Советы и Временное правительство
«Если бы нашелся безумец, который в настоящее время од-
ним взмахом пера осуществил бы политические свободы России,
то завтра же в Петербурге заседал бы Совет рабочих депутатов,
который через полгода своего существования вверг бы Россию в
геенну огненную»566.
Из речи П. Столыпина в Государственной Думе в 1910 г.
В первый день революции помимо Временного прави-
тельства неожиданно для всех возникла еще одна независи-
мая власть. 27 февраля из стен Таврического дворца вышло
воззвание: «Граждане! Заседающие в Государственной Думе
представители рабочих, солдат и населения Петрограда объ-
являют, что первое заседание их представителей состоится
сегодня в 7 часов вечера в помещении Государственной Думы.
Всем перешедшим на сторону народа войскам немедленно из-
брать своих представителей по одному из каждой роты. Заво-
дам избрать своих депутатов по одному на каждую тысячу.
Заводы, имеющие менее тысячи рабочих, избирают по одно-
му депутату...» Так возникли знаменитые Советы рабочих и
солдатских депутатов.
172
Идея Совета рабочих депутатов была выдвинута Союзом
освобождения после «кровавого воскресенья» 9 января 1905 г.
Они воспользовались для этого правительственной комисси-
ей, назначенной для разбора нужд и требований рабочих567.
Однако вскоре по причине, что «депутатами овладели рево-
люционеры», комиссия была распущена. Часть уцелевших
депутатов комиссии образовала Совет. В конце 1905 г. Витте
под впечатлением восстания севастопольских матросов сна-
чала арестовал их лидера Хрусталева-Носаря, а потом и весь
Совет в составе 267 членов. Руководители Совета ответили
вооруженным восстанием в Москве (9—20 декабря); но оно
было быстро подавлено правительственными войсками568.
Схожие союзы были и в крестьянской среде. А. Чаянов
отмечал: «Развитие государственных форм идет не логиче-
ским, а историческим путем. Наш режим есть режим совет-
ский, режим крестьянских советов. В крестьянской среде ре-
жим этот в своей основе уже существовал задолго до октября
1917 года в системе управления кооперативными организа-
циями». Т. Шанин резонно пишет, что рабочие в массе своей
вряд ли знали о теоретических спорах среди социал-
демократов и тем более о перипетиях истории Парижской
коммуны в 1871 г. «Но каждый рабочий знал, что есть воло-
стной сход — собрание деревенских представителей исклю-
чительно одного класса (государственные чиновники и дру-
гие «чужаки» обычно там не присутствовали), где выборные
представители сел обсуждают вопросы, представляющие об-
щий интерес. Причина того, почему общегородская организа-
ция представителей, избранных рабочими основных предпри-
ятий, была учреждена так легко и как бы сама собой, была
напрямую связана с формами, уже известными и общеприня-
тыми», — утверждает С. Кара-Мурза569. «Русская деревня с
незапамятных времен имела свое самоуправление, называв-
шееся волостным. Волостной сход составляли все хозяева
данной волости. Хозяином почитался каждый, кто владел на-
делом, то есть участком земли, полученным в 1861 году при
освобождении крестьян. Надел переходил по наследству. Во-
лость как старинная форма самоуправления, хорошо знакомая
крестьянам, и была положена в основу крестьянских выборов в
Государственную Думу. Волостные сходы выбирали делегатов
в уездное избирательное собрание. Это последнее выбирало
делегатов в губернское, в данном случае в Житомир, где уже
выбирались члены Государственной Думы от губернии»570.
173
Высшей формой самостоятельной крестьянской организации
стал Всероссийский крестьянский союз, образованный в 1905 г.
Именно большой опыт народного самоуправления привел
к стихийному и практически мгновенному появлению новой,
неведомой доселе формы государственной власти. Это, пожа-
луй, уникальный случай в истории человечества, по крайней
мере аналогов не дает ни одна другая революция. Так, Хос-
кинг пишет: «Только природой российского общества можно
объяснить тот факт, что после падения самодержавия образо-
вался не один наследственный режим, а целых два»571. Актив-
ный деятель того времени художник А. Н. Бенуа в апреле
1917 г. замечает: «У нас образовалось само собой, в один
день, без всяких предварительных комиссий и заседаний не-
что весьма близкое к народному парламенту в образе Совета
рабочих и солдатских депутатов»572. Ленин в тот период пи-
сал: «Советы рабочих, солдатских, крестьянских и пр. депута-
тов не поняты... еще и в том отношении, что они представля-
ют из себя новую форму, вернее, новый тип государства».
Ленин справедливо говорил, что «...стихийность движения
есть признак его глубины в массах, прочности его корней, его
неустранимости, это несомненно. Почвенность пролетарской
революции, беспочвенность буржуазной контрреволюции —
вот что, с точки зрения стихийности движения, показывают
факты»573. Ленин указывал: «Не зря говорят «голос народа —
глас Божий»; что может быть более стихийным, как массовые
выступления с экономическими требованиями? »
Но в стихийном характере создания Советов были своя
сила и бессилие. Поддержка масс давала эту силу, но в то же
время Советы были вынуждены идти на поводу у этих масс и
были почти бессильны проводить какую либо самостоятельную
политику. Они лишь отражали настроение масс, но не могли
управлять ими. Об этом говорил непосредственно сам член ис-
полнительного комитета Петроградского Совета В. Б. Станке-
вич: «Совет — это собрание полуграмотных солдат — ока-
зался руководителем потому, что он ничего не требовал, по-
тому что он был только ширмой, услужливо прикрывавшей
полное безначалие». Две тысячи тыловых солдат и восемьсот
рабочих Петрограда образовали учреждение, претендовавшее
на руководство всей политической, военной, экономической и
социальной жизнью огромной страны! Газетные отчеты о засе-
даниях Совета свидетельствовали об удивительном невежестве
174
и бестолочи, которые царили в них. Становилось невыразимо
больно и грустно за такое «представительство» России»574.
Стихийной характер образования Советов подчеркивает
тот факт, что социалисты даже не подозревали о приближении
революции. Член Думы, один из лидеров меньшевиков Н. Чхе-
идзе утверждал в начале января 1917 г.: «В настоящее время
нет никаких надежд на удачную революцию. Я знаю, что по-
лиция пытается инсценировать революционные вспышки и
вызвать рабочих на улицу, чтобы с ними расправиться»575.
N Полностью оторванный от России, Ленин из Цюриха говорит в
январе то же самое: «Мы, старое поколение, не увидим буду-
щей революции»576. Представитель Ленина в Петрограде, руко-
водитель Русского бюро ЦК А. Шляпников констатирует:
«Все политические группы и организации подполья были про-
тив выступления в ближайшие месяцы О917 года»577. Н. Бердяев:
«Вспоминаю, как приблизительно за месяц до Февральской
революции у нас в доме сидели один меньшевик и один
большевик, старые знакомые, и мы беседовали о том, когда
возможна в России революция и свержение самодержавной
монархии. Меньшевик сказал, что это возможно, вероятно, не
раньше чем через 25 лет, а большевик сказал, что не раньше
чем через 50 лет...»578 М. Геллер и А. Некрич приходят к вы-
воду: «Все в стране ждут неминуемых перемен, кроме рево-
люционеров»579. Один из лидеров кадетов, Маклаков откро-
венно признавался послам: «Никто из нас не предвидел ог-
ромности движения; никто из нас не ждал подобной
катастрофы. Конечно, мы знали, что императорский режим
подгнил, но мы не подозревали, что до такой степени. Вот
почему ничего не было готово. Я говорил вчера об этом с
Максимом Горьким и Чхеидзе: они до сих пор не пришли в
себя от неожиданности»580. Сам Милюков подтвердит эти вы-
воды: «...Социалистические партии держались в стороне от
широкого рабочего движения последних дней перед ре-
волюцией. Они были застигнуты врасплох, не успев органи-
зовать в стране своих единомышленников»58'.
Стихийный характер движения, создавший Советы, обу-
словил их отставание в формализации своей власти от Времен-
ного правительства. Именно на условиях «первенства» захвата
власти строил свои логические обоснования прав на власть
Временного правительства Милюков: «..Родзянко, который
смешивает всех левых в одну кучу, приписывает им заранее
обдуманный план. Такого плана не существовало, и именно
175
поэтому правительство было сильно... ораторы на съезде Сове-
тов 30 марта откровенно признавали эту «психологическую»
причину своего воздержания от власти. «Нам не было еще на
кого опереться. Мы имели перед собой лишь неорганизован-
ную массу», — говорил Стеклов. «Мы не чувствовали в первые
дни революции почвы под ногами для захвата власти», — по-
вторял Есиповский. Таким образом, «буржуазное» правитель-
ство получило отсрочку и не могло не быть признано именно
как власть по праву»5*2. Войтинский также писал: «В исполни-
тельном комитете царила поразительная растерянность.. Это бы-
ло результатом того, что ни у правого, ни у левого крыла коми-
тета, ни у его центров в то время не было ясной, продуманной до
конца линии — были лишь осколки программ, разбитых катаст-
рофической быстротой нагрянувших событий». «Отсутствие же
ясной политики у руководителей Петроградского Совета зависе-
ло не от личных свойств, а от того, что революционная волна
подняла их на свой гребень в тот момент, когда сами народные
массы еще не осознали своих стремлений, когда ни одна груп-
па населения, и во всяком случае, ни одна группа демократии
не могла точно формулировать свою волю»583.
Что же представляли из себя лидеры двух новых властей?
Николай II писал о них еще в июле 1906 г.: «Принял Львова и
Гучкова. Говорил с каждым по часу. Вынес глубокое убежде-
ние, что они не годятся в министры сейчас. Они не люди де-
ла, т. е. государственного управления, в особенности Львов...
Надо искать ближе. Нечего падать духом»584. Бьюкенен в марте
1917 г. доносил: «...Положение очень далеко от нормального,
и в надвигавшейся борьбе с Советом требовался человек дейст-
вия, способный воспользоваться первой благоприятной воз-
можностью для подавления этого соперничавшего и незаконно
образовавшегося собрания. В правительстве не было ни одно-
го такого человека»5*5. Американский профессор С. Харпер,
вероятно, ведущий специалист в США по России в те годы,
заметил про либералов: «Казалось, что они вели дело хорошо
в противовес пресловутым неумелым бюрократам. Естест-
венно, они вносили политический элемент в свою работу.
Впоследствии многие были разочарованы в способности это-
го класса к практической работе, когда они стали полностью
нести ответственность за управление Россией после Февраль-
ской революции 1917 г.». Палеолог, в свою очередь, был до-
волен, что наконец создалось новое правительство, но «раз-
176
очарован его составом. Хорошие люди эти Львовы, Гучковы,
Милюковы: серьезные, честные, разумные, незаинтересован-
ные». Но... «ни у кого из них нет политического кругозора, ду-
ха быстрой решительности, бесстрашия, дерзания, которых
требует грозное положение». Палеолог сравнивает их с Моле,
Одилоном Барро Июльской революции 1830 г., тогда как
«нужен по меньшей мере Дантон». «Однако мне называют од-
ного из них, навязанного Советом как человека действия, —
Керенского». «Именно в Совете надо искать людей с инициа-
тивой, с энергией, со смелостью... заговорщиков, ссыльных,
каторжников: Чхеидзе, Церетели, Зиновьева, Аксельрода. Вот
истинные протагонисты начинающейся драмы». Все это запи-
сано 4(17) марта, два дня спустя после появления Временного
правительства»586.
«На первом приеме, устроенном Временным правительст-
вом, западные дипломаты имели возможность впервые воочию
рассмотреть правительство, пришедшее на смену царским са-
новникам...» Даже благоволящий к ним Палеолог сбивается в
рассказе об этой встрече на саркастический тон: «Какой у них
бессильный вид! Задача, которую они взяли на себя, явно пре-
восходит их силы. Как бы они не изнемогли слишком рано!
Только один из них, кажется, человек действия: министр юсти-
ции Керенский... Он, по-видимому, самая оригинальная фигу-
ра Временного правительства и должен скоро стать его главной
пружиной»587. Британский посол приходит к аналогичному вы-
воду: «Керенский был единственным министром, чья личность,
пусть и не во всем симпатичная, останавливала на себе внима-
ние. Как оратор он обладал магнетическим влиянием на ауди-
торию... Владея этим рычагом воздействия на массы, в отсутст-
вии подлинного квалифицированного соперника, Керенский
стал единственным человеком, способным, по нашему мнению,
удержать Россию в войне»588. Один из унтер-офицеров вспоми-
нал о приезде Керенского в их часть: «Мы слушали Керенского
раскрыв рты и искренне верили, что действительно интересы
революции требуют завершить войну победой. Глава Времен-
ного правительства казался нам в те дни каким-то новым рево-
люционным царем. Психологическое воздействие его корот-
кой, но энергичной речи было огромно»589.
Но «незаконно образованное», по мнению английского ди-
пломата, собрание — Советы — показало свою реальную силу
уже в первые дни революции. Так, например, только «благода-
12 - 3580
177
ря усилиям Исполнительного Комитета во вторник, 13 марта,
положение в городе обнаружило признаки улучшения... Хотя
стрельба продолжалась весь день, но в большинстве случаев
это стреляли городовые из пулеметов, размещенных Прото-
поповым на крышах домов...»590 Кадеты с первых дней суще-
ствования Временного правительства отчетливо ощущали эту
политическую силу, как и свое бессилие бороться против нее.
Они были вынуждены включить представителей Советов в
состав Временного правительства, «как представителей левых
фракций Думы и очень дорожили их участием», — пишет
Милюков. Но Чхеидзе, председатель Совета рабочих депута-
тов, отказался из-за желания соблюсти «чистоту риз» социа-
листов в «буржуазной революции»591. Церетели592 подтвер-
ждал: «Не настал еще момент для осуществления конечных
задач пролетариата, классовых задач... Мы поняли, что со-
вершается буржуазная революция... И не имея возможности
полностью осуществить светлые идеалы... не захотели взять
на себя ответственность за крушение движения, если бы в
отчаянной попытке решились навязать событиям свою волю в
данный момент. (Нахамкес комментирует: они предпочитали
путем постоянного организованного давления заставлять пра-
вительство исполнять их требования».593)
На самом деле, вводя одного представителя Совета в со-
став Временного правительства, кадеты ничего не теряли, за-
то отодвигали Советы на политической сцене на второй план
и одновременно могли использовать их влияние в массах в
своих интересах. Вполне естественно, что представители Сове-
тов отказались от такого сомнительного предложения. В состав
Временного правительства вошел только Керенский, кото-
рый, «можно сказать, вынудил согласие Совета». Однако Со-
вет не хотел отказаться от своей доли фактической власти и
уже I марта обратился к Временному комитету с предложе-
нием обсудить условия поддержки правительства демократи-
ческими организациями. При этом Совет фактически заявил
права на некий вид верховной партийной власти, с одной сто-
роны, фактически признав «власть Временного правительст-
ва», а с другой — оставив за собой право, поскольку «новая
власть создалась из общественно-умеренных слоев общест-
ва», присматривать за ней. «В той мере, в какой она будет
осуществлять эти свои обязательства, демократия должна
оказать ей свою поддержку»594. 4 апреля Совет уточнил свою
178
позицию: «Организуясь и сплачивая свои силы вокруг Сове-
тов рабочих и солдатских депутатов, быть готовым дать ре-
шительный отпор всякой попытке правительства уйти из-под
контроля демократии или уклониться от выполнения приня-
тых на себя обязательств»595. Таким образом, Совет попытался
укрепить свое право самостоятельной и параллельной ветви
власти, при этом присвоив себе, по существу, функции идео-
логического и контролирующего органа. Шульгин по этому
поводу обвинял представителей Совета в том, что «они ведут
подкоп против Комитета Государственной Думы, что этим
путем они подрывают единственную власть, которая имеет
авторитет в России и может сдержать анархию... Одно из
двух: или арестуйте всех нас, посадите в Петропавловку и
правьте сами, или уходите и дайте править нам. И помню от-
вет Стеклова: «Мы не собираемся вас арестовывать...»596
Деникин отчетливо передает влияние этой сложившейся
ситуации двоевластия на российскую глубинку: «Местные
Советы рабочих и солдатских депутатов усвоили себе навыки
худшего абсолютизма — с той только разницей, что худшие
представители прежней власти все же чувствовали над собой
иногда карающую десницу, тогда как Советы были абсолют-
но безответственны. Эта коллегиальная безответственность
прикрывала ошибки невежд и преступления людей злой воли.
При этом Советы распространяли свою компетенцию на все
области управления и жизни, даже на церковную». С другой
стороны, «правительство было бессильно справиться с анар-
хией и, кроме воззваний, не делало к этому никаких попыток.
Местный представитель его — губернский комиссар — был
едва ли не наиболее трагикомической фигурой правительст-
венного аппарата. Без какой-либо силы — среди вопиющего
бесправия и торжествующего беззакония... Власть терпела и
не могла порвать цепей, приковывавших ее к Советам, — да-
же теперь, когда Советы порвали с ней окончательно»597. При
этом «петроградская власть больше всего боялась обвинения
в недостаточной демократичности»598.
Между тем в противоборстве Советов и Временного пра-
вительства Советы неизменно одерживали верх. Временное
правительство продвигало радикальную либерально-
буржуазную политику, в то время как Советы, несмотря на
реверансы в сторону либералов, придерживались просоциа-
листической линии, отражавшей интересы большинства насе-
12*
179
ления. Так, например, в ключевом вопросе о земле. Когда
Временное правительство явно проводило реакционную по-
литику, защищая интересы помещиков и спекулянтов, Петро-
градский совет уже 9 апреля признал «запашку всех пустую-
щих земель делом государственной важности» и потребовал
создания земельных комитетов. Один этот жест привлек
большинство крестьян на сторону Советов. Когда же, напри-
мер, министр сельского хозяйства эсер В. Чернов попытался
реализовать свою партийную программу и призвал крестьян-
ские комитеты взять под контроль «пустующие земли», ми-
нистр внутренних дел меньшевик И. Церетели отменил этот
указ, что, естественно, сметало для крестьян весь авторитет
власти даже коалиционного Временного правительства. В
результате крестьяне после неудачных попыток сотрудниче-
ства с правительством перешли в резкую оппозицию к нему.
Временное правительство объявило амнистию и создало
милицию из студентов-добровольцев, а Совет — милицию из
рабочих, в которую фабрики и заводы обязаны были отрядить
каждого десятого рабочего. Очевидно, что основную работу
по наведению порядка выполнила рабочая милиция. Времен-
ное правительство пришло к власти к лозунгом «Война до
победного конца». А первым словом Совета, с которым он
обратился к «народам всего мира» 14 марта 1917 г., был
«мир». Нетрудно предугадать, на чьей стороне после этого
находилось общественное мнение в армии и в тылу.
Однако на практике Советы не были готовы и не хотели, а
Временное правительство, в свою очередь, не могло взять ре-
альную власть. Обе стороны в той или иной мере владели толь-
ко символами власти, а сама реальная власть принадлежала
стихии. Тщательно подготовив сам февральский переворот,
кадеты оказались совершенно не готовы взять власть и тем са-
мым «сорвали лавину». Копившееся многие годы напряжение
вырвалось наружу в виде неуправляемой стихии. Власть сти-
хии была отчетливо видна и внутри самой власти. «Отсюда и
лживый пафос бесконечных митинговых речей. Отсюда эти
странные на вид противоречия: князь Львов, говоривший с
триоуны, что «процесс великой революции еще не закончен, но
каждый прожитый день укрепляет веру в неиссякаемые твор-
ческие силы русского народа, в его государственный разум, в
величие его души»; и тот же Львов, горько жалующийся в
беседе с Алексеевым на невозможные условия работы Вре-
180
менного правительства, создаваемые все более растущей в
Совете и в стране демагогией. Или Керенский — идеолог
солдатских комитетов с трибуны, и Керенский — в своем ва-
гоне, нервно бросающий адъютанту: «Гоните вы эти проклятые
комитеты в шею! » Чхеидзе и Скобелев — на заседании с пра-
вительством и главнокомандующими горячо отстаивающие
полную демократизацию армии, и они же — в перерыве заседа-
ния, признающие в частном разговоре за стаканом чая необходи-
мость суровой военной дисциплины и свое бессилие провести
эту идею через Совет...»599 Чхеидзе владели пессимистические
настроения: «И вообще все'пропало... Чтобы спасти... чтобы спа-
сти — надо чудо... я вам говорю: все пропало...»600
В этих условиях стихии и борьбы за власть обе стороны
использовали прием, в котором Милюков еще до войны
стыдливо признавался: «Были, конечно, демагогические за-
скоки, исходившие и из нашей кадетской среды. Профессор
Герье.. издал в те годы ученый памфлет, где собран был це-
лый букет подобных кадетских выступлений. Я с раздраже-
нием прочел эту тенденциозную книжку. Неужели мы это го-
ворили? Но цитаты были по-профессорски точны и аккуратно
выужены из стенографических отчетов Думы. Пришлось при-
знаться самому себе: да, действительно говорили. В самом
деле — грешны...»601 Во время революции произошел бурный
всплеск демагогии, и это было закономерно, поскольку ос-
новным орудием воздействия на массы в условиях стихии яв-
ляется демагогия. Стихия живет не умом, а эмоциями, поэто-
му главным в этой ситуации было завладеть эмоциями толпы.
В эти моменты, в условиях революционного хаоса, старый
лозунг «кто управляет эмоциями, тот правит миром» приоб-
ретает особую остроту. Именно поэтому между Советом и
Временным правительством шла ожесточенная борьба, и на
этом поле обе стороны соревновались в демагогии, пытаясь
привлечь к себе массы и тем самым одновременно радикали-
зовали их. Деникин совершенно справедливо указывает, что
«обе стороны не отражали в надлежащей мере настроения
народной массы, от имени которой говорили и которая, изо-
бражая первоначально зрительный зал, рукоплескала лицеде-
ям, затрагивавшим ее наиболее жгучие, хотя и не совсем иде-
альные чувства. Только после такой психологической обра-
ботки инертный ранее народ, в частности армия, обратились
«в стихию расплавленных революцией масс... со страшной
181
силой давления, которую испытывал весь государственный
организм»... Эти массы, как говорит даже сторонний наблю-
датель из марксистского лагеря Карл Каутский, «как только
революция втянула их в свое движение, знали лишь о своих
нуждах, о своих стремлениях и плевали на то, осуществимы
ли и общественно полезны или нет их требования». И сколь-
ко-нибудь твердое и решительное противодействие их давле-
нию грозило смести бытие Совета»602.
Обвиняя Временное правительство и Совет в демагогич-
ности, Деникин одновременно обвиняет и народ в том... что
он не шел за откровенно демагогическими призывами, а
именно: «В этом заключался весь трагизм положения прави-
тельства Керенского и Совета. Толпа не шла за отвлеченными
лозунгами. Она оказалась одинаково равнодушной и к родине,
и к революции, и к Интернационалу и не собиралась ни за одну
из этих ценностей проливать свою кровь и жертвовать своей
жизнью. Толпа шла за реальными обещаниями тех людей, ко-
торые потворствовали ее инстинктам»603. Реальные обещания
давали только большевики, «потворствовавшие инстинктам
толпы». Милюков понимал под этим «потворстованием» де-
магогию: «...На сложные рассуждения меньшевиков больше-
вики по-прежнему отвечали демагогическими призывами к
примитивным инстинктам масс»604.
Эти кажущиеся странными противоречия вполне объяс-
нимы. Очевидно, что понятия родины, революции и Интерна-
ционала у народа и либеральной интеллигенции кардинально
различались. Для большинства народа демагогией звучали
именно призывы идти и умирать за отвлеченные для них ин-
тересы буржуазии или союзников, проявляя тем самым свой
«интернационализм и любовь к родине»; «сохранять предан-
ность революции», которая своей экономической политикой
уже полностью продемонстрировала свои цели — построение
системы дикого капитализма, а значит, ради дальнейшего об-
нищания большинства населения. Инстинкты масс к миру, к
большей социальной справедливости — это естественные,
здоровые инстинкты здорового общества. Эти инстинкты
имеют вполне четкие политэкономические ограничения, и
любое общество, несмотря на все свои желания, неизбежно в
них упирается на каждом этапе своего развития. В революци-
онных условиях борьбы за власть, естественно, все эти ин-
стинкты гипертрофируются и приобретают черты демагоги-
ческих требований — это неизбежно. Войтинский писал о
182
речи Ленина как о демагогической «с каким то презрением к
здравому смыслу слушателей, уверенностью, что их можно
убедить в чем угодно, лишь бы попасть в тон их тайных же-
ланий»605. Но демагогия большевиков в этих конкретных ус-
ловиях обретала черты прагматизма — в противовес все уси-
ливавшейся деструктивной демагогии как кадетов, так и Со-
ветов. Между тем демагогия, усиленная стихией безвластия,
действует разрушающе на общество, и соответственно власть,
вместо того чтобы усиливаться, слабела с каждым днем.
Всего через месяц после революции «полное бессилие
Временного правительства стало настолько очевидным, что
князь Львов в согласии с комитетом Государственной Думы и
кадетской партией обратился к Совету, приглашая «к непо-
средственному участию в управлении государством... те актив-
ные творческие силы страны, которые доселе не принимали
прямого и непосредственного в нем участия»606. «Правитель-
ство, по замечанию князя Львова, было «властью без силы»,
тогда как Совет рабочих депутатов был «силой без власти»607.
Как определил ситуацию английский историк Лиддел Гарт,
«умеренное Временное правительство взобралось в седло, но у
него не было вожжей»608. Газета Горького говорила: «Бессиль-
ная в самостоятельной борьбе с контрреволюцией, неспособная к
положительной творческой работе в деле обороны и борьбы с
разрухой, живущая целиком за счет авторитета и поддержки Со-
вета и его руками выводящая страну из-под смертельного удара
корниловщины, наша власть чувствует себя достаточно «неза-
висимой» и «неограниченной»... в пределах Зимнего дворца»609.
Наряду с ослаблением Временного правительства власть
Советов усиливалась, что вело к обострению кризиса двое-
властия, который резко обозначился уже в конце апреля —
после того как Корнилов в ответ на стихийное вооруженное
выступление в Петрограде попытался вызвать войска. Испол-
нительный комитет Советов ответил распоряжением «не вы-
ходить с оружием в руках без вызова Исполнительного коми-
тета в эти тревожные дни». Правоту этого шага косвенно при-
знал даже Милюков. Но Совет, «несомненно, вторгался в
права правительства, когда в следующей же фразе прибавил:
«Только Исполнительному комитету принадлежит право рас-
полагать вами...» Временное правительство, в свою очередь,
«разъяснило» 26 апреля, что «власть главнокомандующего
183
остается в полной силе и право распоряжения войсками мо-
жет быть осуществляемо только им»610.
В мае забастовал Кронштадт. «Кронштадт не нюхал по-
роха. Но в течение многих лет для всех этих людей крепость,
живую силу которой они составляли, была бездушной, мерт-
вящей тюрьмой. Бесправие, свирепая муштровка, издеватель-
ства, жестокие наказания за малейшую провинность — все
это оставляло отпечаток в их душах, родило в них обиду, зло-
бу, жажду мести. И теперь пришел их час... В смысле маркси-
стском это была масса, не только лишенная пролетарского
классового самосознания, но деградированная, деморализо-
ванная каторжными условиями существования при царизме,
масса с психологией люмпенов, то есть слой, который скорее
должен был представлять угрозу для революции, нежели опо-
ру ее»6". 21 мая Кронштадтский совет вынес резолюцию:
«Мы признаем центральную власть Временного правительст-
ва и будем признавать ее до тех пор, пока вместо сущест-
вующего правительства не возникнет новое, пока Всероссий-
ский центральный совет не найдет возможным взять в свои
руки центральную власть»612. В. Войтинский писал: «Не ап-
рельские дни и не июньское наступление, а именно середина
и вторая половина мая принесли нам в Петрограде наиболее
тяжелые поражения»613.
29 мая собрание одного из гренадерских полков постано-
вило: «Мы не хотим умирать, когда в душу закрадывается
сомнение, что снова вовлечены в бойню капиталистами. Нет
сил с легкой душой двинуться вперед... Мы умрем все за Со-
вет... Нам не страшна смерть — страшно сгубить свою свобо-
ду. Нужна уверенность перед смертью, что умираем за дело
народа, а для этого требуется, чтобы вся власть была у наро-
да, вся власть у Совета... Итак, если нужно пожар тушить
пожаром, если до скорого достижения мира нужна война,
нужно наступление — то, чтобы пойти вперед, необходимо,
чтобы Совет взял свою власть в свои руки...»614 21 июня 1-й
пулеметный полк заявил: «Мы будем посылать команды на
фронт только тогда, когда война будет носить революцион-
ный характер, который возможен только при устранении от
власти капиталистов и переходе ее в руки демократии в лице
Всероссийского совета...»615 Решение вопроса прекращения
разрушительного противостояния властей напрашивалось са-
мо собой. Так, английский посол Бьюкенен доносил своему
правительству: «Львов, Керенский и Терещенко пришли к
184
убеждению, что так как Совет — слишком могущественный
фактор, чтобы его уничтожить или с ним не считаться, то
единственное средство положить конец двоевластию — это
образовать коалицию»616.
Между тем Совет, как и в начале апреля, отказался от
участия в коалиции. «Суханов, с.-д., повторял: «Мы сейчас
совершаем не социальную, а буржуазную революцию, а по-
тому во главе ее должны стоять и делать буржуазное дело ее
люди из буржуазии»; иначе социалистам «пришлось бы де-
лать своими социалистическими руками буржуазное дело, это
было бы гибелью доверия демократии и социалистических
партий к своим вождям». Гендельман, с.-р., высказывался в
том же смысле: «Нельзя давать авторитета мерам, которые
носят буржуазный характер; нельзя брать на себя власть ни
целиком, ни частично»617. В этом случае Милюков оказался
полностью солидарен с Советом, правда, по прямо противо-
положным причинам: «Я решительно протестовал... против
введения социалистов в состав министерства. Я доказывал, что,
признавая свои провалы, правительство дискредитирует само
себя, а введение социалистов ослабит авторитет власти. Но и
то и другое было совершенно бесполезно... «Коалиция»... с
самого начала была основана не на полном соглашении, а на
гнилом компромиссе, который вводил борьбу Совета с прави-
тельством в саму среду нового кабинета. Я по-прежнему про-
должал возражать против самого принципа коалиции и на
этом принципиальном вопросе — а не только на вопросе о
дальнейшем ведении внешней политики — обосновал свой
уход. Практические соображения оказались сильнее принци-
пиальных, и мой вопрос о сохранении единства был решен
отрицательно — даже раньше, чем мне удалось его поставить
формально»618.
Отказываясь от коалиции, Милюков, сам не отдавая себе
отчета, раскрывал, насколько далек он был от реальной жиз-
ни. При этом Милюков требовал от Советов прежде всего
формального признания нового правительства единственным
органом власти. Затем к.-д. требовали признания за прави-
тельством права применения силы и распоряжения армией.
В социальных, национальных и конституционных вопросах
партия к.-д. требовала, чтобы правительство не предвосхища-
ло решений Учредительного собрания. Но эти требования от-
давали чистым прожектерством, поскольку именно на сторо-
не Советов была вся реальная политическая сила. Даже полу-
185
чив тем или иным путем власть, кадеты все равно не смогли
бы ею воспользоваться.
В июне прошел первый Всероссийский съезд советов, на
котором, как констатирует Деникин, «подавляющие массы
несоциалисгтлческой России не были представлены ни одним
человеком... Чисто социалистическими были и все составы
исполнительного комитета Совета... В сущности, этот узкопар-
тийный блок, тяготевший над волей правительства, и несет на
себе главную тяжесть ответственности за последующий ход
русской революции...»619 Но, во первых, никаких «подавля-
ющих несоциалистических масс» в то время не существовало,
это в скором времени покажут выборы в Учредительное соб-
рание. Во-вторых, это был съезд Советов, представлявших
интересы именно социалистических партий, Деникин же, по
сути, отождествляет съезд родственных партий с парламен-
том. И это очень знаменательная ошибка Деникина, принимая
во внимание ту роль, которую он отводит Советам по сравне-
нию с Временным правительством... Очевидно, что подсоз-
нательно Деникин фактически искал источник власти, на ко-
торый бы можно было опереться...
Съезд представлял делегатов от 358 Советов, избранных
из 20, 3 млн. человек, образовавших Советы, в т. ч. 5, 1 млн.
рабочих, 4, 24 млн. крестьян и 8, 15 млн. солдат. Большевики
на съезде были в совершенно явном меньшинстве.
