Южный Крест на авторской песне

 

Алексей Михайлович Матафонов отвез нас на трассу и высадил на прямом скоростном участке. Надеяться там можно было только на явного альтруиста, которому не влом тормозить на полной скорости. Я пристально вглядывался в лица проезжавших мимо водителей, когда сзади подошел старичок.

— Вы куда? В Мельбурн? Садитесь ко мне.

Я оглянулся. Метрах в пятидесяти от нас стоял микроавтобус-караван с прицепом.

На первую ночь в Мельбурне мы заехали к Саше и Наташе Переплетчиковым, с которыми познакомились в свой предыдущий приезд. Наташа рассказала, как она с сыном в Национальном парке Вилсонс Промонтори видела черную большую кошку.

— Меня охватил животный ужас. Мне показалось, это была настоящая черная пантера. Подходить ближе, выяснять, так ли это, я, честно говоря, побоялась. А когда рассказала об этой встрече Саше, он меня высмеял: «Ну, какие в Австралии пантеры? » Я про этот случай забыла, но недавно по телевизору показали документальный фильм, посвященный… черной пантере. Ее, как оказалось, в Австралии видели уже многие. Фермеры находили овец и коров, убитых каким-то большим хищником. А одной фермерше даже удалось снять животное, разгуливавшее по ее заднему двору, на видеокамеру. Но качество съемки оказалось таким плохим, что по записи специалисты не смогли однозначно определить даже размеры. Есть гипотеза, что пантеры могли во время Второй мировой войны сбежать из гастролировавшего в Австралии американского цирка. Но до сих пор существование австралийских пантер находится в том же ряду, что и лох-несское чудовище: очевидцев много, а доказательств нет.

На следующий день мы отправились на одну из еженедельных встреч мельбурнского клуба авторской песни «Южный Крест». Миша Яровой с друзьями собираются в еврейской ассоциации «Шолом» в районе Сан-Килда. Часть бардов мы знали еще по своему первому визиту в Мельбурн, с другими встречались впервые. Молодая семья из Таганрога — Эдик и Аня — и сами были там новичками. Они приехали в Австралию по независимой эмиграции всего два месяца назад.

— У нас в группе английского языка все были «лыжники», — объяснил Эдик. — Так у нас называли тех, кто уже «навострил лыжи» за границу. И все, надо сказать, уехали. Кто в США, кто в Канаду, я, наверное, задержался в Таганроге дольше всех.

Ночевать мы поехали к Яровым. По дороге они показали только что купленный ими дом. Миша рассказал историю удачной, по его мнению, покупки.

— Мы долго искали дом и, наконец, нашли. Хозяева просили с нас 160 тысяч долларов. Я хотел предложить 150 тысяч, но мой агент посоветовал начать со 130 тысяч. Владельцы возмутились: «Нам уже предлагали за него 135 тысяч. Но это мало». «Вот теперь ты понимаешь, сколько этот дом стоит на самом деле? — сказал агент и посоветовал: — Теперь предложи 136 тысяч». Мое предложение приняли на рассмотрение, но никакого ответа не дали — ни да, ни нет. Мы стали искать другой дом. А недели через две нам позвонили и сказали, что наше предложение принято. Дом деревянный, с большим участком. Есть, конечно, и недостатки. Нужно кое-где подремонтировать. Но дороже мы купить не могли. Да и этот дом стоит на самом деле дороже, чем мы за него заплатили. Нам просто повезло. Прошел слух, что неподалеку отсюда будут проводить автостраду. Цены на дома в этом районе, естественно, сразу же упали. Но недавно выяснилось, что трасса пройдет очень далеко отсюда. И уже сейчас мы могли бы продать свой дом дороже. Но пока не хотим.

К Эдику с Аней мы приехали на следующий вечер. Говорили, естественно, о том, кто как попал в Австралию.

— Когда я оформил все документы для эмиграции в Австралию, меня направили на медкомиссию. Там нашли очаговую форму туберкулеза и послали на лечение в московский НИИ за счет австралийского правительства. Только после того, как меня вылечили, нас пустили в Австралию. Работу я нашел за три недели. Русских компьютерщиков здесь сейчас очень высоко ценят. Поэтому я тоже представлялся программистом — и во время оформления документов на эмиграцию, и при поиске работы.

— А на самом деле кем работал?

— После окончания Таганрогского радиотехнического института я сразу же стал начальником цеха на корейском автомобильном заводе «Дэу». Завода, правда, тогда еще не было. Вместе с остальными членами команды я ездил в Корею заключать договор и изучать технические детали. Потом под моим руководством строился цех. Заниматься этим мне было интересно. Но потом началась рутина: гнать план и ругаться с рабочими и смежниками. Компьютер и программирование я изучал, можно сказать, в свободное от работы время. Я ведь знал, что начальники цехов в Австралии не нужны, а программистов из России ценят высоко.

— Ну и как, удается справляться с работой?

— Когда я проходил собеседования, меня заверили, что первые шесть месяцев я смогу спокойно заниматься освоением новой компьютерной системы. Этим я сейчас и занимаюсь. Мы с Аней не собираемся оставаться в Мельбурне на всю жизнь. Вот получим через два года австралийское гражданство, тогда будем решать, что делать дальше. Может, во Францию уедем. Мы там уже были два раза.

По схеме Сиднея мы определили, как добраться до выезда в сторону Ньюкасла — до станции Апфилд на городской электричке, а там немного пройти пешком.

Застопился джип с прицепом. Дэвид, по его словам, всегда подвозит хитч-хайкеров.

— Поехали со мной прямо до мыса Йорк, крайней северной оконечности Квинсленда.

Предложение было заманчивое, но несвоевременное. Поэтому у поворота на Шепартон мы расстались и вскоре уже сидели на заднем сиденье легковушки, за рулем которой сидела молодая девушка, а ее бойфренд дремал рядом, прислонив подушку к боковому стеклу. Он своим умиротворенным дыханием создавал такую сонную атмосферу, что вскоре и мы в унисон стали клевать носом.

Из Албури мы уехали с другой семейной парой.

— Мы подвезем вас только до города Кулак, там сворачиваем.

— Вот и отлично, — обрадовался я и попытался найти этот городок на карте, но безуспешно. И когда нас высадили в темноте на повороте, стало понятно почему.

Городок Кулак — это всего несколько старых одноэтажных деревянных домов возле дорожной развилки. Ярко освещен был только двухэтажный мотель с непременным пабом. Дом, стоявший на противоположной стороне дороги, с первого же взгляда показался пустым и давно заброшенным. Но мы не сразу решились проверить, так ли это на самом деле. Входная дверь открылась от легкого толчка. Внутри все несло на себе печать запустения: затхлый воздух, грязный пол, какой-то хлам, грязная посуда с остатками много лет назад не доеденной кем-то пиццы… Но что было удивительно, в кране была вода, в розетке — электричество, в одной из комнат обнаружился даже работающий телевизор. В спальне стояли кровати с матрацами, хотя и без постельного белья, в шкафу висела старая одежда, на полу валялась старая газета за 7 апреля текущего года. Никаких свидетельств того, что в доме кто-то был за прошедшие с тех пор почти два месяца, мы не обнаружили.

Ночевать в заброшенных домах неприятно — это как-то сродни незаконному вторжению на чужую территорию. В любой момент могут прийти хозяева или, что еще хуже, соседи, заметив подозрительную активность, вызовут полицию. Но на улице было так холодно, что лужи уже замерзали.

В самой уютной комнате мы сложили рюкзаки и пошли на кухню готовить себе что-нибудь на ужин. И тут из спальни послышались… голоса. В душе сразу похолодело. Ну, вот, попали! Привидения! Минуты две мы были как замороженные, но, убедившись, что ничего страшного не происходит, осторожно открыли дверь. За ней обнаружилось некое устройство с колонками, через которые транслировались радиопереговоры полицейских патрульных машин. Видимо, здесь кто-то скрывался от полиции, слушая переговоры тех, кто сидел у него на хвосте. Интереснее было другое: где он сейчас? Может, придет ночевать? Чтобы нас не застали врасплох, мы закрыли входную дверь на щеколду, а дверь в спальню еще и забаррикадировали кроватью.

Хотя отопления в доме, естественно, не было, в комнате, да еще и на толстом поролоновом матраце, было значительно теплее, чем под ясным звездным небом. Выключать радио мы не стали — пусть все остается так, как было до нашего прихода. Ночью нас никто не побеспокоил, а к доносящимся из динамиков голосам мы быстро привыкли и перестали обращать на них внимание.

 

Зимняя Канберра

 

Австралийцы создали «резервацию» для своих политиков вдали от крупных городов, в одном из самых холодных мест страны. В других частях Австралии распускались цветы или зрели фрукты, а в Канберре в самом разгаре была пора листопада. Город украсился всеми оттенками красного, желтого и оранжевого.

Перед входом на территорию Военного мемориального комплекса установлен памятник одному из самых известных австралийских солдат Первой мировой войны. Рядовой Джон Симпсон Киркпатрик 25 августа 1914 г. был принят в 3-й медицинский батальон. 25 августа 1914 г. он вместе со всеми австралийскими силами в Европе принял участие в высадке в районе Галлиполи. Среди австралийских солдат он прославился тем, что на своем осле под обстрелом перевозил раненых солдат по Шрапнельному ущелью вниз к бухте Анзак.

Здание Военного музея представляет что-то среднее между католическим собором, советским Домом культуры и мемориалом с Вечным огнем. По материалам Военно-исторического музея можно изучать не только историю, но и географию. Где только австралийцы не воевали! Во время Первой мировой войны они боролись с немецкими кораблями в Тихом океане, а сухопутные войска посылали в турецкий Галлиполи, в Месопотамию, в Македонию и другие части Европы. А во время Второй мировой войны австралийцы были замечены также в Ливии, Греции, на Крите, в Малайзии, в Новой Гвинее, на островах юго-западной части Тихого океана. В послевоенный период австралийские добровольцы побывали также в Корее и Вьетнаме. И все имена погибших, среди которых встречаются и типично русские фамилии с окончанием на «фф», выбиты на каменных плитах, опоясывающих огромный внутренний двор с Вечным огнем.

Леонид Петров познакомил нас с иранцем Али. Он провел двенадцать лет в России: с 1985 по 1997-й, но уже три года живет в Канберре.

— Я родом из Белуджистана, хотя официально такой страны и не существует. Белуджи живут на стыке Ирана, Афганистана и Пакистана. Я родился в иранской части, но свободно переходил в Афганистан или Пакистан. Увлечение марксизмом и социалистической революцией привело меня в СССР. Въезжал я туда из Афганистана, поэтому по паспорту считался афганцем. В Иванове я окончил подготовительное отделение для иностранцев, и меня послали учиться на юридический факультет Кубанского университета в Краснодаре. А когда я его окончил, начались новые времена. Социализм стал неактуальным. Все пошли в коммерцию. Я тоже ударился в бизнес и очень быстро разбогател.

— И куда все делось?

— Однажды ночью ко мне пришли серьезные ребята и говорят: «Али, это несправедливо. Ты не русский, но у тебя много денег, а у нас нет». Я попытался объяснить, что за эти деньги мне приходится крутиться с шести часов утра до глубокой ночи, без выходных и праздников. Но им было не до философских рассуждений. Мне сказали так: «Есть два варианта. Или ты поделишься с нами, или тебе будет очень плохо». Я предпочел не уточнять, что они имели в виду под «очень плохо».

— А разве у тебя не было «крыши»?

— Конечно, была. Но они предложили моей «крыше» больше, чем я платил за охрану, и меня тут же сдали со всеми потрохами.

— И чем вся эта история закончилась?

— Я потерял все, что заработал. Мне оставили только 30 тысяч долларов, чтобы я с голоду не умер. Я уехал в Иваново, чтобы немного успокоиться, подумать о жизни. Женщина, преподававшая мне на подготовительном отделении русский язык, стала заместителем декана Ивановского университета. Она помогла мне снять комнату в студенческом общежитии. Однажды вечером я трижды в течение десяти минут столкнулся с одной и той же девушкой. На третий раз я пригласил ее выпить кофе. Она согласилась. С этого началось наше знакомство с австралийкой Рейчел. Через два месяца мы поженились.

— В России или уже в Австралии?

— В России, конечно. А с переездом у меня возникли проблемы. Дело в том, что в СССР я приехал с афганским паспортом — Советский Союз и Афганистан были друзьями. Но потом афганцы забрали у меня свой паспорт — я ведь действительно не афганец. В Иран мне возвращаться тоже было нельзя. Я был вообще на нелегальном положении, пока не купил в пакистанском посольстве себе новые документы. И уже как пакистанец приехал в Австралию.

Днем Али работает, преподает будущим дипломатам… русский язык. А вечером он пригласил нас к себе в гости. Разговор зашел о различиях в культурных стереотипах.

— Я знаю многих русских женщин, вышедших замуж за австралийских мужчин. Они в первые два года попадают в тяжелое положение, чуть ли не в рабство. Если разведешься, то сразу визу аннулируют и отправят назад в Россию. Одна моя знакомая, Наташа, терпела своего мужа ровно два года, а как только получила вид на жительство, сразу же его бросила. И он сам в этом виноват. Сколько раз я объяснял ему, что не стоит каждый день твердить: «Я тебя спас из такой ужасной страны, ты должна быть век мне благодарна! », вот и дождался благодарности.

— А тебе легко в Австралии?

— Конечно нет! Мы, белуджи, по своему характеру к русским ближе, чем к англосаксам. У нас, например, в деревнях нет гостиниц, потому что путник для нас — дорогой гость, которому найдется место в любом доме. А в Австралии между людьми — капиталистические товарно-денежные отношения. Мы, как и русские, когда есть деньги, пьем, веселимся и не думаем о завтрашнем дне. А австралийцы все высчитывают до копейки. В последнее время я стал замечать, что и сам становлюсь таким же. И это мне не нравится!

Утром Али вывез нас к началу трассы в сторону Сиднея. В Канберре поздняя осень: на земле лежит толстый ковер из опавших листьев, которые продолжают падать на него сверху, делая еще толще. Моросящий с утра дождь становится все сильнее. Когда он превратился в настоящий ливень, мы уехали с парнем, который собирался встречать в сиднейском аэропорту свою девушку, прилетавшую из Перта.

— Раньше хитч-хайкеров в Австралии было значительно больше, чем сейчас. Лет десять назад между Канберрой и Сиднеем я видел как минимум несколько стопщиков. Сейчас, чаще всего, вообще никого не встретишь. И все из-за одного маньяка, убившего семерых хитч-хайкеров. Иван Милат жил в Сиднее и «работал» как раз на этой трассе. Вон в тот сосновый лесок он отвозил убитых им людей. Правда, стопроцентной уверенности в том, что именно он убивал всех пропавших без вести хитч-хайкеров, нет. Иван никогда не признавался в убийствах. Осудили его на основании косвенных признаков. Якобы нашли какие-то вещи пропавших без вести, причем не у самого Ивана, а у его родственников. Был один свидетель — англичанин. Он рассказал, что однажды, когда он путешествовал автостопом по Австралии, водитель на него напал или хотел напасть. Но ему удалось выскочить из машины и остановить следующую. Он тогда не заявлял в полицию, а вернулся к себе в Англию. И только через несколько лет, случайно прочитав в газете про судебный процесс над австралийским маньяком, он сделал заявление и выступал на суде как свидетель. Но и ему нельзя полностью доверять. Все же прошло много времени. Точно ли он узнал нападавшего?

Эта тема водителя явно увлекала, я попытался перевести разговор на другую тему, но и она оказалась из той же серии.

— А вот с этого пешеходного мостика над фривэем однажды мальчишки сбросили камень и убили водителя грузовика. У него осталось трое детей: полуторалетние двойняшки девочки и полугодовалый мальчик. После этого случая на всех пешеходных мостиках поставили ограждения из высокой сетки.

 

⇐ Предыдущая28293031323334353637Следующая ⇒

Поделиться: