ПЕРВЫЙ ПРЫЖОК С ПАРАШЮТОМ

 

Начиная с 15 мая 1975 года, когда бригада приступила к летнему периоду обучения, вся ее деятельность была, в основном, посвящена подготовке к прыжкам с парашютом. Офицеры и прапорщики предварительно прошли медкомиссию на годность к службе в ВДВ. Личный состав, да и мы, офицеры и прапорщики части, сдавали зачеты по теории воздушно-десантной подготовки и материальной части парашютов, а также тренировались на воздушно-десантном городке.

Для меня, как и для большинства выпускников Киевского ВОКУ, кроме Феди Волоха, который к тому времени уже имел 43 прыжка, это была подготовка к первому в жизни прыжку с парашютом. Все мы сами готовились прыгать и готовили подчиненный нам личный состав. В моей группе, за исключением молодежи, все имели опыт совершения парашютных прыжков, а старший разведчик ефрейтор Раскин был членом парашютной команды бригады и имел более сотни прыжков.

Однако в самый разгар подготовки к прыжкам меня вызвал недавно приехавший в часть по замене из Германии заместитель командира бригады полковник Ю.Я.Голоусенко и предложил на неделю съездить в Алма-Ату на окружные соревнования по офицерскому многоборью. Мои попытки отказаться под предлогом того, что именно этим видом спорта я никогда не занимался, Юрий Яковлевич отверг сразу же, заявив, что офицер-спецназовец по сути своей специальности уже многоборец и должен на окружных соревнованиях занять призовое место. Не принял полковник Голоусенко в качестве аргумента к отказу ехать в Алма-Ату и то, что мне надо было готовиться к первому в жизни прыжку с парашютом.

Готовился я к соревнованиям всего несколько дней, справедливо рассудив, что бегать, плавать и стрелять из пистолета я могу, поэтому сосредоточился в основном на гимнастике. В этой связи пришлось обратиться к капитану Александру Ильину с просьбой показать комплекс упражнений на перекладине, который необходимо было сделать. Коля Ершов вызвался «погонять» меня немного в бассейне. Вот в таком «полуготовом» состоянии я и отправился в столицу Казахстана Алма-Ату.

26 мая поездом из Ташкента я уехал в Алма-Ату. Ну, и как можно себе представить, на соревнованиях ничего выдающегося показать, конечно же, не удалось. Самым приятным в этой командировке было то, что в Алма-Атинском высшем общевойсковом командном училище, где проходили окружные соревнования по офицерскому четырехборью, я встретил заместителя командира нашего батальона по воздушно-десантной службе капитана Ф.М.Пашковского, который в это время в Алма-Атинском ВОКУ экстерном сдавал экзамены за среднее военное училище.

Вернулся я в Чирчик 31 мая, то есть ровно за два дня до начала прыжков, когда вся необходимая подготовка к ним была проведена и парашюты для прыжков были уже уложены. Командир роты Саша Тимченко сразу же после моего доклада о прибытии из командировки рассказал, что в связи с отсутствием Пашковского, исполнять обязанности заместителя командира нашего отряда по воздушно-десантной службе назначили недавно прибывшего из Германии офицера оперативно-разведывательного отделения старшего лейтенанта Бодрова.

По словам Александра Тимченко, Бодров, видимо, стремясь показать в новом для него коллективе свою принципиальность и служебное рвение, пообещал отстранить меня от прыжка, так как я отсутствовал на укладке парашютов и предпрыжковой подготовке. Тимченко, рассуждая вслух, заявил, что с формальной точки зрения Бодров был, в общем-то, прав, ведь соответствующие инструкции и приказы требуют, чтобы каждый военнослужащий лично укладывал свой парашют перед прыжком. Однако, как известно, если все в военной службе ставить на формальную основу, то успехов в боевой подготовке трудно будет добиться. При этом Александр заверил меня, что все равно прорвемся, и предложил пойти на воздушно-десантный городок и немного позаниматься перед прыжком. Александр довольно долго гонял меня по тренажерам, заодно и сам позанимался, попрыгав с трамплина.

На следующий день, 1 июня, молодое пополнение бригады принимало Военную присягу. По традиции, это торжественное мероприятие проходило у памятника жителям Чирчика, погибшим в годы Великой Отечественной войны, сооруженного на берегу канала Бозсу. Чирчикцы называли это место просто «Журавли», так как мемориальная композиция памятника представляла собой стелу, которую венчала исполненная из металла стая летящих в небе журавлей, при этом один из журавлей с подбитым крылом лежал на земле и пытался подняться в воздух, чтобы догнать улетающую в даль стаю своих сородичей.

Несколько раз, глядя на памятник, я ловил себя на мысли, что на память невольно приходят слова из популярной в те времена песни на слова Расула Гамзатова: «Мне кажется порою, что солдаты, с кровавых не пришедшие полей, не в землю нашу полегли когда-то, а превратились в белых журавлей». Как представляется, журавли автором памятника были выбраны в качестве основы его композиции потому, что они символизируют души погибших солдат-чирчикцев всех национальностей и вероисповеданий. Ведь летящая птица во всех религиях считается олицетворением души погибшего воина.

Перед принятием воинской присяги в обстановке торжественности на площади у памятника выстроилась вся бригада, молодые солдаты перед строем своих подразделений зачитывали текст присяги и расписывались в соответствующем документе. Конечно, принятие присяги - момент торжественный, как для отдельного солдата, так для подразделения, в котором он служит, так и всей воинской части. Однако 1 июня 1975 года в 15 отдельной бригаде специального назначения данный ритуал проходил под знаком предстоявших на следующий день прыжков с парашютом бригады, что, безусловно, придавало еще большую торжественность и волнительность данному мероприятию. Именно в связи с этим в коротком выступлении командира бригады подполковника Колесника, кроме положенных в таких случаях возвышенных эпитетов и поздравлений, он призвал весь личный состав части с высоким качеством выполнить все задачи прыжкового периода и без происшествий провести прыжки с парашютом из самолетов Ан-2 и Ан-12.  

И, вот, рано утром 2 июня вся бригада выехала на Чирчикский аэродром. На фоне царившего всеобщего оживления чувствовалась подчеркнутая деловитость и порядок во всех подразделениях. Четко отдавались и моментально исполнялись команды и распоряжения. Через некоторое время на обочине аэродрома появились таблички, указывавшие на рубежи проверки парашютов различными должностными лицами, разворачивалась радиостанция для связи с площадкой приземления. На земле расстилались походные брезентовые полотнища, на которые, в соответствии с разбивкой личного состава по корабельным группам, ставились для проверки парашюты в козлы. Командиры подразделений давали указания подчиненным сложить переносные сумки и заправить их под резинки запасных парашютов, заправить штык-ножи под резинки запасных парашютов, а также проводили последние инструктажи в своих подразделениях.

После того, как командиры групп 7 роты закончили проверку парашютов в козлах, командир роты Саша Тимченко подал команду надеть парашюты и сам приступил к их проверке. Так мы постепенно продвигались к линии проверки парашютов заместителем командира батальона по ВДС. Наконец, старший лейтенант Бодров, проверив первые три корабельные группы 7 роты, подошел к нашему кораблю. Увидев меня, он нарочито громко с элементами театральности, обращаясь ко мне по званию и фамилии, спросил, почему я намерен прыгать, если я не был ни на укладке парашютов, ни на предпрыжковой подготовке.

Демонстративное, более того, «театрализованное представление», которое попытался разыграть старший лейтенант Бодров, естественно, привлекло внимание солдат, сержантов и офицеров не только 7 роты, но и выстроившихся за нами радистов-маломощников из 8 роты. К нам подошли Саша Тимченко и Олег Кривопалов и попытались вмешаться в разговор, но Бодров, оперируя номерами каких-то приказов и положениями различных инструкций, заявил: «Данной мне властью я отстраняю этого лейтенанта от прыжка». При этом он потянулся к вытяжному кольцу моего парашюта, чтобы, дернув его, раскрыть парашют. Однако я грубо оттолкнул его руку и своей рукой прижал кольцо к груди.

Все, кто стоял рядом, внимательно наблюдали за разыгранным Бодровым спектаклем, но реакция свидетелей инцидента оказалась совсем не такой, на которую рассчитывал этот горе-режиссер в офицерском звании. Все бойцы, стоявшие вокруг нас, громко загалдели, а из дальних рядов роты связи нашего отряда раздался громкий возглас кого-то из радистов: «А ну, отцепись от лейтенанта!»

Бодров вновь потянулся к кольцу, но в очередной раз встретив жесткий отпор с моей стороны, развернулся и буквально бегом побежал, как можно было понять, с докладом заместителю комбрига по воздушно-десантной службе полковнику Ленскому о грубейшем нарушении положений воздушно-десантной службы в 7 роте.

Через несколько минут к нам подошел полковник В.А.Ленский. Видимо, из красноречивого доклада ему уже была известна суть дела, однако, он спокойно поинтересовался, почему я пропустил укладку парашютов, затем спросил у старшего лейтенанта Тимченко, проходил ли я предпрыжковую подготовку. Я еще не успел открыть рот, а Саша Тимченко, перебивая меня, подтвердил, что двумя днями раньше около часа он лично занимался со мной на воздушно-десантном городке.

- Ну, милок, как считаешь, ты готов к прыжку? - спросил меня Виктор Александрович, используя обращение «милок», которым он называл буквально всех, кто был намного моложе его по возрасту. Я заверил его, что полностью готов. - Ну, ладно, милок, тогда давай спокойно прыгай. Желаю тебе успеха, - коротко сказал мне заместитель командира части по воздушно-десантной службе и пошел заниматься своими делами. 

Услышав эти слова Ленского, офицеры и прапорщики роты с удовольствием заулыбались, понимая, что спектакль Бодрова полностью провалился, а некоторые солдаты не без ехидства и издевки, нарочито громко и откровенно захохотали. Сам же режиссер этого неудавшегося спектакля сначала несколько смутился, но потом, через некоторое время, видимо, собравшись с мыслями, громко, чтобы слышали все, кто был рядом, заявил: «Я, всего лишь старший лейтенант, и в этой связи не имею права рисковать жизнью целого лейтенанта, а заместитель командира бригады по воздушно-десантной службе полковник Ленский может взять на себя такую ответственность». Но его уже никто не слушал.

Затем он начал также, как и раньше, подчеркнуто громко рассуждать о том, что, в соответствии с приказом командира части, в этом учебном году личный состав бригады, в том числе и военнослужащие, совершающие первый прыжок с парашютом, должны прыгать не «на веревку», как это обычно было в предыдущие году, а со стабилизацией падения 5 секунд. А это считается сложным прыжком. Поэтому, по словам Бодрова, все должны пройти соответствующую подготовку, не взирая на то, офицер это или солдат. Но оратора, пытавшегося этими своими рассуждениями оправдаться, уже никто не слушал. Инцидент был исчерпан, и результат всем, кто был его свидетелем, естественно, понравился.

Когда моя группа вышла на линию проверки парашютов заместителем комбрига по ВДС, полковник Ленский, подойдя ко мне, осмотрел парашют, проверил контровку замка, затем, подмигнув, сказал:

- Прыгнешь – подойди ко мне, расскажи о своих впечатлениях от первого прыжка.

- Есть, товарищ полковник! – ответил я. – Большое спасибо Вам за заботу.

- Приготовиться! – подал команду Ленский нашей корабельной группе, когда он закончил проверку парашютов. Мы все несколько присели, расставили ноги, и взялись правой рукой за вытяжные кольца, то есть приняли такую стойку, которую принимает парашютист перед прыжком из самолета. - Пошел! - скомандовал Виктор Александрович.

- 521, 522, 523, 524, 525! – начали мы отсчет, сделав шаг вперед. Затем, обозначив выдергивание вытяжного кольца парашюта, группа дружно крикнула – Кольцо! – после чего все распрямились, подняли руки к верху и обозначили осмотр парашюта.

- Ну, что, милки, вперед! - сказал Ленский и отправил нас к тому месту, где на расстеленных на земле брезентовых укладочных полотнищах предстояло нам сидеть и ждать своей очереди на прыжок.

Когда группа расположилась на одном из укладочных полотнищ, которые в обиходе все называли просто «столы», ко мне подошел Олег Кривопалов, и мы, совершенно не стесняясь сидевших рядом солдат, стали обсуждать выходку старшего лейтенанта Бодрова. При этом оба однозначно осудили его стремление таким непорядочным способом показать свое служебное рвение и проявить себя в глазах и начальства и, естественно, сослуживцев.

Вообще-то, давать негативные оценки офицерам в присутствии солдат и сержантов, у нас было не принято, однако в связи с тем, что практически весь личный состав нашей и восьмой роты стал невольным свидетелем инцидента, мы с Олегом не сдерживались в эмоциях и оценках произошедшего. Правда, когда заместитель моей группы сержант В.Бахтий попытался вклиниться в наш разговор со своей интерпретацией данного события, пришлось его одернуть, дабы ни ему, ни другим не повадно было обсуждать действия офицера.

На наше с Олегом замечание Валерий, изображая подобие обиды на лице, насупившись, заявил: «Чтобы офицера не обсуждали подчиненные, надо, прежде всего, ему самому вести себя по-офицерски, тогда никто и никогда не будет его осуждать».

Тем временем на рулежную дорожку, где должна была осуществляться посадка в самолеты, подкатили три Ан-2, или «Аннушки», как мы их называли, которые специально для проведения прыжков с парашютами нашей бригадой прилетели на Чирчикский аэродром из Ферганы. Когда у самолетов заглохли моторы, по лесенкам, пристыкованным к нижним обрезам дверей самолетов, на рулежную дорожку спустились летчики и борттехники, участвующие в выброске парашютистов. Старший из них пошел докладывать полковнику В.В.Колеснику о готовности летных экипажей и техники к выброске парашютистов, а остальные направились к сидевшим невдалеке от рулежной дорожки спецназовцам.

Весь первый корабль, который у нас назывался «королевским» из-за того, что в нем были только офицеры штаба бригады, поднялся со своих мест, шумно приветствуя летчиков и борттехников, которых они хорошо знали по предыдущим прыжковым периодам. Многие обнимались как старые знакомые. Особое наше внимание сразу же привлек один из борттехников, у которого, кроме импозантной внешности, были еще и шикарные солнцезащитные очки, явно не советского производства. Видно было, что этот счастливый обладатель несоветских очков гордился ими и не без удовольствия давал их померить всем желающим. Кто-то из моих солдат заметил, что весь вид и поведение этого парня в очках внушает уверенность и спокойствие перед прыжком. «Вот, попасть бы к нему в самолет. Было бы здорово и спокойно, - заявил он. - Заодно и его очки посмотрели бы в воздухе».

Через некоторое время поступила команда «По самолетам!». Летчики поспешили к своим Ан-2, а те спецназовцы, которые составляли «королевский корабль» построились в одну шеренгу перед первым самолетом. В строю стояло девять парашютистов. Ленский подошел к ним еще раз бегло посмотрел, застегнуты ли у них грудные перемычки и ножные обхваты подвесных систем их парашютов, что-то сказал, напутствуя, и подал команду на посадку в самолет. Все четко повернулись налево и быстрым шагом пошли к своему самолету.

Я вновь автоматически пересчитал парашютистов. Их оказалось девять человек, при этом начальник политического отдела бригады подполковник Н.В.Лысак, который в этот день также должен был совершать свой первый прыжок, заходил в самолет последним. Выпускающий данного корабля прапорщик Засорин одну ногу поставил на приставную лесенку, чтобы она не упала, и одной рукой помогал парашютистам заходить в самолет. 

В это время быстрым шагом к Виктору Александровичу Ленскому направился подполковник Колесник, на ходу надевая совершенно небольшой спортивный парашют. Заместитель комбрига по ВДС внимательно осмотрел парашют командира и, хлопнув его по плечу, рукой показал на первый самолет, который уже начал прогревать мотор. Василий Васильевич буквально бегом вбежал в самолет по приставной лесенке, чуть повернув голову, мельком бросил взгляд на спецназовцев, находившихся на аэродроме, и скрылся в дверном проеме, занимая место рядом с дверью. 

Все солдаты и офицеры, сидевшие на площадке взлета, внимательно наблюдали за происходившим на рулежной дорожке и, конечно же, видели, что начальник политического отдела зашел в самолет, уже получается, предпоследним, комбриг - последним, а значит прыгать они будут в обратном порядке. Первым прыгнет Колесник, тем самым лично откроет прыжковый период нашей бригады в 1975 году, а вторым - Лысак, который совершит свой первый в жизни прыжок с парашютом. На солдат, прапорщиков и офицеров, особенно тех, кто в тот день готовился прыгать с парашютом впервые в своей жизни, это произвело соответствующее впечатление и осталось в памяти на всю жизнь.

Мы внимательно наблюдали за тем, как самолеты один за другим выруливали на взлетно-посадочную полосу, взлетали и брали курс на населенный пункт Багиш, недалеко от которого находилась площадка приземления. Интересной особенностью прыжков, совершавшихся в 15 обрСпН, было то, что военный аэродром Чирчика находился в непосредственной близости от административной границы между Узбекистаном и Казахстаном. При этом аэродром, естественно, находился в Узбекской ССР, а площадка приземления Багиш в Казахской ССР, хотя по расстоянию это было настолько близко, что с площадки взлета была хорошо видна выброска парашютистов с высоты 1000 и даже 800 метров. В этой связи все мы следили за головным самолетом вплоть до того, пока он не выбросил первый корабль с офицерами штаба бригады. Белые купола раскрывшихся парашютов оказались очень хорошо видны даже не вооруженным глазом, их можно было легко пересчитать. Так начался прыжковый период 1975 года в 15 отдельной бригаде специального назначения.

Постепенно очередь дошла до моей группы. Мы все дружно встали с укладочного полотнища, на котором сидели, и направились к нашему самолету, из проема двери которого выглянул тот самый борттехник, который перед офицерами штаба бригады демонстрировал свои шикарные очки. Пока мы шли к самолету, кто-то из моих бойцов с уверенностью заявил, что, если мы прыгаем из самолета этого борттехника с шикарными очками, которого между собой бойцы уже успели окрестить «Авиационно-Техническим Пижоном», то все будет нормально. Помогая друг другу, мы быстро зашли в самолет, который сразу же, как только борттехник закрыл дверь, после короткого разбега взлетел.

По очереди я должен был прыгать вторым, а первым младший сержант Маливанов. Как я и ожидал, во время набора высоты самолетом чувствовалось определенное, и вполне естественное перед первым прыжком, волнение, однако в то же время было такое ощущение решимости и готовности к нему, что, если бы вдруг обнаружилось, что у меня всего лишь один запасной парашют, а вместо основного, за спиной только ранец десантника РД-54, я все равно бы прыгнул.

Пока наш Ан-2 набирал высоту, в иллюминатор я с интересом смотрел на оставшийся внизу Чирчикский аэродром и окаймляющие его предгорья Чимганского горного хребта. Когда самолет достиг высоты 300 метров, выпускающий, подходя к каждому из нас, зацепил карабины вытяжных веревок парашютов за трос самолета, а слабину от вытяжных тросов заправил под резинки парашюта.

 Как только выпускающий стал около двери, держась одной рукой за трос, из кабины пилотов вышел борттехник или Авиационно-Технический Пижон, как мы его прозвали, в своих несоветских шикарных очках. Он с подчеркнуто деловым видом, который, как представлялось многим из нас, имел однозначное успокаивающее воздействие на всех, находившихся в грузовой кабине самолета, внимательно осмотрел весь корабль. Затем, пересчитав парашютистов и зацепленные за трос веревки, сдвинул указательный и большой пальцы правой руки в виде буквы «О» и показал нам, что все, мол, «ОК». После этого он подошел к двери, немного приоткрыл ее и, явно рисуясь перед нами, небрежно, с выражением циничности на лице плюнул в проем двери, вызвав у всех, видевших это парашютистов, улыбки.

По мере того, как самолет набирал высоту и выходил на боевой курс, я, хоть и волнуясь перед своим первым в жизни прыжком с парашютом, все-таки изыскивал возможность, чтобы посмотреть на то, как ведут себя мои бойцы в столь необычной ситуации, какой и являлся прыжок с парашютом. Для кого-то из них, так же, как и для меня, это был первый в жизни прыжок, для остальных – один из многих. Однако уже тогда, во время моего первого прыжка, мне бросилось в глаза, что каждый из бойцов вел себя в этой совершенно необычной для себя ситуации совершенно по-разному, но точно в соответствии с тем, к какому типу темперамента относится тот или иной из них. Одни были подчеркнуто сосредоточены, другие просто спокойны, а третьи выглядели излишне возбужденными и беспричинно улыбались, смеялись или пытались рассказать соседу анекдот или какую-либо смешную историю.

В последующем я неоднократно убеждался в правоте этих своих первых, но довольно точных наблюдений, которые удалось заметить во время первого прыжка. При этом я отметил для себя, что никто из нас и не подумал попросить у борттехника его шикарные очки, чтобы посмотреть или даже померить, о чем речь шла на аэродроме. Здесь уже было совсем не до этого. Каждый из нас по-своему собирался с мыслями и с духом для того, чтобы совершить прыжок с парашютом.

После того, как загорелась желтая лампа на световом табло, расположенном над входом в кабину пилотов, выпускающий подал команду: «Приготовиться!» - дублируя ее жестом. Мы, первые четыре парашютиста, встали со своих мест, сложили скамейку и приняли стойку для прыжка. Из-за сильного бокового ветра самолет ощутимо болтало из стороны в сторону, поэтому пришлось довольно широко расставить ноги и правой рукой держаться не за вытяжное кольцо, а за стенку, чтобы не шататься. В полуоткрытую выпускающим дверь мне из-за спины впереди стоящего парашютиста хорошо была видна земля, и я с интересом рассматривал ее, различая с высоты 1000 метров старые, наполовину засыпанные окопы для пехоты и капониры для техники, другие какие-то с верху совершенно неразличимые предметы, над которыми мы пролетали. 

Вдруг противным высоким звуком взревела сирена, и выпускающий, полностью открыв дверь, подал команду: «Пошел!» Маливанов сделал шаг левой ногой, поставил ее в угол двери и, оттолкнувшись, выпрыгнул из самолета. Я, действуя так же, как сам учил своих солдат и как двумя днями раньше тренировал меня Саша Тимченко, оттолкнулся левой ногой от угла двери и прыгнул в бездну. Мощный воздушный поток подхватил меня под ноги и попытался перевернуть, однако раскрывшийся вытяжной и стабилизирующий купол прочно удерживали тело ногами вниз, при этом я сильно вращался вокруг какой-то мнимой оси. Благодаря этому обстоятельству, перед глазами появлялся то улетающий самолет с вываливающимися из него моими бойцами, то небо, то земля.

Правая рука у меня была, как и положено, на вытяжном кольце, вернее я не держал кольцо, а лишь обхватывал лямку подвесной системы в том месте, где к ней крепилось кольцо, так как дергать его вовсе не собирался, а намерен был ждать, когда сработает страхующий парашютный прибор. После шума, который стоял у нас в ушах в самолете, в течение нескольких секунд спуска на стабилизации звук его мотора уже чуть уловимо ощущался. Зато было отчетливо слышно, как «стрекотал», то есть последние доли секунды дорабатывал часовой механизм страхующего прибора. После этого раздался щелчок, свидетельствовавший о том, что прибор сработал, и силовые тесьмы чехла купола парашюта получили свободу. Вытяжной парашют стащил чехол с купола, который, наполнившись воздухом, сильно поддернул меня вверх. И вдруг я почувствовал, что все как будто бы остановилось, а все шумы моментально стихли.

Сразу же глянул вверх, осмотрел, как положено по инструкции, купол парашюта. Развернувшись на лямках подвесной системы, пересчитал парашютистов. После того, как убедился, что у бойцов четвертой группы седьмой роты все нормально, меня охватил совершенно неконтролируемый восторг. Да и бойцы мои не сдерживали переполнявшие их эмоции. Все начали громко разговаривать, кричать и поздравлять друг друга, кого с первым, кого с очередным прыжком.

Пока мы находились на большой высоте, то создавалось впечатление, что ты просто висишь в воздухе и совершенно не спускаешься вниз. Из-за большого расстояния до земли процесс спуска совершенно не ощущался. Однако по мере того, как парашютисты приближались к земле, скорость снижения стала заметна, а на площадке уже можно было разглядеть отдельные, даже мелкие предметы. Разговоры между парашютистами постепенно прекратились. Видимо, все сразу же вспомнили часто повторявшуюся замполитом роты Кривопаловым фразу о том, что самым ответственным и наиболее сложным этапом прыжка является не отделение парашютиста от самолета, а все-таки приземление.

Мне было видно, как бойцы разворачивали купола по ветру и пытались их удержать в нужном направлении, подруливая стропами. Я тоже, определив направление ветра по лежащим на земле куполам парашютов, приземлившихся раньше нас, развернулся лицом по ветру и приготовился к приземлению. Перед самой землей перехватил лямки подвесной системой так, чтобы земля набегала прямо спереди, немного согнул ноги и приземлился, упав на правый бок. Сразу же потянул купол за нижние стропы, чтобы погасить его, и купол парашюта постепенно опустился на землю.

Когда встал на ноги, то успел увидеть приземление последних трех своих спецназовцев. Чувство радости, а также гордости и за себя, и за моих подчиненных, которое меня охватило в тот момент, описать трудно. В последующем, каждый раз, когда вспоминал этот день и этот прыжок, то испытывал бурю тех же чувств и эмоций, что и тогда, 2 июня 1975 года, в день этого первого в своей жизни совершенно незабываемого прыжка с парашютом. 

Местность была ровная, и почти всех солдат моей группы, собиравших парашюты, было хорошо видно. Как мне показалось, бойцы спешили после прыжка к сержанту Бахтию, а не ко мне, как это было положено. Но затем вся группа подошла к тому месту, где находился я. К моему удивлению в руках одного из моих подчиненных был небольшой букетик полевых цветов, который они собрали здесь же на площадке приземления. Один за другим бойцы поздравили меня с первым в моей жизни прыжком и подарили тот самый скромный букетик полевых цветов. Как оказалось потом, относительно букета цветов их надоумил, конечно же, наш замполит Олег Кривопалов, но все равно это было очень приятно и даже в достаточной степени торжественно и трогательно.

Тут же по инициативе бывалых и опытных солдат было организовано посвящение в парашютисты перворазников, то есть тех солдат, которые совершили в этот день свой первый прыжок с парашютом. Процедура была простая и давно отработанная. Два бойца, из числа так называемых ветеранов спецназа, используя запасный парашют, «отбивали перворазникам пятую точку», то есть, держа запаску за лямки подвесной системы, они под одобрительные возгласы и смех всех присутствующих били тыльной стороной ранца запасного парашюта по мягкому месту молодого парашютиста. Всю эту процедуру в моей группе возглавлял ефрейтор Раскин, член парашютной сборной бригады, у которого к тому времени было более сотни прыжков. 

Когда традиционный ритуал закончился, Раскин, обращаясь ко мне, с выражением знающего человека на лице, сказал: «Товарищ лейтенант, как только придем на пункт сбора, офицеры бригады и Вас посвятят в парашютисты». На мое резкое возражение, ефрейтор Раскин философски заметил: «Не Вы, товарищ лейтенант, первый, не Вы последний. Уж я то знаю, что традиции надо соблюдать, особенно в таком сложном деле, каким являются прыжки с парашютом».

Действительно, на пункте сбора царило всеобщее оживление, которое лишь отчасти было вызвано началом прыжкового периода, а в основном являлось результатом того, что молодые офицеры-перворазники к удовольствию всех, кто был на пункте сбора, посвящались в парашютисты. Инициатором данного мероприятия выступал не какой-нибудь офицер, прослуживший лет пять в бригаде, а наш ровесник, Рафик Латыпов. Он и еще несколько офицеров, также как, видимо, и Рафик считавших себя опытными парашютистами, не без азарта и нарочитого энтузиазма, под смех и шутки всей бригады со знанием дела и по отработанной методике проводили обряд посвящения в парашютисты.

Завидев меня, инициативная группа во главе с Латыповым обрадовано направилась в мою сторону, призывно размахивая запасным парашютом, приготовленным для очередной экзекуции. Однако, сбросив с плеча сумку с парашютом, я кинулся прочь от самозванных и импровизированных экзекуторов от парашютного спорта. Рафис, погонявшись за мной по пункту сбора, но так и не догнав, в конце концов, как мне показалось, отказался от идеи проведения данного обряда со мной. Тем не менее, чуть позже, когда я докладывал командиру роты Тимченко об успешном десантировании четвертой группы и рассказывал о своих ощущениях от первого прыжка, Латыпов и со товарищи вновь попытался воплотить в жизнь идею моего посвящения в парашютисты, но Александр Тимченко, не произнеся ни единого слова, так глянул на Рафиса Рафаковича, что всякое желание по воплощению в жизнь имевшихся у него планов проведения обряда посвящения меня в парашютисты у Рафика сразу же пропало окончательно.

В это время Кривопалов подал команду на построение седьмой роты. Все быстро собрались и построились в две шеренги. После приема доклада замполита роты командир роты Саша Тимченко, прежде всего, поздравил тех солдат и офицеров, кто совершил прыжок с парашютом впервые, а также весь остальной личный состав с началом прыжкового периода в этом году. Затем настал торжественный момент вручения значков «Парашютист» тем спецназовцам, которые совершили первые прыжки с парашютом. Командир роты первым вызвал из строя меня, пожал руку, своим ножом сделал небольшую дырочку в куртке «песочки» и не без удовольствия прикрутил к ней новенький значок.

После поздравлений командира и замполита роты, когда я стал в строй, Валера Бахтий, который стоял слева от меня, протянул руку со словами: «Сергей Александрович, поздравляю Вас!» Тем временем Тимченко и Кривопалов продолжили вручение значков солдатам роты, совершившим 2 июня 1975 года свои первые прыжки с парашютом. Честно скажу, все мы, и я лично, очень гордились этими незамысловатыми и весьма простенькими значками «Парашютист», свидетельствовавшими о том, что свой хоть и маленький, но все-таки подвиг в этой жизни мы уже совершили – совершили первый в своей жизни прыжок с парашютом.       

По традиции, в первый день прыжкового периода на площадку приземления вывозился буфет части, где прямо из кузова ЗИЛ-131 продавалось все, что на тот момент было завезено в бригаду из местного военторга. Только я собрался пойти к импровизированному полевому буфету, чтобы купить что-нибудь и позавтракать, а заодно, как говорится, и пообедать, как подошел Олег Кривопалов и, показывая на сверток в его руках, предложил отведать то, что было специально приготовлено его женой Галиной, чтобы, как он выразился, «закусить» радость первого в текущем году прыжка с парашютом. Мы с ним уселись в тени одной из машин и с удовольствием съели так называемый «тормозок», мысленно выражая благодарность заботливой Галине. Так мы сидели, отдыхали, с большим интересом наблюдали за продолжающейся выброской парашютистов из самолета Ан-2 и обсуждали детали недавно совершенного прыжка с парашютом.

После того, как вся бригада на автомашинах вернулась в расположение, я подошел к полковнику Ленскому, чтобы, в соответствии с его указанием, доложить ему о своих впечатлениях от первого прыжка. В своем рассказе я не особенно «растекался по древу», а Виктор Александрович, задав несколько ничего незначащих вопросов, высказал пожелание и дальше совершенствоваться в освоении воздушно-десантной подготовки и должным образом готовить к прыжкам с парашютом личный состав моей группы.

Вернувшись в бригаду, бойцы и офицеры на все лады обсуждали свои и чужие впечатления от первого в 1975 году прыжка с парашютом. Кто-то рассказал, как начальника политотдела подполковника Н.В.Лысака, уже в самолете командир бригады напутствовал: «Коля, когда выпускающий дверь откроет, ты на землю не смотри, смотри вдаль! Так легче прыгать первый раз». Кто-то обсуждал, как Николая Васильевича, не сумевшего после приземления вовремя подтянуть нижние стропы парашюта, чтобы погасить купол, потаскало по полю и колючкам так, что на новенькой «песочке» остались зеленые следы от травы. Кстати, Николай Васильевич 24 октября 2003 года, во время празднования 53 годовщины образования спецназа ГРУ ГШ, рассказывал мне, что эту «песочку» он так и хранит с тех пор как память о своем первом прыжке с парашютом в Чирчикской бригаде специального назначения. 

Кроме того, всей бригаде доставляло большое удовольствие в разных интерпретациях рассказывать друг другу о том, как наш начальник политического отдела перед началом прыжков проводил целый комплекс самых разнообразных мероприятий по скрытию от своей супруги и легендированию перед ней самого факта того, что бригада, и он в том числе, должны прыгать с парашютом именно 2 июня 1975 года. В результате, жена Николая Васильевича догадалась о том, что «самое страшное», по ее мнению, событие в ее жизни уже позади, лишь по счастливому выражению лица своего мужа, когда он вернулся домой в тот день, и грязным коленкам на его «песочке», которая еще утром была совершенно чистая.

 

⇐ Предыдущая11121314151617181920Следующая ⇒

Поделиться: