ИСТОРИЯ ГРИНЦОЛЬДА, ВОИНА-ДЕМОНА

Тем, кому довелось родиться демоном в Цамонии, жилось несладко во все времена. Но, когда Гринцольд появился на свет, цамонийским демонам приходилось особенно туго. Народ ненавидел демонов всех разрядов, и, не внушай они такой страх, их истребили бы подчистую. Вот демоны и стали объединяться в отряды, начиная с небольших шаек и кончая боевыми кланами в несколько сотен воинов. Иногда разные кланы сталкивались и либо затевали ужасную резню, либо объединялись в большую армию демонов. Вот тут-то и начиналось самое интересное. Армия демонов грабила и убивала всех, кто попадался ей на пути, пока не натыкалась на другую армию. Более жестоких и самоотверженных воинов, чем демоны, не сыскать. Они не знали дезертирства, капитуляции, взятия в плен и пощады. Битва демонов — так говорили про сражение, в котором обе стороны понесли большие потери и при этом никто не победил.

Гринцольд мог бы считаться образцовым воплощением всех худших качеств племени демонов: невероятно уродлив, кровожаден, исполнен ненависти, подл, но при этом совершенно честен. Самым коварным демонам незачем прибегать ко лжи и уловкам: такое явное зло все равно не скроешь. Гринцольд не стремился кому-то понравиться, а оттого не знал тщеславия и имел только две потребности: убивать и быть когда-нибудь убитым. Да, Гринцольд был совершенством среди воинов-демонов.

С самого детства он свободно разгуливал по Цамонии. Как и принято у демонов, родители избавились от него сразу после появления на свет. Подобное считается у этих существ проявлением родительской любви: они и так с трудом сдерживались, чтобы не придушить отпрысков.

Гринцольд поселился в довольно просторной бочке для мусора во дворе гральзундской мышиной бойни, где торговали мышиными пузырями. В эту огромную бочку сваливали скелеты орнийских мышей и вывозили раз в месяц. Итак, первый месяц жизни Гринцольд провел среди скелетов, мух, а также мышей-каннибалов, глодавших кости своих сородичей. Ходить Гринцольд еще не умел, но уже мог обороняться сильными руками и острыми когтями. Он душил мышей-каннибалов одну за другой, отгрызал им головы и пил кровь. Гринцольд потерял ухо и два пальца на ногах (их откусили мыши, пока он спал), но выжил. Через месяц он сумел выбраться из бочки и попал в большой мир. Так, не успев научиться ходить, Гринцольд прошел через ад.

Следующие пять лет Гринцольд только убивал, ел, бродил и спал. Убивал не только крыс и мышей, но даже кошек и собак, пил их кровь и ел мясо. Жил то в канализации, то в лесу.

Потом Гринцольд на целых три года поселился в пещере в ущелье Демоновой Устрицы и нападал на всех, кто попадался на пути, будь то путешественник или горная коза. К восьми годам Гринцольд превратился во взрослого демона больше двух метров ростом, готового идти на войну.

Сперва он примкнул к небольшой шайке демонов. На следующий же день порешил главаря дубинкой и сам стал во главе шайки. Демоны разорили несколько крестьянских дворов, напали на нескольких путешественников, но это им вскоре наскучило. Тогда они примкнули к отряду — достаточно большому, чтобы грабить целые деревни. Тут-то Гринцольд с жадностью усвоил первые уроки войны. Особенно виртуозно научился он владеть мечом. Очень любил он разрубить противника пополам, с головы до ног, — оттого-то его и прозвали Гринцольдом-рубакой. Его научили говорить, чтобы понимать приказы, а позднее, быть может, даже отдавать их.

Однажды отряд налетел на большую армию демонов. Их поставили перед выбором: присоединиться к армии или быть посаженными на кол. Несколько особенно упертых предпочли колья, но большая часть отряда, в том числе Гринцольд, присоединились к армии.

Для Гринцольда настали золотые деньки. И пусть теперь он не хозяин сам себе, зато может целиком посвятить себя любимому делу. Армия нападала на города, крепости и караваны. Гринцольд сражался в горных лабиринтах Мидгарда, участвовал в Войнах в пустыне и в Битве при Жабьем болоте. Вместе с другими демонами горланил исполненные жестокости песни, пил вино, смешанное с кровью, и ел мясо врагов. Сородичи рассказывали Гринцольду о подземном мире, королевстве смерти, куда они попадут, когда погибнут в бою. Там они будут до конца времен есть мясо и пить вино и кровь из огромных котлов под вопли убитых врагов, навечно посаженных на раскаленные колья.

Стоял чудесный день, когда Гринцольд погиб. Демоны сражались с огромной армией йети, сыпал снег и град, дул ураганный ветер, но его завывание не могло заглушить хруста костей, а снег пропитался кровью. Никогда еще Гринцольд не убивал столько народу за один день. Стоя в груде искромсанных тел, Гринцольд гордо пел, а его засыпало снегом:

«Кровь, кровь, кровь —

Брызги летят издалека!

Смерть, смерть, смерть,

Смерть прими на века!»

Размахивая мечом в такт песни, он отсекал руки и ноги, а иногда разрубал врагов пополам, сверху вниз, — на то он и Гринцольд-рубака.

Но вот ветер утих, снег перестал, а из облака пара, поднимавшегося от пролитой крови, вышел воин-великан, с головы до ног закутанный в черное, с огромной косой.

— Ты смерть? — тоскливо спросил Гринцольд.

— Нет, — ответила черная фигура, — не путай посланника с посланием. Я лишь несу тебе смерть. Назови свое проклятое имя!

— Имя? Мое имя Гринцольд-рубака, — Гринцольд хотел было броситься на нового врага, но вмерз ногами в кровавый снег. Тогда он запустил в черную фигуру мечом, но так ослаб в битве, что фигуре не составило труда отразить бросок.

— Приятно познакомиться, — ответил йети. — А я Шторр-жнец. — Тут Шторр далеко-далеко замахнулся косой и снял Гринцольду голову с плеч. Голова его рухнула в снег, демон в последний раз засмеялся, сказал «Спасибо» и сомкнул веки. И вот Гринцольд мертв. Он прожил яркую, насыщенную жизнь.

Голову Гринцольда подобрали вместе с другими, высушили, и, пройдя множество рук, объехав всю Цамонию, она попала в кузницу, где из руды Демонских гор ковали демонские мечи. Мозг демона смололи в порошок и смешали с расплавленным железом. Так Гринцольд обрел бессмертие.

ТРИ ДРУГА НАВЕК

Измотанный битвой Румо с мечом в лапе пробирался по Нурнийскому лесу. Он искал родник, пруд или лужу: смыть кровь нурнии.

— Мне кажется, мы двое могли бы стать лучшими друзьями, — начал Львиный Зев.

— Друзьями? — удивился Гринцольд.

— Ну да. Боюсь, нам много времени предстоит провести вместе — не лучше ли нам подружиться, дорогуша?

— Дорогуша? Что за кошмарный сон? Последнее, что помню, — черная фигура с косой, а потом…

— Ты умер.

— Умер? Так это подземный мир? Где же огромные котлы с кровью? Где все мои убитые враги, насаженные на раскаленные колья, горящие в вечном демонском пламени?

— Ну, на самом деле смерть совсем не такая, какой ее по своему скудоумию представляли твои сородичи.

— Скудоумию? Это кто тут скудоумный? Где мой меч?

— У тебя больше нет меча! Ты сам меч.

— Я меч? Как это? О, голова…

— И головы у тебя нет. Ха-ха-ха!

— Нет головы? Да кто ты?

— Нет, долго я так не протяну, — застонал Румо. — Теперь их двое!

— А ты кто? — спросил Гринцольд. — Воин-демон?

— Нет.

— Он вольпертингер.

— Что еще за вольпертингер?

Румо заметил маленький родник, бивший между двух валунов. Усевшись рядом, он воткнул меч в землю и стал умываться.

— Прежде чем идти дальше, — начал он, — стоит обсудить кое-какие важные вопросы.

— Какие еще важные вопросы? — переспросил Гринцольд. — Да кто вы такие, в конце концов?

— Мне объяснить или ты сам? — теперь говорил Львиный Зев.

— Давай ты, — вздохнул Румо. — Из меня неважный рассказчик.

 

Листва нурнийского леса заметно поредела, подъем стал более пологим, тут и там из земли торчали толстые черные корни — они могли принадлежать только нурнийскому дубу. Румо решил, что до вершины недалеко. Ступал он осторожно, внимательно приглядываясь к опавшим листьям.

— Что же получается? — резюмировал Гринцольд. — Я меч и одновременно сушеный мозг. Я мертв, но при этом жив. Ты говорящий рогатый пес, а этот неприятный голос — мертвый тролль, он же меч?

— Примерно так, — кивнул Румо.

— Что значит «неприятный»? — возмутился Львиный Зев.

— Какой кошмар! — простонал Гринцольд.

— Тебе не угодишь! — огрызнулся Львиный Зев. — Ты мертв, дорогуша! И все-таки не совсем отлучен от жизни. Такое редко выпадает. Будь хоть немного благодарен.

— Положим, это не сон! И я на самом деле меч…

— Половина меча!

— Половина меча. Что от меня требуется? Убивать? Проливать кровь?

— Нет, вырезать шкатулку.

— Шкатулку?

— Шкатулку для возлюбленной, — прошептал Львиный Зев.

— Но сперва срубим дерево. Все по порядку.

— Я Гринцольд, воин-демон! Мой дух вселился в меч не для того, чтоб рубить деревья. Мое дело — убивать!

— О боже.

Нурнийский дуб

— Вы можете оба немного помолчать? Похоже, мы у цели.

Земля под ногами густо поросла корнями. Куда ни глянь — всюду черная древесина. На вершине холма стояло гигантское дерево — никогда прежде Румо такого не видел. Дуб раскинул ветви метров на сто в разные стороны, высота же не превышала и десятка метров.

— Нурнийский дуб, — выпалил Румо. — Да тут хватит на тысячу шкатулок.

На старом дубе и в траве у его подножья резвилась лесная живность: единорожка, двуглавая куропатка, покрытая шерстью, одноглазый филин и ворон. Прямо под деревом жевал траву цамонийский косой заяц.

Румо вынул меч из-за пояса.

— Наконец-то, — вздохнул Гринцольд. — Убьем зайца.

Румо подошел к дубу и стал прикидывать размеры. Небольшая толстая ветка, что торчит на уровне плеч Румо, кажется, как раз подойдет. Румо замахнулся мечом.

— Не советую этого делать, — услышал он тихий голос. — Категорически не рекомендую рубить нурнийский дуб без разрешения.

Румо обернулся. На поляне никого, кроме зверей, не оказалось.

— Кто это? — пробасил Гринцольд.

— Я тут, внизу! — отозвался голос.

Румо посмотрел под ноги. С ним говорил зайчик.

— Нельзя пилить нурнийский дуб без официального разрешения! — заявил заяц, почесав передней лапкой за ухом.

— Заяц! — зарычал Гринцольд. — Сам напросился! Убить!

Румо не слушал.

— А ты что, страж нурнийского дуба? — поинтересовался он.

— Нет, я не страж нурнийского дуба. Я сам — нурнийский дуб, — не без гордости отвечал зайчик.

— Сумасшедший дом! — простонал Гринцольд.

— Ты нурнийский дуб? — Румо опешил.

— Ну, этого так просто не объяснишь. Не против, если я начну издалека? — Зайчик растопырил лапки.

— Ну ладно, — согласился Румо. — Но я спешу. Должен вырезать шкатулку для своей возлюбленной.

Зайчик выпучил глаза на Румо и молча ускакал в лес.

— Эй? — крикнул Румо. — Куда ты?

— Ну вот, сбежал! — сокрушался Гринцольд. — А мы могли бы одним ударом разрубить его пополам.

— Дело в том, — заговорил ворон на ветке дуба, — что все лесные звери — так сказать, мои ораторы, ораторы нурнийского дуба. Деревья говорить не могут, вот я и разговариваю через зверей. Мое имя Иггдра Силь.

Румо схватился за голову.

— Все так запутано…

— На самом деле все просто. Я дерево, только говорю с помощью ворона. Или зайца. Или филина — любого, кто окажется рядом и у кого есть голосовые связки. Чревовещание на основе телепатии. Понимаешь?

— Нет.

— Попробую объяснить понятнее…

— Мне жаль, — перебил Румо, — но у меня, правда, мало времени, так что…

— Послушай-ка, — возразил ворон, — хочешь разрешения отпилить кусок моей драгоценной древесины? Так уж будь добр выкроить минутку и поболтать со старым одиноким дубом!

— Ну ладно, — вздохнул Румо.

— Укокошить проклятого ворона! — рявкнул Гринцольд.

Ворон каркнул и улетел. Вместо него у лап Румо уселась толстая клетчатая жаба. Она навеяла неприятные воспоминания об уроках шахмат.

 

— Сперва я был просто деревом, — начала жаба замогильным голосом. — Рос себе и рос, понимаешь? Ветка тут, ветка там, одно годичное кольцо за другим — как обычно бывает у деревьев. Ни о чем не думал, только рос. Эпоха невинности.

Жаба с трудом вскарабкалась на толстый черный корень.

— Затем настала Эпоха зла, — продолжала жаба. — Дым окутал все вокруг на много лет. Пахло горелым мясом.

— Войны демонов! — с воодушевлением выпалил Гринцольд.

— Сражения шли повсюду, одно из них случилось в этом лесу. Дело было нешуточное, уж поверь мне. Огромные потери, никто не победил, все проиграли. Почва в лесу пропиталась кровью. Наступило затишье, но ненадолго. После Эпохи зла пришла Эпоха несправедливости. — Жаба скорчила страдальческую мину. — Меня превратили в виселицу — а что было делать? Не лучшая страница моей биографии, уж поверь! Сотни повешенных болтались на ветвях, да что там — тысячи. И опять все стихло. Настала Эпоха стыда: народ устыдился того, что натворил в Эпоху зла и несправедливости, и больше в этот лес никто не ходил. Ветер раскачивал повешенных на моих ветках, пока веревки не истлели и трупы не попадали на землю. Шли дожди, тела разлагались, смешиваясь с кровью, пропитавшей землю. Думаю, так и появились нурнии: зародились из опавшей листвы, крови и трупов. Эти твари вдруг начали расти прямо из земли и разбрелись по всему лесу — прежде их здесь не водилось. Корни мои тоже впитывали кровь и то, что осталось от трупов, — удобрения смерти. А что мне оставалось? Тогда-то я начал думать.

Жаба встрепенулась, противно квакнула и ускакала. С ветвей дуба спустилась единорожка и писклявым голоском продолжила рассказ.

— Я мог только думать и расти дальше. Поначалу меня посещали лишь мрачные мысли о боли и мести — очевидно, мысли повешенных. Но разве может дуб мстить? И я стал мыслить в другом направлении. Я впитал через корни столько народу — не только воинов, но и представителей мирных профессий: врачей и ученых, поэтов и философов — всех их повесили в Эпоху несправедливости. Чего только я не передумал!

Единорожка взбежала по стволу и скрылась в дупле. Голос ее зазвучал глухо, как из глубокого колодца.

— Я стал расти в глубину, уйдя корнями на много километров под землю. На ветки внимания не обращал — это чепуха для любителей свежего воздуха и птичек. Вот скажи, какое из живых существ ты назвал бы самым неповоротливым?

— Не знаю, — ответил Румо.

Единорожка высунулась из дупла.

— Наверняка ты бы сказал «дерево». А то и вовсе «дуб». Не зря нас считают символом стойкости, непоколебимости, закоренелости. Чушь какая! На самом деле дубы — весьма подвижные создания. Мы движемся каждый миг, во все стороны: вверх, вниз, на север, на юг, на восток и на запад. Не ведаем сна и отдыха. Растем ветка за веткой, листок за листком, корешок за корешком, кольцо за кольцом. Дуб — это идеальный символ движения, но все упорно не желают этого видеть. Что поделать?

Единорожка выбралась из дупла, вскочила на ветку и распушила хвост.

— Глубоко-глубоко уходят мои корни, гораздо глубже, чем у любого другого дерева. Я мог бы поведать тебе, где находятся самые богатые залежи золота и алмазов в этой местности. Мне известно, где можно собрать целую гору лучших белых трюфелей. Я знаю, где зарыты сказочные сокровища.

Единорожка растопырила лапки.

— Корни мои и теперь растут. Известно тебе, почему Нурнийский лес стоит на холме? Все это — корни. Мои корни.

С этими словами единорожка юркнула в листву дуба. Румо нерешительно озирался, но тут из норки выглянул крот и продолжил рассказ:

— Знаю, для тебя «геология» — это что-то очень скучное, примерно как вязание. Грязь и камни. Это потому, что у тебя нет корней. Ты и представить не можешь, как это увлекательно: пускать корни через самые разные слои почвы, вниз, к центру планеты. Будто читаешь книгу, написанную самой Землей. Сколько тайн, сколько неожиданных открытий и чудес! — Крот высыпал кучку земли из норки.

— Я сделал поразительные открытия! Из трещины в скале, в подземной пещере, будто родник, струится свет. Он стекает в озеро светящегося воздуха. А какие окаменелости мне встречались — ты не поверишь. Я нашел кристаллизованную медузу около трехсот метров в диаметре. Внутри нее — гигантский динозавр, наполовину переваренный. А у того в животе — тоже какое-то полупереваренное существо, его и словами не описать. Моих открытий хватило бы на целую армию палеонтологов.

— Нельзя ли ближе к делу? — поинтересовался Румо. — Если нетрудно.

Крот юркнул в норку, оттуда высыпалось еще немного земли, и зверек скрылся.

Двуглавая куропатка, покрытая шерстью, облетела вокруг Румо и уселась ему на левое плечо. Заговорила первая голова:

— Ладно, ладно, не буду утомлять геологическими подробностями. Все это ничто по сравнению с самым великим открытием, которое я сделал под землей.

— Однажды, — подхватила вторая голова, — мои корни, преодолев много километров, пробили свод. Потолок гигантского помещения. Понимаешь, что это значит?

— Нет, — ответил Румо.

Теперь головы заговорили хором:

— Это значит, что весь наш континент — это купол. А под ним, глубоко под землей, скрыт иной мир.

— Подземный мир! — ухнул одноглазый филин в ветвях дуба. — Подземный мир!

Двуглавая куропатка испуганно чирикнула и улетела.

— Подземный мир! — еще раз гулко крикнул филин. — Запомни эти слова! Мы ходим по тонкому хрупкому льду, а внизу раскинулся темный мир, исполненный зла!

Филин мотнул головой туда-сюда. Выпучив водянистый кроваво-красный глаз, он пристально уставился на Румо.

— Признаться, с тех пор я ужасно жалею о своем непомерном любопытстве! Не узнай я этого, жил бы себе беззаботно. А теперь я только и жду, что земля подо мной разверзнется и поглотит меня.

Выплюнув комок шерсти, филин с шумом расправил крылья и улетел.

Прямо перед глазами Румо с ветки дуба свесилась зеленая лесная змея, долго смотрела на него, будто гипнотизируя, а затем прошипела:

— Вот и весь мой рассказ. А рассказ — это предостережение. Теперь, если хочешь, отпили кусок дерева. У меня его хоть отбавляй.

 

Пока Румо рубил ветку дуба, змея сползла в кучу листьев и стала с любопытством его разглядывать.

— Шкатулка для возлюбленной, — прошипела она. — Ну-ну. Могу себе представить, каким успехом ты пользуешься у дамочек. С такой-то фигурой.

— Вообще-то нет, — промямлил Румо и покраснел.

— Ну, полно, — возразила змея. — Старый ловелас! Вырезать шкатулку из древесины нурнийского дуба — что может быть романтичнее? Ты тертый калач.

— Идея не моя.

— Вот как, — протянула змея. — Все заранее спланировал. В тихом омуте черти водятся. Бьюсь об заклад, все девчонки у твоих ног.

— Ничего подобного, — буркнул Румо, продолжая рубить.

— Ты отличный парень, — продолжала змея. — Не хвастун. Не то уже рассказал бы, что укокошил нурнию.

— Откуда ты знаешь?

— Я знаю все, что происходит в моих владениях. И кое-что сверх того. Времени-то у меня вдоволь. Хочешь что-нибудь узнать, спрашивай, не стесняйся.

— Нет, спасибо, — ответил Румо.

— Правда? Ни над чем не ломаешь голову?

Румо задумался:

— Постой-ка! Есть кое-что…

— Выкладывай!

— Что одновременно становится длиннее и короче?

— Жизнь, мой мальчик, жизнь! — отвечала змея. — Проще простого.

Румо почувствовал себя полнейшим дураком. Ну конечно! Как он сам не додумался?

— Можешь спросить, где зарыты величайшие богатства.

— Спасибо, — сказал Румо. — Все, что нужно, у меня есть.

Румо отломал ветку дуба.

— Ай! — вскрикнула змея. — Лучшего дерева на шкатулку для возлюбленной не найти.

— Очень щедро с твоей стороны! — поблагодарил Румо. — Но мне пора.

— Жаль, — вздохнула змея. — Приятно было поболтать. Ну, всего хорошего! Как знать, вдруг еще свидимся.

— Может быть. — Сунув ветку под мышку, Румо зашагал прочь. — Спасибо!

— Осторожней с этими проклятыми нурниями! — прокричала змея ему вслед. — А, кстати, звать-то ее как?

Румо обернулся:

— Ты про кого?

— Да про твою возлюбленную.

— Ее зовут Рала.

— Рала. Красивое имя. А тебя как зовут?

— Румо.

— Румо? Так называется…

— Карточная игра. Знаю.

— Забавно.

— Да уж, — вздохнул Румо. — Забавно.

ШКАТУЛКА

— Что мы делаем? — прорычал Гринцольд.

Воин-демон, похоже, пока не пришел в себя после пробуждения и раздражался по любому поводу. Выйдя из Нурнийского леса, Румо уселся в траве, вынул меч и стал строгать дубовую ветку. Уже смеркалось.

— Вырезаем шкатулку, — слащаво мурлыкнул Львиный Зев, восхищенный мастерством Румо. — Шкатулку для возлюбленной.

Гринцольд застонал.

Несколько уверенных взмахов мечом — и из деревянной заготовки вышел брусок: десять сантиметров в длину, пять в ширину и пять в высоту. Выпилив плоскую крышку, Румо терпеливо выдолбил в бруске углубление. Вырезал пазы для крышки и принялся за отделку.

Румо украсил шкатулку узором из листьев, побегов, корней и древесной коры, а на передней стенке вырезал нурнийский дуб Иггдра Силь — таким, каким его запомнил. Тщательно проработал каждую ветку, каждый листок. На ветвях и среди корней Румо изобразил животных, через которых дуб разговаривал с ним: косого зайчика, единорожку, филина, змею, ворона, жабу, двуглавую куропатку и крота. Львиный Зев то и дело давал советы.

— За что мне такое наказание? — нетерпеливо проскрипел Гринцольд, когда Румо острием демонского меча стал вырезать ухо единорожки. — Неужели я опустился до подобной сентиментальной пошлости?

— Любовь сильнее смерти! — проговорил Львиный Зев.

— А вот и наоборот, — буркнул Гринцольд.

Щелк — от шкатулки отлетела крохотная щепка, а на ее месте появилась прорезь не толще волоса. Львиный Зев зашелся от восторга.

— Немного левее! Стоп! Полмиллиметра вправо! Стоп! Вот тут! Кончик корня нужно немного под… — да, вот так!

Щелк — отлетела еще щепка, пожалуй, даже пылинка. Потрясающе!

— У тебя здорово получается, — похвалил Румо.

— Истинное искусство — в деталях, — подытожил Львиный Зев. — Не люблю рубить сплеча.

— А я люблю, — возразил Гринцольд. — Размахнешься — и разом три головы летят в снег. Вот это искусство. Долго еще будете ерундой заниматься?

Румо мастерил до поздней ночи. Развел костер и сел поближе к огню. В их с Львиным Зевом работе не было предела совершенству — к огромному огорчению Гринцольда.

Придирчиво оглядев шкатулку, Румо наконец решил, что она готова. Никогда еще он не мастерил такую чудную вещицу. Положив внутрь красный листок нурнии, Румо задвинул крышку, спрятал шкатулку в сумку и лег спать.

НЕПРИЯТНЫЕ ЗАПАХИ

На третий день пути Румо очутился в окрестностях Вольпертинга. Ощупал шкатулку сквозь сумку. Настоящий нурнийский дуб. Сам смастерил. Внутри — листок нурнии. Отличный талисман, чтобы покорить сердце девчонки. Румо ускорил шаг.

— Надо бы почаще вырезать такие милые безделушки, — подал голос Львиный Зев. — Такая работа мне по душе.

— А мне нет, — прорычал Гринцольд.

— Мы бы могли открыть мастерскую: «Румо и Львиный Зев — резьба по дереву. Шкатулки и другие подарки возлюбленным». Успех был бы огромный.

— Замолчите оба! Там кто-то есть.

Румо замер на месте, прислушиваясь. Они шли по холмистой местности, заваленной камнями величиной с дом и поросшей хилыми соснами. По земле стелился туман.

— Опасность? — шепнул Львиный Зев.

— Опасность? Будем защищаться? Будем убивать? — обрадовался Гринцольд.

— Их трое. Запах мне знаком… но откуда? Это не вольпертингеры. Пахнут неприятно, но опасности не чую. Воняет какой-то гнилью.

— Черт! — выругался Гринцольд. — Но все равно можем их прикончить. За вонь.

— Во всяком случае, застигнем врасплох, — шепнул Румо. — Они прячутся вон за тем огромным валуном.

Неслышно, словно туман, Румо пробирался по склону холма, петляя между камнями. Стал осторожно обходить большой серый камень. Вонь усиливалась. Вольпертингер учуял и другие неприятные запахи. На всякий случай Румо взялся за меч.

— Смерть… — прошептал Гринцольд.

— Жабий помет! — завопил в тумане противный голос. — Где жабий помет?

— А мне откуда знать? — грубо отвечал другой голос. — Возьми тухлые языки жаворонков. Пахнут примерно так же.

Румо вышел из укрытия.

— Добрый день, — сказал он.

Ноппес-Па, Попсипила и Шшш, три ужаски с ярмарки, ходили кругами. Они уставились на Румо — похоже, он и впрямь застал их врасплох. Ужаски собрались вокруг черного чугунного котла, где булькало отвратительное вонючее варево. Поодаль стояла телега со всевозможными алхимическими приспособлениями.

— Тыыы! — завопила Ноппес-Па, тыча пальцем в Румо. — Тыыы!

— Тебе что здесь нужно? — каркнула Попсипила, пугливо косясь на меч. — Хочешь нас ограбить? Едва ли тебе что-нибудь приглянется, если ты не ужаска.

Румо сунул меч за пояс.

— Я просто мимо проходил, — ответил он. — Не знал, что это вы. Простите за беспокойство.

— Тыыы! — проревела Ноппес-Па. — Я вижу твое будущее! Попадешь в лес из лап, но одолеешь чудовище! Будешь говорить со зверями и деревьями!

— Это уже случилось, — возразил Румо.

— Ха-ха-ха! — захохотала Попсипила. — Вот так ужаска! Предсказывает прошлое.

Ноппес-Па хмыкнула, выставив вперед подбородок.

— Хочешь услышать настоящее предсказание, малыш? — спросила Шшш. — Мы как раз варим зелье предсказаний… Вообще-то собирались его консервировать, но свежее — еще лучше. Ну, так как?

— О, нет, спасибо, я тороплюсь… Не буду вам мешать.

Румо прошел мимо ужасок, увязая в тумане.

От одной только вони хотелось скорее сбежать подальше.

— И ничего не хочешь узнать про серебряную нить? — лукаво спросила Шшш. — Помнится, на ярмарке ты заинтересовался.

Румо остановился и задумался.

— У меня нет при себе денег.

— За счет заведения, — хихикнула Попсипила. — В благодарность за то, что не ограбил нас.

— Ладно, — согласился Румо. — Так что там с нитью?

— Погодиии, — протянула Шшш, — не так быстро. Мы же не в сказке! — Две других ужаски натянуто засмеялись над старой шуткой.

— Сперва нужно закончить обряд, — пояснила Ноппес-Па. — Так где жабий помет?

— Я же сказала, у нас нет жабьего помета. Возьми эти чертовы языки жаворонков!

Ноппес-Па брезгливо достала из стеклянной банки несколько осклизлых кусочков мяса и бросила их в кипящий котел. Оттуда с шипением взметнулось желтоватое облако серы. Румо отступил на шаг, а ужаски хором запели хриплыми голосами:

— Счастье ждет или беда —

Не лгут карты никогда!

Пусть совсем не ожидаешь —

Будущее ты узнаешь!

Пей до дна — таков обряд,

Злого рока сладкий яд.

Грусти нет в забаве той,

Смысл — в радости одной!

Все, что скажем, — принимай!

Не стенай, не унывай!

Бутон жизни расцветет.

Зелье горькое не врет!

Взглянув на Румо, Попсипила сказала:

— Это значит, что все будет так, как предначертано, — понимаешь? И ничего нельзя…

— Я понял, — оборвал ее Румо. — Может, пора?..

Ужаски склонились над клокочущим варевом.

Румо переминался с лапы на лапу. И почему, спрашивал себя Румо, он так нервничает из-за этих глупых фокусов? Пожалуй, Урс был прав: следовало держаться подальше от этих чертовых перечниц.

Ужаски замерли над котлом, как завороженные.

— Как это все интересно, — прошептал Львиный Зев.

— Надо было их прикончить, — проворчал Гринцольд.

— Ну? — не вытерпел Румо. — Что вы там видите?

Выйдя из оцепенения, ужаски многозначительно переглянулись. По всему видно было, что они в замешательстве.

— Ох…

— Хм…

— Шшшшш…

Наклонившись друг к дружке, они зашушукались.

Румо окончательно потерял терпение.

— Да что там?!

Товарки подтолкнули вперед Ноппес-Па.

— Послушай-ка, — начала она с самым озабоченным видом. — Много лет мы предсказываем судьбу, но с таким столкнулись впервые. Мы видели твое будущее. Четко, ясно, в мельчайших подробностях. Без всякого тумана, ряби и тому подобного. Это самое четкое видение в моей практике.

— И в моей, сестрица! — подхватила Попсипила.

— И мне яснее видеть не приходилось, — кивнула Шшш. — Как на ладони.

Ноппес-Па нервно теребила плащ.

— Итак, мы видели, что тебя ждет, мальчик мой. И мы все вместе решили…

— Ну?

— …не говорить тебе.

— Почему?

— Уж поверь, мы с трудом сдерживаемся, — ответила Ноппес-Па.

— Мне пришлось изо всех сил прикусить язык, — встряла Попсипила.

— Ступай, парень, пока нам не пришлось зашить себе рты! — крикнула Шшш.

Румо почувствовал, что его надули.

— Я думал, ваша профессия — предсказывать будущее.

— Перережь им глотки! — заклинал Гринцольд.

— Предсказывать светлое будущее — вот наша профессия, — возразила Попсипила. — Вот тебе пример: однажды я предсказала одному каменщику из Гральзунда, что на следующий день он погибнет на стройке под грудой кирпичей. Что же он сделал? Взял выходной, чтобы не идти на стройку. Но на месте ему не сиделось, он побежал в город, и ноги сами принесли его на стройку. Кирпичей, которые могли бы упасть, не видать. Другие каменщики пригласили его подняться, раз уж ему все равно делать нечего. Дескать, все кирпичи уложены в стену — что может случиться? Он послушался, и тут — бум! — будто с неба ему на голову падает груда кирпичей. Никто так и не понял, откуда они взялись. — Попсипила подняла тонкий указательный палец. — К чему я это говорю? К тому, что судьбу можно предсказать, но нельзя изменить. И это, скорее, проклятье, чем дар. Вот почему мы даем только благие предсказания: чтобы не чувствовать себя виноватыми.

— А хуже всего то, что некоторые и впрямь считают нас виноватыми! И жгут ужасок на кострах, — мрачно добавила Шшш.

Румо вынул меч.

— То-то же! — обрадовался Гринцольд. — Пора отрубить эти отвратные головы.

— Слушайте-ка, — нетерпеливо перебил их Румо. — Я не просил вас предсказывать будущее, вы сами навязались. И теперь я хочу все знать. Не вынуждайте вас вынуждать! — Он размахнулся мечом.

Ужаски отпрянули. Снова встав в кружок, они наклонили головы и зашептались. Ноппес-Па выступила вперед.

— Хорошо, предлагаем компромисс: мы предскажем тебе будущее, но немного зашифруем предсказание. И изменим порядок событий.

— Ладно, — вздохнул Румо, убирая меч за пояс.

Выпучив глаза и воздев лапы к небу, Ноппес-Па начала вещать.

— Ты попадешь в лес из лап!

— Это что у вас, любимое предсказание? Я слышал это дважды! — разозлился Румо.

— Значит, и сбудется дважды, черт побери! — выругалась Ноппес-Па. — И в другой раз лапы окажутся длиннее!

Тут Попсипила подошла ближе.

— Ты пройдешь по озеру, как по земле, и сразишься с ожившей водой! — прогремел ее голос.

— Черта с два я полезу в озеро, — возразил Румо. — Я и плавать-то не умею.

Настала очередь Шшш.

— Ты отправишься на поиски сердца ходячей смерти, но отыщешь его лишь в темноте! — мрачно объявила она.

Румо хмыкнул.

— Зашифровали так зашифровали!

— Еще кое-что, — сказала Попсипила.

— Говори!

— Вот ты строишь из себя героя, размахивая мечом. Но в девчонках ты ничего не смыслишь.

Румо покраснел.

— Снова пророчество? — спросил он.

— Нет. Это так, общее соображение.

— А теперь ступай, мой мальчик! — велела Ноппес-Па. — И поторопись! Вот-вот случится беда. Больше мы не можем ничего сказать. Опасайся фрауков!

— Фрауков? Что за фрауки? — не понял Румо.

— Замолчи, наконец, Ноппес-Па! — прошипела Попсипила.

— Ступай, парень, ступай!

— Давай, убирайся же! — прорычала Шшш.

Ужаски пришли в бешенство. Втроем они опрокинули котел, и желтое варево впиталось в землю. Затем они принялись собирать пожитки и укладывать в телегу, не обращая внимания на Румо. Тот молча удалился.

СЛИШКОМ ТИХО

— Ну и что это за спектакль? — спросил Львиный Зев, когда они отошли подальше. — Так наигранно.

— Надо было поотрубать головы этим мерзким старым перечницам, — проревел Гринцольд. — Я же говорил!

Румо пошел быстрее. Не то чтобы он беспокоился, и все же не помешает ускорить шаг. Эти старые пугала испортили ему настроение.

Солнце уже почти закатилось, когда Румо поднялся на вершину холма, откуда открывался вид на Вольпертинг. Над городом проплывали красные хлопья облаков. Остановившись, Румо принюхался. Удивленно покачав головой, еще раз втянул воздух. В воздухе висел кисловатый, совершенно незнакомый запах. Было тихо — слишком тихо, как сказал бы принц Хладнокров. С такого расстояния чуткий слух Румо уловил бы городской шум: звон наковальни или колокола.

— В чем дело? — поинтересовался Львиный Зев.

— Не знаю. Очень тихо.

В сумерках он различил городскую стену и одни из ворот. Никто не входил и не выходил, никто не шел по подъемному мосту через городской ров. Тоже странно. Румо снова остановился и зажмурился.

Серебряная нить — она пропала!

Румо бросился бежать.

— Да что случилось?

— Рала исчезла.

— С чего ты взял?

— Ее нет в городе. Не чую ее запаха.

— Мало ли, ушла погулять. За город.

— Или умерла, — вставил Гринцольд.

— Гринцольд!

— Я только предположил! Такое случается. Несчастный случай. Жестокое убийство.

— Гринцольд, умоляю тебя!

Городские ворота были опущены, но, кажется, не охранялись. Никто не отозвался на крики Румо, и ему ничего не оставалось, кроме как взобраться на сторожевую башню. Румо протиснулся в бойницу и, спустившись по лестнице, очутился в городе. Ни одного вольпертингера, улицы, прежде столь оживленные, будто вымерли. Кислятиной потянуло так сильно, что Румо едва не стошнило.

— Куда все подевались?

— Может, где-то что-то происходит? Собрание или вроде того.

— Или все умерли, — предположил Гринцольд.

Румо бежал по улицам. Нигде ни души, ни единого признака жизни, ни звука, ни одного привычного запаха. Двери почти во всех домах — настежь, несколько окон разбито. Может, кто-то напал на город? Но Румо не увидел ни крови, ни мертвых или раненых. Казалось, будто жители ни с того ни сего второпях покинули город.

Опустел и переулок Гота. Дверь домика Румо стояла нараспашку. Он стремглав взлетел по ступенькам, дернул на себя дверь комнаты Урса — никого. Никаких следов борьбы, вся мебель на месте. И всюду эта кисловатая вонь.

По пустынным улицам Румо побежал к домику Ралы. Несколько раз он останавливался: ему чудилось, будто за ним гонятся, но то было лишь эхо его шагов.

В домике Ралы — никого.

В школе — никого.

В мастерской Орнта — никого.

В ратуше — никого.

Румо обегал весь город из конца в конец, каждую улицу, переулок и площадь. Звал Урса, Ралу, Орнта — хоть кого-нибудь, но никто не отзывался. Все до единого вольпертингеры исчезли из города, будто растворились в кисловатой дымке. Наконец Румо оставил поиски.

— Видимо, все умерли.

— Гринцольд! Сколько можно?!

— В городах такое случается. Налетает армия демонов и утаскивает всех. Сам не раз такое видал.

— Но этот город населяли вольпертингеры, — грустно пробормотал Румо. — Самые сильные воины в Цамонии. Город надежно укреплен — никому не под силу взять его штурмом. Даже самой могущественной армии.

— Ну вот.

— Любой город можно взять штурмом. Вопрос времени.

— А где большой купол? — спросил вдруг Румо. Его будто громом поразило.

— Что?

Румо очутился на площади черного купола. Она опустела: купол исчез. Там, где он прежде находился, зияла гигантская круглая дыра.

— Купол исчез. Прежде здесь было большое сооружение. И оно исчезло.

Вынув меч из-за пояса, Румо медленно двинулся к провалу. Там, где прежде стоял загадочный купол, из черной дыры в земле поднималась легкая дымка.

Румо осторожно приблизился к краю провала, направив меч вниз. Ему открылась круглая черная шахта. Вдоль стен глубоко вниз уходила широкая каменная винтовая лестница. В нос резко ударил кислый запах. Румо едва не потерял сознание, перед глазами заплясали белые и черные точки. Какое-то время он балансировал на краю пропасти и с трудом устоял на ногах.

— Ничего себе! — воскликнул Львиный Зев. — Это еще что?

— Подземный мир, — отвечал Гринцольд.

Ящик на букву «Р» ненадолго закрывается.

Ему пора отдохнуть, ведь он показал так много — и хорошего, и дурного.

И прежде чем он откроется снова, подумайте: готовы ли вы отправиться следом за Румо в иной мир — мир, где царит тьма, мир, полный опасностей?

В самом деле готовы?

Тогда глядите в оба: ящик опять открывается! Загляните-ка поглубже!

 

 

Книга II
ПОДЗЕМНЫЙ МИР

I.
ШТОРР-ЖНЕЦ

Румо долго блуждал по Вольпертингу. Из-за кислой вони он не мог долго находиться возле дыры, прежде накрытой черным куполом, но нигде не находил покоя. Каждый дом, каждая площадь, каждая улица напоминали ему о жителях Вольпертинга, о сородичах и друзьях, а главное — о Рале. Его будто громом поразило, разум отказывался верить тому, что говорили органы чувств: вся прежняя жизнь в мгновение ока без следа исчезла с лица земли. Румо бежал без оглядки, боясь остановиться хоть на минуту и услышать мертвенное безмолвие, охватившее город. И пусть тишину нарушал лишь звук шагов по мостовой, кашель и хлопанье дверей, когда Румо заглядывал в дома, — все лучше, чем эта гнетущая тишина.

Домой Румо вернулся глубокой ночью. Ему стало жаль времени, впустую потраченного на бесцельное шатание по городу. Он стал собираться в дорогу. В мастерской Орнта ла Окро нашел все необходимое: смоляной факел, флягу для воды, немного вяленого мяса и огниво. Мясо положил в сумку, флягу с водой повесил на пояс, взял факел и огниво и отправился на площадь Черного купола.

— Что ты задумал? — спросил Львиный Зев.

— Будем убивать? — вторил ему Гринцольд.

— Мы отправляемся в путь, — ответил Румо.

На площади Черного купола Румо обнаружил, что кислый запах почти совсем рассеялся. Вольпертингер зажег факел, подошел к краю провала и посветил вниз.

— Черный купол никуда не исчез. Он там.

Румо обошел вокруг ямы, осветив ее края факелом. Черный купол, разделившись на шесть равных секторов, опустился под землю.

— Черный купол не сооружение и не памятник. Это врата.

Теперь, когда неприятный запах улетучился, Румо мог зажмуриться и принюхаться. Серебряная нить там! Тонкая, едва уловимая, она уходила в гигантскую дыру и терялась в потемках.

— Что теперь? — спросил Львиный Зев.

— Спускаемся, — отозвался Румо, вынув меч из-за пояса.

ПЕСНЬ КРОВИ

Под землю вела такая широкая лестница, что по ней могла бы спуститься целая армия. Плоские каменные ступени кое-где перепачканы слизью. Вероятно, тысячи ступеней уходили глубоко-глубоко. Величественное сооружение.

Румо недооценил глубину подземелья. Он спустился уже довольно глубоко, когда факел вдруг погас. Румо очутился в кромешной темноте.

— Ничего не вижу, — сказал Румо.

— Это плохо, — отозвался Львиный Зев.

А Гринцольд простонал:

— Один неверный шаг — и окажемся внизу быстрее, чем хотелось бы.

— Обычно я вижу с закрытыми глазами, — продолжал Румо. — Когда слышны какие-нибудь звуки. А тут так тихо.

— Может, тебе самому пошуметь? — предложил Львиный Зев.

— В смысле?

— Ну, спой что-нибудь.

— Я не умею петь, — возразил Румо.

— Все умеют. Просто одни — хорошо, а другие — плохо. Но петь умеют все.

— Я не знаю ни одной песни.

— Я знаю песню, — встрял Гринцольд.

— Песню? — удивился Львиный Зев.

— Конечно. Я знаю много боевых песен. Мы пели их, отправляясь в битву.

— Батюшки мои! Но лучше, чем ничего. Какая у тебя любимая песня?

— Песнь крови.

— Многообещающе.

— Могу напеть. А Румо подхватит.

— Ничего другого не остается, — вздохнул Львиный Зев. — Значит, поем, три, четыре…

— Кровь! — начал Гринцольд.

— Кровь? — переспросил Румо.

— Не переспрашивай. Просто пой, — вздохнул Львиный Зев.

— Крооовь!.. — снова пропел Гринцольд.

— Крооооовь! — прохрипел Румо.

— Батюшки мои! — воскликнул Львиный Зев. — Ты и впрямь петь не умеешь.

— Мы будем петь или нет?

— Будем.

— Еще раз — крооовь!

— Крооовь! — громко и фальшиво протянул Румо, зажмурившись.

— Крооовь! Крооовь! Крооовь! Крооовь! Крооовь! — откликнулось эхо.

Подземелье озарилось призрачным мерцающим зеленоватым светом. Но свет скоро потускнел и погас.

— Сработало! — обрадовался Румо. — Я вижу эхо.

— Отлично! Пой дальше.

— Кровь! Кровь! — усердствовал Гринцольд.

— Брызги летят издалека!

Кровь , кровь!

Кровь обагрила платье врага!

Кровь! Кровь!

Брызги летят издалека!

Кровь! Кровь!

Кровь проливалась века!

— Кровь! Кровь! — нерешительно повторял Румо.

— Брызги летят издалека!

Кровь, кровь!

Кровь обагрила платье врага!

Кровь! Кровь!

Брызги летят издалека!

Кровь! Кровь!

Кровь проливалась века!

Румо крепко зажмурился. Подземелье снова озарилось зеленоватым светом, и Румо в подробностях разглядел каждую ступеньку, каждый камень в кладке стены. Он стал спускаться дальше.

— Клинком взмахни,

Пусть враг умрет!

Лишь помани —

И смерть придет!

— Клинком взмахни,

Пусть враг умрет!

Лишь помани —

И смерть придет!

— Кровь! Кровь!

Брызги летят из-да-ле-ка!

Кровь, кровь!

Кровь обагрила платье врага!

— Кровь! Кровь!

Брызги летят из-да-ле-ка!

Кровь, кровь!

Кровь обагрила платье врага!

— Сруби топором

Злому троллю главу!

— Что? — возмутился Львиный Зев.

— Гляди, как она

Покатилась в траву!

— Сруби топором

Злому троллю главу!

Гляди, как она

Покатилась в траву!

— Второй куплет!

— Наконец-то…

— Мозг! Мозг!

Брызги летят из-да-ле-ка!

Мозг! Мозг!

Мозг размазан по платью врага!

— Оооо… — простонал Львиный Зев.

Не переставая петь, Румо спускался все глубже в бесконечный тоннель, озаренный тусклым зеленоватым светом эха. Тут и там не хватает целого пролета, по камням ползут широкие трещины, ступеньки перепачканы вонючей слизью или поросли мхом. Но сработана лестница на совесть. На много километров уходит она под землю.

Румо устал петь, а однообразная демонская песня стала раздражать его не меньше, чем Львиного Зева. Он хотел было прерваться ненадолго, как вдруг заметил, что спуск кончился. Лестница вывела вольпертингера к огромным каменным воротам, ведущим в тоннель. Открыв глаза, Румо увидел тусклое голубоватое свечение в конце тоннеля.

— Пришли, — сказал он. — Впереди — свет.

— Свет? — удивился Львиный Зев. — Откуда здесь, глубоко под землей, свет?

— Скоро узнаем, — ответил Румо.

В тоннеле ему снова пришлось перешагивать через лужи липкой слизи. С высоты не меньше сотни метров капала вода. То и дело в темноте слышался писк: видимо, крысы или летучие мыши.

Голубоватое свечение в конце тоннеля с каждым шагом становилось все ярче.

— Удивительное место, — произнес Румо. — Интересно, кто это все построил?

— Жутковато здесь! — подал голос Львиный Зев.

Выйдя из тоннеля, Румо на мгновение потерял равновесие. Он очутился на каменном утесе, словно терраса, нависавшем над огромной лощиной. Среди сизых скал темнело множество лужиц, тут и там клубились облака светящегося тумана. С каменного свода на высоте в несколько сот метров свисали устрашающего вида сталактиты. С них беспрестанно капала вода. Подземелье озарялось голубоватым дрожащим светом.

Румо от неожиданности замер.

Сверкали даже капли, падавшие со сталактитов. Они собирались в лужи, и казалось, будто идет дождь из голубого света. Над подземной долиной тянулись куда-то стаи черных птиц, а может, летучих мышей или еще каких тварей.

Румо вынул меч и поднял повыше, чтобы Гринцольд и Львиный Зев полюбовались необычайным зрелищем.

— Батюшки мои, — прошептал Львиный Зев.

— Откуда исходит голубое свечение? — спросил Румо.

— Может, тут растут светящиеся губки или грибы? — предположил Львиный Зев. — Я видел такое в пещерах.

— Подземный мир, — выпалил Гринцольд.

НЕФТЯНОЕ ОЗЕРО

На мокрых скалах, гладко отполированных капавшей сверху водой, было трудно устоять. Один неверный шаг — и свернешь себе шею. Спускаясь очень медленно и осторожно, Румо благополучно очутился на дне лощины.

Здесь, внизу, туман казался гуще, а свечение — ярче, голубая вода капала, как мелкий дождик, а в темных лужах, судя по виду и запаху, стояла нефть. В подземелье пахло совершенно непривычно для Румо. Чужой, таинственный, дурманящий и опасный запах. Румо зажмурился. Серебряная нить трепыхалась под сводами гигантской пещеры, теряясь в голубом тумане. Вольпертингер решил идти за ней.

Нефтяные лужи стали попадаться чаще, а запах усилился. Румо старался обходить их стороной. По берегам сидели какие-то мелкие пушистые создания с крючковатыми клювами. Они с любопытством и недоверием поглядывали на чужака и недовольно фыркали ему вслед.

Углубившись в пещеру, Румо едва не задохнулся от ядовитого зловония. Он полез на холм, а добравшись до вершины, вдруг остановился.

— В чем дело? — спросил Львиный Зев.

Румо окинул взглядом огромную нефтяную гладь. Она занимала все пространство между стенами пещеры, теряясь где-то вдали. Это уже не лужа, это целое озеро. Дальнейший путь отрезан. А зажмурившись, Румо к своему ужасу понял, что серебряная нить исчезла! Либо ее перебил резкий запах нефти, либо она и впрямь оборвалась. Румо не знал, как быть. Он отчаянно метался по берегу взад-вперед.

Светящийся голубой туман стелился над озером, пульсируя, как живой.

РАЛА ПРОБУЖДАЕТСЯ

Едва открыв глаза, Рала почуяла кислый запах.

Не видно ни зги: видимо, теперь глубокая ночь. Рала вспомнила, как после трудного дня без сил упала в постель. Лапы будто свинцом налиты. С утра до вечера она учила вольпертингеров плавать в небольшом озере за городом и буквально падала от усталости.

Вернувшись домой, Рала встретила у дверей Орнта ла Окро, старого столяра. Кажется, он собирался ей о чем-то рассказать, но лишь торопливо поздоровался и скрылся в ночи. И отчего все так странно ведут себя с ней в последнее время? Она все больше жалела о своем прыжке в Вольпер.

Рала съела немного хлеба и выпила стакан молока. В постели она лишь на секунду задумалась о Румо и тут же уснула.

Но вот Рала проснулась. Все тело по-прежнему болит. Так сильно, что Рала едва может встать, едва шевелится. Точнее, не может пошевелиться вовсе. Ралу охватила паника, она стала биться и кричать, но вышло у нее лишь испуганное рычание.

Рала инстинктивно принюхалась. Снова почуяла этот неприятный кислый запах, будто преследовавший ее, и что-то еще.

Металл.

Да, Рала поняла, что находится в каком-то свинцовом футляре, запертая со всех сторон.

Теперь Рала по-настоящему запаниковала. Она в гробу! Погребена заживо.

МЕРТВЫЙ ЙЕТИ

— Рала! — отчаянно крикнул Румо. Голос его разнесся над озером. — Рала!

— Рала! Рала! Рала! — отзывалось эхо откуда-то сверху, будто заблудившись между сталактитами. С потолка пещеры с угрожающим треском и хрустом посыпались мелкие камешки. Зверьки с крючковатыми клювами, кишевшие повсюду, тут же попрятались за камнями и в расщелинах скал. Раздался грохот: сталактит величиной с дерево отломился от свода, полетел вниз, прямо в туман над озером, громко булькнул, и снова стало тихо.

— Ну и нервная же тут обстановка, — заметил Львиный Зев.

— Эй! — шепнул чей-то голос в тумане. — Совсем спятил?

Румо схватился за меч.

— Битва? — прорычал Гринцольд.

— Не знаю, — ответил Румо. — Там кто-то есть, на озере.

Неизвестное и опасное существо? Говорящий туман? Живая нефть? Румо был ко всему готов.

В тумане мелькнула тень, и вскоре показалась исполинская фигура в длинной лодке. Фигура, закутанная в черный плащ с капюшоном, стоя в полный рост, отталкивалась шестом от дна озера.

— Ты чокнулся, малыш? — шепнула фигура. — Разве можно здесь так орать? Меня чуть не пришибло этим чертовым сталактитом.

— Простите, — пробормотал Румо.

— Тсссс! — зашипел великан в плаще. — Здесь говорят только шепотом, ясно?

Румо кивнул.

— Чего тебе тут надо? — Исполин осторожно причалил к берегу.

— Ищу кое-кого. Своих друзей.

— Вот оно что. Ты один из этих псов? Так и есть. То были твои друзья?

— О чем это ты?

— Послушай, малыш: твоих друзей вели здесь. Радуйся, что тебя с ними не было. Ты можешь жить. А им предстоит умереть. Ступай-ка, откуда пришел. И наслаждайся жизнью, счастливчик. — Лодка стала отчаливать от берега.

— Постой! — громко крикнул Румо.

С потолка пещеры посыпались камни.

— Шшшш! — снова зашипел великан. — Или жить надоело?

— Знаешь, где мои друзья? — прошептал Румо.

— Может быть.

— Отвезешь меня к ним?

— Нет.

— Почему?

— Потому что, в отличие от тебя, не спятил.

— А через озеро можешь переправить?

— Могу. Но не стану.

Румо подумал немного.

— А если я заору так, что тут все обвалится?

— Ты этого не сделаешь!

— Рала! — крикнул Румо что есть мочи. — Рааалааа!

Грохот прокатился по пещере, вдалеке что-то треснуло, и сталактит с гулким всплеском рухнул в озеро. По поверхности пробежала легкая рябь.

— Полезай в лодку, — прошипел великан, втянув голову в плечи. — Только заткнись! Тебе и впрямь жить надоело!

Одним прыжком Румо очутился в лодке.

— Сиди! — шепнул черный великан. — Да помалкивай!

Румо повиновался. Исполин оттолкнулся от берега. Лодка бесшумно заскользила в клубах светящегося тумана.

— Ты видел их?

— Может быть. Может быть, я видел, как фрауки переправляли через озеро свору псов. Может, они были без сознания и связаны. А может, все было иначе.

— Фрауки?

— Я сказал «фрауки»? Может быть. А может, и нет.

— Так ты отвезешь меня к друзьям?

— Может быть, а может… нет, это невозможно.

— А знаешь, я еще и петь могу! Не слишком хорошо, зато громко.

Исполин хмыкнул.

— Кровь! — звонко запел Румо. — Кровь! Брызги летят издалека!

Сталактиты затрещали, будто сосульки на солнце.

— Шшшш! Перестань, ненормальный! Я не могу отвезти тебя туда! Это очень далеко. Перевезу на тот берег, и все. Дальше — сам.

— Ясно.

Довольно долго они ехали молча. Наконец перевозчик спросил:

— Скажи-ка, откуда ты знаешь эту демонскую песню? Где-то я ее слышал.

— Хм! — зазвучал в голове Румо голос Гринцольда. — Откуда мне знаком этот голос?

— А могу я узнать, кто ты или что ты? — поинтересовался Румо.

Фигура обернулась. Клочок тумана проплыл прямо под капюшоном, осветив череп с огромными узко посаженными глазницами и массивной челюстью, выдававшейся вперед. Самое удивительное — череп был не белый, а черный.

— Я мертвец, — отвечал скелет.

Румо съежился и немного отодвинулся.

— Эй, гляди, в штаны не наложи! Я мертвец, а не сама смерть. Не путай посланника с посланием.

— Постойте-ка, — заговорил Гринцольд. — Где-то я слышал эту поговорку. И голос… мне знаком этот голос.

— И не очень-то ерзай там: еще напорешься на косу!

Румо заглянул под скамейку. Там и впрямь лежала внушительных размеров коса.

— Коса? Ну конечно! Тысяча чертей! — взревел Гринцольд. — Это он! Тот тип, что меня укокошил!

— Коса? — насторожился Румо. — Для чего она в подземелье?

— Косить головы.

— Разумеется! Например мне! — не унимался Гринцольд. — Это он! Мой убийца! Прикончим его! Прошу!

— Заткнись, — пробормотал Румо.

— Что ты сказал? — подозрительно переспросил скелет.

— Ничего, — отмахнулся Румо.

— Узнай его имя! Спроси, как его звать!

Румо задумался. Как могло случиться, что они встретили того, кто убил Гринцольда наверху, в Цамонии, сотни лет назад?

— Как твое имя? — спросил Румо.

— Имя? — усмехнулся перевозчик. — Все зовут меня Шторр-жнец.

— Так и знал! — прорычал Гринцольд. — Шторр-жнец! Невероятно! Околачивается тут как ни в чем не бывало! Он же хладнокровный убийца! Скорей вытаскивай меня, и прикончим его! Прошу!

— А тебя как звать? — поинтересовался Шторр-жнец.

— Румо.

— Румо? Тебе говорили когда-нибудь, что…

— Говорили.

— Румо, ты обязан его пришить, понимаешь? Моя смерть на его совести! Убей его! Со всей жестокостью!

Румо старался не обращать внимания на вопли Гринцольда.

— Послушай, Шторр-жнец, есть у тебя история? — спросил он.

— У каждого есть, — отвечал Шторр. — Моя даже довольно забавна.

 

Челн, будто корабль-призрак, скользил по черному озеру сквозь сверкающий туман. Откинув капюшон, Шторр взглянул на Румо пустыми глазницами.

— Ну, так вот, — начал он, — я немного приврал. Не то чтобы я совсем уж мертв. Иначе не разгуливать бы мне тут бодрячком, верно? — скелет хрипло захохотал. — По сравнению с другими мертвецами я еще полон жизни! Это рядом с тобой я полутруп. История моя невероятна, и я не требую в нее верить… Но пусть только кто-нибудь скажет, что я лгу — вмиг скошу голову с плеч, как полевой цветок, ясно тебе?

— Ясно, — отрезал Румо.

История Шторра-жнеца

— Начинается история так: мы, то есть армия отчаянных йети с Северных гор, шатались по Цамонии, внушая… м-даа… страх и ужас — чем еще заняться йети, когда они молоды? Мы думали, мир принадлежит нам — и это правда.

Румо взглянул на озеро. Поверхность нефти переливалась всеми цветами радуги.

— Эх, парень, вот время-то было! В нас все кипело! В какой бы трактир мы ни зашли — музыканты тут же умолкали, а нам подавали пиво за счет заведения. Да и кто бы нас остановил? Мы направлялись к Драконгору — в те времена кто только не осаждал Драконгор!

— Знаю, — перебил Румо.

— Так ты знаток истории, да? Кто не осаждал Драконгор, не мог называться солдатом, так-то! Поговаривали, там было чем поживиться: в горе спрятан алмаз размером с целый дом, золото в рудниках можно отрывать голыми руками, а пещеры полны драгоценностей. «Эй вы! — крикнули мы, подойдя к горе. — Безмозглые ящеры! Погодите-ка, сейчас мы поднимемся и покажем, почем фунт изюму!» — перевозчик глухо засмеялся.

— А они облили вас смолой, — негромко добавил Румо.

— Ага, откуда ты знаешь? — удивился йети. — Ну да, проклятые динозавры окатили нас смолой. Ну и перемазались же мы! Но что нам — мы же йети! Подумаешь, смола — мы и не думали отступать. «Эй, слабаки! — отвечали мы. — Книжные черви, это все, на что вы способны?»

— И тут они обдали вас расплавленным свинцом, — вставил Румо.

— Черт побери, да ты и без меня все знаешь, парнишка! Может, сам расскажешь историю?

— Ладно, — отмахнулся Румо. — Прости.

Йети уперся шестом в дно и оттолкнулся.

— Теперь я потерял нить…

— Они облили вас свинцом, — подсказал Румо.

— Да, точно. Расплавленным свинцом. А это, я тебе скажу, кое-что покрепче. Мы потеряли половину солдат. Вот уж воистину тогда у нас началась черная полоса, — обернувшись, йети тихонько рассмеялся. — Понимаешь, черная полоса!

Румо механически хихикнул.

— Итак, мы отступили. Самый ужасный эпизод в моей истории только начинается, уж поверь мне. — Шторр вздохнул и повернул лодку, обходя торчавшую из озера скалу.

— Мы снова стали бродить по Цамонии, только теперь шли зигзагами: стоило моим солдатам увидеть что-нибудь, хоть отдаленно напоминавшее крепость или замок, мужество покидало их, а некоторые начинали хныкать. Армия ноющих йети — зрелище невыносимое, особенно для предводителя. Срочно нужна победа, хоть одно удачное нападение, не то армии отчаянных йети вот-вот придет конец. И тут мы очутились на границе Беспределии. Слыхал про Беспределию?

— Я читал, что это страна мыслящего зыбучего песка, — ответил Румо.

— А, так ты из этих умников, что умеют читать? Теперь ясно, отчего у тебя не все дома, — сказал йети. — Но ты прав: мыслящий зыбучий песок, хотя тогда я этого не знал. Так вот, подходим мы к границе Беспределии. Ни войска, ни оборонительных сооружений. Ничего. Один песок. Только я хотел подать сигнал к наступлению, как в голове у меня раздался голос:

— Не делай этого. Я зыбучий песок. Мыслящий песок. Вы все погибнете.

Шторр язвительно захохотал.

— Конечно, я подумал, это уловка. Мы слыхали про несметные сокровища в жерле вулкана, что возвышался посреди Беспределии. Молодого отчаянного йети не напугать какими-то голосами в голове. Выстроив армию в шеренгу, я отдал приказ к наступлению.

Шторр на мгновение перестал толкать лодку.

— Ну вот, едва мы сделали первый шаг, всех до единого затянуло в зыбучий песок. Хлюп — и армии как не бывало! Провалиться в зыбучий песок — ощущение не из приятных, скажу я тебе.

Перевозчик снова толкнул лодку.

— Но это еще не конец — о нет! Только провалившись в зыбучий песок, понимаешь, что такое настоящие муки. Песок сдирает плоть с костей! Мы проваливались все глубже, а песчинки стирали кожу и проникали через нос в череп до самого мозга. И все началось с начала. Мы начали мыслить после смерти! Вот и теперь башка у меня полна мыслящим песком.

Йети встряхнул головой, и Румо услышал, как внутри зашуршал песок.

— Не знаю, как долго мы проваливались вниз, по каким подземным тоннелям падали — время казалось мне вечностью. Уж лучше быть заживо погребенным! Наконец, через дыру в своде, мы, точнее, все, что от нас осталось, провалились сюда, в пещеру, и плюхнулись в это проклятое озеро. Нефть пропитала кости, они почернели и стали гибкими. Нефть — источник энергии. Не знаю, как так вышло, но в ней сохранилась древняя жизнь, жидкая сила! Вот и мы, хоть и умерли, а все еще живы. Ни живы, ни мертвы. Ни два ни полтора. А в голове — мыслящий песок.

Румо ушам своим не верил. Даже Гринцольд умолк, впечатленный рассказом йети.

— Чтобы занять себя чем-то, мы вырезали лодки из больших кусков угля и с тех пор плаваем по озеру. Пассажиры случаются редко. Вот и вся история. До сегодняшнего дня.

— Отличная история.

— Еще бы. Есть над чем посмеяться.

Туман немного рассеялся и тонким искристым покрывалом лежал теперь над озером. Неподалеку Румо увидел другие лодки с такими же исполинскими фигурами, закутанными в черное.

— Мои солдаты, — гордо объявил Шторр. — Бессмертные солдаты.

— Так куда мы плывем? — спросил Румо.

— На другой берег. Тебе же нужно в Бел, разве нет?

— Бел? Что еще за Бел?

— Город дьявола. Королевство безумного Гаунаба. Туда отвезли твоих дружков.

— Здесь, под землей, — город?

— Еще какой!

— А кто такой Гаунаб?

— Правитель Бела. Чокнутый. — Шторр покрутил пальцем у виска.

— Если мои друзья там, то и мне нужно туда. Пойду в Бел.

— Так я и думал. Ты совсем спятил, — рассмеялся скелет. — Эй, ребята! — крикнул он. — Глядите, у меня пассажир!

— Тсс! — шикнул Румо, показав вверх.

— Тут нет сталактитов, — произнес Шторр, глядя на гладкий черный свод пещеры. — Можно говорить в голос.

Остальные лодки подплыли ближе.

Ими правили сородичи Шторра в таких же плащах. Под капюшонами виднелись черные черепа, а в лодках лежало оружие: мечи, дубины, топоры. Лодки все прибывали, и Румо сделалось не по себе. Он взялся за рукоятку меча.

— Убей его! — прохрипел Гринцольд.

— Парень по доброй воле направляется в Бел, — хохотал Шторр. — Каково?

— Отличная мысль! — воскликнул один из йети. — Не хуже, чем мысль затащить нас в зыбучий песок.

— Точно! — крикнул другой. — «За мной! — сказал он тогда. — За мной, ребята, мы разбогатеем!»

Йети противно захохотали.

— Они мне вечно будут это припоминать, — проворчал Шторр. — Стоило один раз ошибиться…

— Эй, парень! — окликнул Румо один из йети. — Смотри, по дороге в Бел не угоди в лапы фраукам!

— Придержи язык, Окко! — велел Шторр.

— Кто такие фрауки? — спросил Румо.

— Послушай-ка, — начал Шторр, наклонившись к Румо. — Как я понимаю, ты не хочешь, чтобы тебя отговорили от затеи отправиться в Бел. Это безумие, но поступай как знаешь… Если я расскажу про фрауков, ты еще раз крепко задумаешься, идти ли тебе туда. Так рассказать тебе про фрауков?

— Нет, — отрезал Румо.

— Ребята, его не переубедить! — воскликнул Шторр. — Вот что такое мужество! Его-то мы и утратили.

— Этот малый просто дурак! — возразил Окко. — С тех пор как у меня в котелке — мыслящий песок, я сперва дважды подумаю, а уж потом сделаю. По мне, добровольно идти в этот сумасшедший город — последнее дело.

— Вот именно, — перебил его Шторр. — Мы слишком много думаем. Превратились в шайку трусов.

— Ну, так ступай с ним! — крикнул Окко. — Покажи парнишке дорогу в Бел. Так же как показал нам дорогу к зыбучим пескам.

Шторр поспешно толкнул лодку дальше.

— Идиоты! — пробурчал он. — Сколько можно припоминать.

— Прости, малый! — бросил Окко вдогонку. — Мы хоть и мертвецы, а жить нам не надоело!

Его приятели расхохотались.

— Слыхал? — продолжал Шторр. — Черт побери, они мертвецы. Но ни один не отважился бы пойти в Бел. В подземном мире не знают ни жалости, ни законов. Бел — это сумасшедший дом Гаунаба, где безумие правит бал.

Показался другой берег нефтяного озера. Румо нетерпеливо заерзал на месте.

— А как отсюда попасть в Бел?

— Туда ведет много дорог. Не знаю даже, какую тебе посоветовать. Все они опасны. Можно пойти через зал Гаунаба, но это очень-очень далеко, да и на фрауков наткнешься наверняка. Можно — через Холодные пещеры, но там — жуткий холод и полно ледоглыбов. Есть тайные ходы в своде подземного мира, но в них сам черт ногу сломит. Лучше всего просто иди вперед: все дороги подземного мира рано или поздно выведут в Бел. Вопрос лишь в том, как далеко ты сможешь зайти. Здесь, под землей, есть лишь два пути: вперед и назад.

— Назад я не пойду.

Шторр вздохнул. Лодка уперлась в дно. Румо спрыгнул на берег.

— Ну допустим, — сказал он. — А как доберешься до своего Бела, что делать-то будешь?

— Войду в город и освобожу друзей. А потом подарю Рале шкатулку.

— Какой еще Рале? Что за шкатулку?

— Рала… это моя возлюбленная, — промямлил Румо. — Я вырезал для нее шкатулку из древесины нурнийского дуба.

— Ого! — рассмеялся Шторр. — Еще лучше. Шкатулка! И ради этого ты в одиночку потащился в Бел? С кухонным ножом?

— Прикончи же его! — снова взвыл Гринцольд.

— Мне не впервой. Я и без ножа справлялся.

— Ну разумеется. Ты мне нравишься, парень, — ухмыльнулся Шторр. — И у тебя и впрямь не все дома.

— Спасибо, — буркнул Румо.

— Это не комплимент, — пояснил Шторр. — Это я тебя ругаю.

— А я благодарю не за ругань, а за то, что переправил меня.

Шторр рассмеялся. Затем оттолкнул лодку от берега и скрылся в тумане.

II.
БЕЛ

Урс ничуть не удивился, когда Румо не явился к ужину. В последнее время такое случалось. Румо избегал общения, предпочитая по вечерам слоняться в полном одиночестве по переулкам Вольпертинга. Возвращался поздно ночью и тут же ложился спать.

Урс надеялся, что разговор с Орнтом ла Окро принесет плоды. С тех пор как появился Румо, жизнь Урса чертовски усложнилась. Тут и изматывающие уроки фехтования в лесу, и бесконечные разговоры по ночам, и стычки с Рольфом, и обязанности городского друга. До прихода Румо все было намного проще. Пусть скучнее, но Урс любил скуку. Даже лелеял ее.

Вот почему он даже обрадовался, что Румо где-то пропадает, предвкушая изумительно скучный вечер. Урс приготовил незамысловатый ужин: старательно нашпиговал кусок говядины несколькими десятками зубчиков чеснока и поставил томиться в печь на несколько часов.

Не почитать ли Урсу перед сном старые добрые «Приключения принца Хладнокрова»? Нет, слишком увлекательно. Посмотрим, не найдется ли в скромной библиотечке Урса чего-нибудь менее нервного? Вот, «Пятьдесят пять способов карамелизации сахара». Нет, это он знает назубок. А как насчет «Об отраде огорода» — невыносимо скучной книжки по уходу за огородом безнадежно устаревшего драконгорского писателя Данцелота Слоготокаря? То, что нужно! Урс перечитает главу о синекочанной цветной капусте.

Урс вынул жаркое из горшка, откупорил бутылку выдержанного портвейна, уселся с вином, мясом и книгой за стол и провел изумительно скучный вечер. В конце концов заснул головой в тарелке.

Проснувшись, Урс немедленно почуял кислый запах. Неужели его стошнило? Странно, вроде не так уж много выпил. А как он попал в кровать? И почему тут так жестко? Все ясно: он уснул на полу! Урс попытался встать. Что-то звякнуло в темноте, и Урс почувствовал холодный металл на запястьях. Его приковали цепью! Что это? Шутка братьев Родникс? Или Урс все еще спит?

Он услышал шарканье чьих-то лап. Темноту прорезала полоска света, и помещение озарилось будто бы отблесками пламени.

Это не комната Урса. Он очутился в тесной камере: ни окон, ни мебели, только стены из грубо отесанного черного камня. Да еще в полу Урс разглядел две круглых дыры размером с кулак, куда уходили цепи, сковывавшие его лапы. А это что за звук? Гул голосов?

Едва Урс поднялся, как его стошнило. Стало хуже. Шатаясь, он побрел к двери. Цепи почти не мешали: звено за звеном они выползали из отверстий в полу.

Кошмарный сон

Выйдя из камеры, Урс увидел, что свет и впрямь исходил от двух больших факелов, висевших на стене справа и слева от двери. На мгновение он ослеп, но вскоре глаза привыкли к свету. Урс очутился на галерее; вправо и влево уходила стена с такими же дверями и факелами. Вверху — темнота. По другой стороне галереи тянулся каменный парапет, из-за которого, похоже, и доносились голоса и смех.

Урсу не раз снились подобные сны. Почти реальные ощущения, яркие краски, окружающая обстановка видна во всех подробностях. И происходит что-нибудь ужасное: землетрясение, наводнение, пожар, падение метеоритов. Такова расплата за поздние плотные ужины: перегруженный работой желудок наказывал хозяина кошмарными снами.

На сей раз происходящее казалось особенно реальным. Столько запахов одновременно Урс в последний раз чуял на ярмарке у стен Вольпертинга: аромат еды, запах пота, горящее масло.

В двери слева показался еще один вольпертингер. Урс встречал его прежде, но имени вспомнить не мог. Лапы также в цепях, на морде — изумление.

— Урс? — удивился вольпертингер. — Это ты?

Урс двинулся вперед, к черному парапету. Цепи волочились следом. С каждым шагом гул голосов становился громче, запах усиливался, беспокойство Урса росло. Что там, за стеной, да и стоит ли выяснять? Не лучше ли забиться обратно в каморку и дождаться утра?

Театр

Урс заглянул за парапет. Он увидел большой круг, точнее, восьмиугольную арену, освещенную огнями факелов, совершенно пустую, аккуратно посыпанную белым песком. Сам Урс, очевидно, находился на балконе гигантского театра, огибавшем арену по всей окружности. Выше располагался еще один, более узкий, ярус, похоже, пустой. Нижний, самый широкий, ярус жуткого театра заполняла публика. Урс отпрянул. С первого взгляда ясно: ему все это снится, ведь таких странных существ на свете просто нет.

Он снова перегнулся через парапет, чтобы получше разглядеть. Примерно половину зрителей составляли двуногие существа с бледной, как у утопленников, кожей. Череп выше лба раздваивался, отростки напоминали рога. Одеты существа были в дорогие одежды из бархата и блестящего шелка, в свете факелов сверкали украшения: золото, брильянты, серебряные браслеты.

Бледнокожие существа занимали передние ряды, позади них теснились зрители иного сорта, привлекавшие внимание своей разношерстностью. Крохотные карлики и исполины по два метра ростом, покрытые зеленой, красной, желтой или синей чешуей. Урс разглядел крылатых обезьян, гномов с крокодильими головами, свиней со слоновьими хоботами. Объединяло их только то, что всех их будто собрали из кусков разных животных.

Среди этой пестрой публики тут и там мелькали кровомясы, йети, брюквосчеты, свиноты и прочие толстокожие существа. Счет зрителей в театре шел на тысячи. Безусловно, это самое удивительное место, где Урсу когда-либо приходилось бывать — во сне или наяву.

Только теперь внимание Урса привлек отгороженный сектор на противоположной стороне арены. От публики четырехугольную ложу отделяла стена и отряд солдат-кровомясов. Зрителей в ложе двое. Посередине — трон, напоминавший большую кровать с балдахином.

Разглядев фигуру, восседавшую на троне, Урс второй раз отпрянул от парапета.

Уродливый карлик

Такого причудливого создания Урс еще не видывал: непропорционально большая голова на тонкой шее, крохотные глазки, мускулистые плечи и ноги, тщедушное тельце, слишком длинный узкий нос, бесформенный лоб, и при всей этой грубости — удивительно изящные руки. Но всего неприятней выглядел рот карлика, будто прорезанный ножом от уха до уха. Отвратительный оскал. Карлик разительно отличался от остальных зрителей: судя по белой коже, принадлежал к знати, а поскольку восседал на троне, мог быть даже королем.

Однако больше всего поразило в нем Урса не телесное уродство. Никогда еще не встречал он особу, так явно выставлявшую напоказ свою злость. Карлик то делано закатывал глаза так, что оставались видны только белки, то злобно прищуривался, то снова широко распахивал веки, безжалостно обводя колючим взглядом публику. Он беспрестанно корчил гримасы, высовывал длинный тонкий язык и то и дело противно блеял, отчего зрители, сидевшие поблизости, ежились, как от ударов плеткой. Урс недоумевал, как удалось такому неприятному созданию пробраться к нему в сон.

Фигура в черном

Еще одна фигура в ложе шныряла позади трона. Та же бледная кожа, как у утопленника, тот же раздвоенный череп, но, в отличие от карлика на троне, существо было высоким и тощим. А еще ему, похоже, не нравилось быть на виду. Казалось, фигура желала спрятаться за трон.

Тут карлик влез с ногами на сиденье трона. Фигура в черном властно подняла правую руку, и гул голосов в театре умолк. Правитель, не переставая ухмыляться, облизнулся и начал тонким писклявым голоском:

— Бродо жалоповать, о выное нленипки Тратеа сикравой мерсти! Вы дебуте рдаться! И вы гипобнете! О, стлисчавцы! О, бранизные! Вас веприли, бычто вы казаполи сочавыйшее кусисство чтепонной блипуке! Вы разситесь! И вы реумте! Вот шава басудь! Да чненатся бийсутво!

Слова карлика гулко прокатились по театру. Его речь, хоть и прозвучала на непонятном языке, была, очевидно, обращена к вольпертингерам. Урсу даже показалось, что карлик с другого края арены вперил в него взгляд своих крохотных сверкающих глазок.

Сосед-вольпертингер в недоумении взглянул на Урса.

— Ты что-нибудь понял? — спросил он.

Только теперь Урс заметил, что из камер к парапету вышло множество вольпертингеров, закованных в цепи. Вдалеке он разглядел Рольфа, узнал Тсако, Биалу и многих других. На противоположной стороне стоял Ушан Делукка.

Неожиданно Урс вспомнил имя своего соседа: Коррин Чернодвор.

— Нет, — ответил Урс. — Ничего не понял.

— Где мы? — продолжал Коррин. — Это сон?

Публика молчала. Казалось, ее глубоко тронула речь карлика. Слышались только нервное покашливанье и шарканье ног.

Тут Урс подумал: «Если он спрашивает, не сон ли это, кому же из нас двоих он снится?»

— Где мы? — повторил Коррин. — Что это за народ? И кто, черт побери, этот отвратительный карлик?

⇐ Предыдущая23242526272829303132Следующая ⇒

Поделиться: