Свои оставив роднику следы.

И так идти,

Чтоб ни единым шагом

Не замутить

Его святой воды.

Идти по жизни прямо, быть везде и во всём верным родине, народу, партии – разве это не гражданственно? Разве не близко всем нам стрем-ление поэта? Простые, тихо сказанные слова, а берут за сердце крепче громких всяких деклараций.

Вчитайтесь внимательно в сборник Виктора Баянова – гражданские мотивы вы откроете во многих стихотворениях. Кажущаяся их непритя-зательность – это всё тот же «обман зрения», когда за простотой фор-мы скрывается то, что на самом деле значительно и глубоко по мысли.

Сумев к утёсу прилепиться

И чуть не рушась вместе с ним,

Над головой моею птица

Сидела пугалом лесным…

Но ветер с гор ударил косо,

Всё зашумело, ожило,

И птица сорвалась с утёса,

Расправив крылья тяжело…

Пусть эта зависть мне простится

И до конца во мне горит.

Я понял, что любая птица

Красивая, когда летит.

 Кому принадлежат эти строки, в которых ясно проглядывается философский подтекст (красив человек в деле, в работе, в подвиге?). На первый взгляд – Владимиру Измайлову. – Нет, их написал тот же Виктор Баянов, о котором не принято говорить, что он – «поэт мысли». Не принято, очевидно, потому, что не козыряет он этим подтекстом, не акцентирует на нём внимание…

…Да, это не секрет, что подчас в негромких, но очень задушевных стихах звучит та истинная гражданственность, которая рождается от близости личного опыта поэта к судьбам многих людей.

Чувство родины… Его трудно выразить словами. Ещё Лермонтов призна-вался, что он любит отчизну странною любовью, которую не может победить рассудок. И не в минуты ли мучительных попыток объяснить себе это чувство написал Тютчев свои знаменитые строчки: «Россию сердцем не понять,.. в Рос-сию можно только верить»?

Проходят дни, годы, столетия, всё в мире изменяется, даже течения рек, не говоря уже о судьбах людей, – и только чувство родины остаётся неизмен-ным. Оно почти подсознательно, но всё-таки не абстрактно. Оно и не может быть абстрактным, отвлечённым, потому что у каждого из нас есть где-то в России тот благословенный уголок земли, где мы качались в зыбке, где впервые увидели солнце в окне и где сделали первые робкие шаги по травянистой или заснеженной тропинке.

К теме родины так или иначе обращаются все без исключения поэты. Уда-чи и просчёты в разработке этой темы зависят, думается, не только от сте-пени зрелости, мастерства, талантливости автора, но и от того, насколько органично в нём чувство родины. Можно назвать многих русских поэтов, одно упоминание имён которых сразу же ассоциируется с яркими картинами народ-ной жизни, с природой, бытом, характером и духом России.

Кузбасских поэтов можно упрекнуть в чём угодно, только не в отсутствии у них чувства родной кузнецкой земли, чувства родины.

Веское русское слово, а не пустые фразы – вот что берёт за душу в хоро-ших стихах. Вместе с тем главное значение в поэзии, в её воздействии на чи-тательское сердце имеет не сама по себе так называемая словесная инстру-ментовка, какой бы искусной она ни была, а то внутреннее, подчас трудно уло-вимое наполнение всех, взятых в целом, слов, которое можно назвать душой стихотворения. Из-за неумения заглянуть в эту душу, читатель сплошь и ря-дом принимает за поэзию то, что, попросту говоря, лишь выдаёт себя за неё. А это в свою очередь способствует появлению и благополучному существованию стихотворных поделок, написанных как бы вне времени и пространства, без чувства родины, без чувства родного языка.

Что значит для некоторых поэтов какая-то там вербочка или стог сена на лугу, когда они «на ты», запанибрата не с чем-нибудь, а с самой эпохой, с ве-ком, столетьем, с земным шаром, с планетой! Вот, пожалуйста: «поезда два-дцатого столетья… Вот так, за веком поспешая… Ценности размениваем старые. Видятся нам новые столетья… Мы – в пути. Эпоха – на колёсах!.. Я слышу, как в пути планета дышит… И может, где-то кто-то смотрит на мою планету… А за спиной гудит сквозь снег век непреклонный, грозный век, тре-вожный век!.. Но в сумрак, звеня, ветер века уводит меня… За порогом уюта, за пределами тихого быта сто дорог, сто ветров, вся планета… и как будто на ладони – все стороны света… Дороги века широки… Мгла смотрит на мою планету. По несжатому житу, необжитой тайгой, из планеты копытом выши-бая огонь… Светофоры, крик перронов… Это века беспокойные приметы… Сердце века!..» Все эти громозвучные, как железные листы, штампы умести-лись в одной небольшой по объёму книжке Михаила Дёмина «Кочевье» (Москва, 1967 г.). Примеры вот такого вселенского размаха лихой поэтической музы можно было бы умножить, полистав другие сборники, да уж очень удручающее это занятие.

Большая радость, большое наслаждение – после грохота и треска пу-стопорожних строчек открыть, скажем, книжку Виктора Баянова и при-общиться сердцем к настоящей поэзии, читая негромкие, скромные, пол-ные душевной теплоты стихи.

Словно бы полемизируя с Михаилом Дёминым, который за «беспокойными приметами века» (светофорами, криком перронов) не желает замечать конкретных примет родной земли, Виктор Баянов говорит о своём, заветном:

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться: