В степи, в светлые посевы,

И сплетают под напевы,

И сплетают под напевы,

Как степные королевы,

Королевские венки,

Королевские венки...

Берди смолк и полез в карман за трубкой. Набивая ее табаком, продолжал напевать, и голос его был как темная шелковая лента:

И от них всегда струится

Золотистая зарница,

Как вечерняя хвала,

Как вечерняя хвала.

И солома полевая,

Их слезами налитая,

Тяжким золотом легла,

Тяжким золотом легла...

- Что это? - спросил Берт, - Какая красивая. Народная?

- Технарь пробитый, ты даже Рильке не читал, - отозвался Берди своим обычным вредным голосом.

- А ты, положим, не читал «Десять книг об архитектуре» Витрувия. И «Четыре книги об архитектуре» Андреа Палладио. Но я не говорю с тобой так, словно ты полный кретин.

- Ты не кретин, - торжественно заявил Берди, - Разве может быть кретином тот, кто прочитал целых четырнадцать книг об архитектуре!

- Так это Рильке? - спросил Берт, чтоб сбить Берди с язвительного тона - язвить тот мог бесконечно. - Я просто никогда не встречал этого стихотворения. А если б даже и встретил - не подумал бы, что из него может получиться такая песенка... Мелодию ты сам придумал?

- Нет, - неохотно признался Берди. - Другой человек.

- Из... наших? Я его знал?

- Не просто знал, - фыркнул Берди, - но, насколько мне известно, терпеть не мог.

Берт задумался. Терпеть не мог он многих и многих. И никто из них просто не в состоянии был так талантливо и просто положить текст Рильке на прелестную мелодию.

- Что, никак? - насмешливо спросил Берди, - Между прочим, когда он пел, то никогда не з-заикался...

От последнего слова Берт аж вздрогнул. Берди не просто запнулся - он умело передразнил очень-очень знакомое Берту заикание того, о ком говорил...

«Ну, з-здравствуй, главный враг немецких рабочих! »

А позже...

- Я имею полномочия...

- Я говорю не о ваших п-полномочиях! В б-бараках нужно провести д-дезинфекцию! И направить туда хирургов, а не патологоанатомов!

- Это компетенция доктора Брандта, - промямлил Берт.

- Хуй я клал на вашего Брандта!!!

Берт за глаза злословил об этом человеке. Берт смеялся над его пьянством, заиканием, высокопарными монологами. Берт мучительно ревновал к нему фюрера и с чувством жгучей обиды сознавал, что ревнуй не ревнуй - ничего не изменишь... этот отвратительный алкаш был для фюрера частью прошлого - блестящего прошлого, полного побед и удач... А началось у них все с того, что в далеком 1925 году Штрассеры захотели выкинуть Гитлера из партии. И Геббельс, этот драный говорящий вороненок, преданно глядя на своих тогдашних хозяев, завопил: «Вышвырните из наших рядов этого мелкого буржуа! » Но проклятый заика оказался более горластым, чем Геббельс...

Ну никак, никак не сочеталась с этой буйнопомешанной личностью нежная песенка о каких-то крестьянских сестрах.

- А почему ты вообще эту песню вспомнил? - спросил Берт у Берди.

- Из-за даты, - ответил тот тихо.

А что такое с датой? Какой смысл в тюрьме помнить, какое нынче число, если оно лишний раз напоминает, что сидеть тебе еще черт знает сколько лет?.. Берт вспомнил - читал где-то, что первый вопрос, который задают людям, подозреваемым в безумии - это вопрос о том, помнят ли они дату и день недели.

Я помню. 24 октября. И что это за дата такая... необычная?

- Какой-то праздник? - полувопросом бросил Берт. В Рейхе было много придуманных праздников.

- Ну, если можно называть годовщину смерти праздником... - прошелестел Берди.

Ах черт!

Нюрнберг. Предъявление обвинения. Трясущиеся руки, острая боль в груди и гортани. Желание взять себя этими позорно дрожащими руками за саднящую глотку - и выдавить, выжать из себя жизнь... Этого-то Берт забыть не мог.

А треклятый заика вновь оказался решительнее его, потому что через пару, что ли, дней после предъявления обвинения - сделал это. Не руками. Охранник забыл в его камере полотенце.

Берди был грустен.

- Я не знал, что вы дружили, - Берт почувствовал себя виноватым, вообще-то он никогда не отличался неделикатностью.

- Не дружили. Чего ему со мною дружить, я для него сопляк был. Работали вместе, это да. И хорошо ладили... И потом, - тон у Берди нисколько не изменился, - я одно время был в него влюблен.

- Что-о?.. - Берту показалось, что это какая-то или слишком уж тонкая, или слишком уж глупая шутка.

Да, он немало слышал о наклонностях Берди, но... «влюблен»? В это... существо? До Берта доходили слухи о неотразимости вечно пьяного чучела для женского пола, но он считал их байками. И доверял в этом вопросе своей жене, которая на ироничный вопрос Берта насчет «а ты бы влюбилась в...» ответила: «В тот день, когда это произойдет, ты должен будешь вызвать ко мне врача из психлечебницы, Берт.»

Кроме того... Берди поразил Берта полнейшим отсутствием того, что называется стыдливостью. Разве о таком... романе, если это даже и был роман, можно рассказывать так просто и открыто?

Берди словно мысли прочитал.

- Мне уже все равно, что ты обо мне подумаешь, Берт, - сказал он, - Здесь - все равно. И потом... надо же о чем-то разговаривать.

 

Берту было стыдно за свое дальнейшее поведение, но... что произошло, то произошло.

- Я не хочу сейчас с тобой разговаривать. Я занят, - сказал он грубо. И демонстративно взялся за лопату.

Берди надулся и понуро отошел.

 

Берт долбил землю так, что во все стороны летели перерубленные корни растений и клочки дождевых червей.

Была лишь одна черта в его натуре, за которую он до боли в голове и груди ненавидел себя - а именно, трусость...

Трусом он был всегда. Понял это в детстве - и тогда же стал со скрипом зубовным преодолевать и трусость, и себя. Потому что в книгах ему всегда нравились храбрые герои. Так он, глиста в костюме, приполз в юношеское спортивное общество заниматься греблей, так он, архитектор, принял пост министра вооружений Рейха, так он, не самая старшая жена султана, осмеливался возражать треклятому заике...

Трусость, как и все серьезные пороки, была тварью живучей и цепкой. Она швыряла свои острые на вкус семена куда придется, сеяла их на всем поле его жизни, он так и видел этого сеятеля, кладущего горстку черных зерен на ненатруженную ладонь и ожидающего порыва ветра.

Берт трусил в Нюрнберге; трусил в Рейхе, когда понял всю безнадежность войны; трусил перед фюрером, перед заикой, перед всеми, кто вступил в НСДАП раньше, чем он. И всегда он ухитрялся - просто его душа защищалась от гибели - как-то оправдывать трусость, находить для говна красивый фантик. Или... просто фантик. Обертку из спасительной лжи самому себе.

Раньше он запрещал себе анализировать все это. Умел волевым усилием прерывать поток ненужных мыслей - в этом изрядно помогала работа.

Теперь - не мог не думать, и работа не спасала - не работа это была, а времяпровождение заключенного. В этом и смысл подобного наказания: что ни делай тут - все равно останешься наедине со своей душой. Работа - не спасение, даже если чисто случайно она тебе нравится - тебе ж не дадут уйти в нее. Тюремный порядок. Час поработал - пошел обедать... или на медосмотр... или еще куда... а потом в камеру, в камеру, в камеру... Чтоб работа давала забвение, Берту надо было работать 20 часов в сутки...

Что ж, думал он, врубая лопату в землю, что ж, Берт. Ты похоронил кое-какие воспоминания заживо, но они не задохнулись... чувствуешь, как они снова лезут на свет, стоило глупому, бесстыжему Берди ляпнуть о том, что он был влюблен в мужчину...

- Шпеер могилу выкопал! - Функ.

- Кому? - Дениц, позабавленно.

- Господа, оставьте, - Нейрат, тихо.

- Берт! Берт... - Берди, странным голосом.

Берт смаху воткнул лопату в землю и глянул на Берди. Если б взгляд был оружием, то убил бы или тяжело ранил.

- Пойдем, поговорим, - сказал Берт удивительно спокойно.

Охранники ничего особенного не заметили. А что случилось?.. Пятый работал, пахал как конь, пора бы и отдохнуть. Первый не работал, он всегда не работает - даже когда работает...

Нейрат проводил пятого и первого напряженным взглядом. Ему не нравился пятый. Альберт определенно психовал. Нормальные люди, желая вскопать грядку, обычно не роют вместо этого яму два метра в длину и метр в ширину.

Берт шлепнулся задом на скамейку, Берди тихо присел рядом.

- Расскажи мне то, что хотел, - попросил Берт сдавленно.

- Ты же не хотел слушать, - удивился Берди.

- Расскажи.

 

⇐ Предыдущая1234567Следующая ⇒

Поделиться: