Глава 14. Холодные ладошки

Эрика въехала в полупустой вестибюль. Через всю лестницу, поблескивая хромированным металлом, тянулись широкие металлические сходни. Девочка радостно улыбнулась и направила коляску к ним. Колеса приподнялись, встали на сходни, моторчик прибавил обороты, и… коляску отнесло в сторону и закрутило по вестибюлю. Эрика скорчила досадливую гримасу и вновь бросилась на штурм. Тот же результат! Сдавленно ругнувшись, Эрика повторила попытку, но опять очутилась у противоположной стены.

— Не пойму, ты что, балуешься? — раздался ленивый мальчишеский голос.

Девчонка обернулась и увидала того самого парня, который вчера в толпе кричал ей что-то. Дмитренко, кажется.

— Я не баловаться, я хотеть заехать.

— Угу, как мартышка в одном нашем мультике: вроде она куда-то лезет, а получается, что катается. Давай подтолкну. — Упершись руками в спинку коляски, он попытался вкатить ее на сходни, но колеса вновь соскользнули. Мальчишка присел на корточки, провел рукой по полу и тихонько присвистнул: — Интересное кино получается, Эрка. — Не вставая, он поглядел на Эрику снизу вверх. — Кто-то здесь маслом все намазал. Пол и вот тут, внизу.

— Ньет, ньет, зачьем?

Парень пожал плечами:

— Прикол, шутка такая. Не боись, я сейчас Ильинишну позову.

Дмитренко скрылся в школьном коридоре, а Кисонька-Эрика чуть не расплакалась. Вот подлость! Пусть на самом деле она здорова и такие глупые шуточки ей нипочем, но что бы чувствовал на ее месте настоящий инвалид! И без того ей тяжело и неудобно, так еще и дурацкие приколы! Кисонька поняла, что глаза у нее на мокром месте, и шмыгнула носом.

— Что ты, детонька, не надо плакать! Сейчас горю поможем, сейчас все уберем. Где тут? — Раздавшийся из-за ее спины голос принадлежал крепкой старушке в синем рабочем халате. Рядом с бабушкой маячил Дмитренко.

— Здесь, Ильинишна. — Мальчишка ткнул пальцем в сходни.

— На конфету, а я тебе дорогу проложу. — Сунув лже-Эрике карамельку, старушка опустилась на колени и принялась елозить мокрой тряпкой по металлическим полозам.

Ага, та самая бабка-уборщица, о которой говорил Вадька. По сравнению с мошенницей и похитительницей Ниной Григорьевной и ее подлыми учениками старушка показалась Кисоньке необычайно милой.

— Вот и все, можешь ехать, — сообщила Ильинишна, в последний раз мазнув тряпкой.

— Great thanks[7], — поблагодарила Кисонька и вместе с Дмитренко отправилась наверх.

— Меня Серым зовут, — сообщил мальчишка, топая рядом с коляской Эрики.

— Серый? Grey? Но ваша director называть другой фамилий!

— Темная ты, Эрка. Серый — это кликуха, а так я — Сергей. Полное имя.

— Сэр Гей? Тебя так называть друзья? Потому что ты совсем-совсем не любить девушка?

Краска бросилась Дмитренко в лицо, он судорожно прикусил губу. Не дай бог, кто услышит, ему ведь житья не станет!

— Никогда такого не говори, поняла? Еще раз повторишь — получишь. Не посмотрю, что ты американка, выдам, как местной!

— О, я не хотеть тебя обидеть. У нас в школа это не есть причин дискриминация, у нас много быть гей. Я думать, ты есть главны гей школа, потому что ты есть не просто гей, а Сэр Гей.

— Ну хватит, мне неинтересно, что ты «думать». — Дмитренко раскраснелся до предела. — Просто никогда не повторяй то, что сказала. И зови меня Серый.

— В Америка выбирать имя есть священный прав и свобод, — торжественно сообщила Кисонька. Скулы у нее болели от дикого желания расхохотаться, она опускала глаза, чтобы не видеть багровую физиономию Дмитренко. — Не надо сердиться, я не знать Russian обычай. Я хотеть мириться. Хотеть, я тебя кока угощать? Где у вас автомат?

— Автомата у нас нет, коку в столовой продают, угости, раз твой папаша и впрямь такой богатый. — Серый уже успокоился и снова поглядывал на «американку» с интересом.

— Папа есть очень богатый, — подтвердила Кисонька. — У него есть металл, нефть, фермы, рестораны, галереи и оркестры. Много! Только есть плохой тон говорить о деньги.

— У вас плохой тон говорить о деньгах, а у нас плохой тон — не иметь денег. У всех свои национальные обычаи, — усмехнулся Дмитренко. — Ты в каком классе будешь?

— Не быть, учить, что хотеть. Я у вас недолго учиться, — пояснила Эрика.

— Везуха, а у меня сейчас физика. Ладно, вот расписание, иди выбирай. Встретимся на перемене, про коку не забудь! — И мальчишка умчался.

Ах, на какие жертвы приходится идти во имя расследования! Никогда в жизни Кисонька не угощала мальчишку — всегда они угощали ее. Да что там угощали, дрались за право пригласить ее в кафе! А этот жлоб… Ишь, как ухватился! Мог бы и отказаться, сказать, что у нас в стране девушки за парней не платят!

Разобиженная Кисонька уставилась в расписание невидящим взором. Вдруг она почувствовала, как кто-то дергает ее за рукав. Рядом с ручкой кресла маячила розовая панамка.

— Ты правда богатая? — Из-под панамы на Кисоньку в упор глянули серые внимательные глаза.

— Yes, — кивнула Кисонька. — Зачем ты спрашивать?

— Уезжай отсюда и больше не приезжай никогда! — Для убедительности малявка пристукнула кулачком по ручке кресла. — А не уедешь, тебя тоже позовут, потом будешь, как мы, в темноте сидеть.

Девчонка рванула в сторону, но Кисонька успела сцапать ее за руку и притянула к себе.

— Кто позовет? — шепотом спросила она, заглядывая в испуганные глаза малышки. — Кого ты боишься?

Девчонка помолчала, поковыряла обшивку кресла и наконец неохотно процедила:

— Покойников. Сами они мертвые, а ходят по свету, как живые. Куда хошь придут — и заберут. Голос у них такой… — Девчонка неопределенно пошевелила пальцами. — И ладошки холодные.

Где-то хлопнула дверь. Девчонка судорожно дернулась на звук, ее рот от ужаса превратился в длинную, словно прорезанную ножом щель.

— Не бойся. — От волнения Кисонька забыла про акцент. — Расскажи мне…

— Ничего нельзя рассказывать, ни с кем нельзя разговаривать! Заберут! — Изогнувшись всем телом, обладательница розовой панамки попыталась вырваться от Кисоньки, но та держала ее крепко.

— Никто не узнает, — прошептала сыщица.

— Они все знают, — убежденно заявила малявка, и тут же ладонь Кисоньки пронзила острая боль. Вскрикнув, Кисонька разжала руку, и розовая панамка тут же скрылась за углом.

— Ничего себе порядки. — Кисонька слизнула капельку крови. — Разрешать малышам циркули носить!

— Что опять случилось, деточка? Укололась? Что ж на тебя все стенки прыгают? — прозвучавший прямо над ее ухом старушечий голос заставил задумавшуюся Кисоньку подскочить в кресле.

Неслышно подошедшая Ильинишна ласково-укоризненно покачала головой и вытащила из кармана пузырек со спиртом.

— Ну ладно, я малышей все время лечу: то у них коленка расцарапана, то нос разбит. Но ты-то взрослая девица, должна была поберечься. — Уборщица протерла ладонь Кисоньки влажной ваткой.

— Thank you, — благодарно кивнула Кисонька. — Скажить, вы тут, в школа, давно работать?

— Я в этом здании и раньше работала, когда здесь горком комсомола обретался.

— Тоже убирать и коленки лечить? — поинтересовалась Кисонька.

Бабулька усмехнулась, в голосе ее зазвучала тоска:

— Коленок здесь тогда не разбивали, тут если что и ломали, так карьеру. А служила я заместителем секретаря по культурно-воспитательной работе. Ба-альшим человеком была! Впрочем, ты ведь не местная, что такое заместитель секретаря, знать не можешь.

— Почему вы теперь убирать, если раньше быть начальник?

— Почему да отчего, — пробурчала старушка. — Кому моя культмассовая работа сейчас нужна? Кто на сельском хозяйстве да производстве сидел, те попристраивались, свои фирмы имеют, а я небойкая оказалась, необоротистая. Как на одной пенсии осталась, так наша директриса и меня, и дочку сюда взяла. Нина Григорьевна у нас в горкоме инструктором была, — на всегда добродушной физиономии Ильинишны вдруг промелькнуло ненавидяще-завистливое выражение. Впрочем, оно исчезло так быстро, что Кисонька подумала, не померещилось ли ей.

— Значит, вы тут с самого начала школа быть? Здесь всегда столько учеников?

— Недавно-то побольше училось, — бесхитростно пояснила уборщица. — Многих родители забрали, сразу как неприятности начались…

— Эрика, милая, вот ты где! — Сладенький голосок директрисы прервал откровения старушки. — Что же ты не на занятиях?

— Никак не мочь выбрать, — пожаловалась лже-Эрика, тыча пальцем в расписание. — Может, сюда сходить, урок «Окружающая среда»? Экологий есть очень важны!

Улыбка Нины Григорьевны стала чуть более напряженной:

— К сожалению, преподаватель заболел, и этот урок отменен.

— Pity[8]. Тогда «Компьютерны графика», я учить такой занятий дома!

— Прости, с графикой тоже не получится, наш компьютерщик в командировке.

Больным оказался и преподаватель истории, а читавший право доцент университета почему-то не пришел.

— Я не понимать, школа сегодня не работать?

— Ну что ты, деточка, конечно, школа работает! И я как раз хотела сказать, что тебя с нетерпением ждут на уроке русской литературы. Ты же планировала усовершенствовать язык, вот мы и позаботились.

— Русски литература есть interesting, — милостиво кивнула Кисонька.

— Чудесно! Тебе наверняка понравится. Сейчас мы попросим Тома показать тебе, где кабинет литературы… — директриса попыталась ухватить пробегавшего мимо американца.

— Есть заньят, — на ломаном русском бросил тот и, окинув Кисоньку-Эрику злобным взглядом, умчался.

Директриса раздраженно передернула плечами:

— Порой наши преподаватели бывают просто невыносимы! Что поделать, мы берем на работу только тех, у кого есть подлинный талант, а у талантов свои причуды. Давай я сама тебя провожу. — И, положив руки на спинку кресла, Нина Григорьевна бойко покатила его по коридору. Затылком Кисонька чувствовала край ее ладоней. Они были просто нестерпимо, как-то не по-человечески холодными.

Глава 15. Версия лопнула

Кабинет русской литературы встретил Кисоньку… самоубийством. Катерина только что сиганула с обрыва в Волгу, и теперь класс занудно доказывал, что Островский был великим русским писателем, а Катерина — несчастной женщиной. Всех остальных персонажей пьесы «Гроза» плотный, коротко стриженный мальчишка в кожаном пиджаке обозвал «суками рваными, подзаборными», за что был немедленно выставлен вон из класса.

— А что думает по поводу русской пьесы наша американская гостья? — ласково полюбопытствовала учительница.

— Я думать, Катерин погибать от жадность, — твердо заявила Эрика.

— Жадность? — изумилась молоденькая преподавательница. — Какой-то у тебя совсем непривычный взгляд на вещи, девочка. Никто никогда не обвинял Катерину в жадности. Объясни, пожалуйста.

— Я понимать: все деньги быть у муж и его мать, Катерин не мочь платить гонорар адвокат по развод. Но много хороший адвокат соглашаться работать за процент от прибыль. Конечно, процент есть больше, чем обычный гонорар, но адвокат мочь отсудить половина имущества, и еще — за моральный ущерб. Адвокат ей объяснять, что не надо признаваться измена, если муж Катерин с любовник не поймать. Не быть жадной, заплатить процент, и Катерин могла получить от Кабаниха money и жить с молодой любовник!

Учительница окончательно смутилась.

— Ты не совсем понимаешь, Эрика… Действие пьесы происходит давно, тогда женщины в России не судились со своими мужьями. И покончила с собой Катерина вовсе не из-за жадности, а из-за мук совести. У нее болела душа.

Эрика глубоко задумалась.

— Кажется, я понимать. Душа! Я слышать про душа. Когда папа не хотеть покупать для мама ранчо в Тексас и мама делать для папа истерик, она кричать, что у папа совсем нет душа…

Сдерживая смех, Кисонька уткнулась носом в собственное плечо.

— Эрика, тебе нехорошо? — заволновалась училка.

— Уроки сложны, я есть уставать, — простонала Кисонька. — Можно, я выходить?

И, получив разрешение, тихонько похрюкивающая Кисонька покатила к выходу. Но за дверью она взяла себя в руки. Конечно, отрывается она тут на полную катушку, но ее ждет работа. Следовало выяснить, что за странная эпидемия разогнала из школы Самсоненко всех преподавателей.

Коляска двигалась по коридору. Стараясь не очень шумно дышать, Кисонька поочередно приникала к замочным скважинам кабинетов. Но предосторожности были излишни: лишь в кабинетах физики и химии старшеклассники решали задачки, другие комнаты были пусты. Ни учителей, ни учеников! Куда же все подевались?

Растерянная Кисонька подъехала к окну и в задумчивости уставилась на школьный двор. Ни души, лишь тянет синеватым дымком и пахнет сдобой. Вдруг ворота распахнулись, и гулкая пустота двора заполнилась громадой рычащего от натуги грузового фургона. Грузовик развернулся, несколько мальчишек в белых халатах принялись споро таскать в него широкие плоские ящики. Кисонька свесилась через подоконник. Интересно, почему ребята грузят машину вместо того, чтобы сидеть на занятиях? Может, они учатся в другой школе, а здесь подрабатывают, как Сева? … Из боковой дверцы выскочила девчонка, тоже в белом халате, и, энергично жестикулируя, принялась что-то втолковывать водителю. Кисонька узнала ее: именно она вручала приветственный букет Эрике Саммерс. Потом и девчонка, и парни скрылись за дверью. Там явно происходило что-то интересное!

Кисонька развернула коляску в направлении туалета. Быстренько затолкав ненавистное кресло в кабинку и хотя бы до половины прикрыв его дверцей, сыщица бросилась к окну. Спуститься со второго этажа старинного, увитого виноградом здания было для юной сыщицы плевым делом. Под прикрытием фургона Кисонька проскользнула в заветную дверь. Из темного коридорчика пыхало влажным жаром. Прижавшись к стене, Кисонька подобралась к следующей двери, чуть приоткрыла ее и заглянула в щелку.

В громадном зале все грохотало и гремело. На длинных столах ученики в поварских халатах вымешивали и раскатывали тесто. Противни с пирожками они тащили к раскаленным печам. Затем горячие изделия раскладывались по ящикам. И среди этого ада по-хозяйски деловито сновала Нина Григорьевна Самсоненко.

Наружная дверь резко распахнулась, впустив маленькую женщину в деловом костюме. Кисонька сжалась в комок, затаившись между загромождавшими коридор ящиками. Впрочем, предосторожности были излишни. Не глядя по сторонам, женщина стремительно миновала коридор. Влетев в зал, она поманила кого-то пальцем и вновь скрылась за дверью. Через мгновение рядом с пришедшей возникла сама госпожа Самсоненко.

Дамы вовсе не торопились выйти из темного коридора на свет. Наоборот, обе прислонились к стене, щелкнула чья-то зажигалка, во мраке вспыхнули два сигаретных светлячка. Кисонька замерла и затаила дыхание.

— Машину разгрузим, я сразу за второй порцией вернусь, — сообщила женщина.

— Ох, как же я устала, — отозвалась Нина Григорьевна. — Еще и американка эта! Слушай, может, пока замрем? Уедет Эрика…

— Сдурела? А проценты пусть набегают? Хочешь, чтобы нас на счетчик поставили?

— Да ведь я кручусь, как уж на сковородке! Сегодня утром она в школу приехала и давай темы занятий перебирать: хочу туда, хочу сюда… Я ей, как последняя дура, впаривала: мол, один преподаватель заболел, второй уехал, третий занят, не пришел…

— И правда, дура, — перебила собеседница. — Сама виновата — позволила американке решать эти вопросы. Завтра встречай ее возле школы и вези, куда следует, а станет возражать, вкрутишь, что ты для нее разработала специальную программу. Американцы смерть как любят индивидуальный подход!

— Ей вкрутишь! Она если что и знает назубок, так это свои права!

— Невелика барыня твоя Эрика, и без того из-за нее целый класс сегодня вместо работы на литературе прохлаждается.

— В том-то и дело, что барыня! Ее папаша за одну неделю учебы такие деньги отвалил! Может, она еще на неделю останется…

— Вот и ублажай ее получше, чтобы подольше здесь побыла!

— Вдруг она выяснит, что у нас уже три месяца вместо первых уроков выпечка пирожков?

— Два с половиной, — ворчливо поправила таинственная женщина. — Объяснишь ей то же самое, что и другим ученикам: о новейших педагогических достижениях и обязательном трудовом воспитании. В конце концов, ее же ты не будешь заставлять пирожки печь!

— А если она начнет трепаться, что у нас детей не учат, а только работать вынуждают?

— Пусть она в своей Америке что угодно рассказывает! Нинка, хватит выступать. У нас после похищений ученики разбежались?

Нина Григорьевна покорно кивнула.

— Долги появились? — собеседница директрисы заговорила еще тише.

Нина Григорьевна тяжко вздохнула.

— Давно бы ни школы, ни квартир, ни машин ни у кого не было, если бы я насчет пирожков не подсуетилась! Мы половину долгов закрыли, потому что наши пирожки дешевые и все их берут! А почему они такие дешевые, ты помнишь?

— Потому что мы ни гроша не платим за труд ребят, — послушно сказала Нина Григорьевна.

— Слава богу, помнишь, — съязвила женщина. — Раз так — иди и обхаживай свою Эрику. Пекарня должна работать, иначе мы распрощаемся со всем нажитым. — Досадливо швырнув окурок на землю, женщина придавила его каблуком и быстро зашагала к машине. Нина Григорьевна недолго постояла в коридоре, и Кисоньке даже показалось, что та чуть слышно всхлипывает. Потом директриса отерла лицо ладонью, решительно расправила плечи и скрылась за дверью пекарни.

Кисонька с трудом распрямилась и потерла затекшую спину. Простая и блистательная версия сыщиков с треском рухнула. Милейшая Нина Григорьевна Самсоненко не имела к похищениям никакого отношения. Наоборот, исчезновения детишек разрушили ее налаженный бизнес. Правда, директриса тоже оказалась не лыком шита и неплохо выкрутилась. Глядишь, она успеет рассчитаться с долгами, пока родители врубятся, что их детишки стали бесплатной рабочей силой. Впрочем, агентству «Белый гусь» не было дела до махинаций директора школы, его интересовали похищения — и только похищения. Придется все начинать сначала…

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться: