Только я устал от лживых людей.

 

XXXTENTACION — Orlando

 

Джек вернулся домой в шесть утра, закончив двенадцатичасовую смену на местной текстильной фабрике. Каждый раз, как до Дейзи доносился исходящий от него запах грязи, пота и масла, он напоминал ей, каким безамбициозным был Джек. Девушка не была против самой его работы; это была достойная работа для мужчин, избравших тяжёлый труд и верность делу. Но при этом у Джека была степень бакалавра, и когда-то он собирался поступить в магистратуру и стать учителем. Таков был его план ещё пять лет назад, но потом он получил должность начальника смены на фабрике, и этим всё закончилось.

 

К тому времени, когда он пришёл, Дейзи пила уже вторую бутылку колы, сидя в постели и читая книгу. Она решила, что сегодня может обойтись без сна. Всё равно в семь утра нужно собираться на практику. Не смертельно, может, там и отдохнёт, если повезет.

 

Джек вошёл в спальню в грязной рабочей одежде. Скинув обувь у кровати, он внимательно посмотрел на девушку.

 

— Привет, малышка, — произнёс Джек, оглядывая её с ног до головы. — Приятно прийти домой, а тут ждёт тебя такая красотка. Ещё и не спит, всё меня ждёт.

 

— Как смена? — спросила она, не отрываясь от книги.

 

— Нормально, — сказал он. — А потом я вернулся домой, увидел тебя такой, и всё стало ещё лучше.

 

Сказав это, он залез на постель и пополз к ней. Он провёл рукой по её лицу и наклонился, чтобы поцеловать.

 

Максвелл выпустила из рук книгу и отпрянула назад.

 

— Джек, ты в своём уме?

 

— Что такое? — он недоумённо посмотрел на неё.

 

— Ты же грязный. Мало того, что я только что из ванны, так ты ещё перепачкаешь простыни в грязи, масле и бог знает в чём ещё.

 

— О боже, — раздражённо ответил молодой человек. Он сполз с кровати, намеренно пачкая как можно больше белья. — И почему ты такая зануда?

 

— Я не зануда. Просто не хочу жить в свинарнике. Кстати, спасибо, что убрал за собой посуду. И пиццу тоже.

 

— Ох, как же хорошо быть дома, — язвительно проговорил Джек, отправившись в ванную комнату и захлопнув за собой дверь.

 

Дейзи вздохнула и допила колу. Оглядев комнату, она увидела стоящие у кровати грязные рабочие ботинки Джека — там они простоят до завтрашнего вечера, пока он снова их не обует. Она также заранее знала, что, вернувшись домой, она найдёт его грязную одежду, сваленную кучей на полу.

 

«Ну и чёрт с ним», — подумала Максвелл, возвращаясь к книге.

 

Девушка прочла всего несколько страниц, вслушиваясь в шум воды, пока Джек принимал душ. Потом она отложила книгу и прошла в гостиную. Там взяла рабочую папку и вернулась с ней в спальню.

 

Она читала материалы, проверяя, всё ли в них изложено верно и точно. Убедившись, что всё так, девушка снова увидела перед глазами полный слёз взгляд пациентки и решила перепроверить.

 

Дейзи была настолько поглощена чтением отчётов, что не заметила, как в комнату вошёл Джек. Сейчас от него приятно пахло, и выглядел он тоже намного лучше, имея из одежды лишь одно полотенце, обмотанное вокруг талии.

 

— Прости за простыни, — рассеянно заметил он, скинув полотенце и надев трусы-боксеры. — Знаешь, я уже и не помню, когда ты в последний раз обращала на меня внимание.

 

— Ты про секс? — спросила Дейзи. Как ни странно, но сейчас она была вовсе не против секса. Хотя, через час надо собираться уже.

 

— Не только про секс, — ответил Джек. — Я вообще про внимание. Я прихожу домой, а ты либо спишь, либо листаешь отчёты про своих психов.

 

— Ну, перед этим я собираю твой хлам по всему дому, — пожала плечами Дейзи. — Ты живёшь так, словно ждёшь, что придёт мамочка и уберёт за тобой. Знаешь, ты прав, иногда я листаю отчёты про своих психов для того, чтобы забыть о том, какой ты бываешь невыносимый.

 

— Опять всё сводится к одному.

 

— К чему?

 

— К тому, что ты прикрываешься психами, чтобы не проводить время со мной.

 

— Ничего я такого не делаю, Джек. Правда, сейчас меня больше заботит вопрос о том, почему же появляются такие заболевания, чем ты и твои потребности во внимании.

 

— И именно поэтому, — ухмыльнулся молодой человек. — Я не тороплюсь на тебе жениться. Ты уже замужем за своими больными.

 

Дейзи могла бросить ему в ответ тысячу различных колкостей, но понимала, что в этом не было смысла. Она понимала, что отчасти он был прав. Большинство вечеров Максвелл проводила не с Джеком, а за просмотром принесённых с больницы папок, потому что они казались ей более интересными. Бесспорно, она по-прежнему его любила, но знала его слишком хорошо — в Джеке больше не было загадки.

 

— Удачной практики, — с горечью в голосе произнёс он и забрался под одеяло.

 

Максвелл уставилась на его голую спину, думая, что, возможно, уделять ему внимание было её обязанностью. Делай она это, стала бы Дейзи хорошей девушкой? Сделало бы это её более привлекательной для человека, страшащегося брака?

 

Полностью забыв о том, что ещё пару минут назад она рассчитывала на секс, девушка просто пожала плечами и вернулась к папкам.

 

Если её личная жизнь должна отойти на второй план, пусть так и будет. Для неё настоящая жизнь была там, внутри папки.

 

…

 

Сквозь темноту резко загорается свет, сначала небольшой, но стремительно увеличившийся и слепящий. Постепенно проявляются контуры и другие цвета. Силуэт человека? То маячит, то находится к нему очень близко и долго, будто что-то высматривает.

 

Было тихо, по крайней мере, Джозефу так казалось до этих пор. Постепенно он начал слышать какой-то голос. Говорит мужчина, но этот язык ему совершенно не был знаком. Он отчаянно пытался Сиду что-то сказать, но тот не мог понять ни единого слова. Сильнейшая боль и гнев завладели его разумом, от этого хотелось кричать, но что-то мешало.

 

Наверняка это сонный паралич.

 

Напрягая слух, чтобы расслышать, он начинает прислушиваться. Прислушиваясь, начинает разбирать отдельные слова. Разбирая слова, начинает складывать из них фразы. Складывая фразы, начинает слышать. Словно кто-то взял и нажал на переключатель.

 

«Ты знаешь о страшном суде Господа, и те, кто совершили с тобой такие вещи, заслуживают смерти. Да направит тебя длань Божья, сын мой. У тебя есть призвание», — эти роковые слова, подобно раскату грома, пронеслись среди тишины.

 

И всё прекратилось. Никакого сонного паралича, никакой комнаты. Джозеф всё ещё стоит возле умывальника, и смотрит на разбитое зеркало. Кровь медленно стекает по руке окрашивая осколки в красный. Казалось, что время на миг остановилось.

 

Мужчина несколько раз моргнул. Воспалённый мозг отказывался постичь то, что только что произошло.

 

Он отчетливо слышал какой-то голос, видел какой-то силуэт. Неужели он сходит с ума? Мозг заполонили неясные воспоминания о бойне в переулке, и о голосе, который эхом отдавался в его больной голове.

 

У ㅤ т е б я ㅤ е с т ь ㅤ п р и з в а н и е.

 

К горлу подступил комок, в животе заурчало. Итак, голос явно сказал ему: «У тебя есть призвание». То есть не что-то, а...

 

— Я сумасшедший, — растерянно шептал Джозеф. — Или слишком сильно получил по голове.

 

Всё же он склонялся ко второму варианту. Наверняка, сильно получил по голове. Внезапная тупая боль в желудке вывела Джозефа из состояния задумчивости. Он вдруг осознал, что уже несколько дней нормально не питался. Сейчас им всецело овладели голод и легкая тошнота.

 

Настолько хотелось есть, что сейчас он, наверное, не отказался бы даже от залитых шоколадом тараканов.

 

Посмотрев на окровавленную руку, он достал впившейся в кожу осколок зеркала. Вытащив его двумя пальцами, он бросил осколок в умывальник и протёр кровь об полотенце. Порез не особо глубокий, зашивать не надо. Заживёт само.

 

Припадая на одну ногу, мужчина проковылял к холодильнику, открыл дверцу и уставился в него, почесывая щеку. Холодильник пуст. Нет, конечно, что-то в нём имелось, но продуктами этими питаться было в высшей степени ошибочно, да и попросту глупо.

 

На верхней полке лежала почерневшая и сморщенная крошечная морковка, а рядом с ней покоился, изогнувшись пирогой, тонкий ломтик сыра, который за время своего пребывания в холодильнике успел стать целым миром для разросшейся на нём плесени. Вскрытая банка соуса для спагетти источала запах смрадного тлена. Он брезгливо задвинул её внутрь холодильника. Ниже стоял полупустой пакет прокисшего на прошлой неделе молока и почти полная бутылка шоколадного сиропа. Ведь говорил же он себе, что только зря деньги на неё потратит. Но так захотелось.

 

«Я бы сейчас душу Дьяволу продал за бургер из Макдональдса», — пронеслось в голове.

 

И всё же...

 

И всё же, он достал эту банку соуса из холодильника. Потом исследовал содержимое буфета в поисках макарон или лапши, но обнаружил лишь немного белого риса. К своему удивлению, он также нашёл банку фасоли в томатном соусе, полбуханки черного хлеба. Не первой свежести. Самое время посетовать на срыв ежедневного ритуала покупок в супермаркете.

 

Хотя, если денег не особо много, то чего возмущаться. Он уже почти привык питаться в лечебнице. Там неплохо кормят, ещё и бесплатно. А иногда Ларри делился с ним своей едой. Сперва Джозеф отказывался, а потом решил, что в этом нет смысла. Голод не тетка. Ему всё ещё неловко, но... Ларри относится к этому с пониманием, улыбается, мол, всё нормально, от хорошей жизни в охранники сюда не идут.

 

Да и сам Ларри не от хорошей жизни там работает. У него дочь в этой больнице на лечении. Уже года три. Вот мужчина и устроился туда, чтобы быть к ней ближе. Она в отделении для буйных, так что визиты запрещены. Попала туда девочка из-за того, что как-то ночью прирезала собаку ножом, выпустила все кишки, а сама на них хотела повеситься, всё приговаривая, что Бог попросил её это сделать. Ларри Паттерсон был когда-то преподавателем и променял место учителя на место охранника.

 

Так или иначе Джозеф не жаловался на свою жизнь. Мужчина сунул два кусочка хлеба в тостер, а третий — сразу в рот. Хлеб жесткий, но сгодится. Откупорив банку с фасолью, втянул носом заманчивый аромат, нетерпеливо выложил содержимое в миску и поставил разогревать в микроволновку. Грех жаловаться на жизнь, если в съемной квартире есть микроволновка.

 

Прежде чем первый горячий ломтик выпрыгнул из тостера, Джозеф успел прожевать хлеб и сунул в рот ещё один кусок. Как только тостер освободился, он загрузил его новыми ломтиками.

 

Запищал таймер на микроволновке. Наклонившись к ящику со столовыми приборами, он вытащил вилку. Мужчина вынул миску, схватил тост и заковылял к столу. Сел на старый стул и, не дожидаясь, пока фасоль немного остынет, принялся жадно есть.

 

Тело бурно радовалось пище. Фасоль в томатном соусе, казалось, была вкуснее всего, что он пробовал раньше, — вкуснее креветок, стейка, вкуснее даже яблочного пирога матери.

 

Он думал о годах, которые пролегли тёмной полосой между той ночью, когда мать ушла от отца. На тот момент Джозефу было семнадцать; Джейкоб уже ушёл в армию, а Джон только собирался в школу. С того вечера для них троих всё пошло наперекосяк, но пережить случившееся и выйти победителем в сложившихся обстоятельствах удалось только Джозефу.

 

Ну, может, не совсем победителем, но всё же...

 

Поедая фасоль, он подумал о матери, гадая, почему что-то пошло не так. Этот вопрос сидел в подкорке его сознания, и он возвращался к нему только тогда, когда всё было совсем плохо.

 

К тому времени, когда миска была начисто вылизана, он почувствовал себя значительно лучше. Голод удалось ненадолго подавить, и мысли потихоньку сосредоточились на другой проблеме. Джозеф вдруг понял, что через пару дней придёт мистер Санчес, чтобы забрать деньги за квартиру. А денег нет. Нет, пару копеек есть, но если он их покажет Санчесу, то его сразу выставят за дверь. Нужно пойти в лечебницу, в бухгалтерию, и попросить аванс. Так он и сделает.

 

На другом краю стола одиноко лежала газета. «Юго-западные новости», её бесплатно кладут в почтовый ящик. Конечно, не самая хорошая газета, но это лучше, чем ничего. Прямо на первой странице красовалось интересное объявление:

 

Найди себе друга!

 

Речь шла о питомнике «Собачья радость», куда со всего юго-западного района свозили бездомных животных и куда хозяева отдавали своих четвероногих друзей в силу разных нежданных обстоятельств. Любой желающий мог взять себе из питомника понравившуюся зверушку, оплатив лишь съеденные корма. Мужчина улыбнулся и покачал головой. Если он себя прокормить не может, то куда ему собака ещё. Только животное угробит.

 

 На первой странице, кроме как о питомнике, о политических дебатах, о кандидатах в сенаторы штата, ничего интересного он не нашёл. Перевернув страницу, его внимание привлекла небольшая статья, со странным названием: «Шизофрения — цена, которую homo sapiens платит за язык? ». Эта статья была написана неким британским психиатром и исследователем Тимом Кроу. В ней говорилось, что схизис — тот самый базовый раскол — произошел между полушариями мозга, когда люди изобрели язык. Слова не похожи на предметы, которые они обозначают, слово «стол» не имеет ничего общего с самим столом, и левое полушарие нашего мозга, специализирующееся на вербальной картине мира, видит совсем не тот мир, что правое. Согласно этой теории, шизофрения — не столько телесная болезнь, сколько своеобразная «болезнь языка», которой в той или иной степени инфицированы мы все. А клиническая шизофрения, по Кроу, связана с повышенной активацией правого полушария и поражением левого.

 

А далее перечислялись симптомы шизофрении. Джозеф не стал их читать, хотел было перевернуть страницу, как наткнулся на вопрос к читателям: «Что общего у карандаша и ботинка? »

 

«Очередная чушь, — подумал Джозеф Сид. — Что общего может быть у карандаша с ботинком? »

 

Однако статья показалась ему любопытной. Иногда что-то такое стоит почитать. Да и работая в психиатрической больнице, пусть и охранником, полезно было что-то новое узнать. Теперь, возможно, он по-новому будет смотреть на местных обитателей.

 

 И вдруг его осенило.

 

— И карандаш, и ботинок оставляют след.

 

…

 

Страх, волнение, повышенная степень бдительности и осторожность. Вместе с тем, чувство жалости. Осторожность в движениях и в словах. Беседа с пациентом. Взвешивание каждого слова. Боязнь сказать что-то лишнее.

 

Они сидят за столом у большого окна в общей комнате. В этой комнате есть телевизор, кресла, пару столов, телефон, и отдельная застекленная комната для курения. Пациенты свободно перемещаются по комнате, коридору, палатам. Курят и смотрят телевизор. На всём этаже царит расслабленная, дружеская атмосфера.

 

 Смотрим ли мы на этих людей по-другому? Почему мы смотрим по-другому людей с болезнью мозга?

 

Отношение общества меняется в более здоровую сторону. Общество одинаково открывает двери, как и для людей с болезнью... печени, к примеру, так и для людей, с болезнью мозга. Потому что и в том, и в другом случае, есть надежда на выздоровление.

 

Дейзи жалеет, что не поспала. Теперь все разговоры воспринимаются иначе.

 

Девушка смотрит на пациента. Родился Фрэнк Лихейн на каком-то заброшенном, богом забытом ранчо, в семье где все пили. Причём пили не переставая. Перманентно. Один отваливался от длинного стола, его место занимал другой тут же, поднявшийся с пола. Как бы вырастал из земли человек. Пили круглосуточно. Пили и умирали.

 

Первые слова маленького Фрэнка были: «Дай пунша! ». Так интеллигентно в этой семье называли алкоголь, который лился там бурной рекой.

 

Добрые родственники, конечно, не отказывали мальчику в такой мелочи. Так он начал выпивать в три года. Бегал голый в ботиночках под столом и повторял одну и ту же фразу: «Дай пунша, дай пунша, дай пунша».

 

В восемь лет полумертвого Фрэнка нашли в колее спящим. Рядом лежала пустая бутылка и половинка яблока.

 

Вскоре родители Лихейна умерли, и его тетка из Атланты забрала его к себе. С этого времени, то есть лет с десяти, Фрэнк пить бросил. Дейзи очень уважала эту женщину. Всё-таки надо иметь силы и сердце, чтобы чёрт знает откуда притащить не очень умного, не учившегося в школе мальчика и ему посвящать много времени.

 

В больницу Фрэнк поступил, когда ему было лет восемнадцать. Это бредовый больной. Фабула его бреда была очень примитивна. Ведь фабула бреда напрямую связана с интеллектом и эрудицией больного.

 

Фрэнк Лихейн делил всех людей на две категории: человеков и пиноккио.

 

— Понимаете, Дейзи, — улыбнулся Фрэнк, покрутив в руке её карандаш. — Есть человеки, а есть пиноккио. У пиноккио под кожей всё из дерева.

 

— Ну, ты, я надеюсь, не собираешься ножиком проверять, кто пиноккио, а кто человек? — поинтересовалась девушка.

 

— Да нет, что вы, Дейзи. Мне это не надо. Я чувствую и легко определяю.

 

— Ну хорошо, — Дейзи прищурилась и улыбнулась ему. — Вот я кто? Человек или пиноккио?

 

— Вы, Дейзи, человек. И медсестра Сара тоже человек. А вот санитар Эллиот — пиноккио.

 

И ведь правда. Примитивно вроде, а как точно. Эллиот сидит в углу и без того угрюмый, а услышав это, так вообще скривился и демонстративно отвернулся куда-то в сторону.

 

Девушка засмеялась, но ничего ему не ответила. Теперь ей казалось, что Джек — тоже пиноккио. Что-то в этой жизни Фрэнк знал. Она посмотрела в окно. Снег растаял, опять светит солнце. Если и завтра будет такая погода, то она уговорит своего куратора на прогулку с Лихейном. Ему нужен свежий воздух.

 

Пациент проследил за её взглядом.

 

— А знаете, Дейзи, что я могу влиять на погоду?

 

— Как? — девушка медленно поворачивается к нему.

 

— Вот так, — он улыбается, да так по-доброму, с понятием существа момента. — Это я ночью снег вызвал. Мне было очень грустно и одиноко. Зима ведь, Рождество на носу, а снега нет. Нельзя так.

 

И правда. Без снега никак. Настроение у девушки было боевое. Она начала изучать психиатрию и была открыта к новым знаниям. За плечами был уже какой-никакой жизненный опыт. Дейзи видела моря и океаны. Она уже что-то знала и что-то умела. Но хотелось, очень хотелось эксперимента.

 

— Ну, хорошо, Фрэнк, — Дейзи улыбается в ответ. — Давай сделай сейчас, чтобы пошёл снег. Правду говоришь, что Рождество на носу, а снега нет. Без твоей помощи здесь не обойтись.

 

— Хорошо, Дейзи, сейчас сделаю. Подождите немного, всё не так просто, — повернулся к окну и стал в него пристально глядеть.

 

— Понимаю, — она наклонилась и начала писать в своём блокноте.

 

«Вы когда-нибудь напрягали мозг и задумывались над истинной причиной психического заболевания? Ведь всем известно, что пока никто не может дать точного ответа. Но в тоже время, если никто не будет думать над этим вопросом, то многие люди будут страдать, превращаться в бездушных овощей, умирать. Ибо если будет определена истинная причина, то тогда можно будет более целенаправленно и осознанно попытаться открыть лекарство.»

 

Когда она подняла голову и посмотрела в окно, на небе тихо плыло одно пушистое облачко. Никакого намёка на снег.

 

— Ну что, Фрэнк, получается?

 

— Получится. Подождите ещё немного, но только не подглядывайте.

 

И опять она стала писать, а он — пристально смотреть в большое окно. Дейзи было безумно интересно, что же будет дальше. Но подглядывать она и правда не стала. Дела так не делаются. Всё должно быть честно.

 

«На текущий момент существует несколько гипотез относительно причины психических заболеваний. Вот основные из них:

 

1. Генетическая предрасположенность + неблагоприятный фактор.

2. Биохимия мозга.

3....» 

 

И на третьей причине девушка задумалась, будто не зная, что можно написать. К какой из этих причин принадлежит случай Фрэнка? У пациента ярко выраженный бред. Гебефреническая форма шизофрении, так написано у него в истории болезни.

 

«Корень всех психических заболеваний — повреждение целостности, равновесия информационной системы мозга...»

 

Когда она оторвалась от своей писанины второй раз, то замерла. Пошёл снег. Светило солнце, и в воздухе снег довольно быстро таял, но всё же некоторые крупинки долетали до земли и оседали на траве, чтобы превратиться в рукотворную росу спустя несколько минут.

 

Фрэнк отвернулся от окна и как-то странно посмотрел на девушку.

 

— Вот видите, Дейзи. Я всё могу!

 

— И правда, — шепчет девушка, всё ещё пытаясь отойти от шока.

 

Кажется, ей самой нужно остаться в больнице, только уже совсем в другой роли. Вот уж совпадения бывают. Хотя, кто его знает. Может, это вовсе и не совпадение.

 

— А теперь простите меня, — он улыбается. — Такое отнимает слишком много сил, пора мне в палату, отдохнуть. Но я очень рад, что смог вас удивить и порадовать, уж больно уставшая вы сегодня. По глазам вижу.

 

У некоторых безумие граничит с гениальностью. И один только Бог знал, что у Фрэнка Лихейна.

 

Дейзи с ним не прощается, только отстранённо кивает. Она идёт в удалённую комнату, которая находится в конце коридора. Эта комната, как и лифт, на замке. Ключи есть только у персонала и у здешней профессорши. Не смотря на это, пациенты свободно перемещаются по этажу, и чувства замкнутого пространства нет.

 

Девушка не выходила из комнаты целых полчаса. Она слышала, как один из пациентов ходил взад и вперёд по коридору мимо комнаты, в которой была Дейзи. И ещё два разговаривали, сидя на креслах неподалеку. Она знала, что комната заперта снаружи, но не заперта изнутри. Максвелл может выйти в любой момент, но зайти никто не может. И всё равно, ей было не по себе. В какой-то момент она осознала, что боится выйти из комнаты.

 

Набравшись мужества, она толкнула дверь в коридор. От себя всё равно не убежать. Она слышала удаленные шаги пациента. Это значит, он далеко от двери. Максвелл увидела двух пациентов, что сидели в креслах и разговаривали. Они даже не посмотрели на неё, когда она проходила мимо.

 

Все пациенты знают, что с ними «что-то не так», видят, что это вызывает у окружающих страх и даже отвращение, поэтому начинают считать себя плохими. Общество навязывает им чувство вины и усложняет сам процесс лечения. В большинстве случаев, когда человек начинает вести себя не так, как обычно — считает белые стельки в ботинках, слышит голоса, не может сконцентрироваться на разговоре или говорит неразборчиво, так, что его не могут понять окружающие — родственники зачастую игнорируют проблему до последнего.

 

А Фрэнку Лихейну повезло. Тетка у него святая, не иначе.

 

От нечего делать Дейзи направилась в столовую. Кофе бы сейчас не помешал. Медленно двинулась между столами с напитками, внимательно выискивая глазами нужный ей кофе. Она повертела в руках баночку растворимого кофе, понюхала его. Сгодится.

 

И вдруг Максвелл увидела знакомое лицо.

 

Точнее, знакомую фигуру, потому что как раз лицо мужчины было спрятано под огромными черными солцезащитными очками, за стеклами которых дожидался своего часа быть открытым миру большой фиолетовый синяк, настоящее произведение оформительского искусства, которому позавидовал бы любой профессиональный гример.

 

Однако никаких сомнений не было — по соседнему проходу двигался тот самый охранник, которому Дейзи помогла сегодня ночью. Прихрамывая на одну ногу, мужчина медленно ходил около стола с чаем.

 

«Джозеф Сид» — девушка вспомнила бэйджик.

 

— Джозеф! — выкрикнула Дейзи, и прихватив баночку с кофе двинулась к чайнику. — Как вы себя чувствуете? Не думала, что увижу вас сегодня после таких ночных приключений.

 

Мужчина, посмотрев на неё с десяток секунд, натянуто улыбнулся и взял чашку.

 

— Простите, — кривит губы. — Я вас знаю?

 

— Нет, — Максвелл улыбается, насыпает в чашку две ложки растворимого кофе. — То есть да. Мы ночью с вами виделись.

 

— Точно, — он достал чайный пакетик, у которого даже не было ниточки. Кинул его в чашку. Тогда мужчине показалось, что этот чайный пакетик без ниточки так похож на утопленника, заранее лишенного возможности выбраться. — Это же вы ночью меня спасли. После такого и имя своё забыть можно. Спасибо вам.

 

Джозеф не особо хотел с ней говорить и, заливая кипяток в чашку, он даже подумал, что будет лучше, если она поскорее уйдет. Мужчина медленно направился к столу, поставил чашку, а потом сел на скамейку, даже не глядя на девушку.

 

— Вы не против, если я сяду за ваш столик? — Дейзи улыбается.

 

— Конечно, присаживайтесь, — и мужчина медленно снял очки. Взгляду Максвелл предстал заплывший фиолетовый, внушительного размера синяк.

 

Дейзи поставила кофе, села за стол.

 

— Как вы себя чувствуете? — спросила она, потому что не знала, что ещё у него спросить.

 

— Жить буду, — мрачно ответил Джозеф, уже уставший от таких ничего не значащих и пустых вопросов. — Спасибо вам ещё раз.

 

— Это хорошо, — протянула она, вновь поймав неловкую паузу. — Вам бы в больницу сходить, выглядите не очень хорошо. В смысле... Нет, вы хорошо выглядите, просто синяк такой большой. Да и после такого лучше к врачу сходить, мало ли, — замялась Дейзи, пытаясь уловить его реакцию.

 

Джозеф сумрачно промолчал, не смотря на неё. Он не любил назойливых женщин, а ещё больше не любил такое пристальное внимание к своей персоне. Эти мозгоправы.

 

— Мало ли, сотрясение какое, — осознавая нелепость своего положения, продолжила Дейзи и снова сделала паузу, отпила из чашки, скривилась. — Какая гадость.

 

— Да, кофе здесь не очень, — устало проговорил мужчина. — Поэтому пью чай.

 

— Буду знать.

 

И опять неловкая пауза. Ну, мужчина явно не настроен на разговор. Девушка отворачивается и смотрит в окно.

 

Снега нет.

 

Комментарий к 2.

Two Feet — Go Fuck Yourself

 

я даже и не думала, что это так сложно будет. очень много размышлений, как-то мрачно все. чувствую себя пациентом этой самой лечебницы для душевнобольных. типа, реально тяжко. но мне стоило подумать об этом раньше. теперь остается только медленно сходить с ума вместе в главными героями.♥

 

========== 3. ==========

 

Потерян в благодати.

⇐ Предыдущая12345Следующая ⇒

Поделиться: