Рассказ моей мамы Марии Ивановны Лоскутниковой

В один из дней в середине июля 1920 года из низовьев Амура со скоростью 4-5 км/час поднимались два парохода, каждый вел под своим бортом баржу. На одном из пароходов находились японцы. Среди них - Лапта со своей дружиной с черными бантами на груди. На барже везли пленных партизан. Другой пароход был занят богатыми пассажирами и белыми офицерами. В Жеребцово сделали стоянку для погрузки дров и двинулись вверх по Амуру. В эти часы в нашем доме появился мой племянник Иннокентий Татаринцев. Он попросил приготовить махорки из свежих листьев табака и рассказал о своем задании: ему надо по берегу догнать пароходы и встретиться с Лаптой, чтобы привести в исполнение решение суда. Я ему сказала, что заходил знакомый боцман и спрашивал, есть ли в Бичах дрова, они собираются там остановиться. Иннокентий отправился в дорогу. Пароходы с баржами зашли в устье Горюна и сделали остановку в Бичах. Японцы и белые решили расстрелять партизан. Сбросили сходни. Спустились пассажиры, спустился и Яков Лапта со своими бандитами. Повели на расстрел первую партию партизан. Тут Лапта увидел рядом со своей свитой бывшего ординарца Иннокентия с черным бантом. Со словами: «Наслужился у коммунистов» Яков разрешил ему подойти. Иннокентий достал кисет и предложил закурить. Раскуривали цигарки. В это время раздался ружейный залп. Все повернули головы на выстрелы. Иннокентий схватил за руку Лапту и развернул, схватил другую руку, отступая на глубину реки Горюн, прикрывался Яковом и сломал ему в плечах обе руки. Бросил его, нырнул и поплыл вдоль борта парохода. В него стреляли и легко ранили. Якова Лапту по его просьбе застрелили его «братишки» и похоронили в селе Бичи. Раненного Иннокентия подобрали жители Средней Тамбовки и отвезли в больницу Нижней Тамбовки, там он стал поправляться, но умер. Жители села не исключали, что его могли отравить».

***

 Что тут скажешь? Такому сюжету позавидовал бы даже признанный мастер остросюжетной прозы - Александр Бушков. Тут тебе на одном пароходе собрались и японцы, и бандиты-рогозинцы и беляки вперемежку со скучающими праздными пассажирами, да вдобавок, в последний путь для расстрела, зачем-то везут пленных партизан. Воистину, всё «смешалось в доме Облонских» Напомним, действие происходит спустя неделю, даже меньше, после начала суда, который только что закончился и часть арестованных ещё не имеет приговора, а каратели уже тут, как тут! Не иначе десантно-штурмовая бригада на катерах-амфибиях с наблюдателями! А уж, сюжет мести партизана-марафонца с бегом по пересечённой местности, схваткой и финалом в духе Борджиа, просто находка для кинорежиссёров. Где логика? Лапта перебил в Николаевске кучу буржуазного элемента, офицеров, пленных японцев, а ему за это не казнь лютая, а респект и уважение со стороны интервентов и контрреволюционеров. Даже в союзники взяли, не иначе все были сплошь «Ваше благородия» и рук марать не желали, поэтому для кровавой работы вынуждены были нанять братишек-анархистов. Где только встретиться успели?

***

 Это же событие в изложении писателя-краеведа Ф.В. Зуева. Вот отрывок из его эпоса.

«Летом 1920 года под натиском хорошо вооруженных и многочисленных сил японцев и белогвардейцев, высадившихся в Де-Кастри, партизанские отряды стали медленно отступать вначале на Амур, а затем вверх по реке. Командовал партизанскими отрядами Лапта. Узнав об аресте в Керби Тряпицына, он решил идти ему на выручку. Отряд раскололся на две половины: одна пошла с Лаптой, а вторая - под командованием коммуниста Бузина-Бича. Лапта захватил пароход «Соболь», на котором находился золотой запас с Нижне-амурского банка, и отправился вверх по Амуру, производя расправу над мирным населением. К этому времени партизаны узнали о предательстве Лапты. В 1918-1919 годы он выдал калмыковцам всех хабаровских подпольщиков. В нанайском стойбище Бичи отряд Лапты был окружен, и он согласился сдать отряд, но пошел на хитрость. На крыше дома, принадлежащего торговцу, установил пулеметы. Провокатор рассчитывал на то, что когда он будет отдавать отряд, пулеметы ударят по партизанам. Но случайность спасла партизан от гибели. Партизан Метелица влез на чердак, увидел пулемет и пулеметчиков. Один из них признался, что Лапта должен застрелить Бузина, полагая, что после убийства командира у партизан начнется паника, и он расправится с ними. Оставив у пулемета Тимофея, Метелица спрыгнул с чердака и направился вслед за Лаптой, который шел позади Бузина. Лапта считал партизан, и когда его рука полезла за маузером, его схватил сзади Метелица и повалил на землю. Один из корейцев пустил несколько винтовочных выстрелов в Метелицу. Одна пуля попала в голову, другая - в сердце. Сбросив с себя безжизненное тело партизана, Лапта вскочил на ноги и хотел выхватить из-за пояса гранату, но в это время, потрясенный гибелью друга, Самар (прим. герой рассказа нанаец Тимофей Самар, оставленный у пулемёта) выпустил по белогвардейцу (во как, уже беляк! А ведь чуть выше по тексту - командир партизан. Вообще, рассказ настолько бредов, ляпы в каждом предложении. Слов нет! Авт.) очередь из «Максима»: девять пуль пробило тело Лапты, и тот упал на песок. Метелицу похоронили со всеми почестями. Тимошка тогда сказал: - Жил Лапта, как собака, умер, как собака».

***

 До кучи воспоминания жителя края Милованова о событиях давно минувших лет, очевидцем которых он был сам. Гавриилу Григорьевичу тогда было десять лет, память сохранила многие подробности этой трагической эпопеи. Но не трудно заключить, что в рассказе многое не соответствует действительности. Милованов кое-что спутал, кое-где сгустил краски и явно опирается на слухи и байки, просто весь его рассказ лишний раз подтверждает, какими чудовищными фактами обросла эта история, а правда тщательно скрыта. После его рассказа возникает много вопросов. Ну, чего стоит хотя бы реальность плана бегства в Америку через океан на самолетах (откуда они взялись?) тех времен? Для чего нужно было поголовно уничтожать весь народ? Зачем все эти сложности? Может быть, наш собеседник в инциденте, случившемся в Удинске, спутал Лапту с каким-то другим бандитом. Всё может быть. Зато весь его рассказ, ясно показывает одно – мятежники отлично поработали сея различные слухи, вызывая ими панику у населения и партизан, они подготовили благодатную почву для переворота и заполучили на свою сторону недовольных, а колеблющихся вынудили не предпринимать каких-либо шагов. Ниже повествование, записанное со слов Г.Г. Милованова.

«Около шестисот человек-беженцев на двух баржах, буксируемых катером «Аида», уходили вверх по Амгуни. Вместе со всеми с Амура бежала семья Миловановых. На Большом перекате катер перевернулся. Баржи понесло течением. Гавриил Григорьевич помнит, как взорвался котел на катере, искореженную трубу, как стали бросать якоря, чтобы сдержать баржи. Потерпевших крушение подобрал пароход «Мануил» и доставил в Керби. Керби было наводнено беженцами. Бараков не хватало. Вновь прибывших размещали в пустовавших амбарах, где раньше хранились товары и продовольствие для приисков. Миловановых поместили на третьем этаже одного из амбаров. Из-за большой скученности людей и нехватки продовольствия начались голод и болезни. У Миловановых заболела и умерла младшая дочь. Ребятишкам иногда перепадало молоко, в котором для сохранения красоты купалась Нинка Лебедева, ходившая начальником штаба при Тряпицыне. Она всегда появлялась в кожаной куртке с револьвером на боку.

- В Керби творились страшные злодеяния, - далее вспоминает рассказчик. - Потом стало известно, что мы все были обречены на гибель (заметьте -потом!, т. е. кто-то пытался оправдать расстрелы Тряпицына и его сподвижников). Описывались бараки. Ночью приходили вооруженные люди и говорили, что нужно эвакуироваться. Людей поднимали и уводили из села. Никто не возвращался. Без ружейной стрельбы всех до одного рубили шашками. Ребятишки и женщины, ходившие в лес за ягодами, находили у яров следы крови, исцарапанную ногтями пальцев землю. По реке всплывали трупы. Милованов говорит, что в Керби Тряпицын ждал своего друга - Лапту. Существовал план, по которому они хотели уничтожить эвакуированных, в том числе и своих ближайших помощников, а потом бежать в Америку на двух самолетах с двадцатью пудами золота, вывезенного из Николаевска. Самолеты в Керби были доставлены на баржах еще по большой воде весной. Лапта свирепствовал по деревням на Амуре. Однажды в Сусанино ворвались бандиты. Они согнали всех девчонок в клуб, надругались над ними и хотели сжечь. Но этому помешали партизаны, находившиеся недалеко от села. Исполнять свои кровавые планы бандиты часто заставляли деревенскую молодежь (мне видится, что недовольные местные сами расправлялись с пришлыми, да ещё и грабили их. Лихих людей хватало). Людей казнили, не объясняя, в чем их вина. Тряпицын ждал, а Лапта застрял на Амуре. Японцы заняли Тыр и отрезали вход на Амгунь. Лапта вынужден был двинуться на Удинск пешком по тайге, марям и болотам. Гнали с собой население. Путь этот оказался гибельным. Женщины, изнуренные тяжелым переходом, стали обузой. Их пристреливали. Бандиты ехали верхом на людях. Всех, выбившихся из сил, убивали. В действиях Тряпицына и его подручных чувствовалось что-то неладное. Слишком часто вокруг лилась кровь. Многие были не согласны с действиями командующего, но молчали. Сила была на стороне бандитов. На выручку мирного населения в Керби был послан отряд Андреева. (Во как! Кем?) Он входил в состав армии Тряпицына, но первый вышел из-под его влияния. (А вот это интересно!) Японцы пропустили отряд Андреева - возможно, была какая-то договоренность в верхах. В Удинске отряд разделился. (Сенсация! Видимо слухи, что он японский шпион действительно не беспочвенны) Часть отряда во главе с Андреевым двинулась дальше, другая - осталась дожидаться Лапту. Лапта ничего не подозревал. Встреча произошла, как старых знакомых. Рядом горели костры, в козлах стояли ружья. Двое флотских подошли к главарю, поздоровались и сразу заломили руки. Банда сдалась без боя. Кое-кто успел удрать. Лапту связали ремнями. Он скрежетал зубами и рычал, что уйдет. Расстреляли его в Удинске.

Андреев спешил в Керби. Когда кочегары предупреждали, что от перегрузки котлы могут взорваться, он отвечал: «Нужно торопиться. Каждую ночь гибнут люди». Через разведку и местное население Андреев знал о злодеяниях бандитов.

Тряпицына взяли рано утром в каюте парохода «Амгунь». Когда вломились в дверь каюты, он проснулся и схватился за оружие. Под угрозой нацеленных ружейных стволов бросил револьвер на подушку. С ним была и Лебедева. От поднятого шума проснулась. - Кто там спать не дает? - были ее последние слова перед арестом. Тряпицын надеялся на Лапту и скорое свое освобождение. Сник, когда узнал о его расстреле. (Лапта в это время был жив и здрав -авт.) На верхней палубе парохода Тряпицына заковали в цепи. События взбудоражили партизан, беженцев и местных жителей. Все высыпали на берег. Ребятишки облепили ближайшие крыши домов и деревья. Андреев организовал митинг и объяснил обстановку».

***

Три рассказа – три разных смерти Рогозина-Лапты. Вот так рождаются мифы. По-моему, наиболее близок к истине Г.Н. Хлебников. Его очерк был опубликован в газете «Дальневосточный Комсомольск» 30 сентября 1986 г под названием «Дуэль в Бичи». «Мы совсем мало знаем об этих событиях, пользуясь скупыми и неполными, а подчас необъективными источниками. В судьбе Якова Тряпицына, несомненно, талантливого полководца, определённую роль сыграл его помощник Лапта. Всякое говорят о Лапте. Придёт время и, возможно, будут открыты новые документы о тех временах и людях. Бывший партизан Леонид Давидович Кольчугин был знаком с Яковом Тряпицыным, проходил у него строевую подготовку в партизанском отряде осенью 1919 года, рассказывал о нём, как о храбром и честном человеке, пользовавшимся огромным авторитетом у партизан. Другой участник гражданской войны связист Андрея Ивановича Ганджа тоже лично знал Тряпицына, Бойко-Павлова, знал и Лапту. И поэтому я обратился к Андрею Ганджи и записал рассказ о минувшем. Вот что он мне поведал: – Лето 1920 года было жарким. Часто неистовствовали почти тропические ливни. Я жил в селе Вознесенское, обслуживал телеграфную связь Хабаровска с Николаевском-на-Амуре. Тоненькие нити стальных проводов, соединявшие Нижний Амур с внешним миром, то и дело рвались и их приходилось восстанавливать. Эту телеграфную линию вы и теперь увидите на правом берегу Амура. И сейчас она служит исправно. Ну, а тогда от связи зависела судьба революции, её завоеваний. И я понимал, какая на мне лежит ответственность. Телеграфист того времени всегда был на передовой. Сколько раз у моего виска нервно плясало дуло белогвардейского маузера, а то и штык-кинжал японской винтовки: «Дай связь!» Рискуя жизнью, я всё-таки предупреждал своих о враге, дорвавшемся до телеграфа, нередко убегал в тайгу, унося с собой аппарат «Морзе». Хорошо помню: 20 мая 1920 года я получил из Николаевска-на-Амуре распоряжение Тряпицына срочно выехать в село Софийское и наладить там телеграфную связь. Взяв с собой телеграфный аппарат, телефон, двух связистов, отправился в путь. 23 мая доплыли до Верхне-тамбовского. Встречает меня местный телеграфист, бледный, суёт бумажную ленту. Читаю. Из Вознесеновского мой помощник сообщает: «Из Хабаровска в Николаевск идёт японская карательная экспедиция».
Продолжая выполнять приказ, добрался к вечеру 24 мая в Нижне-тамбовское. Связь с Верхнетамбовским прервалась. Значит, японцы пришли в село, и связисты, как договорились, унесли аппарат в тайгу. Связываюсь с Николаевском. Сообщаю, что японцы находятся в Верхне-тамбовском, завтра будут здесь и что они обгонят меня. Нужно ли при такой обстановке мне следовать дальше? Я получил в ответ депешу: «Оставаться в Нижнетамбов-ском, сообщить о численности экспедиции, количестве и типе судов». Я понимал, как важны такие сведения для партизанской армии. Не мешкая, мы выбрали удобное место на берегу. Сидим на сопке, мошкара и комары едят нещадно. Ждём незваных гостей. Появилась японская флотилия в поддень 25 мая.

– Андрей Иванович, срезать бы вон того япошку, что на мостике, - шепчет мой юный помощник Вася

– Ты что, сдурел? Задание штаба сорвать? Оставь берданку. Телеграф, связь - вот наш бой с интервентами. Передали сведения в Николаевск и поплыли по приказанию штаба обратно в Вознесеновское. На гребной лодке 200 километров! Никогда я не испытывал такого угнетённого состояния духа, как в те дни. В мирное время большой жизнью бурлила летом река. Рыбачьи, охотничьи лодки встречались на каждом шагу. А тут - пустыня. Ни одной лодки не видели за все 200 километров. Словно вымерли приамурские села и стойбища... И усугублялось это состояние безвыходности и разобщения отсутствием телефонной и телеграфной связи. Поэтому, прибыв в Вознесеновское, я взялся за восстановление связи между сёлами Амура. О партизанах на Нижнем Амуре больше никаких сведений не было. Выстукивали морзянку на телеграфе, крутили ручки деревянных телефонных аппаратов - молчание. И вдруг 18 июня в Вознесеновское поступает телефонограмма за подписью командира партизанского отряда Лапты. Он предписывает мне срочно явиться в село Бичи. 30 июня наша лодка вошла в просторный залив - место впадения Горина в Амур. Показалось стойбище Бичи. Несколько убогих нанайских хижин, прижатые сопкой к воде, разбежались редкой цепочкой вдоль берега. Что это? Не верим глазам! На одной из хижин чёрное знамя колышет тёплый июньский ветерок... Возле домика группа партизан, и у каждого на груди пышный чёрный бант. Меня пригласили в домик, занимаемый штабом отряда. За столом сидели несколько человек. Всех их я знал. Здесь были командир отряда Лапта, начальник штаба Бузин, молоденькая, маленького ростика женщина в кожаной куртке (в июне-то), адьютант Лапты Жукова.

- Прибыл по вашему приказанию, - доложил я.

- Садись,- подвинул табурет Лапта, - Устал? Потом накормят, а сейчас слушай. Революционному народу в силу сложившихся обстоятельств пришлось из Николаевска эвакуироваться. Главные силы под командованием товарища Тряпицына отступили на реку Амгунь и сейчас находятся в Керби. А он, Лапта, с отрядом партизан направлен в верховья Амура, где в районе Хабаровска необходимо развёртывать против японцев затихшие военные операции. Ну, а пока мы и впрямь будем базироваться в этом удачно для нас расположенном стойбище. Для координации действий отрядов Тряпицына и моего отряда надо немедленно установить связь. Так, вот, скажи, сколько времени тебе потребуется на это дело?

Я стал перечислять трудности задания. – Расстояние, говоришь? - сердито пробасил Лапта, жёстко взглянув на меня сердитыми глазами. Он разложил на столе истрёпанную карту, толстым пальцем ткнул в месторасположение Керби и предполагаемое нахождение Бичи. На карте стойбище не было обозначено.
- Видал, - скупо улыбнулся Лапта. – Совсем близко.

- А какой масштаб карты? – робко спросил я. Моё недоверие к определению спичкой расстояние нарушило спокойное течение нашей беседы. Лапта раздражённо сказал: – Какой тебе, к бисовой матери, масштаб? Сказано сделать, делай! Можешь идти! Кстати, если бы такое распоряжение дал Тряпицын, всё было бы сделано. Считай, что приказ Тряпицына получил.

Выручил Бузин, молчавший во время нашей беседы. Он осторожно заметил:
– Положим, Тряпицын никогда не давал невыполнимых приказаний. Давайте-ка спокойно всё обмозгуем.

Мои аргументы о невозможности быстро выполнить приказ были настолько убедительны, что и Лапта, наконец, согласился не устанавливать определённых сроков. На другой день на двенадцати лодках под парусами партизанский отряд отправился вверх по Амуру в село Верхнетамбовское. В Верхнетамбовском состоялось собрание отряда. С планом действий отряда выступил Лапта.

– Вам надо добраться до Хабаровска и вести военные действия против япошек, – говорил Лапта. – Правильно! Веди на Хабаровск! – дружно закричали партизаны.
Я понимал их воодушевление. Ведь столько зла принесли беляки и оккупанты, что каждый готов перегрызть им глотку зубами. Здесь же местная молодёжь пожелала вступить в отряд. На другой день всё население села торжественно проводило в поход отряд Лапты. Впереди сёла Пермское, Троицкое...Я и Бузин остались для подготовки устройства связи с Керби. Дня через четыре Лапта сообщил нам из Троицкого, что он задержал пароход «Соболь» с баржей и отправляет его в Бичи. ...Шлёпая плищами колёс маленький старый пароход пришёл в Верхнетамбовское. На барже и груза-то - ящик мыла и несколько кулей муки. На этом судёнышке мы с Бузиным отправились в Бичи, погрузив телефонную проволоку, изоляторы, крючья. На половине пути, между Верхнетамбовским и Бичи, мы увидели лодку, идущую навстречу пароходу. По сигналу с лодки пароход остановился. Из лодки на пароход поднялась группа партизан. Их возглавлял активный участник партизанского движения на Нижнем Амуре Федот Ефимович Шевченко.

- Какие-нибудь распоряжения от Тряпицына? – спросил Бузин.

- Нет больше Якова Тряпицына, - хмуро отозвался Шевченко. На днях расстреляли в Керби по приговору народного суда.

- За что? – невольно воскликнули мы оба.

- За неправильные действия, за вред революции, - отвечал Шевченко.

- А кто теперь? – хрипло проговорил Бузин.

– Новый штаб. Начальник отрядов Андреев. Ты его лучше моего знаешь, – пояснил Шевченко.
Отправив пароход в Бичи, мы с Бузиным вернулись в Верхнетамбовское на лодке. Здесь узнали, что Лапта находится в Синде. Что отряд его уже насчитывает 150 бойцов, но вооружён, в основном, охотничьими ружьями. Узнав от Бузина о перевороте в Керби, Лапта ответил, что движение в Хабаровск теряет смысл при создавшейся обстановке и он возвращается в Верхнетамбовское, а мобилизованных людей распускает. Двое суток понадобилось Лапте, чтобы преодолеть на гребных лодках расстояние в 250 километров между Синдой и Верхнетамбовским. Лапта и Бузин, запёршись в хате, долго совещались. Вышли из хаты злые, раздражённые, не глядят друг на друга. В просторной горнице жителя села Курносова собрался отряд. Лапта доложил свою точку зрения о дальнейшей судьбе отряда. Он говорил запальчиво: – Недопустимую медлительность проявляют руководители Амурского флота в лице товарищей Постышева и Серышева.

- Что предлагаешь? – кричат партизаны.

- Не вижу возможным и нужным присоединять свой отряд для совместных действий против японцев. Предлагая пробиваться прямо в Москву.

- Как в Москву? Зачем? Как это сделать? На эти вопросы Лапта ничего вразумительного не ответил. Я видел, что Лапта после смерти Тряпицына просто растерялся, не знал, как ему поступить. Я видел, как он здесь, на этом собрании, терял доверие у рядовых партизан, ставя задачу, противную здравому смыслу. Этим здравым смыслом была пронизана речь Бузина. План его был чёток и выполним, понятен каждому. Бузин решительно отклонил предложение Лапты. Он призвал, не теряя времени, выступить на соединение с Амурской народной армией. Отряд в спорах раскололся на две части. Выступления рядовых партизан так и не сгладили острых рассуждений. Согласился отряд только в одном: надо покинуть Верхнетамбовское и обосноваться в Бичи. И в Бичи не наступило перемирие. Наоборот, Бузин со своими сторонниками сошёл на берег и поселился в домах стойбища, а Лапта со своими людьми остался на пароходе.

Такое противостояние не могло в те грозные времена не привести к обострению конфликта. Шли перебранки, взаимные укоры. Иногда и до рукопашной доходило. Как-то утром, вступившись за обиженного бойца отряда, Лапта с почерневшим от гнева лицом сошёл с парохода и направился к штабной избушке, понося Бузина последними словами.

– Застрелю гада! – кричал Лапта, размахивая наганом. Его пытались остановить, но Лапта выстрелил и ранил партизана, затем вскочил на крыльцо и рванул дверь штабной избушки, был сражён пулей часового. На пароходе видели всё это. Помощник Лапты Нехочин дал команду отчаливать. Пронзительный женский крик заставил всех свидетелей трагедии, вчерашних боевых друзей, забыть на мгновение распри. Это адъютант Жукова рвалась из рук дюжего партизана, пытаясь прыгнуть за борт. Жукова вырвалась из цепких рук, схватила у стоящего рядом партизана винтовку, прицелилась и выстрелила. С головы Бузина, вышедшего из хижины, слетела пробитая пулей фуражка. А Жукова клацала затвором, но не было в казённике больше патронов... Пароход ушёл. Я никогда больше не слыхал об участи уехавших. А Лапту похоронили в Бичи. И отсалютовали залпом. Всё честь по чести. А на холмик положили щегольскую его кожаную фуражку. Бузина я встретил уже в 30-х годах. Он занимал руководящие должности и в Хабаровском крае, и в Приморье».

Японский след

В истории с разгромом партизанского движения нижнеамурских партизан под руководством Тряпицына много тёмных пятен. Почему всё так случилось? Основная общепринятая версия, дескать, народ взбунтовался против произвола и диктатуры, как мы уже рассмотрели - неправомерна. Существует ещё версия – недовольные действиями Тряпицына дальневосточные коммунисты послали для его устранения спецгруппу ЧК, которая всё успешно и провернула. Положа руку на сердце – эта версия для любителей жареных фактов и фантастики. Но есть, ещё одна – пресловутый японский след. Слухи об этом активно ходили в среде бывших партизан. Вот цитата из письма партизана И.И. Самойлова - партизану Н.С. Демидову, от 29 июля 1960 г.: «Письмо ваше получил и удивлен: неужели вы не знаете о том, что Андреев был посланцем японцев? Да я лично сам и многие сахалинцы знаем и видели Андреева. Да, это он расстрелял Тряпицына и после этого с почетом был привезен японцами в Александровск и жил во флигеле у миллионера Петровского под охраной японских штыков. Андреев почитался японцами так же, как их национальные герои. Был в 1925 году увезен японцами. Дальнейшая его судьба мне неизвестна».

Неужели люди, судившие Я.И.Тряпицына, - японские шпионы? Зная о том, что Дальний Восток входил в сферу деятельности Японии, нисколько этому не удивлюсь. Разведка страны Восходящего солнца давно опутала край своими щупальцами, так что её агентами вполне могли являться и кое-кто из участников мятежа. Ведь уже с конца XIX в. Япония исподволь готовилась к военному захвату Маньчжурии и была непрочь прибрать к своим рукам и русские дальневосточные земли. Для этой цели японцы стали активно проводить разведывательную работу внутри России. Надо сказать, они подошли к этому вопросу вполне обстоятельно. Еще за 10 лет до начала русско-японской войны гордые самураи  направили в Россию, и в особенности в Маньчжурию и на Дальний Восток, значительное количество своих шпионов и соглядатаев. На основании получаемых от них сведений японский генштаб тщательно изучал организацию и боевые возможности российской армии и флота, анализировал будущий театр военных действий. По мере поступления от резедентур новых сведений составлялись оперативные планы ведения войны. Японцы пользовались тем, что в то время в Российской Империи не существовало должной контрразведки. За поимку и поиск шпионов отвечали жандармские органы, умевшие на должном уровне бороться с политическими диссидентами и криминалом, но никак не с хорошо организованным международным шпионажем. Но даже по их далеко не полным данным, составленным на основании сохранившихся материалов, количество японских шпионов, действовавших на территории нашего государства, впечатляет - к началу русско-японской войны их обнаружено почти пятьсот человек. О том, сколько их было на самом деле остаётся только гадать. Становление контрразведки в России произошло только в 1903 г и связано оно с именем Владимира Николаевича Лаврова - ротмистра Отдельного корпуса жандармов, специалиста по тайному государственному розыску. В своем первом отчете за этот год Лавров отмечал, что для ловли шпионов одного наружного наблюдения недостаточно. Нужна хорошая внутренняя агентура, работающая в разных правительственных учреждениях, в гостиницах, ресторанах и т. д. Руководство почитало сей доклад, похвалило и благополучно положило его под сукно. Лишь только к лету 1904 г. российская контрразведка смогла освоиться с новыми условиями работы и то благодаря  тому, что разразилась русско-японская война и вершить дела по-старому уже не представлялось возможным. Надо сказать, что кое-какие  успехи в борьбе с японскими агентами на территории матушки-России у нашей спецслужбы имелись, но в целом работа была поставлена из рук вон плохо. Ее отличали невнимательность, чрезмерная волокита, а иногда и полная неорганизованность. О чём здесь говорить, если банально не хватало элементарных сведений о самом противнике, о его культуре и менталитете. Посему возглавляемое Лавровым отделение вскоре после войны оказалось ликвидировано.
А вот, у их визави напротив, всё было обставлено должным образом. Японские резиденты располагали значительными средствами для шпионско-диверсионной работы и для приобретения помещений, которые приближали их к местному обывателю. Как правило, приобретались небольшие мелочные лавчонки, магазинчики, булочные, парикмахерские, которые посещались всеми слоями населения. В эти лавочки и цирюльни в числе других покупателей и клиентов захаживали солдаты и офицеры русской армии. Из их разговоров, иногда неосторожных, можно было узнать очень многое, не говоря уже о том, что офицерские и солдатские погоны давали возможность определить, какие новые части русских появились в этом районе. Для опытного разведчика получить нужные сведения было не сложно, а у японцев в роли шпионов выступали кадровые офицеры. Для них не являлось зазорным «косить под простачка» и трудиться на «низкой» работе, которая для русского дворянина была просто не приемлема. Японские шпионы, без всяких предрассудков (всё на благо императора!) работали поварами, кочегарами и официантами на русских и иностранных пароходах, курсировавших между русскими и иностранными портами, устраивались приказчиками к русским и иностранным купцам, обжившимся на Дальнем Востоке. Отдельные японские офицеры работали даже «прачками» или занимались рыбалкой близ русских берегов. Более того, уже во время войны, были раскрыты несколько японских шпионов, работавших санитарами в русских госпиталях. Одной из наиболее распространенных среди японских разведчиков профессий, по праву считалась «не пыльная», но очень полезная в деле шпионажа, профессия фотографа. Ну, и конечно, немало сведений получили офицеры японского Генерального штаба и от посетителей опиекурилен.  Кроме мужчин, свой патриотический долг на ниве шпионажа выполняли и японские женщины, устраивавшиеся на работу в качестве нянек и горничных в семьи к военным или к знакомым военных. Некоторые из них трудились гейшами. Ведь давно известно – чего только не наговорит нужный клиент на любовном ложе.

Впрочем, японские резиденты пользовались не только услугами соотечественников. Они охотно вербовали китайцев и местных аборигенов, проживавших на территории Российской Империи. Например, сбором сведений в их пользу во время войны занимались мелкие китайские и корейские торговцы, завербованные далеко смотрящими самураями. Они спокойно торговали русским табаком и японскими папиросами, местными лакомствами и безделушками и под этим предлогом успешно собирали нужные японцам сведения. Проведению успешной вербовки китайцев способствовало, то, что в связи с войной местная торговля значительно сократилась, а местами и вовсе прекратилась. Многочисленные китайские торговцы и приказчики остались без работы и охотно соглашались на предложения японцев заняться агентурной деятельностью. Особую ценность для японской разведки составляли китайцы, хорошо знавшие русский язык. На содержание этой категории своих шпионских кадров Япония тратила огромные средства. По свидетельству разоблаченных агентов, они получали по 200 иен ежемесячно, что по тем временам представляло довольно солидную сумму. Не знавшим русского языка и не представлявшим особую ценность агентам выплачивалось около 40 иен.

И ещё, у многих царских офицеров денщиками служили покладистые китайцы. Так вот, в Ляояне эти милые слуги аккуратнейшим образом два раза в неделю собирались у своих японских кураторов, где давали им подробные сведения о своих господах. Мало того, пользуясь тем, что русское командование во время русско-японской войны показывало исключительные образцы преступной небрежности в отношении хранения военной тайны, чувствующие себя совершенно вольготно шпионские группы, работали в качестве строительных рабочих над возведением стратегических укреплений, при этом собирая точные сведения о размерах самих укреплений и их тактико-технические данные. Так, например, при постройке портов на Куанчендской позиции подрядчикам-китайцам были выданы планы фортов. Но это полбеды – сама охрана фортов возлагалась на сторожей-китайцев!

Японская разведка не обошла своим вниманием и «зону красных фонарей». Некоторые, так называемые в народе «Японские» улицы таких русских городов, как Владивосток, Никольск и прочих, состояли почти сплошь из публичных домов, где в роли сутенеров и содержателей публичных домов подвизались агенты японского императора. Так, например, в городе Мукдене вплоть до начала войны 1904–1905 гг. штаб-офицер Нагакио содержал четыре публичных дома, через которые собирал необходимые шпионские сведения для японского Генерального штаба. И любвеобильные гейши и их сводники-шпионы из японского генштаба делали одно общее дело. Они не гнались за деньгами, а спокойно изымали из полевых сумок, портфелей и карманов посетителей публичных домов различные документы, знакомились с ними. После чего, смотря по обстоятельствам – иногда крали, иногда возвращали на место.
Таким образом, японский Генеральный штаб еще задолго до начала русско-японской войны сформировал обширную агентурную сеть в России, через которую собирал все необходимые сведения о будущем дальневосточном театре военных действий. На этом он, впрочем, не остановился. Во время войны 1904-1905 гг, при захвате территорий, находившихся до этого в составе России, была немедленно развернута активная деятельность по вербовке шпионов и разведчиков не только среди китайцев и корейцев, но и среди родственников русских солдат, состоявших на службе в российской армии и попавших в плен к японцам. В рапорте полковника Огиевского от 27 июня 1905 г. по этому вопросу сообщалось: «Из рассказов многих шпионов как на суде, так и на предварительном следствии обнаружилось, что японцы, заняв новую местность, путем расспросов выясняют, кто из местных жителей находился на службе в русских войсках или имел с ними сношения, и потом всех таких лиц заносят в категорию подозрительных. Затем, под угрозой жестокого наказания подозрительным жителям предоставляется право заслужить себе расположение японских властей, для чего рекомендуется отправиться на север и, пользуясь своими прежними связями с русскими, доставить интересные японцам сведения».

Я умышленно ушёл в сторону от повествования, для того, чтобы показать насколько глубоко проникли японцы во все дальневосточные сферы за почти два десятка лет своей бурной разведывательной деятельности. Ведь, несмотря на частичный разгром своей резедентуры во время и после русско-японской войны, у японцев на Дальнем Востоке осталось множество скрытых шпионов и завербованных «спящих» агентов. Поэтому, уже в самом начале союзной интервенции, в январе 1918 г. во Владивосток, для организации разведывательной работы на Дальнем Востоке в условиях революции, был откомандирован, ни много не мало, помощник начальника 2-го (разведывательного) отдела ГШ Японии подполковник Сакабэ Тосио. Впрочем, этим самураи не ограничились. Ему во след правительство страны Восходящего солнца отправило в Приморье со специальным заданием самого начальника 2-го отдела. Во время своего пребывания на Дальнем Востоке в 1918 г начальник 2-го отдела генерал-майор Накадзима Масатакэ посетил Благовещенск, Хабаровск, Дальнереченск и Никольск-Уссурийский (ныне Уссурийск), где под эгидой Российско-Японского общества проводил закрытые совещания с влиятельными представителями японских колоний в этих и других городах. Кроме него и лидеров диаспор в этих совещаниях принимали участие офицеры японской разведки. Все это время Накадзима Масатакэ сопровождал один из самых влиятельных японских предпринимателей на российском Дальнем Востоке, наш старый знакомый, Симада Мототаро. Результатом поездки Накадзима Масатакэ стало создание разветвленной разведывательной сети из японцев, проживавших в городах и поселениях российского Дальнего Востока и Маньчжурии. Руководили сетью главы японских колоний в Благовещенске, Хабаровске, Дальнереченске, Никольск-Уссурийском, Николаевске, Хайларе, Цицикаре и Маньчжоули. В свете всего вышеизложенного, уже ничему не стоит удивляться. А, поведение основных фигурантов суда, после расстрела Тряпицына, действительно, очень странное. Главные действующие лица кербинской драмы - организатор восстания Т. Андреев, первый председатель суда А. Овчинников сбежали за границу, один осел, в конечном итоге, в Шанхае, другой - Овчинников в США, где в 1935 году опубликовал свои воспоминания: «О красном партизанском движении на российском Дальнем Востоке». Ещё один видный деятель суда 103-х - заместитель председателя суда, впоследствии председатель П.Я. Воробьёв, по совместительству машинист катера, вскорости угнал знакомую ему посудину и сбежал из Керби в Николаевске-на-Амуре к японцам и уже в сентябре 1920 года, давал показания гражданской комиссии по расследованию «Николаевской трагедии». А. Гутман в свою знаменитую книгу включил протокол от 14 сентября 1920 года, где П.Я. Воробьёв даёт показания следственной комиссии, действовавшей в захваченном японцами Николаевске. В нём о своём побеге Воробьёв рассказывает так: «Бежал я следующим образом: по моей просьбе я был назначен командиром на катер «Мукомол», на нём я дошёл до Удинска, где съехал с него на берег и потом дальше поехал уже на лодке, тут мне помогли бежать знакомые партизаны…». Небольшая ремарка: «товарищ» собрался перебежать к врагам, а «знакомые партизаны» всячески одобряют его действия и охотно ему помогают. Ну, как тут не подумать о пресловутом японском следе? Такое впечатление, что всё под контролем японской контрразведки
В своих показаниях Воробьев, в частности, сказал, что от советских властей в Благовещенске было получено указание, что николаевские беженцы будут приняты только на определенных условиях, таких как сдача золота и др. Дескать, эта новость и осознание партизанами, что их товарищи и близкие стали жертвами Тряпицына, привело к замыслу свергнуть Тряпицына, который был успешно осуществлен под руководством Андреева. Это заявление, наоборот, вопреки измышлениям беженцев и мятежников, показывает, что Тряпицын не собирался бежать с золотом и готовился передать его советской власти Благовещенска. А вот кто-то другой, похоже, собирался прибрать партизанское золотишко к своим загребущим рукам и передача последнего товарищам из Благовещенска в его планы никак не входила. Далее П.Воробьёв свидетельствует против своих недавних единомышленников по перевороту: «Переворот Андреевым и партизанами был совершён не из сожаления к жертвам Тряпицынского террора и не из-за возмущения им, а из-за боязни за собственную шкуру. Когда на Амуре лежали горы трупов, они не возмущались - буржуи - так и надо» (Гутманъ А.Я. Гибель Николаевска, Русскiй экономистъ, Берлинъ, 1924, стр.224-229). Заметим, японцы приняли экс председателя с распростёртыми объятиями. Впрочем, отсидеться под защитой японских штыков Воробьёву не удалось. Стоило им покинуть негостеприимную страну, как награда нашла своего героя - он был «арестован 06. 06. 1921 года за контрреволюционную деятельность! и 12. 09. 1921 года Военным судом 2-й Армии при 5-й Хабаровской дивизии Дальне-Восточной Республики подвергнут принудительным работам на 20 лет с лишением всех прав, с обязательным содержанием в тюрьме в течение всего срока, без права досрочного освобождения». Как сложилась его дальнейшая судьба – мне неизвестно. У Воробьева Петра Яковлевича, согласно паспортных данных от 1920 года, была жена Феодора Георгиевна 33 лет и дочь Галина 12 лет. Впрочем, он как «безвинная жертва» большевистского режима был реабилитирован 06. 12. 2005 года прокуратурой города Москвы. Слава демократии! Так были или нет японскими шпионами вышеназванные товарищи? Это не столь важно, главное - японский след имеет место быть! Далее рассказ об одиссеи Андреева И.Т., а вам делать выводы.

Судьба заговорщика

Судьба Андреева, предательски убравшего с дороги своего командира, весьма поучительна. В том смысле, что за всё в этом мире рано или поздно, приходится платить. Поначалу Андреева ждал карьерный рост, который, думаю, его не очень радовал – он любил в тени находиться. 16 июля в Керби состоялся 1-м съезд Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов Амгуно-Кербинского района, на котором был избран – областной Ревком, в состав которого (а как иначе?) вошёл и заведующим военной частью Андреев. Далее приказом по войскам Народно-революционной армии Дальневосточной Республики, видимо за заслуги по разгрому Амгуно-Тырского фронта и уничтожению его командования, Андреев И.Т. был назначен командующим Охотским фронтом. Директивой Военного Совета Амурского фронта №148/оп от 10.08.1920 года ему было предписано проводить мероприятия по популяризации объединения областей ДВР и развития партизанского движения в Приморской области. Затем распоряжением № 40 от 22.08.1920 года командующий войсками Андреев И.Т. объявил себя в подчинении командованию всеми вооружёнными силами ДВР. Далее не заладилось. Командовать, как Тряпицын, не получилось - не тот уровень умения. Посему, долго покомандовать Андрееву не дали. Вскорости, в село Керби из Благовещенска прибыл уполномоченной Военного Совета Амурского фронта по войскам Народно-революционной армии ДВР Безднин. Он своим приказом № 1 от 05.09.1920 года распустил Ревштаб партизанской армии и принял от Командующего армией Андреева все дела Ревштаба. Надо признаться, партизанская армия, созданная Трипицыным, к этому времени существенно сократилась. «Тряпицынцы» влились в другие партизанские соединения. Часть партизан разбрелась по домам, кто-то дезертировал. Армией она оставалась существовать только на бумаге. Поэтому вскоре её жалкие остатки были расформированы и влились в состав 19-го Сибирского стрелкового полка, который был передислоцирован в город Свободный. Освобождённый от своей должности Иван Тихонович Андреев направился в город Благовещенск, где находилось правительство (ДВР), для доклада о кербинских событиях. На заседании облкомпарта 27.09.1920 года он в выгодном для себя свете обрисовал информацию о событиях в Николаевске и Керби, всячески позицируя себя, как пламенного большевика, пресёкшего произвол анархиста Тряпицына и его окружения. Однако, вся его принадлежность к партии большевиков, загадочным образом обнаруживается только после Кербинских событий. До этого он «находился на платформе большевиков». Улавливаете разницу? Судите сами. В списке коммунистов в Благовещенской городской партийной организации после перерегистрации в 1920 году под № 599 числится Андреев Иван Тихонович – возраст 36 лет, образование 2 класса земской школы, член партии с 1917 года, профессия – артиллерист. В примечании указано, что Андреев И. Т. числится за облкомпартом. В Государственной публичной библиотеке Санкт-Петербурга есть один из номеров газеты «Красный клич» – органа Военно-Революционного штаба Николаевского округа (партизанской Армии) № 36 от 20.07.1920 года. В этом номере помещено объявление о том, что с «16 июля с.г. в с. Керби образуется группой старых коммунистов Партия коммунистов Сахалинской области. Избран временный Сахалинский областной комитет партии в составе 7 человек, в т.ч. т.т. Акимов, Слепак, Андреев…» Напомним, газета курировалась в это время самими мятежниками и являлась их рупором. В фондах Амурского обкома РКП(б) обнаружен протокол заседания облкомпарта от 27 сентября 1920 года. На заседании присутствовали прибывшие из Керби: АНДРЕЕВ И. Т., Лямзин, Акимов, Днепровский. «Постановили: Доклад принять к сведению, вменив в обязанность всем коммунистам, прибывшим из Керби, представить в срочном порядке в Облкомпарт для рассмотрения на политбюро письменные доклады о николаевских событиях». В фонде общего отдела обкома партии обнаружены «Сведения о распределении коммунистов, прибывших из военчастей в течение 1921 года», составленные 19.12.1921 года. Под № 15 указано, что в распоряжение Благовещенского укома прибыл Андреев И. Т. на ответственную работу. Уважаемый мной исследователь Фуфыгин А. Н. делает из этих документов вывод, что Андреев И. Т. состоял в партии большевиков. Конечно, состоял. Вопрос - когда он в неё вступил и что сделал для партии?

После отчёта перед коммунистами Благовещенска о трагических событиях Андреев стал не у дел. Карьера пошла по нисходящей. Встречается информация, что Андреев И. Т. после прибытия в Благовещенск и отчёта, был назначен начальником местной милиции. Однако, изучив все местные газеты за 1920-22 гг. и архивные документы местной милиции, эта информация не нашла подтверждения. Зато в воспоминаниях  сына заместителя военного комиссара Бебенина Н., с отцом которого Андреев работал в 1918 году в Николаевске-на-Амуре, говорится, что в Благовещенске на Андреева было совершено три покушения. Если точнее, то в него три раза стреляли. Один раз, когда он в сопровождении милиционера шёл к нему на квартиру поздним вечером, пуля даже зацепила ему руку.

Жена Андреева - Смышляева Ирина Васильевна, в своей автобиографии, написанной в феврале 1946 года в Шанхае, при подаче заявления о восстановлении её в гражданстве РСФСР написала, что «распоряжением из Благовещенска муж был назначен зав артиллерийскими складами в Ново-Алексеевске (г. Свободный). Вскоре его перевели в село Мариинск, т.к. в Ново-Алексеевске на него было два раза покушение, как месть за арест Тряпицына». Сам Андреев впоследствии говорил о покушениях на него, своему сыну Алексею, который рассказывал об этом так: «Первый случай произошёл на какой-то железнодорожной станции. Отец куда-то ехал. На нем была шуба. Дело было зимой, и один из его попутчиков попросил его одолжить шубу, чтобы сбегать на станции за кипятком. И только он выскочил из вагона на перрон, как несколькими выстрелами был убит. - Второй случай. Отец шёл по улице и услышал несколько выстрелов издалека. Прохожий, шедший за отцом, крикнул ему, что это стреляют по нему. Отец укрылся за домом, и стрельба прекратилась». Итак, после расстрела Тряпицына и его сподвижников, не смотря на прошедшее время, на Андреева было совершено несколько покушений, и его жизнь была постоянно в опасности. Отсюда можно сделать вывод – если бы казнённые были законченными негодяями, предавшими дело революции, разве кто-нибудь за них стал бы мстить? Видимо, авторитет бывшего командующего и несправедливость произошедшего вызывали у кого-то справедливый гнев, а фигура Андреева вызывала стойкое неприятие. Кто-то скажет – месть анархистов. Напомним, не все расстрелянные были анархистами и за кого мстили покушавшиеся - неизвестно. Опасаясь за свою жизнь, Андреев настаивал на отъезде в Хабаровск, где он надеялся найти свою семью, его просьбу поддержали в Амурском обкоме, и летом 1922 года он получил назначение в село Мариинское-на-Амуре председателем волисполкома и воинским начальником, так называемой, демаркационной линии с японцами, проходившей в селе Мариинском. В воспоминаниях близкого знакомого Андреева – партизана Павлова Н.К., которые хранятся в государственном архиве города Николаевска-на-Амуре, есть интересная информация, которой можно доверять, а именно: «летом 1922 года я встретил в Хабаровске Андреева и узнал от него, что он получил назначение председателем исполкома и воинским начальником в село Мариинское пока японцы не эвакуируются с Нижнего Амура. В Мариинское мы прибыли вместе. Вскоре мне стало известно, что Андреев дал согласие японскому капитану Хаяси на работу в лесничестве в село Рыковское на о. Сахалин посредником между крестьянами и японцами». Интересно, с чего бы это, и за какие заслуги японцам привечать большевика, занимающего командную должность, т. е. врага? К тому же, не просто врага, но человека предавшего отряд майора Исикавы, ведь он числился в белой милиции, значит, формально являлся союзником японцев. Однако, способствовал разгрому японского гарнизона (напомним, со слов Фуфыгина, его родственник привёл в боевое состояние пушки крепости Чныррах и это явилось переломным моментом во взятии города. Хотя, как писалось выше (см. Штурм крепости) – фамилии Андреев, там не наблюдается. Допускаю, что он указал место, где спрятаны орудийные замки или предоставил какую-то важную информацию. Вот и стоит задуматься, кто вы на самом деле – доктор Зорге, пардон, товарищ Андреев, или может всё-таки господин? Да и приятель вам под стать, в курсе, что командир собрался перебежать к противнику и промолчал, наверняка ещё и помог скрыться. В фондах Государственного архива Хабаровского края хранятся воспоминания ещё одного участника тех трагических событий П.Я. Виноградова – председателя следственной комиссии в Керби, образованной после расстрела Тряпицына, который утверждает, что в 1922 году Андреев находился на должности начальника погранзаставы в с. Софийское и что там он договорился с начальником японской заставы, от которого и получил разрешение на выезд в с. Рыковское на Сахалине, где находилась его семья. Т. е. о перебежке к японцам, а говоря проще - предательстве, знали многие, как гласит восточная пословица: «Один человек знает – это тайна, два - полтайны, а три – это уже не тайна». Вот и делайте вывод, что за публика уничтожила Тряпицына и других руководителей нижнеамурских партизан, да не просто уничтожила, а фактически развалила весь Николаевский фронт, и кто на самом деле эти люди, якобы борцы с произволом и диктатурой.

В самой же судьбе Андреева происходит новый резкий поворот - побег на остров Сахалин. Доблестный красный командир, борец с тряпицынским произволом, с лёгкостью избавляется от своего партизанского прошлого и становится обычным служащим на службе у японцев. И вот ведь, ещё интересный факт – Виноградов говорит о том, что Андреев сбежал на Сахалин для воссоединения со своей семьёй. Но воспоминания самих членов семьи Андреева начисто это опровергают. Жена Андреева, Ирина Смышляева, впоследствии рассказывала: для того, чтобы спасти семью от покушений соратников Тряпицына, а на это были веские основания, её отец проявил личную инициативу и перевёз её вместе с детьми на Сахалин. Ей вторит старший сын Андреева – Алексей: «Зимой 1922 года в Николаевске наш дед – Смышляев Василий Фёдорович пришел к нам домой и сказал, чтобы мы срочно покинули дом. Он посадил нас на сани (мою маму Ирину и двоих моих братьев – Михаила и Виктора) и перевёз нас через пролив на Сахалин, где нас встретил отец. Я помню, что отец постоянно волновался, что сведут счеты с ним и его семьей».

Вот ведь как интересно получается, Андреев так переживал о семье, так волновался, для её поисков даже испросил у начальства перевод в другое место, на новую должность, поближе к границе, что о самой семье впопыхах и забыл. Полтора года не мог найти семью, мотаясь от Благовещенска до Хабаровска, а она всё это время спокойно жила в Николаевске! Зато, не успел прибыть летом и вступить в должность воинским начальником, так называемой, демаркационной линии или просто говоря, начальником погранзаставы, как быстренько решил со своим визави с другой стороны все нюансы, даже о новом месте работы договорился и рванул на ту сторону. Заметьте, Андрееев уверен в себе и вопрос уголовного преследования и возможного наказания со стороны японцев его нисколько не волнует. Семья? А что семья – подождёт, главное пулю не словить от злопамятных братьев по оружию. Вот семья и ждала, рискуя жизнями, когда же их заберёт любимый муж и папка – народ вокруг действительно суровый, да и за годы гражданской войны человеческая жизнь сильно упала в цене, если раньше могли пустить красного петуха, то сейчас человека убить, что муху раздавить, даже убийство детей многих не останавливало. Видя, что зять не очень-то торопится, а выживать всё сложнее, тесть проявляет собственную инициативу, вырабатывает план побега, дожидается зимы, когда сформируется ледостав и рискуя, по льду вывозит дочь и внуков на Сахалин. Андреев, по-видимому, рад несказанно, как обухом по голове получил, давно готовился к трогательной встрече, что даже не позаботился о жилье для семьи. После приезда на Сахалин, как вспоминает сын Андреева, семья короткое время жила у родственников деда в городе Александровске, видимо Василий Фёдорович видя тёплый приём зятя, опять был вынужден вмешаться и решить вопрос с жильём, а затем переехала в оккупированное японцами село Рыковское (ныне райцентр Кировское). Там жили на квартире у какого-то крестьянина, а затем переехали в Народный дом. На Сахалине Андреев прожил почти три года до эвакуации японцев в январе 1925 года. 9 января 1924 года в семье Андреевых родился четвёртый сын – Валентин. Возвращаться в Советскую Россию Андреев посчитал невозможным, к тому времени с «врагами народа» разговор был короткий, о Николаевском инциденте старались не вспоминать, а «бескорыстного» борца с «диктатурой» Тряпицына, человека остановившего Амгуньский террор, давно пустили в разработку, отсюда и показания людей близко его знавших. Поэтому, взвесив все за и против, он стал эмигрантом – семья переехала в Китай, где долгое время проживала в русской колонии в Шанхае. Жизнь в Китае была не сахар - трудной и безрадостной, видимо найти общий язык с белоэмигрантами Андреев не смог и посему не выдержав такого существования, и в 1933 году по словам жены «закончил свой жизненный путь в тоске по Родине». В общем-то, закономерный финал для заговорщика и предателя, менявшего политическую окраску в угоду своим меркантильным интересам. Лично, для меня Андреев И. Т. является малограмотным, хитрым, услужливым, когда это необходимо, изворотливым как уж, беспринципным чухонцем. Но, надо отдать ему должное, он словно хитрая бестия приспосабливался к окружающей среде - лишь бы оставаться на плову, лишь бы жить: надо не пыльную должность – пойду на службу к батюшке царю, свергнут благодетеля – вступлю в партию победителей-большевиков, придут белые – спрячу до лучших времён партбилет ВКПб и запишусь в белую милицию, нагрянут интервенты – найду и с ними общий язык, займусь рыбалкой, опять пришли партизаны – извольте, товарищи, вот партбилет, я с вами, был на конспиративной работе! Стоит поучиться, такому искусству выживать. Исподволь сея интриги, он до поры оставался в тени. Может действительно работал на японцев, а может, и нет – к сожалению, прямых доказательств не имеется. Суть не в этом, а в том, что столкнувшись с дилеммой воевать против японцев, которых считал фаворитами в противостоянии с партизанами, он поставил на них и постарался саботировать приказ. Когда же выяснилось, что за отказ ведения боевых действий против самураев можно запросто расстаться с жизнью, то спасая себя, Андреев развернулся вовсю ширь и упредив соперника в лице Тряпицына (маладой яшо!), отправил того на тот свет, а вместе с ним, так, на всякий случай, и всех потенциальных соперников. Бесспорно одно, он по своей хитрой натуре, старался всегда иметь запасной путь к отступлению, и как Рихард Зорге, только того времени – плясал и вашим и нашим. Вот таким я вижу Андреева. Сейчас некоторые любители истории пытаются изобразить из переметнувшегося в стан противника Андреева, тщательно законспирируемого резидента, этакого амурского Штирлица. Полноте господа, на лицо поведение совсем другого персонажа – перебежчика Резуна-Суворова. Чтобы развеять этот миф, достаточно просто ознакомиться с судьбой семьи человека, сбежавшего от правосудия. Поверьте, с семьёй бойца «невидимого фронта» вряд ли бы так поступали. 

 

***

Итак, как часто бывает, за поступки отца сполна ответили дети. Оставаясь на чужбине, хлебнув горького эмигрантского счастья, жена Андреева и его сыновья, правда, не все, желали вернуться на Родину. Вот только никто семью безвременно «почившего в Бозе героя» возвращать в «родные Пеныты», почему то не спешил, аж целых 14 лет! То ли резидент, завербовавший его «сгинул в сталинских лагерях», то ли чекисты по своему «обычному разгильдяйству» документы потеряли – не суть, только возможность вернуться на Родину семье Андреева представилась только после окончания Второй мировой войны. Ирина Васильевна и её дети Алексей, Валентин и Михаил, после подачи ими заявлений о восстановлении их в гражданстве РСФСР в Генконсульство СССР в Китае, получили наконец-то положительный ответ и смогли вернуться в 1947 году в Советский Союз. Из всей семьи Андреева лишь его третий сын, Виктор наотрез отказался отправиться с матерью и братьями в СССР и вместе со своею женою Евгенией, дочерью русского казака, остался в Шанхае, откуда затем через несколько лет переехал в США. Вернуться в родные края, поближе к родному Николаевску, им было не суждено. Судьба, точнее правоохранительная система, видимо за «заслуги своего агента», забросила их на Урал, в Свердловск. Сыновья Андреева, Алексей и Валентин, устроились работать на паровозоремонтном заводе, там же трудились многие реэмигранты из Шанхая. Видимо, что-то было с ними не так или длинные языки сослужили им плохую службу, но 4 сентября 1948 года, Алексей был арестован по ст.58-1 п.“А” УК РСФСР (58-1а. Измена Родине, т.е. действия, совершенные гражданами Союза ССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как-то: шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу), а 15 ноября 1948 года арестовали и Валентина по статьям 17-54-1 п. “А” УК УССР. Хотя следователи и суды были разные, но на приговор это не повлияло – каждому по 25 лет лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях с поражением в избирательных правах на 5 лет, как «американским шпионам» (сейчас уже сложно сказать, заслуженно или нет). По иронии судьбы, в заключении они находились рядом с теми местами, где хотели бы проживать, по возвращению на Родину из Шанхая. Впрочем, им повезло - амнистия 1953 года освободила их от отбытия полного тюремного срока. К этому времени их мать, Ирина Васильевна, вместе с оставшимся на свободе сыном Михаилом, переехала в город Ростов-на-Дону, где во вновь отстроенном доме опальная семья, наконец, воссоединилась.

Мораль сей басни такова. Заброшенный в тыл врага «советский разведчик» Андреев воспитал, как минимум, трёх сыновей стойкими антисоветчиками – двое отсидели, один стал «невозвращенцем». Как-то, согласитесь, странно для нелегала-патриота. Впрочем, у каждого свой выбор.

Скитальцы

 Эвакуируемым жителям Николаевска, смерть Якова Тряпицына и его соратников, облегчения не принесла. Проблемы, сами по себе, никуда не делись. Новый ревштаб во главе с Андреевым продолжил программу, утверждённую прежним руководством – дальнейшую эвакуация мирного населения из посёлка Керби в Благовещенск. Только организовано всё было гораздо хуже, чем на первоначальном этапе – маршрут как следует, не проработан, местами отсутствовали перевалочные пункты со складами продовольствия. За эту часть мероприятия, в частности, отвечал Днепровский-Власов. Ещё живой Тряпицын, узнав, как обстоят дела с дальнейшей эвакуацией, был крайне не доволен его действиями. Неизвестно, чем бы это могло закончиться для будущего писателя-большевика. Думаю, ничем хорошим.

Андреевцы действовали по ранее отработанной предыдущим ревштабом схеме – часть людей, в первую очередь женщин и детей, отправили по Амуру пароходами в Благовещенск, остальные были вынуждены идти пешим порядком. Николаевцы ещё не оправились от пережитого – слишком свежи оставались их воспоминания от предыдущих таёжных мытарств, поэтому, такая перспектива многим не понравилась. Некоторые решили, не смотря ни на что, вернуться в родные места. Среди них имелись и партизаны. Народ потихонечку разбегался. Вместе с эвакуацией началось и дезертирство. В общей сложности, водным путём было перевезено более 3500 женщин и детей. Японцы пропустили пароходы с беженцами мимо Хабаровска, арестовав лишь одного из руководителей перехода, которого отправили в Японию, впрочем, в последующем позволили возвратиться в Благовещенск. Далее, значительная часть населения была переправлена, опять-таки, с разрешения японцев во Владивосток, где прибывшие из Николаевска получили подъёмные. Сохранились документы о выделении Земской управой Владивостока пособий николаевцам. Вот как об этом эпизоде вспоминает Милованов Гавриил Григорьевич: «Пароходы и баржи с возвращающимися беженцами, японцы встретили в Удинске. Помню строй катеров, солдат, стволы пулеметов, нацеленные на караван. Андреев с побледневшим лицом стоял на палубе. Он боялся, что кто-нибудь из его команды не выдержит напряжения, и тогда заговорят пулеметы. Когда миновали японцев, Андреев облегченно вздохнул и, взяв у отца махорку, свернул длиннющую, как оглобля, цигарку. В Тыре японцы тоже никого не тронули. Беженцы разошлись по своим местам. Возможно, о пропуске беженцев обратно на Амур тоже была договоренность в верхах».

    Как вам такой расклад? Видимо, действительно, какие-то договорённости между мятежными партизанами и японцами были. Как выясняется – фронт развален, Удинск, Тыр, да и многое другое, сданы без боя. Если у Тряпицына в активе захват Николаевска и области с небольшими потерями, то японцы, вообще, восстановили Status Quo без потерь и должны были быть очень признательны Андрееву. Впрочем, как мы знаем, его за это впоследствии отблагодарили – дали должность и предоставили вид на жительство на Сахалине, под защитой собственных штыков. Но это случиться позже, а пока самураи свободно пропустили караван с беженцами. Шерстить не стали, к этому времени успели перессориться с союзниками, особенно с американцами, и лишний международный скандал им был не нужен.

А вот, детскому приюту Николаевска не повезло - по каким-то причинам в Благовещенск его отправили прогуляться таёжными тропами, за несколько сот километров! Подумайте, что представляла из себя эта лесная одиссея, если здоровые мужики сбегали – лишь бы повторно не идти по тайге. Ещё, вспомните шрамы от укусов комаров, сохранившиеся на всю жизнь у товарища Фрайермана. Приюту выделили несколько подвод, перевозивших скудный провиант и всё необходимое. Самых младших взрослые старались, по возможности, на них везти. Для хрупких, маленьких человечков – эта дорога стала не просто испытанием, а борьбой за жизнь! Не перенеся выпавших трудностей, в дороге многие дети умирали. Среди них были и несколько японских детей-сирот, которых пытались спасти, но смертельный переход забрал их жизни. Однако, по воспоминаниям, детская колонна не уменьшалась – в пути подбирались новые маленькие страдальцы – кто-то потерялся, у кого-то погибли родственники, кого-то, как не кощунственно это звучит, бросили. И ещё – имея лошадей, Тряпицын мог, конечно, насколько позволяла таёжная местность, передвигаться намного быстрее, чем детская колония, тем не менее, его отряд «завис» в тайге на 21 день, что привело к голоду. Приют, к счастью, избежал этой незавидной участи. Спасла соль, несколько мешков, которой кто-то помог получить для его нужд в Керби. Вот её то и обменивали в дороге на еду. Тем и спаслись. С приютом следовала, вместе со своими детьми, и одна из его попечительниц - Ирина Максимовна Черепанова. Её старшая дочь, в то время 14-летняя Лиза, впоследствии всю жизнь, когда у неё болели ноги, вспоминала этот переход. Дело в том, что за весь длинный путь, ей ни разу не удалось присесть на подводу. В конце пути, когда уже всё осталось позади, семью Черепановых ждало новое испытание. Произошло следующее - добравшихся до Благовещенска юных странников, волевым решением, разделили по разным приютам - мальчиков отдельно, девочек отдельно и никакие слёзы здесь не помогли. Таким образом, 11-летний Николай Черепанов очутился в одном, а Ирина Максимовна с девочками - в другом приюте. Только через год семья смогла соединиться.

  А вот как вспоминает о переходе сын, сгинувшего в тайге во время побега в 1918 году комиссара, Н.Л. Бебенин, в то время молоденький мальчёнка: « Эвакуированных стали отправлять из Керби пешком дальше, в Амурскую область. Пошли и мы. Впереди я с четырёхлетней сестрёнкой Ларисой на руках. За плечами у меня котомка с вещами. За мной мама несла годовалую Валю. Кроме заплечной котомки она исхитрилась держать в руке сумку с продуктами. За ней ковыляла восьмилетняя Антонина, тоже с котомкой каких-то вещичек. Замыкала наш « отряд » старшая сестра Александра. Она вела за руку, а чаще несла, шестилетнего братишку Михаила. Вто так, наше семейство прошло более четырёхсот вёрст до посёлка Экимчан. Шли чаще по бездорожью, преодолевая мари, речушки, быстрину, прыгая с камня на камень. Голодали. На питательных пунктах выдавали по небольшому куску крепкосолёной рыбы и граммов по триста хлеба или сухарей... Если мы на нечастых привалах сразу валились в траву отдыхать, а больше спать, то мама, накормив малышню, находила в себе силы что-то постирать, вскипятить на костре чай, заваренный на травах, повытаскивать занозы из ниших босых ног... В посёлке Экичман пересели на пароход. В Благовещенск мы прибыли в конце августа » .

⇐ Предыдущая10111213141516171819Следующая ⇒

Поделиться: