Река Бикин. Стойбище удэгов. Лето 2014 года.

- Ну все. Жрать садитесь, - Леха указал рукой на накрытый своей женой стол, - повечеряем по-скромному.

- Это ни фига себе! – присвистнул Вован, - это ж еды-то сколько! Мы ее три дня жрать будем.

- Да это ж разве еда? – улыбнулся Леха, - у нас еда – это мясо, остальное так… заедка.

- Ну давай, объясняй, чего тут есть можно, а чего не стоит. Мы в вашей кулинарии как-то еще не особо разобрались, кроме вон разве него, - Холод кивнул Лехе на смутившегося Хосе.

- Да, Хосе, - предупредил Баир, - тут волшебного домика нет. Если прихватило – чеши в тайгу, только хезай аккуратно, смотри, чтоб медведь сзади не подкрался.

- Ладно, что уж говорить-то, - Леха подтолкнул Холода к столу, - садитесь, объясню. И деда пока дождемся. Ну вот, смотрите, - начал он, - это аунта солони, - он ткнул пальцем в дымящуюся на столе кастрюлю, - суп по-вашему. Мясо изюбра и стебли дудника – растение такое. По вкусу на сельдерей похоже. Изюбр-то он, как корова, чистая говядина.

- А чё ж вы тогда коров не едите? – поинтересовался Владлен.

- А зачем? – белозубо улыбнулся Леха, - корова молока дает. Мы молоко тоже едим. Вы не удивляйтесь, у удэгов нет слова «пить». Мы все едим - что чай, что мясо… Это бада солони, - продолжил он, - считай, уха по-вашему. Хариус с чумизой. Корень, что-то вроде репы.

Хосе поднял крышку и вдохнул ароматный пар, а Леха уже показывал следующее блюдо:

- Это манэ. Похлебка пшенная с тайменем. У нас-то вообще рыбы много. Зверя тоже, но на него не на всякого охотиться можно. Поэтому наши племена в честь рек называются, где живут, по месту. Мы вот, например, бикинские.

- А медведЯ-то есть будем? – высунулся из-за плеча Баира Левчик.

- А то! – мотнул головой Леха, - вон, - он ткнул на блюдо, - это яема, сало копченое медвежье. Его с гагэ, с лепешкой кукурузной, и гила гамкалой лучше есть, - Леха приоткрыл еще одну кастрюлю, - ну на пюре похоже картофельное ваше, только солить побольше надо. Вообще у нас супов не так много. Ботэ солони – суп грибной, ну и так еще, с мяса, с рыбы. Рыбы-то, конечно, больше. Мы ж рыбу впрок сушим, юколой называется. А потом, когда зима приходит, готовим. Хлеб не особо жалуем. У нас мука только лет сто назад появилась. Стали из нее делать боузы – лепешки из кислого теста с мясом и капустой.

- Да, мяса у вас тут много, - Холод заглянул в еще одну кастрюлю, - а это что?

- Сулухи булони – рябчик с черемшой тушеный. Деликатес по-вашему. Мы-то его не особо очень. Там мяса-то с гулькин нос, - посмотрел на Холода Леха, - мы больше талани едим – потроха его вареные. И наваристей, и сытнее.

- А это что? – Хосе приоткрыл какую-то сковородку.

- А это лучше не тронь, - Леха задержал его руку, - это баба сдуру поставила. Это каму – рыбка с душком. Ну, тухлая. Не каждому желудку подойдет. Ты вот это лучше попробуй, - он пододвинул к Хосе другую сковородку, - сугзя манасани – рыба, запеченная в лопухе.

- Ага, точно, - рассмеялся Вова, - будешь знать, чем потом подтираться. Только смотри, на лопухах ничего не написано. Зверь в тайге неграмотный.

- Да иди ты, - толкнул Вову в плечо Хосе.

Владлен с Холодом рассмеялись, а Вова приоткрыл еще одну посудину, вдохнул аромат, зажмурился и зацепил ложку:

- Вот эта жрачка так по мне! Чё это?

- Солими. Рыба с икрой, ягодами, топленым рыбьим жиром залитая. И жеваная, - ответил Леха.

- Чего? – Вова выронил ложку из рук.

- Легенда есть такая, - невозмутимо продолжил Леха, - когда царь удэгейский, Сагди Коюн, состарился и без зубов остался – жевать не смог. Вот тогда для него наши молодухи красавицы пищу пережевывали. Так это блюдо и появилось.

Вова посмотрел на суетящуюся жену Лехи и напрягся.

- Да ты не боись. Зачем сейчас зубами жевать? Мясорубка же есть, - улыбнулся Леха.

- А это что? – Холод посмотрел на три тарелки.

- Икра. Жареная и вареная. А это ауфа, к которой вы привыкли. Мы ее тузлуком, соленым раствором заливаем и так, в основном только для гостей держим. А вот это я вам всем настоятельно рекомендую, - он принял у жены большой чугунок, - это у нас главное гостевое блюдо – гудэни. Отварной желудок лося. Так что хватит разговаривать, давайте есть. Быстро покажу что к чему, - и он начал перечислять, - это ванзя, рыбные котлеты. Пельмени с косули медвежьим жиром политые. Это глаза лосося в масле, вместе с талой, головными хрящами рыбьими, деликатес местный для гурманов, которые рисковать любят. Это отоу содои, черемша соленая. Это сугзя. Таймень запеченный целиком. Там хумта, паштет рыбный. Запивать можете вон, из кувшина туктани, кисель брусничный. Это солино, юкола тушеная. Там стебли папоротника. Вместо соуса вон приправа из цветков чеснока. Дюйцехаза называется. У китайцев переняли. Это пампушки обычные. Вместо хлеба. На десерт варенье из черемухи. И дихэ ивовое, что-то типа мармелада. Водки не держим. Так что дохтой запьем. Это типа чай из чаги желтой березы. Так что все. Жрать давайте, а то вон и дед уже вышел.

Леха привстал, почтительно пропустил старика и усадил его во главе стола. Одноглазый седой старец со спутанными волосами под ватной шапкой оглядел незнакомцев своим единственным глазом, достал деревянную трубку и закурил. Остальные замолчали, занявшись изучением и поглощением местной пищи.

- А он почему не ест? – тихо спросил у Лехи Холод.

- Хрен его знает, - пожал плечами Леха, - я даже вообще не знаю, ест ли он вообще. Он шаман, говорит, его там духи кормят.

- Да ладно, - удивился Холод, - а лет-то ему сколько?

- А я почем знаю? – снова пожал плечами Леха, - он отца моего еще дед. Тут паспорт приезжали ему давать. Не знают, когда он родился. Написали так, от балды, сто лет. Я ж говорю, он шаман. Живет где-то в своем мире, молчит и на нас внимания не обращает. Он уж и детей своих всех перехоронил, и внуков, а сам вон… Поначалу страшно было, но потом привыкли.

- В смысле шаман? – не понял Вова, спросив в полголоса.

- Да ты обычно говори, - Леха подмигнул Вовану, - он все равно по-вашему не понимает. Настоящий шаман. Людей лечит. Скотину. Вещи пропавшие находит. С погодой как-то договаривается. В бубен свой постучит, покамлает… ну, поколдует по-вашему, и на тебе – хочешь солнце, хочешь дождик. К нему-вот люди до сих пор со всей округи таскаются. Тут надысь староверы приезжали из скита. Коровы у них пропадать стали. Ну деда в бубен свой постучал и говорит, а я перевожу: «Нет вашей коровы, ни в мире живых, ни в мире мертвых. Я не нашел, и вы не найдете». Те даже обиделись. А потом выяснилось, кто-то их коров убил и сожрал. Так что угадал он.

- А чё, чужих здесь много? – Холод на всякий случай отодвинул от Хосе какую-то тарелку, которую тот почти полностью изучил своей ложкой.

- Да, бродят частенько, - Леха отхлебнул брусничного киселя из кружки, - браконьеры в основном. Тут же для китайцев стараются. Но мы как-то с ними не пересекаемся. Не суются они к нам. Сейчас время такое, что в тайге много люда разного стало. То туристы тебе, то ученые, то так… любители острых ощущений.

- Слушай, Леха, - Холод посмотрел на него, - мы же тут людей ищем. Ну, на зэков похожие. И с ними иностранцы должны быть.

- Зэки говоришь? – Леха почесал за ухом. Да тут все неместные зэки. Кто сюда по доброй воле попрется? Тут родиться надо, чтобы жить. Давай-ка, может, у деда спросим?

Он что-то сказал старику на своем языке. Тот закрыл единственный глаз и задумался, покачиваясь, как маятник, на деревянной табуретке.

- Чего это с ним? – удивленно уставился на шамана Хосе.

- В транс впал. Камлает, - обыденно ответил Леха, - да вы ешьте, пока лезет. Он так долго может качаться. Не обращайте внимания. Как вернется – может, что скажет. Если духи его в настроении будут.

Все снова продолжили есть. Лехина баба уносила пустые блюда и тарелки и ставила новые. Холод выжидающе смотрел на деда. Неожиданно его единственный его глаз открылся, и он цепко схватил своей сухой лапкой-клешней Холода за запястье, что-то быстро заговорив. Леха подошел поближе и стал переводить:

- В тайгу волк пришел. Волком он стал среди каменных деревьев. Злой волк. И зубы у него железные. Плюется он этими зубами, и новые отрастают. А с волком стая его. Один медведь большой. Любит прикидываться, что глупый. А так умный. Лис косой с ним. Долго этот лис в клетке жил. Теперь свободен и назад в клетку не пойдет. Белок с ним. Молодой, быстрый. Говорит быстро, а думает медленно. А мог бы быстрее. Птица с ним. Коршун. Глаз острый. Раньше он волка поклевывал, а потом родней стал. А еще с ними зверь, которого не знает никто. С другой он тайги. Там деревья такие же, а реки быстрые, как змеи. Этот зверь здесь родился, а потом в ту тайгу ушел. А там мурашом стал с зубом острым, как нож большой. Железный. Тайна у них всех одна. Дома ёж колючий. И кабарга с раскосыми глазами. Но ей палец в рот не клади. Их другие звери ищут. Волки. Белые волки. Живут под большой горой, на верхушке которой снег и в тумане она спрятана. А вокруг деревья розовые цветут. А у волка дом есть. Но не с волчицей серой. Иная. Сестра волка другого, который однажды бешеной собакой проснулся, и волк загрыз его. С тех пор их сердца вместе бьются. И детеныш у них есть, который пока не решил, каким зверем ему быть. И кот ученый за ними наблюдает. С глазами стеклянными. Старый медведь там остался. За детенышем смотрит. В косулю он влюблен. Стройную. И она в него… Только вот зачем все они пришли? Духи не знают. Но они должны сюда прийти. Это другие духи решили. Не нашенские.

Холод и все сидящие за столом напряженно переглянулись, а Леха махнул рукой:

- Да вы его особо не слушайте. Он такого может натрендеть, аж жуть берет. Ты лучше, деда, скажи, - он заговорил на своем, - что за люди? Есть те, кого они ищут здесь?

Старик кивнул головой и снова заговорил. Леха снова начал переводить:

- Есть люди. Найдут и потеряют. Снова вернутся и дальше пойдут. Савоська поможет, сукин сын.

- Это еще кто? – переспросил Холод.

- Да поп местный! – сплюнул прямо на пол Леха, - не любит его дед. Срать тому и на удэгов, и на тайгу, и на Бога своего. Год назад без порток сюда пришел, а теперь на джипе ездит. Местные его ой не любят! А из-за него и Бога его. Так что дед может на него и наговаривает. Но поговорить с ним можно. Он не только таежных людей знает, так что, может чё и прояснит. Давай дед, вставай, а то ты и так сегодня что-то разговорился, я тебя спать покладу. А вы чайку пока попейте, - Леха взял деда под руку и поднял со стула, - а ты им, Люськ, сладкого чего-нибудь принеси. Я с дедом разберусь, в баню их отведу.

Леха с дедом уже направлялись к выходу, но старик опять схватил Холода, на этот раз за плечо, и что-то сказал.

- Чё это он? – Холод посмотрел на Леху.

- Сказал, человека Леший усатый водит, а волка ведет, - перевел Леха, - да не обращай внимания. Дед чё-то сегодня в ударе, - и они вышли.

- Леший… усатый… - вслух начал размышлять Холод, но Лехина жена его остановила, поставив перед ним тарелку с пирожками с брусникой:

- Да ты не гадай. Тигру у нас так называют. Он что-то вроде Дьявола. Наших-то Богов у нас много, дедушка их всех знает, а Дьявол-то один – тигра. Мы вон в хорошего Бога верим, акромя Иисуса. Его Подя зовут. Местные ему дары носят, чтобы охота удачная была, рыбалка, дети рождались. У него на скале место есть, куда подарки кладут. Алка называется. Кто колечко принесет золотое, кто денежку, кто бусы какие. А однажды все это пропало. Дедушка на Савоську и грешит. И все наказать его хочет. А Леха не хочет с ним связываться, да и местные тоже. Вдруг его Бог возьмет нас и накажет? – она улыбнулась.

- А плохие-то Боги у вас есть, кроме тигры? – улыбнулся в ответ Холод.

- Есть, - серьезно ответила Лехина жена, - Огзя. Только он там живет, где мертвые. Он у нас с Лехой двух детей нерожденных забрал.

Лехина жена исчезла, а за столом возникло неловкое молчанье.

- А ведь прав дед, - первым заговорил Хосе, - муравьи, другая тайга, да и Вова на медведя похож. И с лисом угадал, - Хосе посмотрел на Баира, - и с коршуном.

- Да хрен его знает, - Владлен почесал щетину, - может и правда он видит то, что мы не видим, - в каких он там потемках шаманит, бес его знает…

- Не, я читал про шаманов, - перебил их Вова, - они не только прошлое и будущее видят, они и настоящее…

- В настоящем живут, Вова, - остановил его Баир, - сказал дед «найдем» - значит найдем. И зачем самим себе сказки придумывать? Хотя… Вот старый, - Баир взъерошил волосы на голове молчавшего Левы, - напугал мне пацана своими пророчествами. Думаю я, давайте-ка мы с отца Севастьяна-то и начнем. А там, как говорится, каков поп, таков и приход.

- Завтра начнем, - Холод поднялся из-за стола, - пойду я покурю и воздухом заодно подышу. Хватит с меня на сегодня «битвы экстрасенсов». А ты, Вован, пойди вон лучше Лехе помоги с баней наколдовать…

 

* * *

 

Уссурийск. ИТУ № (***). Конец мая 2014 года.

- Ну уж извините, - полковник в кителе развел руками перед Доцентом, - я здесь всего год. И до сих пор временно исполняющий. Дела даже не принял. Васюкова помню. Но больше по телевизору. Здесь он не при мне был.

- Но вы что, совсем с делами не ознакамливались? – Доцент с укором посмотрел на кума.

- А с чем мне прикажете ознакамливаться? – он с силой бухнул на стол пыльную папку с надписью «Рацион заключенных», - сюда три колонии согнали. Нас же реформировали. Это теперь оптимизация называется. У меня вон, по спискам личного состава, в одном отряде сорок семь человек, а на лицо шестьдесят четыре. Койко-мест не хватает. По очереди спят. Ремонт в столовке уже год сделать не можем. Едят в три смены. А вот тут недавно план на работы скинули, - он достал еще одну папку, - вот посмотрите. В этом месяце надо пошить шесть тысяч варежек-рукавиц. И все бы ничего, но мы здесь табуретки и скворечники делаем! У нас промзона по «деревяшке»! Бардак! – тот выругался, не обращая внимания на Доцента.

- Так вы бы попробовали разобрать, - попытался объяснить ему Доцент.

- Пробовал, - ответил полковник, - так вот новое наваливают. Выговор вон схлопотал. За плохую подготовку к празднику Победы. Видите ли, в песне было мало патриотизма! А откуда его взять, патриотизм? У нас здесь иностранцы сидят со всего мира. Надо было немцев назначить. Спели бы свои фашистские марши, может тогда бы меня уволили на хрен отсюда!

- А знать-то может кто про этого Васюкова? – поинтересовался Доцент.

- Подождите… Есть у меня прапор один. Фёдорыч. Фамилию не помню, да ладно… Кажется, он с тех времен остался. Сейчас я его вызову. Может он что-то и прояснит, побеседуйте с ним лучше. Вы пока его здесь подождите, а я пойду… у меня опять ЧП. Корейцы какие-то на котельной собаку зажарили и технической солью посыпали. Чуть не сдохли на больничке. А мне теперь рапорты составляй, - он махнул рукой и вышел, а Доцент начал изучать скудную обстановку кабинета, на которую с тоской взирал с пожелтевшего портрета Феликс Эдмундович Дзержинский.

Вскоре вошел прапорщик и бесцеремонно уселся на место своего начальника:

- Чё хотел-то? – он уставился на Доцента.

Тот опешил от бесцеремонности и распахнул перед прапором волшебную красную корочку. Тот нацепил на нос очки, внимательно изучил ее и извинился:

- Во как. Про Васюкова говорите? Ну, был такой. Здоровенный громила, метра два ростом. Из бывших. На кой его сюда перевели – убей не помню. А… не… тубик у него был. Хотя какой тубик? Он и днем, и ночью в качалке торчал. Руки, как ведра раздул. Так его же вроде того… шлепнули при побеге? – прапор снял очки.

- Да вот не совсем, - покачал головой Доцент, - дело тут туманное.

- А как же без него? – прапорщик достал из нагрудного кармана мятую пачку сигарет и без спроса закурил, - кум наш прежний мутный был.

- Ну а что еще на счет Васюкова можете сказать? – Доцент достал блокнот.

- Ну как что? Жил, - поморщился прапорщик, - режим, вроде, не нарушал, в бригадирах ходил. Тут тогда иностранцев много было. А он так, по-английски слегка «спикал».

- С кем общался? – Доцент сделал пометку.

- Ну были у него корешки, - на секунду задумался прапорщик, - китаец один, Чен. Отморозок еще тот. Поговаривали даже из триад. Его в Хабаровске взяли за рэкет. А при нем паспорт русский оказался. Вот его сюда и определили. Дерзкий такой, наглый. Весь драконами изрисованный. Ему вся зона должна была. Даже вертухаи. Дружки приезжали и дачки прямо через колючку перекидывали на глазах у охраны. Он тут даже казино устроил. Зам кума в прах проигрался, и только потом прикрыл.

- А где он сейчас? – оживился Доцент.

- Да я даже не знаю. Освободиться, вроде, не должен. Ему от души впаяли. В архивах покопаться надо. Там еще не всё мыши сожрали.

- А еще с кем общался? - внимательно посмотрел на прапора Доцент.

- Был еще один. Рыбой его зэки звали. С Курил. То ли русский с корейцем, то ли русский с японцем. Хрен его разбери. Контрабандист. Под «Владиком» в океане отловили. Шхуна какая-то потопла с мигрантами, его к нам и определили за незаконное пересечение границы. Хотя поговаривают, что это он сам ее потопил. И никакой он не мигрант незаконный. А капитан. Этот тихий был. Срок-то небольшой. Особо не дергался. Все прошение о гражданстве писал, и депортации боялся. Видать у него там свои какие-то терки были.

- Странно, вы их так хорошо помните, и не знаете, что с ними случилось, - Доцент изучающее взглянул на прапора.

- А чё тут странного? – хмыкнул прапор, - я тогда на пенсию ушел. Потом вернулся. Без меня все это было. Уходил – были. Пришел – уже сплыли. Я ж говорю – в архив надо заглянуть. Пойдемте.

- А как же кабинет? – Доцент оглянулся по сторонам.

- Да кому тут чё надо? – тот махнул рукой, и они вышли.

Пройдя через «локалку», они вошли в саму зону. Унылый пейзаж с лихвой дополнял огромный негр почему-то в зимней шапке, который рисовал на стенде улыбчивую женщину с белыми волосами под надписью: «Помни, осужденный, тебя ждут дома. Не нарушай режим!»

- Ну да, - уловил ход мыслей Доцента прапор, - уместнее бы здесь были пальмы с вигвамом. Хотя не… вроде вигвам у индейцев. Интересно, у нас из Индии есть кто?

- Из Америки, - поправил его Доцент и пояснил, - в Индии индусы.

- Какая хрен разница, - отмахнулся прапор, - здесь Россия.

Он хотел сказать еще что-то, но мимо них, разбивая воду из луж, протопал интернациональный отряд, распевая хором «Ветер с моря дул».

- Ну вот, пришли, - прапор остановился возле здания из красного кирпича, покосившегося на один бок, - ну вот, опять замок сперли. Поди Михайлов. Он к замкам и лампочкам неравнодушен.

- Что-то здесь у вас собак нет, - огляделся по сторонам Доцент, - обычно же вдоль запретки…

- У нас корейцы есть, - остановил его Федорыч, - а где есть корейцы, там собаки кончаются. Здесь же зона. Не ресторан корейской кухни, - он дернул дверь, и она вывалилась наружу. Прапор выругался, - вот так вот у нас всю жизнь все на соплях и держится. Заходите.

- А чем вы их тут кормите? – Доцент вошел внутрь, и в ноздри ударил запах плесени и паутины, - да… конечно… - поморщился он.

- Не Рио-де-Жанейро, - подхватил его слова прапор, - кормим чем? Китайцев тушенкой китайской, корейцев морковкой корейской…

- А негров бананами? – рассмеялся Доцент.

- Нет, бананьев у нас нема, - рассмеялся тот, - а так, если без шуток, то посылками с дома кормятся и гуманитаркой. У нас ничего, кроме пшенки с килькой нет. Склад полгода назад сгорел. А местный ларек, где зэки отоваривались, детишки с поселка обокрали. Туда вон пойдемте, - он указал пальцем в темную комнату, щелкнул выключателем, и лампочка неожиданно загорелась, - не, не Михайлов замок спер. Он бы лампочку точно не пропустил. Вот в том шкафу должны дела быть.

Прапор отодвинул от огромной потертой двери охапку лыж и со скрипом распахнул ее:

- Вот они, жмурики наши, - он бросил на грязный стол, накрытый газетой «Амурский рабочий», охапку папок, - здесь покопаться можно. Какая-то бухгалтерия должна была все-таки остаться.

Доцент развязал бантик на одной из них, вдохнул пыли и звонко чихнул. Прокопавшись часа три, они не обнаружили ничего, кроме того, что тело Васюкова покоится на вырубленном посреди тайги кладбище под железной табличкой с номером. К делу была пришпилена какая-то объяснительная, написанная солдатом-срочником с жуткими ошибками, в начале которой долго и нудно перечислялись обязанности караульного, переписанные из устава, и в конце многозначительная приписка: «Попал наповал». Венчала это канцелярское творение бюрократии подпись-закарючка, ставшая переходным этапом между крестиком и почерком первоклассника.

- Ну да… Не густо, - поежился Доцент.

- А в желудке пусто. Пойдемте что ли в офицерскую столовку пообедаем. Там сегодня Кузьминична борщ наварила. У нас тут автозак с зэками лося сбил, так что с мясом будет.

Они вышли из архива и, немного попетляв по находящейся в коматозе зоне, вошли в здание офицерской столовой, в которой пахло хлоркой и тараканами. Усадив Доцента за стол, прапор подошел к здоровенной, румяной, как ромовая баба, женщине, о чем-то поговорил с ней и вернулся. Вслед за ним возник китаец в колпаке и перемазанном свеклой белом переднике, и бухнул перед ними на стол поднос с двумя тарелками горячего ароматного борща, в котором плавали два островка белой сметаны.

- И все-таки, что с этим Васюковым? – начал было Доцент, но к ним подошла повариха.

- Ну что, вкусно, хлопцы? – она оглядела Доцента, - не ваша еда, не городская. А чего это вы про Васюкова вспомнили?

- А Вы что, его знали? – посмотрел на повариху Доцент.

- А то! – она бесцеремонно присела за стол, подвинув собой прапора, - его женихом все моим называли. Он у меня все время на кухне околачивался. Протеины жрал. Так убёг же он с дружками.

- В смысле убёг? Как? – Доцент уставился на Кузьминичну.

- Ну как бегают? Ножками, - рассмеялась та, - года три уже как, четыре. И китаец вместе с ним. И Рыба курильская. Одеяла из бараков на колючку побросали, перелезли - и в тайгу.

- А почему же документов никаких нет? – не понял Доцент.

- Да потому что кум наш тогда обосрался, - повариха положила огромную ладонь под толстую щеку, - и решил никому не сообщать. А тогда еще река разлилась, половодье было. Их для приличия, конечно, поискали день-другой, а потом плюнули. Скелет нашли какой-то в тайге и похоронили, типа это Васюков. Про Рыбу вообще забыли. У него через месяц срок кончался, и депортация ждала. А китаец, будь ему не ладно… только вздохнули без него. Тут же при нем не зона, а бордель был. Наркота, шлюхи. Даже дискотеку устраивали. Друганы его на джипах приехали, музыку включили и заставили охрану на вышках прожекторами мигать.

- А начальник что? – спросил Доцент.

- Кум что ли? – та махнула рукой, - да у нас он пришибленный был. Сколько рапортов на пенсию писал, а его все не отправляли. Он, походу, еще считал, что в СССР живет, а сюда как на Луну попал. Как вышел на пенсию – нажрался, на рыбалку в первый же день пошел, под лед провалился и утоп. Новый-то ничего вроде, но жалко мне его. Тут в этот сортир за столько лет говна навалили, а ему теперь чистить. Вы борщик-то кушайте, - она по-матерински улыбнулась Доценту, поднялась, и, переваливаясь, как медведица, потопала на кухню.

- Слушайте, - Доцент посмотрел на прапорщика, - надо поднять дела заключенных. Как думаете, они сохранились?

- Эти точно сохранились, - кивнул Федорыч, - они в сейфе лежат. Ключ от него потеряли, и открыть никто не смог. А то бы уперли. А он стоит целехонький.

- Ну вот сейчас борщ поедим, - Доцент размешал сметану, - и посмотрим.

Прапор кивнул.

 

* * *

 

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться: