ИСТОРИЯ НАГЕЛЬФАРА-ПАРОМЩИКА

Нагельфар был одним из последних представителей народа осиров — богатырей с севера Цамонии. Нагельфаром-паромщиком его прозвали за то, что всех без исключения соперников он отправлял в царство смерти по реке крови. Овации он любил не меньше, чем драки, и взял себе за правило: убивать красиво. Нагельфар никогда не торопился, подолгу измывался над противником, нанося ему мелкие раны, пока тот в конце концов не умирал в муках. Нагельфару как прославленному мастеру поставляли соперников гораздо слабее него, а потому он мог позволить себе немного озорства.

Нагельфар никогда не проигрывал, и публика это знала. Сражения с его участием считались, скорее, ритуалом с заранее предрешенным исходом, интрига состояла лишь в том, как именно Нагельфар убьет соперника. Одного удара ему было мало, он наносил третий, четвертый, пятый, десятый — с последним голова противника падала в песок. Нагельфар не дрался, он истязал. Не умерщвлял жертву, а забивал, как скот.

Из всех пленников Нагельфар сам выбрал Ушана. Вольпертингер с огромными мешками под глазами не мог быть особенно силен, да и едва ли отличался проворством. Когда Ушан выступил против Нагельфара с тонкой шпагой, в рядах зрителей послышались язвительные шутки и смех. Он бы еще с вареной макарониной вышел!

— Новый пассажир, Нагельфар! — крикнул кто-то. Несколько зрителей рассмеялось.

Нагельфар поворачивался во все стороны, держа гигантский меч обеими руками над головой. Трибуны сотрясались от топота зрителей.

На Ушане не было доспехов — только обычный костюм из замши и шпага. Неторопливо приблизившись к Нагельфару, он остановился и небрежно взмахнул шпагой, будто в знак приветствия.

— Вжик, вжик, вжик! — просвистел Ушан, но из-за шума никто его не услышал. Ушан поклонился, послал публике пару воздушных поцелуев и вразвалочку направился к воротам — так же, как выходил на арену.

Краснокожий великан у него за спиной с хрипом упал на колени, из множества ран между доспехами фонтаном била кровь. Никто ничего не видел. Этот вольпертингер вообще вынимал шпагу? Над Театром красивой смерти повисла звенящая тишина.

Нагельфар рухнул в песок лицом вниз и больше не шевелился.

Ушан снова остановился, обернулся и низко поклонился. Никто не аплодировал. Ушан удалился с арены.

РИВОФАТ

Король перестал ерзать на троне.

— Тшо тоэ котае? — недоумевал он. — Ты тшо-бунидь няпол, Тарфриф?

— Это самый короткий поединок из всех, что я видел! — отвечал Фрифтар. Он был ошарашен не меньше других зрителей. — Честно говоря, я ничего не понял.

Гаунаб взглянул на труп, лежавший в кровавой луже.

— Фагельнар рёмтв, — неслышно прошептал он. — Фагельнар-ромпащик рёмтв.

— Да, Нагельфар мертв, — механически перевел Фрифтар. — Эти вольпертингеры и впрямь превосходные бойцы, молва не врет, а внешность обманчива. Узнаю, как звать этого воина, и внесу в список фаворитов.

— Да, — ответил Гаунаб. — Сивне в соспик. Он ривофат.

Фрифтар поклонился, ухмыльнувшись украдкой. Зрители были сбиты с толку, в театре стоял гвалт. Именно так Фрифтар все себе и представлял! Вольпертингеры, очевидно, лучший урожай, собранный в первом городе-ловушке.

КРОВЬ НУРНИЙ

— Кровь? — Гринцольд уж и не надеялся. — Настоящая кровь?

Румо стоял на коленях перед красной лужей, каких в тоннеле множество. Румо перепачкал в липкой жиже лапы и одежду.

— Пахнет кровью, — сказал он. — И смолой. Знакомый запах!

— Кровь и смола, — протянул Львиный Зев. — Напоминает Нурнийский лес. Кровь нурний пахнет смолой.

— Надо отсюда убираться, — ответил Румо. — Плохой запах.

Едва он договорил, как из лужи вынырнуло кроваво-красное щупальце, напоминавшее мускулистую руку. Пять отростков, похожих на пальцы, обвились вокруг лапы Румо и потащили в лужу.

— Что такое, в чем дело? — завопил Львиный Зев.

Румо попытался высвободиться, но щупальце оказалось сильнее.

— Вынь меня! — скомандовал Гринцольд.

Свободной лапой Румо выхватил меч из-за пояса, размахнулся и одним ударом отрубил щупальце. Из обрубка фонтаном забила кровь.

— Фу-у-у! — взвизгнул Львиный Зев.

Обрубок щупальца молниеносно скрылся в кровавой луже, а отрубленный кусок упал на землю. Встав на пальцевидные отростки, щупальце немного помедлило, а затем, словно паук, побежало к луже и прыгнуло туда. Брызги крови разлетелись во все стороны, из глубины пошли пузыри, затем все стихло.

Румо встал.

— Я же предупреждал, — завопил Львиный Зев, — здесь, внизу, распускаются самые отвратительные цветы зла. Нужно идти очень осторожно.

Сунув меч за пояс, Румо продолжил путь, стараясь держаться подальше от кровавых луж.

У следующей развилки Румо остановился. В тоннеле он снова учуял знакомый запах и в ужасе отпрянул.

— В чем дело? — спросил Львиный Зев.

— Нурнии! — выпалил Румо. — Тоннель кишит ими. Не меньше полудюжины.

— Черт! Да как они сюда попали?

— Понятия не имею, — ответил Румо. — Они меньше тех, что в лесу. С меня ростом. Похоже, спят. Не шевелятся.

— Так перебьем их! — предложил Гринцольд.

— Лучше поищем другую дорогу, — возразил Львиный Зев.

На цыпочках Румо дошел до следующей развилки. Тоннель оказался пуст, но красных луж было особенно много.

— Смотри, куда ступаешь! — крикнул Львиный Зев.

Румо на цыпочках пробирался между лужами. Что-то теплое и липкое капнуло ему за шиворот с потолка — кровь. Послышалось бульканье, и Румо замер на месте.

— Что это? — шепнул Львиный Зев.

— Не знаю.

Большой пузырь поднялся из ближайшей лужи и с шумом лопнул.

Румо отступил на шаг, прижался к стенке тоннеля и вынул меч.

Тут пузыри пошли из всех луж сразу, красная жидкость закипела, забурлила, тоннель огласился бульканьем и клокотанием.

— Я как-то видел небольшое извержение вулкана, — проговорил Гринцольд. — Начиналось очень похоже.

Жидкость стала плескать через край, поднялся пар, и из бурлящей крови, к изумлению Румо, показались какие-то существа с восемью лапами. Выбравшись на сушу, они остановились, покачиваясь из стороны в сторону.

Румо знал, что это за существа. Новорожденные детеныши нурний, похожие на листочки. Вольпертингер оглянуться не успел, как нурненыши заполонили пещеру. Румо не мог сделать и шагу, не наступив на одного из них, а нурненыш, конечно, позовет родителей. Он еще сильнее вжался в стенку и замер.

— Тут, под землей, целая фабрика нурний, — раздался тонкий голосок.

Румо поглядел вниз. Там сидел один из тех пушистых зверьков с крючковатым клювом и нахально смотрел на Румо.

— Здорово, Румо! — приветствовал его зверек. — Вот и свиделись опять.

Румо ничего не понимал. Когда он успел познакомиться с одним из этих созданий? Он не знал, что они и говорить-то умеют.

— Я Иггдра Силь! — прогундосил зверек. — Помнишь?

— Иггдра Силь? — опешил Румо. — Нурнийский дуб? Здесь, под землей?

— Корни, дорогой мой! — пискнул зверек, кивнув на корни, во множестве свисавшие со стен. — Сейчас ты находишься прямо под Нурнийским лесом, на пару сотен метров глубже того места, где мы познакомились. Я ведь говорил тебе: «Глубоко уходят мои корни». Здесь, внизу, я обычно разговариваю через эльмов.

— Эльмов? — переспросил Румо.

Зверек выпрямился в полный рост и расправил передние лапки.

— Да. Я эльм. Один эльм, много эльмов. Пушистые зверьки с клювами, дальние родственники камнероек. Эльмы — коренные жители подземного мира, к тому же самые многочисленные, не считая насекомых. А ты как попал в это унылое место, мальчик мой? Ты в беде? — Эльм с любопытством уставился на Румо.

— Я… я ищу свою возлюбленную.

— Ралу? С тех самых пор? Ты разве не подарил ей нашу шкатулку? — Эльм подбоченился и с укоризной посмотрел на Румо.

— Ралу похитили, — пояснил Румо. — Пока я ходил в Нурнийский лес. Вот ищу ее теперь.

— Скверно. Похитили. Но кто?

— Это я и пытаюсь узнать. Вот только, боюсь, я заблудился. Тут все кишит нурниями, и повсюду эти кровавые лужи…

— Знаю, знаю, паршивое место. Это кровь павших в Нурнийском лесу — я рассказывал тебе. Проклятые лужи никогда не высохнут! Кровь отравила всю землю. Из нее лезут нурнии и прочая мерзость: щупальца, кровавые пауки.

Эльм отпихнул назойливый листочек.

— Идем! — пискнул он. — Надо убираться отсюда, пока какая-нибудь из этих козявок не завизжала и не позвала мамочку.

— Но если я сдвинусь с места, наступлю на них! — возразил Румо.

— Расчищу тебе путь, — пообещал Иггдра Силь. — В подземном мире эльмы живут, как рыба в воде. На них никто внимания не обращает. Следуй за мной.

Эльм поскакал вперед, расталкивая нурненышей, чтобы Румо мог пройти. Крохотные создания спотыкались и падали, но крика не поднимали.

— Не будь эльмов, подземный мир опустел бы, — продолжал Иггдра Силь, пока эльм разгонял нурненышей. — Они рыхлят землю, чтобы другие могли передвигаться, а еще — поедают разносчиков болезней. Тебе станет не по себе, если я расскажу, что ел на завтрак, мой мальчик. Все здесь уважают эльмов.

Наконец они очутились в тоннеле, где не было ни кровавых луж, ни нурненышей. Эльм остановился.

— Здесь мы в безопасности, — заявил он.

Румо больше не чуял запаха нурний. Сунул меч за пояс.

Эльм клюнул сапог Румо.

— А теперь расскажи толком, — продолжал он, — что приключилось с твоей Ралой?

Румо вздохнул:

— Если коротко: ее и всех моих друзей утащили в город под названием Бел.

Эльм ужаснулся.

— В Бел? Плохо. — Зверек взволнованно забегал кругами. — Очень плохо. Бел. Как нарочно. Ой-ой-ой!

— Что ты знаешь про Бел? — спросил Румо.

Эльм остановился, сочувственно взглянув на Румо.

— Только слухи. Туда мои корни не достают. Ужасные слухи. Там всем заправляет чокнутый Гаунаб. А Бел — это огромный сумасшедший дом. Безумие правит там железной рукой. Ой-ой-ой! — эльм продолжал бегать кругами.

— Я иду туда. Знаешь дорогу?

— Дорогу в Бел? Ой-ой-ой! До нее-то мои корни достают. Дорогу в Бел! Батюшки мои!

— Покажешь?

Эльм остановился.

— Конечно! — ответил он. — Конечно, парень, разумеется, покажу. Только сперва…

Эльм замялся.

— Сперва?.. — переспросил Румо.

Эльм смущенно потупился и переминался с лапки на лапку.

— Ну же! — Румо терял терпение.

— У меня маленькая просьба, — эльм кашлянул.

— Какая?

Эльм умоляюще поглядел на Румо.

— Могу я взглянуть на шкатулку?

— Вон оно что, — облегченно выпалил Румо, вынимая шкатулку из сумки. Развернув промасленную бумагу, он поставил шкатулку перед зверьком. Шкатулка оказалась размером почти с эльма.

— Вот она, — объявил Румо. — Как тебе?

Эльм стал внимательно и придирчиво оглядывать шкатулку, обошел вокруг, осторожно пощупал клювом.

— Ну? — смутился Румо.

У эльма дух захватило. Он не находил слов.

— Она… восхитительна, — дрожащим голосом проговорил он наконец. — Шедевр!

Румо вздохнул с облегчением.

Зверек еще раз протопал вокруг шкатулки, оглядев ее со всех сторон. Растерянно развел лапки в стороны, и Румо заметил у него в глазах слезы.

— Эта шкатулка… Она… У меня нет слов, я…

Зверек разрыдался.

— Ааааа! — завывал он.

— Ты чего ревешь? — удивился Румо.

— Ааааа! — всхлипывал эльм. — Я… так… тронут! Ааааа! В первый раз из меня получилось что-то хорошее. Искусство! А ведь до сих пор мои ветки служили только виселицей!

Зверек засопел.

— И вот из меня получилась шкатулка для возлюбленной! Ааааа!

— Ну-ну-ну! — успокаивал Румо эльма, нежно поглаживая пальцем по спине. Ему даже неудобно стало.

Смахнув слезы, эльм выпучил на Румо покрасневшие глаза.

— Уж если ее сердце не растает теперь, — торжественно заявил он, — оно не растает никогда! Это самая красивая шкатулка в мире!

— Твои слова очень много для меня значат, — ответил Румо. — Благодарю. Но, чтобы подарить шкатулку Рале, я должен сперва отыскать ее. Так ты покажешь дорогу?

— Еще как покажу! — воскликнул Иггдра Силь и побежал вперед. — Покажу дорогу к самому сердцу возлюбленной! Следуй за мной! Я выведу тебя из мрака к свету!

Эльм широкими скачками запрыгал по тоннелю, и Румо едва поспевал за ним.

СИМФОНИЯ СМЕРТИ

Три дня кряду генерал Тиктак отлаживал медную деву. Предстояло обыграть каждую вену, каждый мускул, каждый нерв. Подаются ли жидкости в нужном количестве? В порядке ли печень, сердце, почки? Работают ли вентили? Не засорились ли трубки?

Сперва Тиктак впрыскивал самые простые вещества: соленую и сладкую воду, кофеин, травяные отвары, питательные составы и безобидные стимуляторы, чтобы проверить функции организма Ралы. По его приказу врачи оснастили медную деву приборами для проверки сердцебиения, дыхания и температуры тела, однако любимой игрушкой Тиктака стала шкала на сто делений, объединявшая все эти показатели и позволявшая узнать запас жизненных сил жертвы: если стрелка указывает на сто — испытуемый жив-здоров, если на ноль — мертв. Генерал Тиктак назвал прибор термометром смерти.

Тиктак повернул колесико, по трубкам потек кофеин, и сердце Ралы забилось чуть медленнее. Открыл один из вентилей, пустив настойку перца, и у Ралы поднялась температура. Закрыл вентиль — и температура упала. Так генерал провел целый день. Он крутил вентили, нажимал кнопки, играл с колесиками, и тело Ралы то нагревалось, то остывало, сердце билось то быстрее, то медленнее, вольпертингерша то успокаивалась, то впадала в возбуждение, то засыпала, то пробуждалась. Тиктак не причинял ей боли, не вводил лекарств, не делал опасных прививок. К концу первого дня термометр смерти по-прежнему показывал «сто». Медная дева работала, как только что смазанный часовой механизм. Вечером генерал Тиктак впрыснул Рале в кровь валерианы, и та на несколько часов погрузилась в глубокий сон.

Второй день начался с обильного завтрака: большой дозы кофеина и сахара. Невеста генерала Тиктака должна быть здорова телом и душой. Шутки в сторону! Сегодня он опробует различные яды и лекарства в небольших количествах и посмотрит, как они действуют, прежде чем увеличить дозу. Тиктак впрыскивал Рале по чуть-чуть мышьяка, белладонны или настойки мухомора, после чего каждый раз старательно очищал кровь. Он лишь хотел понаблюдать за реакцией организма на эти вещества, поэтому никаких более серьезных последствий, чем легкая тошнота и небольшие галлюцинации, не было. И Рала оправдала ожидания Тиктака: другие испытуемые непременно впадали в панику, а сердце Ралы билось ровно, дыхание не сбивалось, и термометр смерти уверенно показывал «сто». Наконец, введя изрядную дозу экстракта мелиссы, генерал погрузил Ралу в глубокий сон.

Третий день также начался с бодрящих настоек и ударных доз сахара. Тут Рале стало плохо. Неизвестно, что именно так подействовало, но вольпертингерша почувствовала кисловатый привкус в пасти, язык распух, в глазах жгло, а горло болело, как при простуде. Тиктак вылечил ее в мгновение ока, введя концентрированный травяной отвар и специальное алхимическое зелье.

В тот день Тиктак повторил операцию несколько раз. Рала то заболевала, то выздоравливала. Тошнота, головокружение, головная боль, жар, удушье — симптомы исчезали так же быстро, как и появлялись. У генерала имелось средство, в считаные минуты устранявшее любое искусственно вызванное недомогание. Достаточно открыть кран, повернуть колесико, отрегулировать вентиль, и страдания Ралы прекратятся.

Тиктак понемногу привыкал к новому инструменту. Пределов возможностей Ралы он пока не знал, но уже понял, что можно делать сейчас, а с чем лучше повременить. Так же и в любви: нащупываешь пределы возможностей любимого и учишься их не переступать.

Тиктак снова взглянул на термометр смерти. Стрелка указывала на «девяносто девять». Процедуры совсем немного ослабили жертву. Генерал погрузил Ралу в сон, на сей раз смесью валерианы и отвара мелиссы. В тот вечер генерал еще долго стоял у медной девы, глядя на нее с нежностью.

 

Рала довольно много времени провела в медной деве, но не могла бы сказать наверняка, сколько длилось ее заключение. День? Два? Три? Неделю? Одно знала твердо: за это время она изучила свое тело, как никогда прежде.

Придя в себя после похищения, Рала впала в отчаяние. Никогда еще не попадала она в столь безвыходное положение. Отчаяние сменялось яростью, но страху Рала сопротивлялась изо всех сил. Если страх парализует мысли, она погибла. Пошевелиться Рала не могла, и единственное, что ей оставалось, — это думать. Она отвергала страх, как прежде отвергала смерть.

Да и что особенного в том, что приходится терпеть? Рала смирилась с абсолютной беспомощностью своего положения, и все остальное стало неважно. Ее тошнило, знобило, бросало в жар, кружилась голова, накатывала то тревога, то усталость, но все это — знакомые ощущения, они исчезали так же быстро, как появлялись. Куда неприятнее были странные, непонятные образы, проходившие перед внутренним взором, звучавшие в ушах таинственные голоса и ощущение, будто по телу ползают жуки. Но и эти галлюцинации длились недолго. На время Рале показалось, будто в нее вселился кто-то другой, однако вскоре это странное ощущение сменилось умиротворением и усталостью, и Рала уснула.

Рала поняла: есть кто-то, кто причиняет ей все эти страдания, неясно лишь, зачем ему это нужно. Все эти дни ей представлялось, будто она беспрестанно двигается, хотя не могла даже пошевелиться. Только теперь она осознала, как много у нее энергии, даже во сне. Почувствовала, как течет по венам кровь, как стучит сердце. Жизнь кипела в ее теле, словно в большом городе. А теперь, когда враг у ворот, забурлила еще сильнее. Нет, ей нельзя поддаваться страху и отчаянию, как и жителям любого осажденного города, когда те готовятся к обороне.

ПЕРВАЯ БИТВА УРСА

На арену Театра красивой смерти Урс входил с готовностью умереть. Умереть без боя: обороняться по-настоящему он и не думал. Меч собирался бросить к ногам противника.

Урс провел в театре уже несколько дней, прикованный цепью, как и другие пленники. Он до сих пор не знал, как вольпертингеры очутились в этом ужасном мире и что на уме у местных жителей, однако видел довольно гнусностей и понял, что выхода нет.

Отсюда не убежишь. На арену вольпертингеров выводят под конвоем вооруженных до зубов солдат, да вдобавок целый отряд медных болванов держит наготове арбалеты. На помощь извне нечего и надеяться, остается лишь покориться системе, став бойцом театра. Пока против вольпертингеров выступали всевозможные головорезы из местных, но Урс понимал: рано или поздно их заставят поднять оружие друг на друга. Это станет началом конца его рода, пережить подобное невозможно. Урс желал умереть, прежде чем один вольпертингер убьет другого.

До сих пор вольпертингеры не проиграли ни одного боя. Против них выпускали одного или сразу нескольких противников, диких зверей или матерых убийц — ни один вольпертингер не пал в сражении, кроме Орнта ла Окро, так подло убитого.

Задал тон поединок Ушана Делукки, затем Биала Бухтинг одержал головокружительную победу над двумя братьями-воинами. Олек Дюнн с одной лишь пращой одолел целый отряд. Ни один вольпертингер даже не был серьезно ранен. Но Урс решил твердо. Он никогда никого не убивал и не станет. Настал день, когда Урс покинет этот кошмарный мир и сделает это красиво, демонстративно отказавшись от оружия.

Под конвоем небольшого отряда солдат и медных болванов Урс вышел из камеры на арену. Уже там вольпертингерам позволялось выбрать оружие, лежавшее на столе. Урс не глядя схватил короткий меч и вышел на поле битвы.

Раздались жидкие аплодисменты. Публика теперь относилась к вольпертингерам с уважением, но без особого восторга. Соперником Урса оказался огромный мускулистый дикий свинот, целиком заросший жесткой черной шерстью. Грива, заплетенная в косички, пестрела множеством цветных бусин, мелких костей и зубов. В носу у него висело огромное золотое кольцо, а на поясе болталась дюжина мечей в кожаных ножнах.

— Как тебя звать? — спросил Урс, подходя к противнику. Не то чтобы его так уж интересовало имя этого громилы. Но нужно же сказать перед смертью: «Убей меня, такой-то и такой-то!» Без имени соперника тут не обойтись.

Эвел Многолапый

— Тебя это не касается, молокосос, но я скажу, ведь это последнее, что ты в жизни услышишь. Меня зовут Эвел. Эвел Многолапый.

Урс вцепился в рукоятку меча. Эвел? Тот самый Эвел, что убил его приемного отца Корама Марока?

— Ты Эвел Многолапый?

Громила кивнул.

— Помнишь Корама Марока? — продолжал Урс.

— Что за допрос?

— Имя Корам Марок тебе ни о чем не говорит?

— Нет. Не говорит.

Урс перестал сжимать меч так сильно.

Свинот хлопнул себя по лбу.

— Эй, погоди-ка! — спохватился он. — Корам… Корам Марок? Это… это не тот псович, весь в шрамах? Ну конечно! Дело было… постой-ка… зимой! Много лет назад. Этот Кромек слыл лучшим дуэлянтом Северного края. Крепкий парень, надо признать, но техники — никакой. Я раскроил ему черепушку. Двойным ударом.

Урс вновь сильнее сжал рукоятку меча. Он принял новое решение: сегодня он не умрет. Умрет кое-кто другой.

— Что ж, начнем, Эвел, — проговорил он. — Покажи все свои лапы.

 

Редко в Театре красивой смерти случались столь зрелищные бои. Многие и вовсе ни разу не видели ничего подобного. Ни одно сражение в театре не длилось так долго, хотя исход его был предрешен с первой минуты: маленький вольпертингер не оставил непобедимому воину Театра красивой смерти ни малейшего шанса. В этом поединке Эвел никому не показался многолапым. В первую же минуту Урс перерезал Эвелу сухожилия на правой лапе, и тот продолжил драться одной левой. В ходе этой ужасной бойни Урс наносил врагу рану за раной, а тому не удалось ни разу дать сдачи. Через несколько часов изнурительного боя Эвел стал умолять Урса прикончить его.

Но и это еще не все: Урс не удостоил Эвела последнего смертельного удара. Тому пришлось упасть на собственный меч, чтобы прекратить мучения.

 

— Кто отэт гертинперволь? — спросил Гаунаб, увидев Эвела в луже крови. Во время бесконечного поединка король, казалось, впал в транс, и только теперь очнулся. — Как вое вузот?

— Его… эээ… зовут Урс, — отвечал Фрифтар, распорядитель Театра красивой смерти.

— Он нме винратся! — заявил Гаунаб. — Дакогни не девил, бышто кто-то так тязисал ниперсока. Невси его в соспик ривофатов.

— Да, — согласился Фрифтар, — и я никогда не видел, чтобы кто-то так истязал соперника. Необычайный талант. Разумеется, я внесу его в список фаворитов.

— Кожал, ранегел Тактик воэто не дивит. Где он тоянпосно падапроет?

— Да, и впрямь жалко, что генерал Тиктак этого не видит. И мне неизвестно, чем он все время занят. Говорят, он заперся у себя в башне и велел не беспокоить. Я бы и сам не возражал, если бы генерал выполнял свои обязанности в театре. Следует приказать ему от вашего имени явиться в театр?

— О, тен, — поспешно отозвался король. — Рояветно, он нязат. Не таснем меу шаметь.

— Слушаюсь, Ваше Величество. Вероятно, генерал Тиктак занят важными делами на благо Бела.

Фрифтар хлопнул в ладоши, и толпе стали раздавать хлеб. Затем он внес Урса в список фаворитов.

ВЛАДЕНИЯ ИГГДРА СИЛЯ

— Здесь, под землей, повсюду мои корни! — воскликнул эльм. Он без устали бежал впереди Румо, перепрыгивал через препятствия и тяжело дышал, но не умолкал ни на минуту. Иггдра Силь пользовался возможностью наговориться. — Вон там и там — видишь? Корни — это мои глаза и уши, ничто от меня не скроется. Мой мир — там, где я расту, а где не расту — и мира нет. По мне — ты будто бы идешь в никуда. Я не знаю, что там, за этими пещерами, до меня только слухи доходят. Иной раз путник вроде тебя забредет в лабиринт — поговоришь с ним. Но редко. И потом, это такой народ — никогда не знаешь, что у них у всех на уме.

— Ясно, — ответил Румо.

— Эй! — спохватился эльм. — Я не тебя имел в виду! Ты другой. Ты странствующий романтик. Несешь возлюбленной шкатулку.

— Расскажи, что знаешь про Бел, — перебил Румо.

— Как уже сказал, могу передать только слухи. Как-то один бандит шлялся туда-сюда между Белом и наземным миром. Ужасно болтливый. Уверял, будто Бел населяют светлокожие черти. Своих жертв они убивают в огромном театре. Такие дела.

— А что там за фрауки? — спросил Румо.

Эльм замер и обернулся. Румо тоже остановился.

— Фрауки? — переспросил Иггдра Силь. — Хочешь узнать про фрауков? Признаться, я слыхал про них такие ужасы, что едва ли решусь повторить. Сам я не уверен, что эти фрауки вообще существуют. Одни говорят, что фрауки — это гигантские всеядные чудовища. Другие — что они напоминают пауков, только лап у них куда больше, а еще они прозрачные. Третьи уверяют, будто одна их вонь — уже смертоносное оружие.

Эльм поспешил дальше, и Румо двинулся за ним.

— Докуда ты меня проводишь? — снова заговорил Румо.

— Я же сказал, парень: куда достают корни, — ответил Иггдра Силь. — Где они кончатся, кончатся и мои владения. Осталось не так уж много. Дальше пойдешь один.

— Ты уже здорово помог мне, — поблагодарил Румо.

— Только не подумай, будто я завидую твоей прыткости. Ничто не вечно. Вот моя философия: все живые существа подобны деревьям, понимаешь? Каждый рано или поздно пустит корни. Пустишь и ты однажды, вот увидишь. Пойдут у тебя годичные кольца, а сам станешь старым и толстым. Как я.

— Может быть, — отозвался Румо.

— А что станешь делать, если Рала мертва? — неожиданно спросил Иггдра Силь.

— Что?

— Понимаю, предположение не из приятных, и все же — думал ты об этом когда-нибудь?

— Нет.

— И не хочешь думать?

— Да. То есть нет.

— Любишь ты отвечать односложно.

— Да.

Тем временем тоннель расширился, и Румо заметил, что корни, прежде свисавшие отовсюду, попадались реже и реже. Да и голосок эльма становился все тоньше и тише.

— Ну вот, мои владения подходят к концу, — сказал он. — Не хочу показаться сентиментальным, но, пока шкатулка при тебе, я словно бы иду с тобой. Перерастаю сам в себя. В виде шкатулки.

— Хм.

— Это уже даже не односложный ответ, — усмехнулся Иггдра Силь. — Буду скучать по нашим глубокомысленным беседам.

Тоннель вывел спутников в большую пещеру, где колыхался голубоватый туман. Высоченные стволы взмывали ввысь, бесконечные ряды деревьев — насколько глаз хватало.

— Это Мертвый лес, — шепнул эльм, наконец остановившись. — Лес обмана.

Румо пригляделся. Серые мертвые деревья поблескивали в каплях беспрестанно моросившего дождя.

— Лес не деревянный, а каменный, — проговорил Иггдра Силь. — За миллионы лет сталактиты и сталагмиты срослись между собой. Поговаривают, этот лес не такой уж мертвый, как кажется на первый взгляд. Могу посоветовать лишь одно: держи ухо востро.

— Так и сделаю, — пообещал Румо.

— Пройдешь лес, а там и до Бела недалеко. Ориентируйся по черным грибам, что растут на стволах каменных деревьев. Грибы укажут в сторону Бела.

Эльм поднял лапку.

— И еще кое-что! Ни в коем случае не ешь черных грибов, как бы ни был голоден. Кроме грибов, в лесу есть нечего, но от них, говорят, сходят с ума. А еще ходят слухи, будто грибы могут обратить тебя в одно из привидений, обитающих в тумане среди деревьев.

— До тебя долетает не так уж мало слухов, — заметил Румо.

— И не говори, — вздохнул Иггдра Силь. — Здесь нам придется расстаться. Про то, что тебя ждет дальше, я знаю лишь понаслышке. Всего тебе хорошего, Румо. И береги шкатулку!

Эльм побежал обратно в тоннель, петляя из стороны в сторону, и вскоре исчез в потемках лабиринта.

Румо повернулся и вступил в каменный лес.

ЗЕЛЬЕ БЕЗУМИЯ

Впервые генерал Тиктак мог гордиться не только собой. Разумеется, гордился он и собой — за то, что воплотил свои смелые научные и технические идеи, но больше всего он гордился Ралой. С самого начала он почувствовал в вольпертингерше необычайную волю к жизни, но никак не ожидал полнейшего презрения к смерти. Она провела в медной деве больше времени, чем все прочие жертвы, а термометр смерти ни разу не падал ниже восьмидесяти. Игры давно кончились, и Рала теперь подвергалась таким пыткам, каких никому доселе переносить не приходилось. Какая сила и ярость! Даже на поле брани генерал никогда не видал такой отваги, хоть от сотни противников разом.

Чего только он с ней не проделывал! Как-то целый день вводил ей эликсир, изрядно повышавший чувствительность, а затем стал впрыскивать настойки, вызывавшие судороги. В тело Ралы будто вонзались десятки кинжалов, а та даже не вскрикнула. Разумеется, пульс и дыхание участились, она несколько раз вздрогнула, но не более. Вскоре все пришло в норму, и Рала в изнеможении заснула. Что за отважная девчонка!

Да, Тиктак гордился Ралой, но отношения должны строиться на взаимном уважении, и Тиктак решил завтра же внушить жертве уважение к себе. Он станет воздействовать на самый чувствительный орган: мозг.

Подойдя к шкафчику с зельями, Тиктак вынул одну из склянок и долго разглядывал этикетку. Некоторое время назад он велел одному из алхимиков создать зелье, чтобы вызвать страх. Склянка содержала результат работы ученого.

Зелья, вызывавшие страх, существовали и прежде, однако все они обладали и обратным действием. Приступы паники сменялись у жертвы состоянием эйфории. Поэтому алхимик постарался свести на нет нежелательный эффект некоторых ядов: дурмана, тень-травы и ведьминых колпаков — грибов из Мертвого леса. Разложил на отдельные химические элементы и убрал все лишнее. Затем смешал все три яда в эликсир, способный вызывать самые страшные галлюцинации.

Но, прежде чем отнести готовое зелье генералу Тиктаку, алхимик задумался. Действительно ли у него получилось то, чего желал Тиктак? Каждый житель Бела знал: стоит генералу прогневаться на подчиненного, того неминуемо ждет смерть. Чем же усилить действие зелья, чтобы генерал уж точно остался доволен?

И тут алхимику пришла в голову потрясающая мысль. Чтобы претворить ее в жизнь, ученому пришлось расплатиться по старым счетам, подмаслить, кого следует, и кое-кому кое-чего пообещать. Но наконец он получил желаемое: крохотную пробирку с каплей красного вещества. Алхимик поспешил в лабораторию и принялся за работу. Смешал красную жидкость с зерномыльной транссубстанцией и искусственной липемией, подверг лиофилизации и гидрированию и, наконец, получил щепотку красного порошка, похожего на молотый шафран. Растворив порошок в спирте, ученый добавил его в склянку с ядом. Проще говоря: алхимик влил в яд законсервированную каплю крови Гаунаба Девяносто Девятого — по его расчетам, это придаст зелью нотку безумия.

⇐ Предыдущая28293031323334353637Следующая ⇒

Поделиться: