ДАЧНАЯ ЖИЗНЬ НИЖЕГОРОДСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ НАЧАЛА ХХ ВЕКА В ДНЕВНИКАХ И ВОСПОМИНАНИЯХ

 

 «История проходит через Дом человека, через его частную жизнь. Не титулы, ордена или царская милость, а „самостоянье человека“ превращает его в историческую личность»[192].

«Усадебное мышление» русского человека, особый «строй деревенской жизни» лежит в основе поведения и современных россиян. Корни такого миропонимания глубоки, их истоки в особой усадебной культуре русского дворянства и патриархальности крестьянского мира, выраженных в произведениях И.Тургенева, Л.Толстого, А.Чехова, И.Бунина, и многих других русских писателей, поэтов, композиторов и художников.

«Усадьба» и «дача» — понятия эти так тесно переплелись в сознании русского человека, что мы не задумываемся об их глубинном смысле. В ХIХ веке, говоря про мир усадьбы, люди того времени имели в виду устойчивые и традиционные формы жизни русского дворянства, а дача воспринималась, как противопоставление городскому существованию. Постепенно с обеднением и разорением дворянских усадеб и ростом капиталов у промышленного и торгового купечества, эти два понятия стали сливаться в одно. Из прекрасной дворянской усадьбы получались дачи, как в «Вишневом саде» А.П. Чехова, а на свободных землях размещались новые усадьбы купечества. Потому нельзя провести четких границ и дать однозначное определение, в разные исторические периоды своего существования изменялись типологические характеристики усадьбы, прежде всего основанные на форме собственности на землю. М.Ю. Коробко, изучавший проблему, связанную с определением термина «русская усадьба» и его эволюции, выделил три типа. Первая - это загородный двор - форма загородного владения с жилым домом, угодьями и оградой, «где все сельское хозяйство сведено к минимуму и играет более «декоративную» роль, нежели действительно направлено на удовлетворение насущных потребностей владельца». Как явление загородные дворы исчезли к сер. XIX в. Вторая – усадьба (крупнопоместная, среднепоместная, мелкопоместная, дворцовая). В ХIХ веке сложился усадебный комплекс с господским домом, флигелями, хозяйственной территорией, церковной территорией, парком, прудами. Усадьба этого типа вошла в историю культуры как «дворянское гнездо», имевшее свои духовные и культурные традиции. И третья - дача - явление, относившееся ко второй половине XIX в, когда владельцы усадеб стали практиковать сдачу в аренду некоторых помещений имений на летний период[193].

В конце ХIХ - начале ХХ века разрозненные понятия сливаются в одно - дача, где главный смысл, это жилье вне города. Владимир Даль в «Толковом словаре живого великорусского языка» дает такое, уже сформировавшееся представление о даче: «Дача... — Загородный дом, заимка, хутор, мыза, отдельная усадьба, жилье вне города»[194]. Поэтому рассматривая дачную жизнь, мы говорим о даче как месте отдыха, уединения, восстановления сил, «ухода», пусть и временного, от жесткого городского диктата обязательств и правил. На основе воспоминаний наших земляков мы сможем заглянуть в дачный быт, найти различия и общие черты уклада жизни в «усадьбах» нижегородских купцов, дачах обедневшего дворянства и интеллигенции. Наиболее ярко дачный бум проявился в столицах - Москве и Санкт-Петербурге. Но и нижегородская интеллигенция, тесно связанная с купечеством, сформировала для себя под Нижним свои островки дачной жизни. Популярным направлением в конце ХIХ века был Нижегородский уезд. Рассмотрим его дачную географию в современных границах Кстовского района. Она раскрывается перед нами в художественном слове русского писателя Евгения Николаевича Чирикова, в воспоминаниях русского банкира Н.П. Полянского, управляющего Нижегородским отделением Государственного банка России, дневниках дочери статского советника инспектора Дворянского института Александра II А.А. Аллендорфа Анны Аллендорф, правнучки Матвея Емельяновича Башкирова Александры Петровны Сергиевской, по воспоминаниям жителей с. Кстово, собранных краеведом Валентиной Терентьевной Королевой.

«Очень много под Нижним хороших купеческих дач и имений. С удовольствием вспоминаю поездки на пароходике к Дмитрию Васильевичу Сироткину и Петру Александровичу Рукину. Сообщение на маленьком теплоходе общества "Волга" "Кашевар" удобное и приятное, хозяева гостеприимные и приветливые»[195]. Слова эти написаны Е.П. Полянским в своих воспоминаниях, и в этом отрывке мы сразу угадываем, почему именно этот край стал «дачной обителью» многих нижегородцев. Волга была главной артерией, жизнью этого края, которая и кормила, и давала работу и служила наиболее быстрым способом передвижения в кон.XIX - нач. ХХ вв. Кроме водного пути существовала и железная дорога, которая была проведена до станции Ройка Тимирязево-Нижегородской ветки Московско-Казанской железной дороги от Ромодановского вокзала. Из письма писателя Е.Н. Чирикова жене 6 апреля 1909 года: «… А я слез на нашей платформе и пошел пешком через Черемысское»[196].

Казанским трактом пользовались значительно реже, по неустроенным российским дорогам путь становился долгим и утомительным. Банкир Н.П. Полянский писал: «Около Нижнего много прекрасных мест для охоты, но поездки из города сопряжены с большой тратой времени и неудобствами передвижений»[197].

«Дачная история» Кстовского края начинается с имения Карповка, которая имеет легендарное прошлое. После революции территория эта стала закрытой, принадлежала военным и, как водится, разрушалась. Но жители хранили память о садах, пристани, новинках, которые привнесла сюда семья Ольги Петровны Карповой, наследницы Устина Саввича Курбатова. К сожалению, история нашей страны стерла воспоминания, но знаменитые слова «рукописи не горят» подтвердились тогда, когда в интернет-проекте «Прожито» были опубликованы дневники Анны Аллендорф. Буквально на первых страницах дневника мы встречаем запись, сделанную 24 июля 1901г.: «Вторник …Жара нестерпимая… В тени +26…Пока нас не было, приходила Ольга Петровна Карпова и молодая Шеффер»[198]. Далее следует несколько записей о поездке на дачу:

«28 июля 1901 г. Суббота. …капитан приказал пристать у Карповской дачи, что было очень приятно… часам к 2-м приехали мы к Карповым, всё-таки тут очень хорошо!»[199].

Говоря о дачных местах, нельзя не упомянуть знаменитое имение М.Е. Башкирова в деревне Зименки. Из воспоминаний Н.П. Полянского: «…Каждое же воскресенье, а иногда и по другим праздничным дням, большой компанией родных и близких ездили в имение Матвея Емельяновича Башкирова «Зименки»[200].

Правнучка Башкирова А.П. Сергиевская точно передает атмосферу дачной жизни того времени: «По воспоминаниям моих родственников – бабушек и дедушек – родных и двоюродных (а это была большая группа молодежи – гимназистов и студентов) жизнь для них в летнее время в Зименках была полна многочисленных приключений и впечатлений. Огромный парк с аллеями, фонтаном, опасными спусками к Волге, крокет и теннис, прогулки по окрестностям на велосипедах и поездки за Волгу в луга»[201].

Немногие могли себе позволить иметь загородные имения или собственные дачи. Служащие, инженеры, учителя, семьи военных часто выбирали варианты поскромнее. Могли снимать, например, место в крестьянской избе – и для крестьян дачники превращались в источник дохода. Так или иначе, практически все дачи того периода были наемными – и это отличает их от современных российских дач. Уже в следующем 1902 году семья Аллендорф снимает дачу в деревне Чеченино, рядом с селом Работки, и по записи видно, что отдыхала она там уже не первый год.

Из дневника Анны: «15 мая 1902 г. Среда. Ах, как мне хочется в Чеченино! Только бы мне позволили гулять там побольше, маме теперь тоже хочется ехать. Не знаю, есть ли уже мост через Чеченку, если ещё нет, то придётся подождать с отъездом, это было бы неприятно»[202].

В Чеченино на ул.Зеленой в 1890-1892 гг. у Анохина Ивана Кузьмича жил на даче В.Г.Короленко, который описывает Работки в ряде своих произведений. Сейчас на доме Анохина размещена его мемориальная доска.

Популярным дачным местом было и село Кстово. На улице Дачной (в советское время ул. Зеленая, в настоящее время ул. Маяковского) дома сдавались дачникам, крестьяне - владельцы домов - жили в шалашах или банях. Улица шла от села к имению О.П. Карповой. В селе была своя пристать и лодочная станция, по сведениям, предоставленным В.Т. Королевой, в центре улицы располагался рынок, на который местные крестьяне привозили для дачников продукты и товары местного изготовления, там же был установлен первый электрический столб уличного освещения.

Русский писатель и драматург Евгений Николаевич Чириков, полюбивший эти края, мечтал построить на Волге дачу и подыскал в 1904 году для неё живописное место в Нижегородском уезде в пойме реки Кудьма, впадающей в Волгу. Дача в деревне Ройка рядом с дачей известного нижегородского адвоката Рождественского станет для семьи писателя местом отдыха, литературного вдохновения и дружбы на многие годы.

Дачная жизнь включала постановки домашнего театра, вечерние гуляния по аллеям парка, дачные романы, рыбную ловлю, купания, самовары, пироги и парное молоко. И, несмотря на сетования дачников на летнюю скуку, дачная жизнь была насыщенной и разнообразной.

Особое развлечение и увлечение дачной жизни - любительские спектакли. Из воспоминаний А.П. Сергиевской: «Зименской молодежью был организован любительский театр. Борис Сергеевич Жуков, мой дед, обладал многочисленными талантами: хорошо пел, писал стихи и пьесы. В театре ставились пьесы известных авторов, а также пьесы деда, изданный под псевдонимом Борис Зименский. Выпускались афиши и программы, шились костюмы и декорации»[203].

На дачах проводили лето профессиональные актеры, писатели и художники. Творческая интеллигенция устраивала на дачах летние праздники, на которые съезжалось большое количество гостей из города. Из воспоминаний А.П. Сергиевской: «В летний сезон к ней в Зименки съезжались многие именитые жители Нижнего Новгорода, бывал Шаляпин. А.М. Горький тоже бывал часто, он публиковал свои первые рассказы в газете «Волгарь», несколько ветхих экземпляров у нас сохранились»[204].

 На дачах кипела и спортивная жизнь, самым популярным развлечением были крокет и другие спортивные игры. Шутливое стихотворение из архива семьи Рождественских, сохраненное и переданное нам Татьяной Павловной Виноградовой, подтверждает страстное увлечение этой игрой дачной молодежи: «Чириковская Наташа, целый день она гуляша, дома вовсе не бываша. У Чириковых крокет - какой уж тут обед…»[205].

Особым временем для дачников были летние вечера. Записи Анны Аллендорф показывают разнообразие вечернего досуга: «Вечер мы провели замечательно приятно. Все были как-то поэтически настроены и декламировали разные стихотворения»[206].

«10 августа (28 июля)1909 год …мы все, в том числе и мама, отправились на луг, где Вас. Вас. пускал змея для ребятишек. Последние были очень довольны. Под конец, верёвку со змеем дали Васютке, и он как-то нечаянно выпустил её и змей, конечно, улетел»[207].

Одним из новых развлечений стала фотография. Фотоаппараты были и у Карповых, и Башкровых, и Чириковых. На этих снимках запечатлены самые разные моменты летнего дачного отдыха. Эти фотографии были важны и для их владельцев как напоминание о прекрасном дачном отдыхе.

Из дневника Анны Аллендорф: «1918 19 января (6 января). Суббота. …После обеда открывали полученную от Эри посылку, что явилось для всех большим удовольствием. Дети получили очень хорошие книги, я – зубную пасту, мамин портрет и 2 старых вида Волги, снятых ещё с Карповской дачи»[208].

Стали на дачах появляться и транспортные новинки – велосипеды и автомобили. А.П. Сергиевская вспоминала: «Автомобиль у Башкировых появился перед самой революцией. Использовали его нечасто при поездках употреблялись оригинальные каретно-автомобильные часы фирмы «Мозер»[209]. Из дневника А. Аллендорф: «5 июля (22 июня). Понедельник. Ясный день! …В «Самолёте» приехал Вас. Вас. и Лена и дети были ему очень рады. Ребятам он привёз велосипед, и оба были в восторге»[210].

Благодаря письму Евгения Николаевича Чирикова своей жене от 22 мая 1910 года, мы можем узнать мельчайшие детали организации жизни и быта нижегородских дачников. «Купили за 87 р. лошадь и за 35 р. тарантас. Ездим. Лошадь очень смирная, прямо - корова, но красивенькая, небольшая и молодая…

Валя! Теперь пишите на Кстово на Волге. Я подал заявление, чтобы туда пересылать корреспонденцию. У нас хорошо. Если бы не комары - рай бы был. Колония переехала. Молоко берем на ферме. Надеемся, что вы будете писать чаще. Хорошо ли у вас? Пусть Валюша лечится как следует, а к июлю приедете на Кудьму. Здесь очень хорошо и при том есть лошадка! Собираюсь купить седло. Женька с Гулькой уже катались верхом. Рождественские сняли дачу в Кстове. Появились маслята: ели уже "жареху".

Поездку по Волге отложили: нет денег, да и пока хочется пожить на Кудьме. Ваш Евгений»[211].

Охота была еще одним увлечением нижегородцев. Из воспоминаний Николая Павловича Полянского: «Вспоминаю одну зимнюю охоту под Нижним-Новгородом около деревни Фроловской на волков. Охоту устраивало местное 2-ое Общество охоты. Обложены волки были казенным лесником из деревни Фроловской»[212].

Увлекался охотой и писатель Евгений Николаевич Чириков. Его товарищами по охоте были Петр Александрович Рождественский, нижегородский адвокат, его сыновья Геннадий и Виктор, сыновья его друзей – студенты Сергей Мороз, Василий и Сергей Касьяновы – братья Александра Касьянова, будущего композитора, который из-за сильной близорукости не мог участвовать в охоте. Имена друзей позже появились в романе Чирикова «Жизнь Тарханова». После охоты писатель общался с местными жителями. Они рассказывали ему байки и истории из собственной жизни, а также легенды и сказки, переходившие из поколения в поколение. Переработанные писателем в литературную форму, они стали яркой составной частью его пьес «Колдунья» и «Лесные тайны», а также рассказов, легенд и сказок, вышедших в 1916 г. отдельным изданием «Волжские сказки».

 Заканчивалось лето, дачники паковали вещи, сваренное варенье и прощались до следующего года с гостеприимными местами: «15 августа 1901 г. Среда. Последний день на даче! Мне всё-таки немножко жаль, уж очень хорошо гулять и совсем не хочется уезжать и начинать учиться» (А. Аллендорф)[213].

 Проживая за границей, в иммиграции Чириков страшно тосковал по Волге, особенно по даче на реке Кудьме. С первых строк его рассказа «Зимний сон» чувствуется тесная связь с этими местами: «Люблю я нашу русскую захолустную глушь. Может быть, это – историческое наследие от «бродячего» периода наших предков… На этот случай у меня было заветное местечко: своя дача в лесной глуши Нижегородской губернии. Кругом только леса и бесконечная луговина вдоль извилистой лесной реки Кудьмы. Настоящий скит для спасения души! Заберешься туда с весны на все лето и превращаешься в лесного бродягу или Адама до грехопадения»[214].

Началась Первая мировая и тогда дачи и дачники послужили своей родине. В Зименках был организован госпиталь, и внуки М.Е.Башкирова ухаживали за ранеными.

За войной пришла революция. Многие из дачевладельцев и дачесъемщиков погибли или эмигрировали. Дома их были сожжены, разграблены или переданы различным советским учреждениям, которые не стремились сберечь дачный колорит.

Но жизнь на даче уже вошла в привычку, и даже в первые послереволюционные годы дачная культура как-то продолжала существовать. Дачи продолжали снимать и в 1919, и в 1920 годах, расплачивались уцелевшими предметами прежнего быта за возможность пожить на природе, поесть ягод и попить парного молока.

И сегодня несмотря на коренные изменения, произошедшие в укладе жизни в советские годы, дачные традиции еще живы в нашей стране, слишком сильна магия дачной жизни с ее близостью к миру природы, простыми домашними радостями, лесными походами, чаепитиями на веранде и вечерним разговором «по душам».

Толстова Н.Н. (ННГУ им. Н.И. Лобачевского)

Проблема национальной идентичности: работа нижегородского ГУБКОМА РКП (б) с национальными меньшинствами в 1918-1920-е гг.

Национальные меньшинства («нацмены»), как часть этносов в том или другом государстве, в последние годы ХХ и особенно в ХХI веке привлекают все большее внимание к своим проблемам (языковым, территориальным, имущественным, религиозным, культурным). Опыт самоорганизации нацмен для защиты своих прав по обустройству жизни в инонациональном окружении, как и опыт выстраивания взаимоотношений органов власти с нацменами – есть! Представим его на примере одного региона – Нижегородского - для 1918-1920-го годов и применительно к такой составляющей органов власти, как партийные комитеты разного уровня.

В Нижегородской губернии проживали нацмены коренные (мордва, в двух своих этносах, марийцы, татары) и некоренные («пришлые», - латыши, литовцы, поляки, евреи и другие). В документах тех лет нацменами называли и представителей зарубежных государств, временно, с 1915 года, оказавшихся на территории советского государства, обозначая их статус: эвакуированные, беженцы, военнопленные. О великоруссах, с ХIII века проникавших в Нижегородский край и ставших позднее доминирующим (до 90%) населением, разговор должен быть особо.

Помимо Советов, по законодательству - органов власти, вопросы жизни нацмен решали и партийные комитеты разного уровня. Долгие годы в краеведческой литературе этот сюжет не выделялся. Для последних лет можно, пожалуй, назвать монографии М.З. Хафизова, посвященные одному представителю нижегородских нацмен – татарам. Для периода гражданской войны автором приведены отдельные факты о взаимоотношениях с ними именно партийных органов[215]. О нижегородских нацменах периода гражданской войны есть и впервые опубликованные документы, с авторскими статьями Н.Н.Толстовой[216] и Б.М. Пудалова[217].

Провозглашенные в первых законодательных актах принципы национальной политики касались не только наций, народностей, но и нацменов: свободное развитие, без угнетения или ограничения их равноправия, пользование родным языком и проч.. Для реализации этих принципов при работе с нацменами в советских и партийных органах создавались специальные структуры (отделы, подотделы, комиссии, секции, бюро).. Например, при Нижегородском губернском исполнительном комитете советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов (Нижгубисполкоме) – отдел по национальным делам, нацотдел (5 августа 1918 – 15 июля 1919 гг.), при губернском комитете РКП (б) – национальные секции, комиссия национальных секций, национальные бюро.

Партия большевиков строилась по интернациональному принципу, но для работы в многонациональной среде еще с 1917 года при партийных комитета создавались национальные секции. В Нижегородской губернии в 1919 г. сформировались секции: мусульманская (включала 5 коммунистов, проживавших в Н.Новгороде, председатель секции Иосиф Хайруллин); еврейская (объединяла 17 членов РКП (б) Канавина и 50 большевиков и 50 сочувствовавших им Н.Новгорода, председатель Я.Р. Львовский); латышская (объединяла 100 членов РКП (б) Н.Новгорода и 120 – Канавина, председатель А. Поднек); польская (насчитывала 5 членов РКП (б) Н.Новгорода и 10 – Сормова, председатель А.К. Москаль[218]. Эти данные касались только Н.Новгорода, Сормова и Канавина, сведений по уездам на то время не было собрано. Помимо названных четырех коммунистических национальных секций имелись две организации Польской партии социалистов левого крыла (ППС-левицы), одна в Н.Новгороде, другая в Сормове[219]. Многие социал-демократы после поражения рабочих революций в Венгрии, Германии, Финляндии эмигрировали в Советскую Россию и составили основу формировавшихся весной-летом 1918 г. иностранных интернациональных групп. Такая группа в 1919 году оформилась при Нижегородском райкоме РКП (б). Были представлены и другие политические партии и организации, например, нижегородские отделения БУНДа, сионистов, Еврейской социал-демократической партии «Поалей - Цион». Нижегородский губком РКП (б) утверждал председателей и членов коммунистических национальных секций, сметы их расходов, заслушивал отчеты об их работе, помогал в установлении связей с центральными органами. Секции работали в тесном контакте с нацотделом Нижгубисполкома, который в те годы решал многие вопросы жизни главным образом некоренных нацменов (трудоустройство, обеспечение продовольствием, реэвакуация, обучение детей и т.д.), проводил культурно-просветительную и агитационно-пропагандистскую работу и др. Он не раз обращал внимание партийно-советских органов на параллелизм его работы с другими структурами, такими, как отделы народного образования, комиссии по делам пленных и беженцев, партийные комитеты. Так, агитационно-пропагандистская работа более организованно и профессионально проводилась парткомами (в структуре губкома был отдел агитации, располагавший в большем объеме финансовыми, духовными, кадровыми ресурсами). Предлагалось реорганизовать нацотдел или даже ликвидировать его, передав осуществляемые им функции в соответствующие структуры. Высказывались и «за» и «против». Губисполком, например, считал целесообразным ликвидировать нацотдел, ибо он в основном выполнил свою задачу. Многие литовцы, латыши, поляки, евреи, военнопленные, беженцы возвращались в места своего прежнего проживания; завершалась реэвакуация промышленных предприятий и учебных заведений, переброшенных в Нижегородскую губернию в годы Первой мировой войны. Против ликвидации нацотдела настойчиво выступали руководители как мусульманского подотдела губисполкома, так и мусульманской секции губкома. Татары были наиболее многочисленными представителями коренных нацменов, и работу с ними, объединив усилия, следовало налаживать незамедлительно, особенно в местах их компактного проживания. Так, на начало 1919 года в Сергачском уезде насчитывалось более 50 тысяч, в Васильсурском – более 20 тысяч, в Княгининском – более 8 тысяч татар[220]. По оценке губкома, еврейская, латышская, польская и мусульманская национальные секции были недостаточно работоспособными, не имели тесных связей с парткомами, мордовской секции не существовало вообще, из-за отсутствия должного количества членов РКП (б) и дисперсного проживания этой национальности по селам губернии. Представители некоренного нацменьшинства стремились к большей самостоятельности в решении своих проблем, губком же видел свою задачу в объединении секций для совместной работы по выполнению директив центральных советских и партийных органов. 13 марта 1919 года на заседании коллегии отдела по национальным делам при губисполкоме выступил член губкома РКП (б) М.М.Карклин с предложением образовать при губкоме комиссию национальных секций, для которой была разработана и инструкция. 17 марта коллегия рассмотрела предложение и высказала: «Отдел не имеет ничего против образования комиссии, полагая, что на практике комиссия будет иметь информационный характер и поддерживать контакт с отделом»[221]. Инструкция была разослана во все национальные секции. Губернская партийная конференция и губком 20 июня 1919 года приняли решение об образовании Нижегородской губернской комиссии национальных секций. В городской (Нижегородский) и районные (Сормова и Канавина) комитеты партии, а также в Пензенский, Казанский и Симбирский губкомы была направлена разработанная для комиссии инструкция[222]. В сопровождающем извещении говорилось: «Дорогие товарищи. Настоящим доводится до вашего сведения, что при Нижегородском губкоме РКП 20 июня с.г. сорганизовалась и приступила к исполнению своих обязанностей губернская комиссия национальных секций: мусульманской, еврейской, латышской и польской и члена губкома РКП»[223].

Согласно инструкции, комиссия объединяла в практической работе все национальные секции города и губернии. «Основная задача комиссии – широкая агитационно-пропагандистская и организационная работа среди пролетариата и крестьянства, не говорящих на русском языке»[224]. Проводить такую работу предстояло в основном на языках нацменов. Указывались и основные формы агитации и пропаганды: митинги, собрания, издание листовок, брошюр, воззваний, обращений. Предписывалось также организовывать национальные секции при парткомах там, где их не было; вести борьбу с шовинистическими и оппортунистическими партиями; осуществлять разнообразную партийную организационную работу. Численный состав комиссии был утвержден в составе 5 человек (4 человека – это председатели национальных секций, пятый - член губкома). При необходимости, с учетом численного состава членов РКП (б) из нацменов, утверждалась и должность платного секретаря. Печати и бланки следовало использовать парткомовские, добавив пояснение «Губнасек при губкоме». Комиссия начала работать в режиме, прописанном инструкцией: заседания – еженедельные, отчеты – ежемесячные.

Анализируя протоколы заседания комиссии (20 июня – 12 декабря 1919 года) и ее президиума (1 июля – 19 декабря 1919 года), выделим главные направления ее работы. Были утверждены председатели национальных секций: мусульманской – Хайруллин, еврейской – Львовский, латышской – Поднек, польской – Москаль, председателем комиссии от губкома – М.М. Карклин. Прерогативой комиссии становилось также утверждение персонального состава в создаваемых или реорганизуемых структурах. Так, когда 27 мая 1919 года коллегией нацотдела губисполкома был создан подотдел просвещения национальных меньшинств при губернском отделе народного образования (губОНО), комиссия признала создание таких подразделений необходимым и утвердила в качестве его членов представителей национальных секций – Москаля, Львовского, Летфуллова, позднее будет включен Р. Юсипов[225]. Уже на первом заседании 20 июня был поднят вопрос о мордовской секции. Решено «… запросить комитеты РКП (б) Нижегородского, Балахнинского, Сергачского, Семеновского и Васильсурского уездов о том, сколько приблизительно в означенных уездах из рабочих масс мордвин и является ли необходимым организация мордовских секций в тех пунктах, где имеются рабочие массы мордовского населения»[226]. Для уяснения ситуации по созданию мордовской секции в Сергачский уезд, где проживало до 16 тыс. человек мордвы, был послан агитатор-организатор Беадердинов. Коммунисты из числа мордвы были только в четырех уездах – Лукояновском, Починковском, Сергачском и Ардатовском. Для формирования дополнительных национальных секций из коренных нацменов требовалось наличие партийных ячеек, а не единичных членов РКП (б). В большинстве даже волостей не было ни одного коммуниста. Например. В Балахнинскком уезде осенью 1919 года не было коммунистов из числа нацмен, в Княгининском – только один представитель нацмен, латыш, в Арзамасском – три коммуниста[227]. Для выявления активных работников среди нацмен с целью возможного оформления ячеек РКП (б) комиссия послала агитаторов: в июле – в Лукояновский, в сентябре – в Растяпинский, Сергачсккий и Васильсурский, в октябре – в Лысковский, Васильсурский и Балахнинский уезды, на 10 ноября было решено созвать совещание активных работников мордвы. Предложение ликвидировать польскую секцию в Сормове по причине ее малочисленности и отсутствия активных работников комиссия отклонила, ибо в этом рабочем районе в то время насчитывалось около 300 человек поляков, из них 50-60 – рабочие. Что касается предписания бороться с шовинистическими и оппортунистическими партиями некоммунистического толка, имевшими отделения в Нижегородской губернии, то губком и комиссия руководствовались решениями центра по отношению к таким партиям. Так, 23 июня 1919 года была закрыта сионистская организация со всеми ее отделениями. Партию «Поалей – Цион» комиссия оценивала как «буржуазную», "национально-шовинистическую», «сионистскую», «являющуюся опасной» и высказывалась за ее ликвидацию, но центр в то время не поддержал это предложение («Поалей – Цион» будет распущена центром в 1928 году.)[228]

Для установления контактов с целью совместной работы комиссия делегировала своих представителей в военкоматы, где проводилась мобилизация красноармейцев из числа мусульман. Агитаторы комиссии разъясняли им суть советской власти, старались сформировать классовое сознание. Так, в «День советской пропаганды»7 сентября 1919 года агитатор С. Зейнетдинов выступил с докладом «Капиталистический строй и советская власть» перед красноармейцами-мусульманами 8-го Приволжского полка. Принятая после доклада резолюция выражала поддержку советской власти и заканчивалась призывами: «Мы, красноармейцы-мусульмане, не отдадим власть из своих рук никогда, будем сражаться с врагами до последней капли крови. Да здравствует советская власть. Да здравствует мировая революция. Да здравствует III Интернационал…»[229]. Комиссия отбирала мусульман и при комплектовании курсов командного состава для посылки политработниками в действующую армию. Результатом контактов национальных секций с организацией интернационалистов (иностранных групп) было формирование отряда добровольцев в 200 человек, посланного на Южный и Чехословацкий фронты. Без участия комиссии национальных секций не обходилась и мобилизация коммунистов-поляков для направления их в Западную дивизию. Представители комиссии имелись в союзе рабочей молодежи, в комиссии по работе среди женщин, в отделе по работе в деревне.

1919-й год – особый в истории страны: VIII съезд РКП (б) обозначил курс на союз с середняком; формировалась массовая регулярная Красная Армия; на фронтах шли решающие сражения гражданской войны, что требовало многочисленных мобилизаций и реквизиций (скота, лошадей, повозок, продовольствия, денег, людей); широким фронтом осуществлялась политика «военного коммунизма». Недовольство, волнения и восстания отмечались в большом количестве губерний. Восстания были в Семеновском, Лукояновском, Нижегородском, Ветлужском, Павловском уездах, Варнавинский, Воскресенский, Семеновский уезды в конце 1919 года были объявлены на военном положении[230]. Факты произвола местных административных единиц вызывали взрыв негодования населения. Отмечался отсев из рядов РКП (б). Так, в Сергачском уезде в мае 1919 года осталось 35 партийных организаций (в октябре 1918 года было 63) с 225-ю членами (было 363 человека)[231].

В 1918 – первой половине 1919 года работа с нацменами ограничивалась Нижним Новгородом, рабочими районами Сормово и Канавино, со второй половины 1919 года она передвинулась в уезды. На селе почти не было советов, хотя по Конституции РСФСР 1918 года они должны быть в каждом и переизбираться c интервалом в три месяца. Спорные и трудные вопросы жизни селян решались сельскими сходами. С конца 1918, после ликвидации комбедов, и весь 1919-й повсеместно и впервые шла избирательная кампания в волостях, селах и деревнях. Агитаторы из нацмен колесили, иногда и пешком, от села к селу в Сергачском, Княгининском, Арзамасском и других уездах, разъясняя суть выборов, кого следовало выбирать, выявляли отношение населения к коммунистам, советам, отвечали на трудные вопросы о реквизициях, мобилизациях, землеустройстве и т.д.

Работу с нацменами осуществляли штатные агитаторы, пропагандисты и организаторы из числа нацмен, членов РКП (б). Кадров явно не хватало. Возможное их пополнение искали из числа активных работников, фамилии которых назывались в отчетах национальных секций, отмечались во время служебных поездок. В рассылаемых и получаемых анкетах со списками сотрудников выделялась специальная графа, где помечалось, на каких должностях может быть использован тот или другой сотрудник («агитатор», «организатор», «лектор», «может проводить групповые собрания» и т.д.).

3 ноября 1919 года руководители латышской, еврейской, польской и мусульманской секций, подотдела просвещения национальных меньшинств при губОНО, и председатель губернской комиссии национальных секций на совместном заседании обсуждали доклад члена губкома партии М.М. Карклина, основная мысль которого сводилась к необходимости реорганизации комиссии, ибо предстояло вести организованную агитацию и пропаганду среди рабочих масс, бороться с враждебными коммунистической партии тенденциями и организациями, где таковые будут замечены, усваивать теоретические знания, «…что все таки легче удается на родном языке, так как товарищи из национальностей хорошо не владеют русским языком»[232]. Для более оперативного решения обозначенных и других возникавших задач 17 ноября 1919 года был сформирован президиум комиссии национальных секций, утвержден его персональный состав и распределены обязанности: Я.Я. Муценек – агитационная и лекторская работа, С. Л. Дыбчинский – постоянный инструктор еврейской секции, И. Хайруллин – культурно-просветительная работа и связь с мусульманскими секциями и ячейками партии, Коган – по связям с союзом молодежи, М.М. Карклин и И. Луцкий – связь губкома РКП (б) с Центром[233].

12 декабря 1919 года комиссия национальных секций провела последнее заседание (протокол № 14). С начала 1920 г. она стала называться отделом по работе среди национальных меньшинств (отдел нацменов), с продлением нумерации протоколов его заседаний (первое оформлено протоколом № 15).

В 1918-1919 гг. при работе с национальными меньшинствами партийно-советские органы большее внимание уделяли некоренным этническим группам из числа эвакуированных и беженцев (полякам, латышам, литовцам, евреям), стремясь использовать их грамотность, высокую социально-политическую активность для распространения идей коммунизма, для уяснения сути советской власти и особенностей первых ее декретов. Надеялись, что по возвращению на родину они могли бы организовать поддержку советской власти, находившейся в то время в дипломатической, экономической и политической блокаде; рассчитывали также и на поддержку представителей этих этнических групп в проведении мировой революции.

К 1920-му году боевые действия на фронтах гражданской войны в европейской части России кончились, но политика военного коммунизма не только продолжала проводиться, она ужесточилась и вызывала все большее недовольство населения. В 36-ти губерниях центральной России сохранялось военное положение, а страна как и ранее представляла собой единый военный лагерь. Политическое настроение населения, особенно сельского (коренные нижегородские нацмены, более многочисленные, чем некоренные, проживали в значительном большинстве именно в сельской местности), вызывало серьезную озабоченность партийно-советских и военных органов, ибо предстояло решать вопросы первостепенной важности в условиях мирной жизни. Задачи и формы работы с нацменами расширились. Так, с 1920 года началась массовая культурно-просветительная деятельность в деревне, появляется сеть образовательных и культурных учреждений. Эта работа проводилась в основном подотделом просвещения национальных меньшинств при НижгубОНО (сюжет для самостоятельного рассмотрения). Что касается партийных органов, то на первый план в их деятельности выдвигалась агитационно-пропагандистская и партийно-политическая работа. В январе 1920 года при ЦК РКП (б) начали формироваться Центральные национальные бюро пропаганды и агитации, несколько позднее – на местах. 10 февраля президиум Нижегородского губкома РКП (б) разослал по уездам Положение об отделах по агитации и пропаганде среди национальных меньшинств. Создавались: губернский отдел (при губкоме партии), городской (при Нижегородском комитете РКП (б)), районные (при Канавинском и Сормовском райкомах партии). Положение определяло и их состав: губернский отдел по агитации и пропаганде среди национальных меньшинств формировался из одного представителя губкома и по одному – от латышской, еврейской, польской и мусульманской национальностей; Нижегородский городской – из одного представителя от горкома РКП (б) и по два – от латышской, еврейской и польской национальностей; Канавинский отдел включал одного представителя от райкома партии и по два – от латышской, польской и мусульманской национальностей; в Сормовский отдел включались один представитель от райкома РКП (б) и три – от польской национальности. В сельской местности такой отдел по пропаганде и агитации среди национальных меньшинств создавался только в Сергачском уезде и включал одного представителя от уездного комитета партии (укома) и по два – от мусульманского и мордовского населения. Создание сети отделов по агитации и пропаганде среди нацмен, согласно циркуляра губкома, должно было закончиться не позднее 20 февраля 1920 г.[234]. Губотдел по работе с нацменами, как отмечают его отчеты, был организован фактически 9 марта 1920 года в составе Карклина, Летфуллова, Бедретдинова, Фетхетдинова и Луцкого. В городской (Н.Новгорода) отдел вошли Муценек, Львовский, Беляев и Москаль, в Канавинский районный – Фадеев, Цынман, Хаев и Ратнек, в Сормовский районный – Дыбчинский, Заневский, в подотдел просвещения национальных меньшинств включены Р. Юсипов, Муценек, Львовский. Отделы по агитации и пропаганде в уездах только формировались. Судя по отчетам, 18 мая 1920 года губернская комиссия национальных секций была ликвидирована, с нацменами стал работать отдел по агитации и пропаганде губкома РКП (б) с подотделом национальных меньшинств, в котором выделены бюро – мусульманское, польское, латышское и еврейское. Их формирование проходило, как правило, на губернских конференциях коммунистов конкретной национальности (например, латышской – 25 января, мусульманской (татарской) – 10 февраля 1920 года.). Коммунисты- поляки высказали Центру свое несогласие с созданием бюро, которое должно было, исходя из субординации, сноситься с губкомом партии не напрямую, а через отдел по работе с нацменами. Они считали, что «…между отдельными национальными меньшинствами нет ничего особенно общего, что вызвало бы необходимость соединить все национальные бюро, за исключением одного, что их родные языки не являются русским»[235]. Что касается создания мордовского бюро, то губком обратился за помощью в Центр (при ЦК РКП (б) была мордовская секция). С помощью присланного из Москвы опытного работника были проведены совещания коммунистов – мордвы в Лукояновском, Починковском, Сергачском и Ардатовском уездах, штатные агитаторы-организаторы губкома направлены: в Сергачский уезд – Еремеев, в Лукояновский, где проживало на то время до 30 тыс. человек, - Жуховицкий. Последний в своем отчете от 27 мая 1920 г. о своей поездке отмечал, что созванное им собрание активных работников мордвы высказалось о нецелесообразности организовывать в уезде мордовский отдел агитации и пропаганды, для ведения агитации и пропаганды на мордовском языке лучше «… выделить мордовских коммунистов при отделе по работе в деревне». Создать мордовское бюро удалось… в 1921 г.

Для работы с нацменами губком утвердил штат агитаторов-организаторов: для мусульманского населения – 6 человек, еврейского – 3, по 2 человека для латышей и поляков. Национальный контингент, с которым предстояло работать национальным бюро, на начало 1920-го года представлял собой: мусульмане – 85 тыс., евреи – 8-10 тыс., латыши – 4-5 тыс., поляки – 3-4 тыс. Представителей мордовского населения на то время в губернии насчитывалось до 80 тыс. человек.

Прошедший в марте 1920 года IX съезд РКП (б) сформулировал задачи по возрождению экономики страны и социалистическому строительству в условиях мирной передышки. Вскоре она была прервана начавшейся в апреле войной с Польшей, в которую Советская Россия была вынуждена вступить. В этих условиях деятельность местных партийных организаций была скорректирована в тезисах ЦК РКП (б) от 23 мая 1920 года «Польский фронт и наши задачи». Предписывалось немедленно обсудить на беспартийных рабочих и крестьянских собраниях и конференциях вопрос о войне с Польшей, о содействии Западному фронту[236]. По указу ЦК РКП (б) была проведена регистрация всех польских коммунистов и всех говорящих на польском языке, а также мобилизация коммунистов-поляков, в первую очередь тех, кто подходил для политической работы на фронте. В Нижегородской губ. в 1920 году проживало до 3000 поляков (2000 - в Нижнем Новгороде, 1000 – в губернии, 400 человек – в числе военнопленных, размещенных в Сормове). В рядах РКП (б) числилось 41 человек. Губком утвердил 7 членов РКП (б) для отправки на Западный фронт (четырех поляков, одного еврея и двух латышей).

Для обсуждения вопросов международного положения, о советско-польских отношениях в связи с войной, партийных мобилизациях и др. были проведены: собрание коммунистов литовцев и белорусов (13-14 апреля), общее собрание польских коммунистов (15 апреля), беспартийная конференция польских рабочих (3 июня), собрание польских рабочих сормовских заводов (7 июня), беспартийная конференция рабочих и служащих Нижнего Новгорода, Канавина, Сормова, Мызы, Растяпино (8 июня), собрание коммунистов-латышей (3 октября), беспартийная конференция среди еврейского населения (18 октября). Война с Польшей оценивалась как «последнее звено в цепи попыток задушить и потопить в крови пролетарскую революцию в России»; победа Красной Армии в этой войне «… не только позволит нам в России приняться за восстановление расстроенного хозяйства, но одновременно ускорить революцию польских рабочих и крестьян». Обсуждались и проблемы возвращения беженцев-поляков на родину, ибо из-за войны реэвакуация была приостановлена. Если работа польского национального бюро активизировалась в связи с войной (апрель – октябрь 1920 года), то еврейское бюро, по оценке губкома, активнее работало в Нижнем Новгороде, слабее – в Канавине, еще хуже – в уездах, где еврейские рабочие были разобщены территориально. Латышское бюро более всего информировало о жизни и условиях работы в Латвии.

С 1920 года партийные организации стали большее внимание уделять работе с коренными нацменами. Она имеет некоторые особенности и специфику. Так, для обсуждения вопроса об организации отдела по агитации и пропаганде в Лукояновском уезде, где проживало до 30 тыс. человек мордовской национальности, 27 мая 1920 г было созвано собрание местных активистов. Оно сочло организацию такого отдела нецелесообразным, ибо для ведения агитации и пропаганды на мордовском языке лучше привлекать мордовских коммунистов из отдела по работе в деревне[237]. Партийные органы считали, что из-за разбросанности мордвы по селениям Арзамасского уезда (там проживало 13 тыс. человек этой национальности), наличия разных наречий, отсутствия своей письменности, к тому же в связи со значительным ее обрусением, вести среди этого этноса партийную работу на мордовском языке излишне.

Работу с нацменами проводили в основном агитаторы, пропагандисты и организаторы, члены РКП (б). Они руководствовались подробнейшими инструкциями, положениями, директивными письмами и предписаниями Центра и губкома. Кадров, способных понять эти директивные документы, разъяснять их суть на языках коренных нацменов, организовывать выполнение предписаний по социалистическому строительству и т.п., было катастрофически мало. Они были распределены по разным отделам: по работе в деревне, по работе среди женщин, в отдел просвещения национальных меньшинств при губОНО, в отдел по агитации и пропаганде при военкомате. Ситуацию с нехваткой кадров из нацмен или способных работать с ними не спасала и разрешенная губкомом практика совмещения партийной, советской и другой деятельности. С 1920 года началась усиленная политическая подготовка партийных кадров, особенно мусульман: работали политические курсы в Нижнем Новгороде, Москве, Казани; 15 июля в Москве открылась Высшая партийная школа с шестимесячным сроком обучения; 17 августа 1920 года Центральное бюро коммунистических организаций народов Востока при ЦК РКП (б) (председатель М. Султан-Галиев) предписало Нижегородскому губкому в срочном порядке откомандировать в распоряжение Центрального бюро 20-25 татар-коммунистов или сочувствующих для направления на политические курсы;[238] с осени 1920 года открывались месячные партийные школы для активных работников. Слушателей учили, как вести партийную работу, как организовывать и проводить политические кампании – «недели» («неделя крестьянина», «неделя помощи больному и беспризорному ребенку», «неделя красноармейского пайка» и др.), разъясняли специфику работы среди молодежи, женщин и др.

К концу 1920 года отделы, проводившие политическую работу в деревне, в том числе и среди нацменов, были объединены в единые агитационно-пропагандистские отделы при парткомах разного уровня. Полномочия национальных секций (бюро) тем самым были сужены, они ограничивались агитацией и пропагандой, то есть идеологической работой. С 1920-го года она становилась важнейшим направлением деятельности партии большевиков, ибо предстояло не только распространять коммунистическую идеологию в массах, в том числе и среди нацменов, усваивать и использовать ее, но и мобилизовать массы на конкретные действия по осуществлению политики партии. С 1921 года работа этих отделов была приближена к повседневным нуждам местного населения, характер которых определялась новой экономической политикой.

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться: