Мое знаомство с И. П. Павловым

Это было летом 1929 г.

Мы с женой только что вернулись в Америку из Италии, где мы длительное время жили в Риме и гостили у Алексея Максимо вича Горького.

В НьюЙорке доктор Ф. А. Левин, профессор Рокфеллеров ского института, сообщил мне, что в США для участия в психо логическом и физиологическом международных конгрессах при ехал мой знаменитый соотечественник академик Иван Петрович Павлов.

Доктор Левин всегда с восхищением говорил о Павлове, счи тая себя его приверженцем.

— Сейчас самый подходящий случай вылепить с натуры вы дающегося ученого, — говорил мне доктор Левин.

И действительно, когда у Левина я встретился с Иваном Пет ровичем, он охотно согласился мне позировать, объяснив, что только во время научных командировок за границу он несколь ко изменяет свой рабочий режим и только теперь располагает свободным временем.

Иван Петрович с первой же встречи произвел на меня боль шое впечатление. Он поразил меня своей простотой и непосредст венностью. У меня сразу же появилось ощущение, будто я дав нымдавно хорошо знаю этого человека.

Недаром говорят, что глаза — зеркало души человека. А гла за у академика Павлова необычайно ярко выражали всю пытли вость и горячую темпераментность этого мудрейшего и веселого человека.

Мое профессиональное внимание скульптора привлекли и вы разительные руки ученого, которые позже были с таким мастер ством изображены художником М. В. Нестеровым в его замеча тельном портрете И. П. Павлова.

Во время разговора Иван Петрович очень естественно жести кулировал. Слова и интонации сливались с движением жилис тых рук. Это были руки хирурга, руки трудового человека.

Мы пили чай с медом, и Иван Петрович очень живо рассказы вал о трудолюбии пчел. С детства влекли меня к себе пасеки и пасечники. И вот таким пасечником, проникшим в тайны при роды, показался мне и сам Иван Петрович.

Так интересно было его слушать. И разговор его был очень русским. Каждое слово было к месту. Видно было, что наши на родные пословицы вошли в плоть и кровь моего собеседника. Он то заразительно смеялся, то както выжидающе пронизывал слу шавших острым, но доброжелательным взглядом своих голубых глаз.

Павлов подробно расспрашивал меня о Горьком, о состоянии его здоровья.

В следующий раз мы встретились у меня. Иван Петрович вместе со своим сыном Владимиром Ивановичем приехал точно в условленное время.

Не теряя времени, я приступил к работе.

Мы только недавно поселились в этой квартире. Мои скульп туры еще были не распакованы, и в студии было пусто.

Мне очень хотелось облегчить Ивану Петровичу позирование. Я усадил его на обычный стул и сам сел невдалеке, будто я со брался не лепить, а только хотел продолжить нашу увлекатель ную беседу.

Для глины я приспособил низкий и небольшой столик. Было жарко. Иван Петрович снял серый пиджак и привычным дви жением быстро засучил рукава.

Иван Петрович сидел передо мной, положив ногу на ногу. Свои руки он держал на коленях, словно хотел сдержать их по рыв.

Между мной и «моделью» сразу уже возникли взаимоотноше ния, о которых трудно рассказать словами.

Я чувствовал, что Иван Петрович проявляет интерес к моей работе.

Первые минуты создания нового произведения всегда памят ны. Только начинаешь придавать глине нужную форму, как пальцам передается особая настроенность. Так рождается твор ческая одухотворенность.

Мне хотелось в скульптурном портрете Павлова передать всю проникновенность его умных и веселых глаз, так выражающих выдающуюся силу ученого.

В короткие перерывы во время сеанса Иван Петрович подхо дил к огромному окну, из которого открывались и городской пей заж, и летнее небо.

Павлов обрадовался, когда увидел из окна самолет, набирав ший высоту.

— Послушайте, а ведь как интересно жить! — воскликнул академик.

Из этого же окна мы увидели и дирижабль, совершавший свой регулярный рейс.

Иван Петрович оживился и вспомнил, как в детстве он зачи тывался книгами Жюля Верна.

— Цеппелин все мечты Жюля Верна побил. Владимир! За сколько часов он океан перемахнул? — спросил он сына.

Разглядывая НьюЙорк, Иван Петрович с гордостью вспоми нал Ленинград. С какой любовью говорил он о своем родном го роде на берегах Невы, о Васильевском острове и Летнем саде!

Иван Петрович вспоминал и родную Рязань, заливные луга над Окой, картину Левитана «Над вечным покоем…». Слушая Павлова, я также переносился в родную Смоленщину и вспоми нал милую моему сердцу красавицу Десну.

Жаль, что никто из присутствующих хотя бы по памяти не записал тогда задушевные речи Ивана Петровича — открытого человека, которому так чужда была всякая дипломатия.

Павлов прекрасно знал русские сказки, множество народных сказов и прибауток.

Както вспомнил он о Снегурочке, улыбнулся и словно помо лодел: «А вы знаете, моя маленькая внучка удивительно похо жа на Снегурочку. Мы ее и называем Снегурочкой. А какая она хрупкая и нежная... Вотвот растает, как Снегурочка», — зас тенчиво и тихо сказал Иван Петрович.

Мы много говорили о русском искусстве. Иван Петрович рас сказал, как он вместе с сыном давно увлекается коллекциониро ванием картин русских художников. В его коллекции и Репин, и Суриков, и Верещагин, и Дубовский, и Клевер, и много, много других художников.

Иван Петрович подробно рассказывал о своих любимых кар тинах. Очень тонко говорил он о мастерстве Поленова, Виктора Васнецова, о портретах Серова. Иван Петрович вспоминал свою последнюю встречу с Репиным в Финляндии; сердечно отзывался о художнике Ярошенко, который написал портрет его сына Владимира, и с особым восхищением говорил о Викторе Васне цове.

— Постойтека, постойтека, ведь это же замечательно! — сказал он и потряс своей рукой. Ему не хватало слов, чтобы выра зить свой восторг перед Васнецовым. Потом он очень убедительно произнес: «Я считаю, что “Мария с младенцем” Васнецова, ко торую я видел в Киевском соборе, величайшее произведение, оно равносильно “Мадонне” Рафаэля».

Признаюсь, вначале мне показалось, что Иван Петрович вы разил это смелое суждение в порыве увлечения, но потом я не раз думал о том, что действительно многие выдающиеся произ ведения русских художников до сих пор недооценены в полной мере, в том числе самобытная, неповторимая, красочная палит ра Виктора Васнецова.

Иван Петрович не скрывал своих горячих симпатий к худож никампередвижникам, к древним русским иконописцам; одно временно он был большим знатоком эпохи Возрождения, хвалил Тициана и как мастера, и как человека; горячо доказывал, что светлый дух Возрождения никогда не иссякнет, и тут же с прису щим ему юмором бичевал всякие «измы» и декадентские «опу сы» в искусстве.

Иван Петрович поражал меня своими неожиданными мысля ми. Это был дерзновенный искатель правды. Ученый, глубоко познавший мир, был врагом лжи и фальши и в жизни, и в ис кусстве.

Меня и мою жену, Маргариту Ивановну, поражала аккурат ность и точность Ивана Петровича. Ровноровнешенько в десять у нас в квартире раздавался его звонок.

Маргарита Ивановна даже попросила однажды Ивана Петро вича раскрыть «секрет» такой точности.

Иван Петрович улыбнулся, вытащил большие карманные часы и лукаво произнес:

— А я прихожу на дветри минуты раньше. Подходит стрел ка к десяти, ну и звоню.

Маргарита Ивановна узнала, что академик не оченьто любит ездить в автомашине. Ей пришла мысль договориться с нью йоркским «Ванькой», одним из тех, которые стоят по вечерам около «Hotel Plaza». Их нанимают уставшие от автомашин и самолетов американцы; отдавая дань старине, они медленным шагом прокатываются вокруг Центрального парка.

Вечером Маргарита Ивановна отправилась за угол 59й авеню, где стоял единственный извозчик. Был он очень стар и всем сво им обликом напоминал мумию. И лошадка была ему под стать.

Извозчик обрадовался и хотел прокатить Маргариту Иванов ну вокруг парка. Каково же было его удивление, когда Маргарита Ивановна предложила ему подать лошадь только на следу ющий день, ровно к 9 час. 30 мин. утра к подъезду «Chemical Club» и привезти оттуда двух джентльменов на «Washington Square».

Извозчик растерялся, медленно слез с козел и попросил по вторить название улицы, куда должен был он доставить утром седоков.

— Я ездил туда лет двадцать пять тому назад. А как же я узнаю ваших джентльменов?

— Сразу узнаете, — ответила ему Маргарита Ивановна, — один из них с белой бородой, а другой молодой и высокий.

— С бородой? — удивился извозчик. — Значит иностранцы. Смешной народ. Средь бела дня ехать по делу и на лошадке!

Маргарита Ивановна дала извозчику три доллара, и он обещал ровно к 9 час. 30 мин. быть у подъезда.

Придя домой, жена сообщила по телефону Владимиру Ива новичу, что утром за ними приедет настоящий «русский извоз чик».

На следующее утро, когда часы пробили десять, Павловых не было.

Вскоре раздался телефонный звонок, и Владимир Иванович взволнованным голосом сообщил, что извозчик не приехал и они выезжают на такси.

Прошло минут пятнадцать. Раздался звонок. Иван Петрович вошел ко мне в мастерскую быстрой походкой. Он был возбуж ден и раздосадованным голосом обратился к Маргарите Ива новне:

— Что же это вы придумали с Владимиром? Мы ждали, жда ли у подъезда вашего извозчика, так и не дождались. Да слы ханное ли это дело, в НьюЙорке да на извозчике? Ненавижу опаздывать. Весь день испорчен. Уж вы простите меня, Сергей Тимофеевич, за опоздание.

Моя жена был смущена. И, действительно, в этот день и моя работа както не клеилась.

Вечером Маргарита Ивановна все же решила узнать, почему извозчик нарушил свое обещание. Она застала его на прежнем месте, со скучающим видом смотревшим вдаль.

Извозчик медленно полез в карман, протянул три доллара и сказал с сожалением:

— Я ничего не мог сделать со старой лошадью. Как я ее ни бил, она не послушалась меня и, как всегда, пошла своей при вычной дорогой. Вот уже сколько лет она привыкла катать пуб лику только вокруг парка!

Когда на следующий день Иван Петрович узнал об этом, он весело рассмеялся и, прохаживаясь по студии, сказал:

— Вот еще одно доказательство моей теории!

Иван Петрович по временам становился молчаливым и свое настроение объяснял тоской по России.

Когда после сеанса мы по обыкновению пили чай с медом, Иван Петрович не раз говорил, что ему уже надоело в НьюЙор ке. Да и стол американский ему наскучил.

— Сначала подают дыню с солью, а потом какуюто травку. Не по мне все это! Лучше один хлеб буду есть. Соскучился я по нашему борщу, по каше, по ржаному хлебу.

— Иван Петрович! Но и здесь есть русский ресторан, где в меню и щи, и каша, и даже черный хлеб, — сказала Маргарита Ивановна.

— Да что вы, — удивился Иван Петрович. После окончания работы мы отправились в русский ресторан «Russian Bear».

Иван Петрович шел быстро и бодро, опираясь на трость. При переходе через дорогу его хотели взять под руку, но Иван Пет рович отмахнулся:

— Я сам, я сам!

В ресторане он ел с нескрываемым аппетитом.

С того дня мы ежедневно посещали русский ресторан, где Иван Петрович неизменно заказывал борщ, кашу или сырники и чай.

Работа над бюстом приближалась к концу. Все чаще и чаще Иван Петрович спрашивал сына:

— Владимир, а сколько еще дней нам здесь жить? Когда от ходит пароход?

Было очевидно, что Павлов только и думает об отъезде. Быс тро пролетело время, проведенное в работе над бюстом Павлова.

Вот я уже накинул покрывало на оконченный портрет, но и после этого мы ежедневно встречались с Иваном Петровичем.

Помню день прощания. Иван Петрович был в отличном на строении. По всему чувствовалось, что он очень рад предстояще му отъезду.

В порту собралось много провожающих. Приятно было видеть, что крупнейшие ученые — физиологи, психиатры, медики — воздают должное гордости русской науки.

Выступления академика Павлова на научных конгрессах в Бостоне и в НьюХейвене произвели большое впечатление на американских ученых. Среди них у Павлова было много науч ных друзей, почитателей и последователей.

Сколько добрых слов услышал тогда Иван Петрович. Было видно, что сердечность проводов растрогала его. Но он спешил на пароход.

До сих пор вижу его хорошо сложенную, подвижную фигуру. Он энергично пожал мне руку.

Среди провожающих шел разговор о том, что Иван Петрович дал согласие еще раз прибыть в Америку на Международный неврологический конгресс.

— Приезжайте! — крикнул ктото Ивану Петровичу порус ски. Иван Петрович своим характерным стремительным жестом показал на небо, и до нас донесся его звонкий и бодрый голос:

— Прилечу!

После отъезда Ивана Петровича я по памяти вылепил его и во весь рост, с тростью в руке. Портрет Павлова, вылепленный с натуры в гипсе в 1929 г., в 1952 г. я перевел в мрамор.

Я счастлив, что мне удалось запечатлеть в скульптуре титана науки, ум которого проникал в глубину жизни, во имя познания, славы Родины и счастья грядущих поколений.

 

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться: