Я испытываю такие сильные чувства,

Что не могу понять замысел Бога.

Услышь мой крик.

 

XXXTENTACION — Pain = BEST FRIEND

 

 

Дейзи вернулась домой около семи часов вечера, понимая, что слишком устала. Отчёты, разговоры с пациентами, это всё отнимает так много сил. Сегодня она опять не сможет навестить отца Грегора.

 

Завтра. Точно завтра. Даже раньше отпросится.

 

Открыв дверь, она увидела Джека. Он сидел на диване с приставкой в руках. На журнальном столике перед ним стояла бутылка пива, две пустые стояли на полу. Девушка знала, что сегодня у него был выходной, и, видимо, он провёл его, не выходя из дома. В её глазах Джек выглядел безответственным ребёнком. Но не ребёнка, а зрелого мужчину она хотела увидеть, возвратившись домой после такого тяжёлого рабочего дня, как сегодня.

 

— Привет, малыш, — сказал Джек, не отрывая глаз от экрана телевизора.

 

— Привет, — сухо ответила Дейзи, отправившись на кухню. Увидев пиво на столике в гостиной, она сама захотела выпить. Но, вымотанная и взбудораженная, она решила, что лучше попить чай с мятой.

 

Дожидаясь, когда закипит чайник, девушка сходила в спальню и переоделась. Она так и не успела поужинать и вдруг поняла, что в доме почти не было еды. Дейзи уже давно не ходила за покупками и отлично понимала, что Джек даже не догадался сходить за ними сам.

 

Переодевшись в спортивные шорты и футболку, Максвелл вернулась в кухню под манящий свист чайника. Заваривая чайный пакетик кипятком, девушка услышала приглушённую стрельбу из гостиной — Джек играл в шутер. С любопытством ожидая, что он ей ответит, Дейзи с трудом сдерживала разочарование.

 

— Что у нас на ужин?

 

— Я ещё не ел, — крикнул молодой человек, не сводя глаз с экрана. — Что ты хотела приготовить?

 

— Я не собиралась ничего готовить, — она подождала несколько секунд, давая злобе утихнуть, а потом вошла в гостиную. — Чем ты весь день занимался?

 

Максвелл услышала его вздох даже через грохот взрывов на экране. Джек нажал на паузу и наконец посмотрел на Дейзи:

 

— И что, чёрт возьми, должен значить этот вопрос?

 

— Это просто вопрос, — девушка вздохнула и скрестила руки на груди. — Я спросила, что ты сегодня делал. Если бы ты не играл в свою тупую игру, то смог бы приготовить ужин или, по крайней мере, заказать пиццу.

 

— Прости, — громко и с сарказмом ответил он. — Откуда мне знать, когда ты решишь явиться домой? Ты никогда не обсуждаешь со мной свой график.

 

— Мог бы позвонить и спросить, — отрезала Дейзи.

 

— А на черта оно мне? — спросил Джек, бросив приставку и поднимаясь с дивана. — Если я звоню тебе в больницу, то у тебя никогда нет времени ответить.

 

— Это потому что я работаю, Джек.

 

— Я тоже работаю, знаешь ли. Рву зад на чёртовой фабрике. Ты даже не представляешь, как много я работаю.

 

— Представляю, — девушка поморщилась. Пришло время всё высказать. — Но вот скажи мне: когда ты в последний раз видел, чтобы я вот так валялась на диване? Я прихожу домой и собираю за тобой грязную одежду или мою за тобой посуду. И знаешь что, Джек? Я тоже много работаю. Я чертовски много работаю и день за днём вижу такие вещи, от которых тебя бы давно разорвало на куски. Я не хочу возвращаться домой к мальчишке, который играет в видеоигры и спрашивает, что я приготовлю ему на ужин.

 

— Ты считаешь меня мальчишкой? – почти кричал Джек.

 

Дейзи не планировала доводить разговор до ссоры, но её уже было не избежать. Она несколько месяцев хотела сказать ему эти слова, и сейчас, когда это произошло, девушка почувствовала облегчение.

 

— Иногда ты ведёшь себя именно так.

 

— Какая же ты сука.

 

Она дёрнулась так, словно получила пощёчину.

 

— У тебя есть три секунды, чтобы взять свои слова обратно, — девушка покачала головой и сделала шаг назад.

 

— Да иди ты к чёрту, – ответил Джек, обходя диван и направляясь к ней. Ей казалось, что он хочет ударить, такое уже было.

 

— Что ты сказал? — в её мозгу мелькнула мысль: их отношениям пришёл конец.

 

— Ты меня слышала, — ответил Джек. — Ты со мной несчастна, и я тоже несчастен. И так мы живём уже довольно давно, Дейзи. По правде говоря, мне это надоело. Мне надоело, что я для тебя стою на втором месте, потому что я знаю, что никогда не смогу стать для тебя важнее твоих психов. Да ты сама больная, понимаешь?

 

Она ничего не ответила, не желая ещё больше его провоцировать. Если ей повезёт, то ссора скоро закончится, а с ней наконец закончатся и их отношения, без драк и утомительных скандалов.

 

— Ты прав. Я несчастна. Я устала от всего этого.

 

— Ну, тогда прости, что потратил твоё время.

 

Он взял бутылку пива, залпом допил её и раздражённо поставил на стол. Бутылка с силой ударилась о столешницу, и Дейзи показалась, что стекло сейчас треснет.

 

— Я думаю, тебе лучше уйти.

 

Максвелл смотрела ему в глаза, выдерживая тяжёлый взгляд и давая понять, что её решение не обсуждается. Раньше у них тоже были ссоры, когда он был близок к тому, чтобы собрать вещи и уйти. Время пришло. На этот раз она не примет извинений и не согласится ни на примирительный секс, ни на манипулятивные разговоры о том, как они нужны друг другу.

 

Наконец Джек отвёл взгляд. Молодой человек выглядел взбешённым. Он прошёл почти вплотную к Дейзи, выходя из гостиной и направившись в спальню. Девушка слушала, как он собирает вещи, стоя в кухне и лениво помешивая чай.

 

«Вот какой я стала, – подумала она. – Одинокой, холодной и безразличной».

 

Дейзи нахмурилась, зная, что к этому всё и шло. Когда-то её преподаватель предупреждал: если она поставит себе целью достижение чего-то в психиатрии, в её занятой, безумной жизни не останется места на здоровые отношения.

 

Через несколько минут до неё стало доноситься тихое бормотание Джека. Под аккомпанемент открывающихся и закрывающихся ящиков в спальне, она услышала такие слова, как «ебанная сука», «помешанная на психах» и «хренов бездушный робот».

 

Это были обидные слова, девушка не могла притворяться, будто они её не ранили, но она решила на них не реагировать. Вместо того чтобы слушать бормотание Джека, Дейзи начала разгребать созданный им за день беспорядок. Она выкинула пустые бутылки из-под пива, вымыла несколько грязных тарелок и кинула в корзину пару грязных носков, пока тот, кто создал весь этот бардак — тот, кого она когда-то любила — продолжал поносить её последними словами в другой комнате.

 

Джек ушёл в восемь, а уже через час Дейзи легла спать. Она проверила почту, прочитав несколько отчётов, присланных практикантами. В них не было ничего, что требовало бы её немедленного внимания. Довольная тем, что может насладиться несколькими часами безмятежного сна, девушка выключила прикроватную лампу и закрыла глаза.

 

Переживёт.

 

Она провела рукой по той половине кровати, на которой когда-то спал Джек. Просто так, чтобы убедиться, что его там нет. Её не пугала пустая постель, потому что Джек часто не спал рядом из-за ночных смен. Сейчас, когда она знала, что он больше не будет здесь спать, кровать казалась Дейзи даже больше, чем раньше. Растянувшись на всю её длину, она задалась вопросом о том, когда же всё-таки разлюбила Джека. Девушка знала, что это произошло как минимум месяц назад, когда практика и началась. Но тогда она ничего не сказала, надеясь, что то, что когда-то связывало их, может снова возродиться.

 

А всё стало только хуже. Максвелл часто думала о том, что Джек тоже чувствовал, как она постепенно отдаляется, и её чувства к нему тускнеют. Но он был не из тех, кто придаёт значение подобным предчувствиям. Джек всеми силами избегал ссоры, и, пусть Дейзи было неприятно об этом думать, так и продолжал бы эту невыносимую игру в любовь только потому, что боялся перемен и был слишком ленив, чтобы съехать.

 

…

 

Джозеф вошел в больницу минут за шесть-семь до девяти вечера. Не спеша направился по коридору к своему рабочему месту, по ходу здороваясь с местными обитателями. Опустившись в кресло, он бросил старый портфель на серую крышку стола и включил компьютер. Тот издал громкий рев, словно обрадовавшись, что выходит из состояния вынужденного покоя, и приступил к циклам прогрева и процедуре проверки оперативной памяти. Мужчина бросил взгляд на настенные часы, которые висели в приемной достаточно высоко, чтобы каждый мог увидеть их издалека. Без пяти девять. То есть, когда стукнет девять, большинство работников уйдёт домой.

 

— Хочу тебя кое о чём попросить, — проговорил женский голос за его спиной.

 

Джозеф не удосужился повернуться, открыл портфель и вытащил тонкую книгу большого формата — глянцевое подарочное издание о городе-курорте Майами. Меж толстых мелованных страниц лежали три фотографии. На первой старой фотографии его за шею обнимали мать и Джейкоб, а вокруг цвели подсолнухи. Отец стоял рядом и переворачивал мясо на решетке. Все улыбались такими безмятежными, радостными улыбками. На второй большой фотографии из фотосалона он держал на руках плачущего Джона. На третьей фотографии был один Джон, точнее, только его лицо. Он подпирал обеими руками голову и улыбался легкой, наивной детской улыбкой. Джозеф даже не помнил, когда сделали эту фотографию. Мужчина нашёл её на днях, когда разбирал старые коробки.

 

Он использовал эту книгу вместо папки и носил её с собой в портфеле постоянно.

 

— О чём же? — поинтересовался Сид, слегка улыбнувшись.

 

— Наблюдай, пожалуйста, за крылом с тяжелыми пациентами, — продолжала женщина. — У нас там опять проблемы с дверью. Утром мастер приедет. Прости, я знаю, что прошлой ночью произошло, но Ларри не могу об этом просить, понимаешь сам.

 

— Хорошо, мэм, я вас понял.

 

Кейт Паркер пошла к выходу. Ларри опять опаздывает, но Кейт редко обращала внимание на время прихода. Все знали, что ей по-большому счету всё равно, если люди немного опаздывали. Главное, чтобы они не злоупотребляли такой поблажкой и справлялись с работой. Джозеф, тем не менее, всегда приходил вовремя.

 

Или почти всегда.

 

Именно Кейт дала ему тот единственный шанс, когда Джозеф сидел без работы и у него не было поручителей, чтобы надеяться на положительный результат при собеседовании. После того, что произошло на прежнем рабочем месте, мужчина был уверен, что никто и никогда не согласится принять его. Но женщина поверила в него.

 

Когда его кандидатуру одобрили, Джозеф поклялся себе, что никогда не подведёт заведующую. В частности, будет своевременно приходить на работу. Как любил повторять его отец, тяжелый труд ничем не заменишь. Мужчина отбросил неожиданную и неприятную мысль об отце: не хотелось начинать смену в плохом настроении.

 

Двадцать пять минут спустя в двери проскользнул его напарник Ларри Паттерсон. Он, как обычно, опоздал — и, тоже как обычно, ему на это было наплевать.

 

— Добрый вечер, боец, — пропел Ларри своим тягучим монотонным голосом. — Ты хоть выспался?

 

— Знаешь, Ларри, я давно вышел из детского возраста. Хочу верить, что и тебе удастся когда-нибудь повзрослеть. Я вчера по голове получил, а на работе вовремя.

 

— Ты молодчина, приятель, — сказал Паттерсон. — Прости, дома старуха такие шницели из говядины сделала, чуть язык не проглотил. Кстати, я принёс парочку, попробуешь потом. И всё-таки тебе нужна женщина.

 

Джозеф хотел было ответить, но его отвлек пронизывающий зуд в правой ключице. Он продавил пальцами рубашку, стараясь расчесать зудящее место. Может, аллергия? Или ночью в постель пробрался паук и случайно укусил его?

 

Мужчина заскреб сильнее, намереваясь покончить с опостылевшим зудом. И тут напомнил о себе порез на руке.

 

— Что, приятель, блохи заели? — Ларри скинул куртку и уселся на кресло рядом.

 

Джозеф сразу же убрал руку и уставился в монитор.

 

— Ничего особенного. Просто какое-то насекомое укусило.

 

Ларри лениво кивнул, хотел, было, закинуть ноги на стол, но передумал и закинул руки за голову, удобно вытянувшись в кресле.

 

— Джозеф, у меня к тебе серьёзный вопрос.

 

— Я весь внимание.

 

— Как думаешь, Папа Римский носит женское белье?

 

— Не знаю, — тихо засмеялся мужчина. — Почему ты вообще об этом думаешь?

 

— У него просторное платье, — Паттерсон пожал плечами и прикрыл глаза. — Ну правда. Никто же не знает. А вдруг он фетишист? Ты только представь!

 

Джозеф рассмеялся, на этот раз громко, представляя Папу в женском белье. Он знал, что выглядит сейчас как идиот: плечи трясутся, голова опущена, а рука прикрывает рот, чтобы как-то сдержать смех. Но зачем сдерживаться? Всё равно никто не услышит. А если и услышит, то никого это не удивит. Здесь часто люди смеются.

 

— Ладно, приятель, я немного посплю. Если что, разбудишь меня.

 

После полуночи Джозеф закрылся в одной из туалетных кабинок и сел на крышку унитаза, спустив штаны ниже колен и сбросив на пол серую рубашку. В верхней части левого предплечья, на левом бедре и правой голени появилась красная сыпь. Нестерпимо чесались ещё три источника зуда: пальцы безошибочно говорили о том, что аналогичная сыпь появилась на правой ключице, на позвоночнике сразу под лопатками и на правой ягодице. И вдобавок — на левом яичке, о чём мужчина старался не думать.

 

Иногда зуд усиливался, иногда прекращался, но временами безжалостно охватывал и точил тело сразу в нескольких местах. Ну точно, паучьи укусы, думал Джозеф. А может, это сороконожка? У неё, насколько ему было известно, очень неприятный яд. Больше всего Джозефа удивляло, что он спокойно спал во время атаки насекомых. Что бы ни явилось источником укусов, наверное, всё произошло как раз перед тем, как он проснулся. Во всяком случае на теле не было видно никаких следов, когда он собирался на работу, то есть яд только поступил в организм, а реакции ещё не последовало.

 

Конечно, чесотка доставляет неудобства, однако в целом волноваться не о чем. Просто надо постараться не расчесывать зудящие места, и постепенно всё пройдет. Если оставить их в покое, то они исчезнут сами по себе. Проблема заключалась в том, что Джозефу всегда было трудно игнорировать свои кожные дефекты, будь то корки, прыщи, волдыри или что-нибудь ещё, но дурная привычка беспокоить их всё равно ни к чему хорошему не приводила. Нет, надо сосредоточиться и «терпеть, невзирая на боль», как повторял его отец в детстве.

 

Мужчина встал, застегнул штаны, натянул рубашку. Глубоко вдохнул и попытался забыть о своих неприятностях.

 

Он вышел из туалета и тихо закрыл дверь, чтобы никого не тревожить. Темно, надо было фонарик взять. Гладкие бетонные стены теряются во тьме. У Джозефа ноет в животе.

 

«Это страх», — удивленно думает он.

 

Не тот страх, который он испытал, когда отец его душил или когда его избили в переулке. Это ноющее ощущение в животе — глубинный страх, первородный, уходящий корнями в его душу. Джозеф смотрит в тёмный коридор, и этот коридор точно манит его.

 

Отдаленный, таинственный, беззвучный раскат грома послышался в стенах больницы; он был тих и грозен, как первые предвестники приближающейся бури, как шум сонмища духов, собравшихся восстать из Ада. Он затих, и после страшной секунды молчания раздался истеричный, срывающийся смех.

 

Джозеф идёт вперед. Через секунду вокруг становится совсем темно, но мужчина всё же может что-то рассмотреть, потому что его глаза привыкли к темноте. Бетон сменяется голыми кирпичными стенами. Теперь чувствуется сквозняк, и у Джозефа волосы поднимаются на затылке, как шерсть на загривке у молодого пса.

 

Он оглядывается, а коридор бесконечный. Слышит, как закрывается дверь — очень тихо, но Джозефу кажется, будто только что столкнулись два грузовых поезда.

 

Его обволакивает неестественная тишина.

 

Гробовая тишина.

 

Мужчина слышит только звук собственного дыхания.

 

И вновь то же ощущение в животе. Джозеф помнит, что когда-то уже испытывал что-то подобное, давным-давно. Когда ещё был ребенком.

 

Он касается рукой шероховатых, чуть влажных кирпичей, идёт по коридору, и ему кажется, что он ступает босыми ногами по ступеням лестницы, спускаясь вниз. Дальше, всё дальше, в самый Ад.

 

— Тебя будут ломать, пока ты не сдашься.

 

Опять этот голос.

 

— Кто здесь? Ларри? — почти кричит Джозеф.

 

 Не было ему ответа. И только тихий смех издалека то ли послышался, то ли почудился. Ощущение в желудке усиливается, и мужчине кажется, что его тело скукоживается.

 

И липкий, животный страх заползает всё глубже и глубже, в самые потаенные уголки души.

 

— Прекратите, — шипит Сид, и многоголосое эхо разносит его слова по коридору.

 

Пол действительно уходит вниз под наклоном, и осторожные шаги Джозефа слышатся в тишине.

 

Скорее инстинктивно, чем повинуясь представлению о том, что каждый коридор должен где-то заканчиваться, мужчина выставляет левую руку перед собой, чтобы не удариться.

 

В какой-то момент он нащупывает в темноте впереди деревянную дверь и останавливается.

 

На уровне его бедра находится металлическая ручка.

 

Сердце гулко бьется у Джозефа в груди. Слишком быстро, слишком громко. Словно он стоит перед комнатой своего отца.

 

Он знает, что должен открыть эту дверь. Должен выяснить, что скрывается за ней. Но в то же время он понимает, что потом эту дверь уже никогда не запереть. Ноющая боль в животе терзает его.

 

А затем он нажимает на ручку. И открывает дверь.

 

После темноты коридора свет режет Джозефу глаза, хотя в зале под крестовым сводом царит полумрак. И только в глубине крипты между двумя колоннами свет как будто сильнее. В больнице нет таких комнат.

 

У мужчины перехватывает дыхание.

 

Человек в черном стоит там, повернувшись к нему спиной. За ним — серый каменный алтарь. И на алтаре кто-то лежит... Женщина, полускрытая широкой спиной черного человека. Женщина прикована к алтарю цепями за руки и ноги, она лежит на спине. На ней белое, удивительно красивое, но в то же время немного странное платье. Она точно невеста в гробу.

 

Затем его взгляд падает на старое огромное зеркало, установленное за каменным алтарем. В нем отражается женщина в этом белом платье, натянутом на округлившемся животе. По платью тянется надрез, словно врач собирается сделать ей кесарево сечение. В зеркале видны её голые ноги, чуть приподнятые над алтарем, как будто она сидит в кресле у гинеколога. Черный человек стоит у её ног.

 

Джозеф в ужасе смотрит в зеркало на мужчину. Точно в замедленной съемке, черный человек поднимает голову, смотрит на Джозефа и улыбается.

 

Дверь распахнута. Теперь закрыть её невозможно.

 

В зеркале он видит себя.

 

— У тебя есть призвание.

 

Вдруг — темнота, потом — яркая вспышка, три громких удара сердца. Джозеф, резко дернувшись, пытается прийти в себя. Всё заливает красный свет. Мужчина вдруг понимает, что находится подвальном помещении, только там такие лампочки.

 

 Тут Джозеф увидел в своей руке нож. Окровавленный нож.

 

Комментарий к 3.

XXXTENTACION — Jocelyn Flores

 

⇐ Предыдущая12345Следующая ⇒

Поделиться: