Русский сапог в Персидском заливе.

Вот и сказке конец…

 

«Нашего влияния в Северной Персии больше не существует. Что бы мы ни делали, Россия аннексирует эту часть Персии, и мы не сможем эффективно помешать этому. Будем ли мы играть в ту же игру в Южной Персии с вероятностъю того же результата в будущем? Туманная политика, опирающаяся, по большей части, на блеф, должна потерпеть поражение, столкнувшись с ясными целями, опирающимися на превосходящую материальную силу»[156].

Меморандум лорда Гамильтона, министра по делам Индии, 1900 год

 

Россия, укрепившись в Северной Персии, начала самым серьезным образом задумываться о морской базе на побережье Персидского залива. Что вызывало истерическую реакцию Британии. Когда в 1900 году в заливе появилась русская канонерка «Гиляк», вице-король Индии лорд Керзон запросил инструкции для флота на случай «высадки русских и попытки оккупации берегов залива». «Гиляк» зашел в бухту Бендер-Аббас, капитан запросил триста тонн угля из Бомбея. Когда выяснилось, что столько угля канонерка на борт взять не может, капитан предложил оставить уголь в Бендер-Аббасе, сделав из него русскую угольную базу. Вмешались британцы. Губернатор в ужасе отказался. Тем не менее закрепление русских в заливе представлялось вопросом времени.

 

«В чем нуждается Россия, так это в выходе к Индийскому океану, но естественный для нас путь туда лежал бы не через Афганистан и Индию, а к северному побережью Персидского залива. России не нужны территориальные приобретения в Персии. Объединение многих миллионов мусульман под властью русского скипетра только помогло бы делу панисламизма. Мы можем добраться до Персидского залива, не посягая на целостность Персии»[157].

«Русская мысль», статья за подписью «Старый дипломат», 1899 год

 

«Пусть Англия раз и навсегда поймет, что нам не нужна Индия, а нужен только Персидский залив, и вопрос решен»[158].

«Новое время», 1902 год

 

Реакция упертых бойцов Большой Игры свидетельствует о том, что вопрос действительно мог быть решен именно так.

 

«Я рассматривал бы уступку любого порта в Персидском заливе России как умышленное оскорбление Великобритании, как безответственное нарушение статус-кво и как преднамеренную провокацию к войне; я обвинил бы того британского министра, кто допустил такую передачу, в предательстве страны»[159].

                                     Лорд Керзон

 

Тогда же в персидских раскладах появляется новый фактор — нефть. Вот когда речь заходит о нефти, англичане становятся гораздо активнее. Именно с нефтью связаны самые серьезные неудачи.

Трубопровод через Персию позволил бы России закрепиться в заливе. Трубопровод, склады — все это необходимо охранять, что оправдало бы размещение русских войск по всей стране. Бакинская нефтяная промышленность нуждалась в новых промыслах, поскольку в это время начала сильно уступать своему крупнейшему конкуренту — «Стандарт Ойл», вытеснявшему русскую нефть с рынков Европы и Азии. Тем не менее монопольную концессию на добычу нефти в Персию получает англичанин Д’Арси.

Обстоятельства этого, одного из первых, поражений России в ее экономической экспансии в Персии могут оказаться более понятными, если учесть, что именно британский капитал контролировал две трети бакинской нефтедобычи. Тем не менее, а, наверное, даже и тем более, для Британии стало очевидным, что удержать свои позиции в заливе — а теперь и в дальнейшем здесь речь шла не только о страхах за Индию, но и о нефти, — что удержать свои позиции в одиночку невозможно, тем более что в Персии появились новые игроки.

 

Провидец Дурново.

Без умолку безумная Кассандра…

 

«Поддержание интересов Британии в Персии кажется невозможным без достижения взаимопонимания с Германией или Россией. Немецкий вариант, конечно, предпочтительней, поскольку интересы Англии и России настолько противоположны, что любое соглашение в отношении сфер влияния в Персии будет, вероятно, нарушено Россией, как только ей это понадобится»[160].

Генерал-лейтенант У. Николсон, генеральный директор военной разведки, 1903 год

 

«Немецкий вариант, конечно, предпочтительней»… В голову не могло прийти инвалидам Большой Игры, что предпочтительней может оказаться союз с Россией. Однако у Британии не было выбора. И не только в Персии. Стремительное укрепление германской промышленности и торговли и германской мощи, в том числе и морской, представляло собой прямую угрозу мировой экономической гегемонии Британии.

 

«Русско-английские противоречия оказались менее значительными по сравнению с англо-германским антагонизмом. Чем больше британцы беспокоились о германской угрозе, тем меньше они думали о русской. Лорд Керзон, вице-король Индии, отмечал, что англичане все менее охотно вкладывают средства в так называемую Большую Игру на границе с Афганистаном, потому что существует непосредственная угроза британским островам со стороны немецкого флота в Северном море»[161]

                                Нил Фергюссон

 

У Британии не было выбора. И потому и у Германии не было выбора. Но у России этот выбор был! И тут мы возвращаемся к записке Петра Дурново:

 

«Предстоящее в результате отмеченного соперничества вооруженное столкновение ни в коем случае не может свестись к единоборству Англии и Германии. Слишком уж не равны их силы и, вместе с тем, недостаточно уязвимы они друг для друга… Несомненно поэтому, что Англия постарается прибегнуть к не раз с успехом испытанному ею средству и решиться на вооруженное выступление, не иначе как обеспечив участие в войне на своей стороне стратегически более сильных держав».

 

«Не раз» и всегда «с успехом испытанное» британское средство: использовать Россию против Наполеона в глобальном англо-французском столкновении, французов против России в роли болванчика в Большой Игре (Крымская война), тех и других в глобальном столкновении уже с Германией. Политика, которая не исчерпала свои возможности даже с исчезновением Британской империи.

 

«Мы должны рассматривать эти тридцать с лишним лет раздоров, беспорядков и страданий в Европе как часть одного исторического периода… В своей основе — это история более чем тридцати лет войны, в которой британцы, русские, американцы и французы сражались до предела своих возможностей, сопротивляясь германской агрессии. От каждого из нас это потребовало самых тяжелых жертв. Но наибольшие жертвы принес русский народ, чья страна дважды подвергалась разорению. На широких просторах этой страны лилась кровь десятков миллионов русских людей, павших за общее дело»[162].

Уинстон Черчилль, речь в палате общин 27 февраля 1945 года

 

 

Эта исполненная благородства речь Черчилля в феврале 1945 года, в которой он практически объединяет две мировые войны воедино, тем более наглядно иллюстрирует предвидение Дурново, смысл которого в том, чтобы этого тридцатилетнего периода не было вообще.

 

«Главная тяжесть войны, несомненно, выпадет на нашу долю, так как Англия к принятию широкого участия в континентальной войне едва ли способна, а Франция, бедная людским материалом, при тех колоссальных потерях, которыми будет сопровождаться война при современных условиях военной техники, вероятно, будет придерживаться строго оборонительной тактики»[163].

                                 Петр Дурново

 

Дурново пытается упредить катастрофическое решение — «жизненные интересы России и Германии нигде не сталкиваются и дают полное основание для мирного сожительства этих двух государств» . В то время как интересы Британии и России практически везде противоположны друг другу и «даже победа над Германией сулит России крайне неблагоприятные перспективы».

 

«Не подлежит сомнению, что война потребует расходов, превышающих ограниченные финансовые ресурсы России… А между тем военные займы придется платить не без нажима со стороны союзников. Ведь после крушения германского могущества мы уже более не будем им нужны. Но как бы печально, однако, ни складывались экономические перспективы, открывающиеся нам как результат союза с Англией, следовательно и войны с Германией, — они все же отступают на второй план перед политическими последствиями этого по существу своему противоестественного союза»[164].

                                   Петр Дурново

 

Самое убедительное в записке Дурново то, что абсолютно наглядно подтвердилось ходом событий, — это абсолютно феерическое предвидение всех последствий войны.

 

«В случае неудачи, возможность которой при борьбе с таким противником, как Германия, нельзя не предвидеть, — социальная революция в самых крайних ее проявлениях у нас неизбежна. Начнется с того, что все неудачи будут приписаны правительству. В законодательных учреждениях начнется яростная кампания против него, как результат которой в стране начнутся революционные выступления. Эти последние сразу же выдвинут социалистические лозунги, единственные, которые могут поднять и сгруппировать широкие слои населения, сначала черный передел, а за сим и общий раздел всех ценностей и имуществ. Побежденная армия, лишившаяся, к тому же, за время войны наиболее надежного кадрового своего состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованною, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению»[165]

                              Петр Дурново

 

 

«Вся эта война была ошибкой трагической для всей тогдашней Европы, а для России и трудноисправимой. Россия была брошена в ту войну без всякого понимания международного хода событий, при сторонности её главному европейскому конфликту… Все избывающие здоровьем крупные силы крепкой нации были брошены не в ту сторону»[166].

                       Александр Солженицын

 

 

Это уже Александр Исаевич Солженицын. Статья «Размышления над Февральской революцией» написана в изгнании, в 1980 году. Солженицыну не было нужды предрекать события февраля 1917 года. Тем не менее и тогда, и сейчас во многом тексты и Солженицына, и Дурново звучат как актуальная политическая публицистика. От Солженицына вернемся опять к Петру Дурново:

 

«Дело в том, что наша оппозиция не хочет считаться с тем, что никакой реальной силы она не представляет. Русская оппозиция сплошь интеллигентна, и в этом ее слабость, так как между интеллигенцией и народом у нас глубокая пропасть взаимного непонимания и недоверия… Нужно прямое воздействие правительственной власти, чтобы обеспечить избрание в Гос. Думу даже наиболее горячих защитников прав народных. Откажи им правительство в поддержке… — и законодательные учреждения не увидели бы в самых стенах ни одного интеллигента, помимо нескольких агитаторов-демагогов».

 

История имеет неприятную тенденцию повторяться. Те силы, те химеры политические, которые довели Россию до катастрофы семнадцатого года, семнадцатым не успокоились и произвели то же самое в девяносто первом. Первый демократический русский премьер, он же столь же демократический министр внутренних дел, князь Львов одномоментно разгоняет всю местную администрацию, включая земское самоуправление и всю полицию.

 

«…а назначать никого не будем. На местах выберут. Такие вопросы должны разрешаться не из центра, а самим населением. Будущее принадлежит народу, выявившему в эти исторические дни свой гений. Какое великое счастье жить в эти великие дни!»[167]

 

 

Вот сразу и не разберешь, кто это — первый демократический премьер Львов или первый демократический президент Ельцин.

 

«И это всё сделали не большевики и не инспирировали немцы — это всё учинили светлоумые российские либералы.

Февральские вожди и думать не могли, они не успели заметить, г они не хотели поверить, что вызвали другую, настигающую революцию, отменяющую их самих со всем их столетним радикализмом… Они ещё судорожно сдирали корону передними лапами — а уже задние и всё туловище их были отрублены… Идеология интеллигенции слизнула своего государственного врага — нов самые же часы победы была подрезана идеологией советской, — и так оба вековых дуэлянта рухнули почти одновременно»[168].

                        Александр Солженицын

 

 

У нашей либеральной интеллигенции, молившейся на Запад, в 1990-е годы было хотя бы некоторое оправдание: историческая контузия, нанесенная советской властью. Если Дурново предвидел явное и недалекое будущее в 1914 году, то для того, чтобы предвидеть будущие 1990-е, всего-то и надо было обратить внимание на прошлые русские смуты.

 

«Для всей думающей российской интеллигенции общепризнанным местом было — поражаться ничтожеству нашего последнего императора. Но не паче ли тогда изумиться ничтожеству первого измечтанного этой интеллигенцией правительства народного доверия?..

Открытки с дюжиной овальчиков „Вожди России" спешили рекламировать их по всей стране…

Вот — бледный, жалкий итог столетнего, от декабристов, „освободительного движения", унесшего столько жертв и извратившего всю Россию!»[169]

                        Александр Солженицын

 

Знал ли Солженицын в 1980 году, что история «освободительного движения» не удовлетворится позорным крахом 1917 года, и даже крахом 1990-х годов, и плавненько перейдет в XXI век?

 

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться: