеч­ной молитвы и дух глубокой кротости, сокрушения и благодушия. Он причащался часто, по два-три раза в неделю. Кончина его была мирная, тихая — истинно подвижническая».

4/17 июля 1933 г. схимонах Иоанн отошел ко Госпо­ду. Похоронили его на старом братском кладбище.

 

ПАСТЫРЬ ДОБРЫЙ

Иеросхимонах Михаил (Попов) (1871-1934)

 

Нужно уметь заглянуть в глубину... духовной жизни (Валаама. — Авт.), чтобы рассмотреть исполинов духа в его недрах. Таким исполином был духовник всего монастыря о. Михаил.

Великим подвижником старого Валаама был иеросхи­монах Михаил (Попов) Старший. О нем писали во многих валаамских изданиях, но, как правило, эти публикации представляли собой перепечатку записей и воспоминаний духовных чад старца: монахини Ан­гелины (Жаворонковой) и архимандрита Афанасия (Нечаева). Особую ценность представляют архив­ные материалы, среди которых по своей значимости выделяются частично опубликованный «Дневник путешествия по святым местам» самого о. Михаила и «Дневник иеромонаха Памвы»: последний под­робно рассказывает о подвиге и кончине иеросхимонаха Михаила (Попова).

Иеросхимонах Михаил (в миру Михаил Попов) ро­дился 8 октября 1871 г. в Кронштадте в семье мещан.

В 1889 г. по прохождении военной службы Михаил прибыл на Валаам. Юноша был определен на общие монастырские послушания: работу в трапезной, на скотном дворе, уборку территории и др. Будущий старец с юных лет проявлял свои духовные качества, выполняя возложенные на него послушания добросовестно, стара­тельно и ответственно. Михаил от природы имелхоро- шие музыкальные данные, в том числе красивый голос, поэтому ему было дано послушание канонарха. Хорошо разбираясь в церковном пении, юный послушник актив­но помогал игумену монастыря Гавриилу в нотной за­писи древних валаамских распевов, вышедших из печати под названием «Обиход Валаамского монастыря».

У Михаила было два брата, которые вскоре также поступили в Валаамский монастырь. Один из них при­нял монашество с именем Арсений и был поставлен регентом братского хора. Другой брат, Василий, при­нял монашество с именем Викентий. Он, как и его братья, имел множество музыкальных дарований, по­ражая своей нотной эрудицией: «О. Викентий знал наизусть все партии всех церковных песнопений всего года». Перед своей кончиной он ослеп и тогда пел все наизусть, поправляя ошибающихся в пении собратьев. Отец Викентий был также поэтом. Разбирая архивные документы, хранящиеся в Валаамском и Ново-Вала­амском монастырях, мы имели возможность читать произведения о. Викентия, написанные его рукой.

10 лет Михаил был послушником. В 1899 г. испол­нилось его давнее желание стать монахом. В постриге ему было дано имя Маркиан. В 1903 г. он был рукопо­ложен во иеромонаха.

В 1911 г. о. Маркиан совершил продолжительное па­ломничество «в Палестину, на Афон и по России»: «Призывая Бога в помощь, 3-го января 1911 года от­был я из Санкт-Петербурга...» В путевом дневнике, который вел иеромонах «больше для своей памяти и для доброго воспоминания о пережитых впечатле­ниях», он записывал маршрут путешествия, инте­ресующие его достопримечательности и события, по­учения духовно опытных наставников, встречающихся ему, и свои размышления. Особенно внимательно он изучал богослужение в разных церквях и монастырях и сравнивал его с валаамской практикой.

В Святой Земле иеромонах Маркиан провел весь Великий пост и Светлое Христово Воскресение. Он посетил святыни Иерусалима, монастыри в его окрестностях и другие святые места, связанные с биб­лейскими событиями.

«После Святой Земли отец Маркиан остановился на несколько недель на Афоне с целью ознакомить­ся с монастырями и кельями пустынников. Здесь он искал общения с духовными подвижниками и нахо­дил у них ответы на многие вопросы монастырской жизни», — пишет монахиня Ангелина. Если в Пале­стине иеромонах Маркиан преимущественно знако­мился с внешними уставными особенностями бого­служения, церковного пения, устройства монастырей и храмов, то на Афоне кроме этого он старался углубиться во внутреннюю духовную жизнь подвиж­ников благочестия, с тем чтобы совершенствоваться самому и подготовиться к великому старческому слу­жению, Промыслом Божиим уготованному ему в род­ной обители по возвращении из паломничества.

О. Маркиан считал афонские монастыри образцовы­ми, полагая, что они являются примерами для всех дру­гих православных обителей. На какое-то время у него даже возникло желание остаться на Афоне. Такой важ­ный вопрос требовал разрешения. И вот во время подъема на вершину Святой Горы о. Маркиан, беседуя с «проводником, послушником из молдаван», узнал о старце Иакове и решил непременно зайти к нему, с тем чтобы задать волнующий его вопрос: «Где мне лучше жить и удобнее спастись, в России или на Афо­не?» «Старец на это спросил меня, давно ли я живу в монастыре? Я сказал: “22 года”. — “Не было ли в это время искушения от жен или падения плотского?” Я ответил: “Слава Богу, Господь сохранил и, кроме мысленной брани, с помощью Божией в остальном прожил благополучно и целомудренно”. Тогда старец сказал: “Если столько времени пожил в монастыре и Господь сохранил от греха плотского, то, значит, можно и там спастись; а Афон хорош для того, кто немощен и не может противостоять плотской брани; конечно, на Афоне хорошо и удобно спасаться, но и там можно, тем более уже и привычка есть к своему монастырю, порядку и уставу”».

О. Маркиан задумывался о плачевном духовном со­стоянии русского монашества. По этому вопросу он советовался с «маститым старцем Саввой», настоятелем кельи Преподобного Саввы Освященно­го. «По его мнению, у нас в России потому и падает монашество, что, во-первых, настоятелей ставят не­опытных в монашеской жизни, а во-вторых, потому, что они не исповедают всю братию и поэтому не зна­ют их устроения, и братских скорбей, и всего прочего, касающегося внутренней жизни монастыря; а еще также весьма жаль, что они в трапезу не ходят с бра­тией кушать, но едят особо в своих покоях, а это, по его словам, есть уклонение или отчуждение от братии. Настоятель должен быть везде с братиею и во всем подавать ей добрый пример, тогда и настоятелю легче управлять братиею, и братии удобно соделывать свое спасение». Касаемо практики исповеди на Афоне начала XX столетия, следует сказать, что, например, в Пантелеймоновом монастыре настоятель испо­ведовал послушников от их поступления до трех лет пребывания в обители. Затем совершался монашеский постриг. Игумен монастыря говорил: «Ну, теперь исповедуйся у кого хочешь».

Особенно плодотворной стала беседа о. Маркиана со старцем иеросхидиаконом Макарием. «Каливоч- ка у него стоит в пустынном месте, живет он с тремя учениками, занимается и живописью; пребывает здесь на горе уже 40 лет, а раньше жил в России, в Бузу- лукском монастыре. Я стал предлагать ему вопросы, и он на них давал мне разумные духовные ответы». Словно предвидя будущее служение валаамского иеро­монаха, о. Макарий «советовал не отказываться от послушания и принимать посылаемых игуменом уче­ников и учить их по совести и страху Божию, зани­маться также непременно Иисусовою молитвою, это, по его словам, самое главное; и молитва умная, или сердечная, все еще есть деятельная и творимая чело­веческими усилиями или привычкой, а вот духовная, или зрительная, та уже благодатная и дается по многим трудам, а иному же по смерти. Советовал также читать “Добротолюбие”, наипаче славянское; от чрезмерного любопытства и многого чтения — отвыкать, это, по его словам, искушение и очень вредит молитве, и от этого может также голова болеть. Я спросил: “Можно ли читать книги духовнические, которые дают полез­ные сведения для прохождения духовнического по­слушания”. — “Если это требуется, то можно читать полезные для старчества книги”. Засыпать советовал учиться обязательно с молитвою Иисусовой. “Надо, — говорил старец, — стараться привить молитву сер­дечную, и тогда она сама покажет, что надо делать и чего избегать”».

В молдавском скиту святого Иоанна Крестителя к о. Маркиану проявили особое внимание, узнав, что он с Валаама. «Скитские отцы с благодарностью вспо­минали отца Антипу, в свое время так много сделав­шего для скита, подвижничая там». Монахи, одарив его подарками, показали монастырский синодик, куда были вписаны имена игумена Дамаскина и валаамских отцов Пимена и Антипы.

Путешествуя по Святой Горе, иеромонах Маркиан «встретил еще одного старца — отца Иннокентия, имеющего свою келью с церковью на Керашах». «Узнав, что я приезжий, — пишет валаамский палом­ник, — [он] стал меня приглашать к себе на житель­ство, в свою келью и хвалил ее и, убеждая меня, гово­рил: “Тебе хорошо, батюшка, будет у меня, будешь... часто служить Литургию, а если останешься совсем жить, то по моей смерти и келья твоя будет, я на тебя ее перепишу, у меня земли довольно, есть также 20 мас­личных деревьев”. Но я сказал ему на это: “Как же я могу оставить свою родную обитель, если на это не получу извещения Божия; ведь я там призван и должен там пребывать”».

25 мая 1911 г. о. Маркиан покинул Афон. По дороге на Валаам он посетил многие обители, где старался получить духовный опыт.

«Приехал в Голосеево. Зашел к уважаемому старцу иеромонаху Алексию; принял он меня, выслушал и смиренно стал давать мудрые советы — предаваться воле Божией, терпеть скорби, которые есть лествица на небо; творить присно немногословную молитву, послушание нести безропотно».

«Софрониева пустынь. Придя в скит, зашли к на­чальнику оного, маститому старцу игумену Филарету, живущему в монастыре уже 63 года. ...Я стал рас­спрашивать кое-что о духовной жизни. Во-первых, он советовал ради послушания тянуть иго старчества, только приучать учеников, чтобы они про других не говорили, а только про себя (вчера архимандрит отец Иоанникий Глинский мне говорил, чтобы я советовал ученикам больше читать авву Дорофея, да и самому его хорошенько изучить)».

Особенно интересно отметить посещение о. Мар- кианом Оптиной пустыни, в которой в те годы подви­зались такие великие старцы, как о. Анатолий (Пота­пов), о. Варсонофий, о. Нектарий. Беседуя со старцем Варсонофием, он спрашивал: «Как поступать духов­нику с послушниками, болеющими душевными и плот­скими страстями, если они каются и желают отстать от дурных привычек, но не могут долгое время про­тивостоять и отражать плотскую брань; терпеть ли духовнику сии их немощи или советовать уехать в мир, поступая по слову Апостола: лучше бо есть женитися, нежели разжизатися?» Старец советовал терпеть и увещевать, потому что если удалить их из обители, то они впадут во вся злая, а лучше вразумлять, нака­зывать, даже временно от причастия отлучать, осво­бождать от вредного послушания или из одной кельи перевести в другую, давать эпитимии, но не отгонять и даже до смерти терпеть их немощи.

Все эти встречи с подвижниками благочестия и их советы оказали существенное влияние на иеромона­ха Маркиана и духовно укрепили его. Впоследствии многие из этих наставлений станут принципами жизни и служения иеросхимонаха Михаила (Попова).

В 1921 г. валаамская братия большинством голосов избрала иеромонаха Маркиана своим духовником. По глубочайшему своему смирению он считал себя недостойным такого послушания и потому отказы­вался от него. Но по настоянию братии и памятуя о тех советах, которые промыслительно получил во время своего длительного паломничества, согласился. 15 марта 1924 г. о. Маркиан был пострижен в великую схиму с именем Михаил.

Старец Михаил сердцем старался понять каждо­го приходящего к нему за советом, умел выслушать и успокоить, являясь для монахов и мирян пастырем добрым, душу свою полагающим за овец своих.

«На двери кельи его висела вывеска: “Прием с 7-ми утра и до 9-ти вечера”, — вспоминает монахиня Ан­гелина (Жаворонкова). — И вот, действительно, в маленькой приемной всегда толпился народ. Тут были и духовные лица, и миряне, и военные, и моло­дые, и старые. Всех принимал старец с ласковой улыб­кой и приветливыми словами. Очень любвеобильный был старец. Я ходила к нему ежедневно на открове­ние помыслов... И так легко было на душе, когда даже мелкие мысли, движения души — все откроешь до­рогому батюшке». Иногда «у батюшки Михаила бывали дни, когда вывешивалась записка: “Приема нет”. Это значило, что старец удалялся дня на два в ка­кой-нибудь скит, где проводил в безмолвии и молит­ве 2-3 дня».

Ученик о. Михаила, будущий архимандрит Афанасий (Нечаев), всегда с трепетом входил в келью старца — «эти покои духа, ощущая особую... атмосферу тепла и уюта и какого-то духовного благоухания». «Это был совсем обыкновенный человек, но именно пото­му-то, очевидно, это был действительно настоящий человек. Мы говорим: “Людей много, а человека нет”. И вот я увидел пред собою настоящего человека. Сло­вами это не выразишь. Но всякий это и без того по­нимает, потому что образ настоящего человека живет в каждом из нас. И когда встретишь такого человека, то почувствуешь, что ты как бы сливаешься с ним в одно, как будто твои искаженные черты накладываются на его нормальные и исправляются, а ты сам становишься нормальным человеком. Сказывается это прежде всего в том, как подходит к тебе этот настоящий человек.

Он принимает тебя всем сердцем. Этого одного доста­точно, чтобы и ты раскрыл ему все свое сердце...» Для духовной жизни христианина, по мнению ие- росхимонаха Михаила, важнейшее значение имеет причащение Святых Христовых Таин. Старец любил напоминать приходящим к нему монахам и мирянам слова Спасителя: Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни (Ин. 6,53) — и благословлял причащаться не реже одного раза в неделю. Практика причаще­ния, рекомендуемая о. Михаилом (Поповым), вполне соответствует практике, распространенной среди благочестивых христиан с древних времен. В качестве примера можно привести слова аввы Феоны, которые опровергают ложное мнение о причащении один раз в год и отражают мысли многих подвижников хрис­тианства на эту тему: «Мы не должны устраняться от причащения Господня из-за того, что сознаем себя грешниками, но еще более и более с жаждою надо поспешать к нему для уврачевания души и очищения духа, однако ж с таким смирением духа и верою, чтобы считать себя недостойными такой благодати, мы же­лали больше врачества для наших ран. А иначе и в год однажды нельзя достойно принимать причащение, как некоторые делают, которые... достоинство, освя­щение и благотворность Небесных Таинств оценива­ют так, что думают, что принимать их должны только святые, непорочные, а лучше бы думать, что эти Таин­ства сообщением благодати делают нас чистыми и свя­тыми ... Гораздо правильнее было бы, чтобы мы с тем смирением сердца, по которому веруем и исповедуем, что мы никогда не можем достойно прикасаться Свя­тых Таин, в каждый Господний день принимали их для уврачевания наших недугов, нежели превознес­шись суетным убеждением сердца верить, что мы после годичного срока бываем достойны принятия их».

О. Михаил призывал своих духовных чад всегда пре­бывать в молитве. Начальной ступенью в молитвенном подвиге старец считал исполнение утреннего и вечер­него правила. Если человек оставляет молитву, то сра­зу же отдаляется от Бога. «Однажды, — пишет мона­хиня Ангелина, — вот как о. Михаил научил меня не оставлять молитвенное правило. Как-то я, утомившись за день, работая в скитской церкви, вечером пришла за благословением к старцу и шутя сказала, что пусть старец за меня совершит молитвенное правило. И за­тем ночью, вставая, я не раз видела огонь в келье стар­ца. Оказывается, старец за мое правило положил не одну сотню поклонов. Утром, когда это открылось, моему стыду и огорчению не было предела».

Иеросхимонах Михаил отличался «оригинальной индивидуальностью». С одной стороны, «это впол­не русский мужичок, с простой образной речью, пол­ный, с небольшой бородкой, простым русским лицом. Но вот одеяние схимы, четки и особенно манера дер­жаться с вами обличает в нем врача духовного. Как врач, он подвигается к тебе, всматривается вниматель­но, ласково и бережно; да, особенно бережно обраща­ется с тобой. Он не предписывает духовных лекарств, не повелевает, а только как бы намеками побуждает вас делать то именно заключение или решение, которое ему кажется для вас правильным. И вы покидаете его с таким чувством, как будто вам вправили вывихну­тую руку, такое чувство облегчения, мира душевного находит на вас».

У старца было много почитателей и учеников. Среди них иеромонах Иустиниан, «старец Тимон, впослед­ствии схимник Михаил... [который] достиг, пожалуй, духовных высот подлинной святости в сонме славных валаамских отцов».

Близкими друзьями о. Михаила были схиигумен Феодор (Пошехов) и схимонах Николай (Толстов). Время от времени встречаясь, подвижники рассуж­дали на духовные темы, поддерживали и наставля­ли друг друга. Такие духовные взаимоотношения дали добрый плод: все эти старцы явили своей жизнью при­мер следования за Христом даже в самые сложные для обители годы, за что особенно почитаются на Валааме как подвижники веры и благочестия.

О. Михаил был духовником братии в исключительно сложное для Валаама время. «Мне довелось быть сви­детелем того печального момента, — вспоминает ар­химандрит Афанасий (Нечаев), — когда нарушилось на Валааме единство церковной жизни и братия мо­настырская, подобно дереву, расщепленному грозой, распалась на две группы... А случилось следующее: неожиданно для всех приехал на Валаам из Лондона греческий митрополит Германос — представитель Константинопольского патриарха в Западной Евро­пе (устанавливать новый календарный стиль). Часть монахов с духовником о. Михаилом и наместником о. Иоасафом во главе отказалась с ними сослужить...

Я только один раз видел за это время своего духовни­ка о. Михаила — не хотел докучать ему собою, зная, какую ответственную роль играет он в этом вопро­се. И он сказал мне лишь одну фразу, но твердо и ре­шительно: “Нам святые каноны не позволяют быть с нарушителями их”. И почувствовал я, это у него непреложное...» Позиция о. Михаила была по-разному воспринята его духовными чадами. Так, например, монахиня Ан­гелина (Жаворонкова) считает, что старец «твердо стоял за правду Господню», называя иеросхимонаха Ефрема (Хробостова), который сменил на должности духовника, о. Михаила, «беспринципным новостильником». Мнение о. Афанасия (Нечаева) было иным. Интересно, что во всех изданиях, повествующих о жизни иеросхимонаха Михаила, кроме одного, пред­ставлены отрывки из воспоминаний архимандрита Афанасия, которые не дают возможности понять его личную позицию в отношении поведения борцов за старый стиль. Полностью воспоминания опублико­ваны в 2006 г. Валаамским монастырем в сборнике «Старый Валаам: воспоминания о монастыре 1914— 1943 гг.». «И хоть смутно, но сознал я тогда, — пи­шет о. Афанасий (Нечаев), — что все же в чем-то не прав он (о. Михаил. — Авт.). И жаль его стало бес­конечно. Неужели этот крепкий русский ум не най­дет Христова царского пути?» В другом месте архимандрит Афанасий утверждает, что «более пра­вильно поступили те иноки, которые во главе с игуме­ном Павлином и другими соборными старцами оста­лись верными принципу послушания».

10 марта 1926 г. за верность старому стилю о. Ми­хаил был лишен права священнослужения впредь до исправления и публичного раскаяния в присут­ствии архипастыря и настоятеля монастыря, а также отстранен от должности монастырского духовни­ка.

Иеромонах Памва записал в своем дневнике: «15 де­кабря. 9 часов утра. На пароходе “София” увезли духов­ника иеросхимонаха Михаила в скит на Германовский остров. Из скита прп. Германа старец был переведен в Тихвинский скит, который сам о. Михаил называл “наш валаамский Сахалин”». Немного позднее — в скит Иоанна Предтечи, где провел последующие восемь лет в суровых условиях самого строгого скита на Валааме.

12 августа 1930 г. старец посетил доктора Чутунина в С ер до боле, который записал после осмотра, что о. Михаил страдает атеросклерозом, не способен к вы­полнению тяжелой физической работы, и рекомендо­вал его к переводу в главный монастырский корпус, где будет за ним лучший присмотр. Но на прошение о его переводе в монастырь или в скит Всех святых иеросхимонах Михаил получил от монастырского на­чальства отказ.

Здесь уместно отметить, что к такому отношению со­братьев старец относился терпеливо и со смирением. Его критерием в данной ситуации были слова прп. Ан­тония Великого: «Содержите в мысли, что вы будете испытываемы какими-нибудь братиями посредством поношения и неправд или подвергнитесь унижению от сотрудников своих. Почему, когда случится с вами что подобное, стойте твердо, не бойтесь, не унывай­те; но благодарение воссылайте Господу за все это, потому что без Него ничего подобного не случается, а Им попускается по той причине, что испытывать брани необходимо для рабов Божиих, ибо кто будет испытан от благости Божией искушениями, трудами, скорбями и бедствиями, тот, пока не навыкнет с тер­пением устаивать в добре во всех случаях, не получит от Него чести».

Надорванное исповедническими страданиями серд­це о. Михаила не выдержало. «1934 г., мая 21-го (н. ст.) в мире, во Христе, скончался иеросхимонах Михаил. Во Христе он умер, во Христе живет. Отец Михаил, наш кронштадтский житель, жил в скиту Св. Иоанна Предтечи; в 3-м часу дня поехал один в лодке, чтобы перевезти к себе в гости отца Иувиана-канцелярщика, и на середине залива скончался в лодке от разрыва сердца, и лодку погнало в озеро с ним, а он лежал на боку, и в лодку уже набралось много воды. В скиту услышали крик и сильный звон в било. Один рясофор­ный послушник, певчий Валентин, тоже был в скиту в гостях. Он поехал на лодке и увидал отца Михаила упавшего, и лодку его на буксире привезли к берегу, а затем в монастырь. Ему было 65 лет». Погребен иеросхимонах Михаил (Попов) на старом братском кладбище.

Подводя итог жизни и служения старца Михаила, за­метим, что «он оставил о себе самую светлую память. Вспоминая его всегда искреннюю, живую, удивительно образную и примиряющую беседу, его многие чтут за праведника».

 

ВСЯ ЖИЗНЬ — ПРЕДСТОЯНИЕ

Схиигумен Феодор (Пошехов) (1863-1937)

 

Вся жизнь о. Феодора пронизана молитвой.

Схиигумен Феодор (в миру Феодул Пошехов) родился 1 апреля 1863 г. и происходил из крестьян Ярослав­ской губернии. «Семейка наша была в двадцать человек, — рассказывал о. Феодор, — и все вместе жили. Ни ссор, ни дрязг у нас не бывало. Вот как вел нас отец. Богомольный он был. За всю жизнь свою не пропустил ни одной ранней обедни. А церковь от нас в четырех верстах была».

В отроческом возрасте Феодул лишился возмож­ности ходить: «По зиме дело было. Устроили дере­венские ребятишки гору ледяную и катались с нее. А я стоял да смотрел. И вот разлетелся один с горы-то, на салазках, да пошиб меня. Я так навзничь и грох­нулся, головой оземь. Больше ничего не помню. И как до дому добрался — ничего. Это уж Ангел-хранитель меня довел. После, как в себя пришел, ходить нипочем не мог — отнялись у меня ноги. Лежал, и здоровым меня уж не чаяли увидеть». Однако Богу было угод­но явить чудо исцеления по молитвам одной стари­цы, которая жила «не так и далеко» от дома семьи Пошеховых и «лежала на одре сорок лет... Ногами не владела, рука одна скорчена, а другой чуть толь­ко шевелить могла». «Ходили к ней за советами, за помощью, — вспоминал старец. — Вот мамаша и пошла к девушке-то этой самой. Та утешила... и про меня обнадежила — что выздоровею... И дейст­вительно встал я вскорости на ноги и вот до сего дня, а мне уж за семьдесят, так и не болел ногами ни­когда».

С ранних лет будущий о. Феодор изучал Священ­ное Писание, и стали появляться у него вопросы, «а разрешить-то их некому было. Много я горевал и Богу молился с сокрушением. И вот что по семна­дцатом году со мной случилось. Очень сильно скор­бел я как-то и в воскресный день пошел бродить по­лями. Шел долго, стемнело, и гроза надвигалась. И вот дошел я до избушечки, подошел к двери, дай, думаю, зайду укрыться, а из-за двери мне и говорят: «Входи, входи — я тебя давно поджидаю». Оказа­лось, что, сам того не зная, пришел я к этой самой девице, что на одре сорок лет лежала. После того я за нею шесть лет, до самой ее смерти, ухаживал. Наставляла она меня во всем. Библию, Евангелие объясняла, духовной жизнью моей руководила, и на Валаам она же меня послала...»

6 февраля 1892 г. Феодул прибыл в Валаамский мона­стырь. Первые годы жизни на Валааме он трудился на общих послушаниях. «Как на Валаам попал, — вспоминал впоследствии о. Феодор, — первым моим послушанием было готовить пищу на сто человек в Тихвинском скиту. Год целый работал так-то и совсем один, никаких помощников не было... Сам и хлебы, бывало, ставил, когда не хватало того, что из монасты­ря привезут...»

Затем он был командирован в число братии Валаам­ского подворья в Санкт-Петербург, а позже назначен его заведующим. В то время в Санкт-Петербурге как подворья монастыря функционировали две часовни и доходный дом. Послушник Феодул был направлен на подворье, расположенное на Васильевском острове, на 16-й линии, между Малым проспектом и Черной речкой (Смоленкой), недалеко от Смоленского клад­бища. Средства на часовню пожертвовал сибирский золотопромышленник И.М.Сибиряков. 25 мая 1896 г. игумен Гавриил освятил часовню в честь прпп. Сергия и Германа Валаамских. В часовне «ежедневно совер­шались церковные службы по уставному порядку», служились молебны, панихиды. На подворье (в де­ревянном двухэтажном доме) жили 4 монаха и 8 по­слушников. В 1919 г. часовня была преобразована в приходский храм.

6 марта 1899 г. послушник Феодул был пострижен в монашество с именем Феодорит; 26 марта 1900 г. ру­коположен во иеродиакона; 18 декабря 1906 г. — в сан иеромонаха. 3 ноября 1908 г., утвержденный в долж­ности благочинного Валаамского монастыря, о. Фео­дорит был включен в число соборной монастырской братии.

Исполняя ответственную обязанность монастыр­ского благочинного, иеромонах уже тогда начал помышлять о пустынном жительстве, для чего с по­мощью благотворителей он построил на Порфирьевском островке, принадлежавшем монастырю, де­ревянный домик, где часто любил уединяться для молитвы.

20 января 1914 г. состоялось назначение о. Феодо- рита настоятелем Борисоглебского Хренникова мо­настыря Тамбовской епархии с возведением в сан игумена. Любитель пустынного уединения, он со скорбью принял это назначение и настолько тяготился этой должностью, что в декабре того же 1914 г. про­сил его уволить от настоятельства в Борисоглебском монастыре.

Получив увольнение, в апреле 1915 г. о. Феодорит возвратился на Валаам. Здесь он поселился в своей любимой пустыньке, где 19 декабря 1922 г. принял великую схиму с именем Феодор и подвизался до самой своей кончины в течение 21 года.

Кроме некоторых насельников монастыря, духов­но у него окормлявшихся, в летнее время о. Феодора почти ежедневно посещали многие его почитатели и духовные чада из мирян. При этом старец прояв­лял великую любовь и милосердие ко всем приходя­щим к нему: он с присущей ему простотой преподавал им духовные наставления, причем каждого старал­ся утешить, обласкать, воодушевить, любил при этом угощать чаем или тем, что выращивал в своем саду и на огороде.

Сохранились воспоминания паломников о встрече со старцем в его пустыньке: «Вот и Порфирьевский остров. Пред ним — скрытая водой каменная луда. Надо обходить ее, искать дорогу. Вот широкий, при­вольный заливчик, с вытащенной в ракитник лодкой. Залитая солнцем полянка, а за ней на взлобочке — ча­совня прп. Серафима Саровского... Дорожка подни­мается полого, и видны тщательно возделанные гряды, кусты смородины. Молодые дубки стоят полукругом поодаль и точно любуются на дорогую часовенку. Сам отец Феодор сажал их, заботливо, любовно подвязывал им, молодым еще, подпоры... Ласково гладят по голо­ве ветви яблонь, и, склонясь, подходим к домику. А на завалинке — отец Феодор, в сиянии седых, волнистых кудрей и пушистой, отеческой бороды». Старец «покойно, задумчиво и проникновенно смотрит на нас. “Ну посидите! Самоварчик согрею”. Пьем чай и ведем простую беседу, о простом и совсем попро­сту. Чай пьем с душистым вареньем, только что сва­ренным, еще теплым, едим белый хлеб, тоже только испеченный, совсем уж удивительный — ароматный, какой-то просфорный».

Посетив Валаам в 1926 г., писатель Иван Савин на­писал статью «Святой остров. Путевые заметки», в которой отметил: «...Если вам захочется исключи­тельного даже на Валааме покоя, солнца и особого монастырского чая... поезжайте на Порфирьевский скит... С детской улыбкой, радушно, как сына родного, встретит вас настоятель скита... о. Феодор. Спроси­те его: “А много вас здесь, отец?” И ответит монах с детской ласковостью: “Было раньше до десяти от­шельников, а теперь немного. Всего трое и осталось. Я, игумен Феодор, и две кошечки ...”»

Питался о. Феодор исключительно от трудов рук сво­их. Возделывание большого огорода и уход за фрукто­вым садом требовали тяжелой физической работы. Землю старец «зимами на себе возил, с соседних остро­вов. Ломом откалывал, мерзлыми комьями сваливал», так как почвенный слой Порфирьевского о-ва очень тонок и скуден: «А тут и землицы-то нет, все камни, луда. Вот и приходится ему самому творить из ничего землицу-то... И оживают пред тобою кустики его... все детки его духовные...»; «воды тоже по полто­раста ведер нашивать приходилось».

По мнению свт. Иоанна Златоуста, «Бог наложил на человека труд не в наказание и мучение, но для вразумления и научения его». Продолжая мысль свт. Иоанна Златоуста, о. Феодор говорил: «В поте лица нам заказано жить Господом Богом-то. Вот когда исполнишь Его-то повеление райское, и сам как в раю живешь».

По воспоминаниям архимандрита Афанасия (Неча­ева), о. Феодор «все дни напролет проводил за рабо­той. Ею он увлечен, это родная стихия — матушка-зем­лица — для русского мужичка... Наглядный пример того, как нужно жить и работать человеку на земле. Ибо видно по всему, что человек работает не из-за куска хлеба, а повеление Божие исполняет. Не для себя, а для Бога живет. Потому и труд приятен, и кушается сладко, и живется радостно... Вот он пред тобою, первозданный-то Адам, которому Господь Бог насадил сад в Эдеме (см. Быт. 2, 8)».

Особое место в жизни старца занимала молитва. Он считал, что монах должен молиться непрестанно «в простоте сердца», поэтому сам «весь день не­прерывно творил молитву Иисусову». Есть упо­минания о том, что о. Феодор ежедневно совершал иноческое келейное правило и читал несколько глав из Священного Писания. В воскресные и праздничные дни старец совершал богослужения в храме Коневского скита: «По воскресеньям или лучше в суббо­ту вечером приезжал отец Феодор в Коневский скит и там в ночь под воскресенье служил Литургию... Прислуживал и пел за службой схимонах Николай Коневский...» В великие же праздники схиигу­мен приходил в монастырь, где участвовал в соборном священнослужении.

В молитве старец Феодор особенно любил прослав­лять Пресвятую Богородицу и призывал к этому своих духовных чад. Тихими летними вечерами, когда никого из посетителей уже не оставалось у него на островке, он «выходил из своего домика и при виде окружавшей его дивной природы с великим умилением воспевал наиболее любимое им песнопение к Божией Мате­ри: “О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь!” Он пел удивительно чистым, высоким и гармоничным тенором, и пение это было чрезвычайно трогательно; казалось — пела сама умиленная душа старца, погру­женная в Богомыслие, восхищенная окружавшим ее величием Божиим, вся премудростию сотворившим... Тот, кто случайно слышал это пение, неведомо для отца Феодора, тот никогда не забудет его — настоль­ко оно было умилительно».

Из наставлений старца до нас дошли немногие. Это связано с тем, что поучения о. Феодора были только устными. Речь о. Феодора была «складная, красоч­ная и простая... И историю жизни его узнаешь, и из святых отцов целые цитаты, и о монастыре, и о тайнах его отшельнической жизни...», рассказывал старец «все из своего опыта, простого и ясного. Опыт же его двух видов — труд и молитва...»

О. Феодор уподоблял духовную жизнь христианина большому дому, имеющему прочный фундамент — живую веру. На этом фундаменте строятся этажи доб­родетелей, созидаемые через исполнение заповедей. При этом необходимо «предать себя Господу, как железо кузнецу».

Старец, призывая к смирению, наставлял считать себя хуже худой земли, повторяя мысль прп. Еф­рема Сирина, который первым признаком смирения называл «почитание себя грешным паче всякого пред Богом».

Духовными щетками, которые очищают душевную нечистоту, о. Феодор считал скорби. «Если мы, по своей слабости, не можем еще радоваться скорбям, то все-таки с благодарением должны переносить их...» Согласно святоотеческому учению о тер­пении скорбей высшим благом для христианина при­знается радостное отношение к постигающим его не­приятностям. Об этом говорит, например, прп. Ефрем Сирин. Однако если человек не может радоваться в скорбях, то должен, по мнению прпп. Нила Синай­ского и Марка Подвижника, хотя бы научиться благодарить Бога за них.

В 1937 г. старец заболел и за два месяца до своей кончины был переведен в монастырскую больницу. В продолжение всего этого времени о. Феодор пребы­вал в полном сознании, сохраняя ясность ума и рас­суждения, часто причащался Святых Христовых Таин и пожелал, чтобы над ним было совершено Таинство елеосвящения. Всех посещавших его старец прини­мал с присущей ему любовью и со всеми был ласков и приветлив. Находясь в больнице, он первое время ходил на богослужения и только в последние дни, когда телесные силы стали его покидать, слег в постель.

С утра 18 февраля о. Феодор стал слабеть и в полдень последний раз причастился Святых Христовых Таин. Затем, по его желанию, над ним был прочитан канон на исход души. В седьмом часу вечера старец мирно, тихо и безболезненно почил со сложенными на груди ру­ками, с лицом, исполненным невозмутимого покоя. Кончина его последовала 5/18 февраля 1937 г. от старческого истощения. Погребен схиигумен Фео­дор на старом братском кладбище.

Так закончились земные дни старца-труженика, дела­теля молитвы Иисусовой, который за свою праведную жизнь «на Валааме был в большом почете».

 

⇐ Предыдущая9101112131415161718Следующая ⇒

Поделиться: