Провидец Тютчев и куриная слепота.

 

Федор Иванович Тютчев, который был не только великим поэтом, но еще и великим государственным чиновником, писал жене:

 

«Мы приближаемся к одной из тех исторических катастроф, которые запоминаются навеки. Невозможно, чтобы было иначе; невозможно, чтобы приступ бешенства, обуявший целую страну, целый мир, каким является Англия, не привел к чему-нибудь ужасному»[75].

 

 

Интересно, что ощущения, очевидные для здравой части русского общества, были абсолютно чужды николаевской дипломатии, твердо следовавшей курсом на союз с потенциальным противником. Вот что писал Тарле о всесильном русском канцлере графе Нессельроде:

 

«Мы знаем из позднейших свидетельств, что он понимал искусственный смысл искусственного раздувания со стороны Наполеона III этого выдуманного „вопроса “ и догадывался об опасности системы ответных провокаций со стороны Николая»[76].

 

Здесь придется остановиться на самой неприятной, особенно ввиду своей — по-прежнему — актуальности, странице российско-британских отношений девятнадцатого века. Это российская внешняя политика, продолжившая в самом тупом варианте «славную» воронцовскую традицию. Символом этой политики стал глава российского внешнеполитического ведомства канцлер граф Нессельроде. Нехитрая схема сводилась к тому, чтобы разыгрывать якобы непримиримые англо-французские противоречия, твердо рассчитывая на союз с Англией против идеологически чуждой и реваншистски настроенной Франции. Нессельроде, всячески поддерживая опрометчивое убеждение государя Николая I в том, что англичане с французами никогда не смогут договориться, шаг за шагом обеспечивал формирование против России единой общеевропейской коалиции во главе с вожделенным союзником — Британией. Это был последовательный путь к катастрофе Крымской войны. Людей, которые с самого начала видели эту катастрофу, в России не слушали.

 

«Бывают мгновения, когда я задыхаюсь от своего бессильного ясновидения… Более пятнадцати лет я постоянно предчувствовал эту страшную катастрофу — к ней неизбежно должны были привести вся эта глупость и все это недомыслие».

«Перед Россией стоит нечто более грозное, чем восемьсот двенадцатый год… Россия опять одна против всей враждебной Европы, потому что мнимый нейтралитет Австрии и Пруссии есть только переходная ступень к открытой вражде. Иначе и не могло быть; только глупцы и изменники этого не предвидели»[77].

Федор Тютчев

 

Тютчев называл Нессельроде, так и не освоившего до конца своей карьеры русский язык, «отродьем» и не без основания полагал, что за видимой глупостью стоят совершенно конкретные, проще говоря, предательские цели. Карл Маркс с Фридрихом Энгельсом в 1848 году написали:

 

«Вся русская политика и дипломатия осуществляется, за немногими исключениями, руками немцев или русских немцев… Тут на первом месте граф Нессельроде — немецкий еврей; затем барон фон Мейендорф, посланник в Берлине, из Эстляндии… В Австрии работает граф Медем, курляндец, с несколькими помощниками, все немцы. Барон фон Бруннов, русский посланник в Лондоне, тоже курляндец… Наконец, во Франкфурте в качестве русского поверенного в делах действует барон фон Будберг, лифляндец. Это лишь немногие примеры»[78].

 

Дело в том, что Николай I не доверял русским дворянам, особенно с фамилиями Тютчев или Горчаков, который, став министром после Нессельроде и после крымской катастрофы, исключительно дипломатическими шагами обнулил результаты крымского поражения. Горчаков — друг Пущина. Тютчев — вообще брат декабриста. Это недоверие государя — политическая контузия, следствие декабристского мятежа. Они были для него, как бы так сказать, «людьми ЮКОСа». А «людьми ЮКОСа» оказались как раз питерские немцы.

 

«Смотрите, с какой безрассудной поспешностью мы хлопочем о примирении держав, которые могут прийти к соглашению лишь для того, чтобы обратиться против нас. А почему такая оплошность? Потому что до сих пор мы не научились отличать наше Я от нашего не-Я…»[79].

 «Впрочем, я все более и более убеждаюсь, что все, что могло сделать и могло дать нам мирное подражание Европе, — все это мы уже получили… Нужна была эта с каждым днем все более явная враждебность, чтобы заставить нас осознать себя. А для общества, так же как и для отдельной личности, — первое условие всякого прогресса есть самопознание. Есть, я знаю, между нами люди, которые говорят, что в нас нет ничего, что стоило бы познавать. Но в таком случае единственное, что следовало бы предпринять, — это перестать существовать, а между тем, я думаю, никто не придерживается такого мнения»[80].

                                  Федор Тютчев

 

Единственным отличием нынешней ситуации является то, что теперь в России такого мнения придерживаются не только отдельные представители общественности, но и целые, довольно крикливые, группы и сообщества.

 

«Суверенная демократия — из той же оперы. Не суверенитет нам нужен для защиты демократии, а наоборот!..

В странах западной демократии, которую ненавидят так называемые российские патриоты, люди живут хорошо. И если эти господа хотят, чтобы наш народ оставался в нищете, а чиновники еще больше воровали, — пусть строят „русскую демократию"…»[81]

Борис Немцов, 19 апреля 2006 года

 

После каждого разговора с премьер-министром Эбердином русский посол фон Бруннов через канцлера Нессельроде доводил до государя самые оптимистические донесения. Чем оптимистичней были донесения, тем решительнее делались шаги Николая и тем легче проводилась в Константинополе работа английского посла Стретфорд-Рэдклиффа по натравливанию султана на Россию. Любопытно, что фон Бруннов, вообще-то опытный и тонкий дипломат, находился под таким влиянием Сити, что уже после ввода русских войск в дунайские княжества обращается к Нессельроде с просьбой не чинить препятствий англичанам, «живо заинтересованным в торговле по Дунаю». Это в тот момент, когда британский флот уже подходил к проливам.

 

11 ноября эскадра Нахимова заблокировала в Синопской бухте стоявшую под прикрытием береговых батарей турецкую эскадру. Турки пошли на прорыв и были полностью уничтожены. На следующий день генерал Бебутов разгромил турецкую армию при Башкадыкларе — недалеко от Карса.

 

«Наши последние успехи могли быть очень обидными для них (имеются в виду англичане и французы. — Ред.), но они останутся бесплодными для нас. Здесь так много людей, которые могли бы дать им полное удовлетворение в этом отношении. И могут сделать России гораздо больше вреда благодаря своему положению»[82].

                                   Федор Тютчев

 

 

Федор Тютчев, в отличие от российского политического руководства, отлично представлял себе, что воевать России предстоит отнюдь не с Турцией и что вина за эту ситуацию в значительной степени лежит на тех людях, которые систематически дезинформировали императора, вводя его в заблуждение и рисуя благостную и совершенно лживую картину событий. Здесь уместно вспомнить верноподданнический отчет государственного канцлера Нессельроде, о котором академик Тарле писал:

 

«Когда Николай Павлович читал эту французскую прозу своего канцлера, кончавшуюся выводом о мировом державном первенстве русского царя, французский флот уже подошел к Саламинской бухте, Стретфорд-Рэдклифф уже овладел Абдул-Меджидом, а в Вене окружение Франца Иосифа ежедневно твердило, что необходимо немедленно занять враждебную России позицию»[83].

 

То есть канцлер Нессельроде собирал всевозможные лживые сообщения и подносил их Николаю. Главное, в чем он пытался уверить и уверил царя — это в том, что никакого прочного сближения между Англией и Францией нет и не будет никогда.

 

«В самом ли деле он до такой степени ничего не понимал в происходящих событиях? Себя ли самого убаюкивал лживый и льстивый раб своими умильными речами или сознательно обманывал властелина?»[84]

                                Евгений Тарле

 

 

«Давно уже можно было предугадывать, что эта бешеная ненависть, которая с каждым годом все сильнее и сильнее разжигалась на Западе против России, сорвется когда-нибудь с цепи. Этот миг и настал… Это весь Запад пришел выказать свое отрицание России и преградить ей путь в будущее»[85]

                                Федор Тютчев

 

 

«Надо вырвать клыки у медведя… Пока его флот и морской арсенал на Черном море не разрушен, не будет в безопасности Константинополь, не будет мира в Европе».

Джон Рассел, лидер палаты общин, руководитель Либеральной партии, 1854 год

 

 

«Хорошо было бы вернуть Россию к обработке внутренних земель, загнать московитов вглубь лесов и степей».

«Таймс», 1854 год

 

 

После катастрофы.

Кавказский синдром

 

Очень странное отношение к Крымской войне сохранилось в британской историографии — какое-то стеснительное. Смысл в том, что Британия опасалась, что у ее европейских союзников возникнет представление о Крымской войне как о части Большой Игры.

По сути, обе стороны ограничивали не только силу взаимных ударов, но и распространение их на более широкие и опасные — непредсказуемые театры военных действий. Тут наглядно видно, как различаются настоящие ставки игроков. Если для русских это Константинополь и проливы, то для англичан это Индия. У русских даже был план дю Амеля, российского посланника в Персии, — детально разработанный план вторжения в Индию. Соответственно, ахиллесовой пятой России был Кавказ, который уже превратился в одно из полей Большой Игры. Симметрично плану дю Амеля существовала идея прямой британской интервенции на Кавказе в помощь Шамилю.

 

«Эта крепость (Кавказ) представляет для Англии более важную точку опоры, чем Турция. Там мы могли бы в любое время и за пустячную цену, благодаря воинственному расположению населения, его нехитрым привычкам и воздержанному образу жизни, сформировать и вооружить двести тысяч храбрейших в мире воинов, способных, в случае крайней необходимости, дойти с огнем и мечом до самых ворот Москвы»[86]

                                Эдвард Спенсер

 

«Британский корпус, действующий в Грузии, при помощи Персии и Турции и при поддержке Шамиля с его выносливыми горцами, разумеется, отбросит русских с Кавказа»[87].

Из секретного донесения

 

«Надеюсь, что через 3–4 года ни одного русского солдата не останется в Грузии. Я уже говорил, что, если начнется война, это будет война между Грузией и Россией»[88]

Михаил Саакашвили, 5 августа 2004 года

 

«Европа и Соединенные Штаты должны помочь кавказским государствам, жаждущим свободы, избавиться от российского господства. Запад должен потребовать закрытия российских военных баз на территории Армении и Грузии, предложить своеобразный „план Маршалла" для всего Южного Кавказа, а также повести эти страны по дороге в единую Европу».

«Вашингтон пост», 14 марта 2006 года

 

Шамиль даже обратился с посланием к королеве Виктории, но ответа не дождался. Как Россия не решилась задействовать план дю Амеля, так и Британия не решилась распространить войну на Кавказ, а тем более в Центральную Азию.

 

«Я думаю, что Крымская война была сосредоточена на европейских вопросах и практически не касалась проблем Средней Азии и Большой Игры на северо-западной границе Индии. Однако Британия пыталась держать русских на расстоянии как от Индии, так и от Восточного Средиземноморья. В этом смысле Большая Игра — это единая целенаправленная политика, направленная на то, чтобы лишить Россию влияния на всем этом пространстве»[89].

                                    Эндрю Портер

 

Крымская катастрофа стала крахом николаевской России, всей политики — как внутренней, так и внешней, как и, собственно, самого государя императора Николая Павловича, чью скоропостижную смерть так или иначе с этой катастрофой связывают. 1 февраля 1856 года, после сдачи Севастополя и ввиду откровенного предательства Австрии, собиравшейся прямо присоединиться к коалиции, Александр II соглашается на перемирие. На Парижском конгрессе России навязывают так называемую нейтрализацию Черного моря — то есть Россия теряет крепости на Черном море и флот, а режим проливов ставится под «международный», по сути англо-французский, контроль. Ситуация практически аналогичная сегодняшней. На пятнадцать лет российская активность в направлении проливов и на Балканах оказалась заблокированной, что, собственно, и подвигло Россию на резкую активизацию на Кавказе и в Средней Азии. То есть на активизацию Большой Игры. Этот, как представлялось из Лондона, неполноценный итог войны вызвал крайне болезненную реакцию у британских игроков. Известный нам Уркварт, как и положено, обвинил власти в предательстве:

 

«Задержка в отправлении экспедиции в Крым, неэффективность балтийской экспедиции, торговля с врагом во время войны — все это служит доказательством того, что британское правительство подыгрывало своему русскому патрону. Война была мистификацией, а Парижский мир превращает Британию в русскую провинцию»[90].

                                    Дэвид Уркварт

 

Однако даже и сам, теперь уже премьер, Пальмерстон в письме королеве Виктории сокрушался по поводу преждевременного окончания войны, продолжение которой сулило «блестящие успехи» на море и на суше: отделение от России Финляндии, Польши, Грузии. Сетуя на недостаток терпения у союзников, он сожалел, что не смог в должной мере помочь своим «старым друзьям» черкесам. Характерно, что «друг» Пальмерстон — по старости дружбы — слабо различает «старых друзей» черкесов и «новых друзей» — чеченцев и аварцев.

Наиболее характерный взгляд с британской позиции: дело в том, что в процессе проигранной Крымской войны русская армия успела выбить турок из Карса и даже взять в плен британского полковника Вильямса, руководившего турецкой обороной.

 

«Русская звезда на Востоке затмила английскую. Потеря Севастополя для русских не так страшна, как потеря Карса для англичан. Это событие навсегда останется темным пятном в их истории. Пленение Вильямса, естественно, будет истолковано народами Азии однозначно — как победа России над Англией».

Булвер-Литтон, член палаты общин от Консервативной партии, 28 апреля 1856 года

 

 

Холодная война,

или После драки помашем кулаками

 

Можно заметить, что в то время, как Россия переживает унижение от крымской катастрофы, британцы проявляют гораздо большее внимание к тонкостям восточной политики.

Под шумок Крымской войны Персия в очередной раз попыталась завладеть Гератом. На этот раз англичане посылают флот в Персидский залив. 1856 год: английский флот обстреливает персидское побережье, персы разбегаются. Разбежались даже персидские войска под Гератом, хотя находились достаточно далеко от побережья. Характерно, что персов как реального противника англичане не воспринимают. Фраза английского стрелка своему офицеру во время обстрела побережья: «Это хорошая оплеуха русским, сэр». Заметим, этот человек стрелял по персидским войскам в заливе — никаких русских там не было никогда.

Вот это и есть холодная война. Настоящая, знакомая до боли. Ровно той температуры, той степени охлаждения, к которой мы привыкли.

 

«Разрабатывая и осуществляя геополитику нефти, давайте постараемся мыслить понятиями, которые соответствуют XXI, а не XIX веку. Давайте оставим Редьярда Киплинга и Джорджа Макдональда Фрейзера   там, где им и место, — на полках исторических романов. Большая Игра, в которой главными героями были киплинговский Ким и фрейзеровский Флэшман, была в значительной мере игрой с нулевой суммой. Нам же для того, чтобы осуществить задуманное, нужно нечто совсем противоположное: мы хотим, чтобы все ответственные игроки на Кавказе и в Средней Азии оказались победителями»[91].

Строуб Тэлбот, заместитель государственного секретаря США, 1997 год

 

«Ответственные» игроки, конечно, останутся победителями… Проигравшими останутся «безответственные» игроки, то есть те, которые не входят в избранный круг американских сателлитов. Можно, конечно, оставить Киплинга и Фрейзера на полке по доброму совету господина Тэлбота. Он нам вообще много доброго насоветовал. И тогда Большая Игра, наконец, превратится в маленькую-маленькую. С одним игроком. Вот таким:

 

«Смена режима в Ираке и появление в этой стране проамериканского правительства привели к тому, что Соединенные Штаты добились в Персидском заливе такого влияния, каким не обладала ни одна держава со времен Британии, а может быть, даже и Рима».

     Д. Фрум, спичрайтер Дж. Буша (младшего)

 

III. Экспансия.

Встреча на Оксусе?

 

 

«С того дня, как Герат ускользнет из наших рук, престижу нашему будет нанесен жестокий удар. Все честолюбцы, бездельники, все недовольные в Индии соединятся в один общий, враждебный нам вопль и будут напрягать зрение, чтобы уловить первый отблеск русского оружия»[92].

                                Чарльз Макгрегор

 

Это сказано Чарльзом Макгрегором, шефом разведдепартамента и квартирмейстером индийской армии, в 1885 году — через 27 лет после восстания сипаев в Индии. Тем не менее вот он: постоянный мотив британских опасений относительно Афганистана — того же Герата в частности. Британцы опасались не столько прямого российского вторжения в Индию, сколько восстания при первых слухах о таком вторжении.

 

Сипайский мятеж.

Восстание пушечного мяса

 

Из трех сипайских армий — бомбейской, бенгальской и мадрасской — последняя была не только самой крупной — 170 тысяч, — но и наиболее однородной по составу.

Сипаи рекрутировались в северо-западных провинциях из представителей высших индуистских каст, а также мусульман и говорили на одном языке, хинди. Непосредственным поводом к восстанию послужило введение англичанами новых ружейных патронов — по слухам смазываемых свиным салом и говяжьим жиром, что гармонично оскорбило религиозные чувства и мусульман, и индусов. Если серьезно, то причины недовольства были, конечно, более глубокими, и то, что ядром восстания стали туземные полки, сражавшиеся в Афганистане, где они были брошены английскими офицерами на произвол судьбы после очередной военной катастрофы, также было не случайно. Сипаям удалось, перебив английских офицеров, захватить Дели, присоединить к себе делийский гарнизон и заставить престарелого Багадур-шаха II объявить себя правителем Индии. Англичанам удалось локализовать мятеж и к сентябрю очистить Дели. Расправа, последовавшая за этим, изумила даже англичан. Все тот же лорд Эльфинстон, уже губернатор Бомбея:

 

«Преступления, совершенные нашей армией после взятия Дели, неописуемы. Наша месть пала поголовно на всех: и на друзей, и на врагов. В грабеже мы превзошли Надир-шаха».

 

 

«В 1857году случился кризис. Ходили слухи, что Ост-Индская компания намеревается уничтожить индийскую кастовую систему. В результате началось восстание среди индийских солдат компании, которое вскоре переросло в гражданскую войну. Многие индийские народы, в том числе и сикхи, которые были завоеваны за несколько лет до того, остались верны британцам. После короткой, кровавой военной кампании порядок был восстановлен, британское правительство упразднило компанию и объявило, что Индия отныне находится под прямым контролем короны. В своей прокламации королева Виктория ясно дала понять индусам, что Британия выступает в роли их защитника, что основной ее целью является физическое, интеллектуальное и моральное развитие граждан»[93].

                                  Джеймс Лоуренс

 

Вот оно, невыносимое «бремя белых». Ведь «ясно дала понять» — ан не поняли…

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: