Агония «Николаевской коммуны»

  Японцы горели жаждой мести. В марте 1920 года в Татарский пролив были направлены броненосец «Микаса» и крейсер «Мисами». Воспользовавшись Николаевским инцидентом, как предлогом для оправдания своих действий, 21 апреля в Александровске-на-Сахалине высадился двухтысячный десант. Населённые пункты были переведены под юрисдикцию  японской администрации. Началась продлившаяся пять лет оккупация Японией северной части острова Сахалин. 27 апреля японское посольство в Лондоне, выполняя заказ кабинета министров, зондирующего реакцию мирового сообщества, опубликовало официальное сообщение о событиях в Николаевске-на-Амуре и в связи с этим заявило об отправке туда своих войск для поддержания там «порядка и защиты жизней японских подданных». Убедившись, что особых протестов нет, Япония начала масштабную военную операцию, целью которой служил захват Николаевска и всего Приморья.

Захватчикам противостояла партизанская армия, преобразованная в Красную Армию по её образу и подобию, с той лишь разницей, что численность её была гораздо меньше. Фактически, командующим всеми партизанскими силами, Я.И.Тряпицына избрали сами партизаны, а вовсе не он сам захватил власть, как диктатор. Мало того, комармии утверждён высшим руководством, даже более. Весьма характерен приказ № 91 от 22 апреля 1920 г главнокомандующего Народно-Революционной Армией Дальне-Восточной Республики Генриха Христофоровича Эйхе, который выстраивал армию ДВР после первого японского удара и занимал этот пост с марта 1920 по апрель 1921 г: «1. В связи с общей обстановкой и для упорядочения и координации разрозненных партизанских отрядов… приказываю: Названные районы именовать фронтами, а именно: 1) район ст. Оловянная, ст. Онон, Нерчинска, Нерчинского Завода, Сретенска и Благовещенска именовать Амурским фронтом; 2) район Владивостока, Никольск-Уссурийского - Приморским; 3) район Хабаровска, Николаевска (на Амуре) - Охотским…4) Командующими фронтами назначаются: Амурским – т. Шилов, Приморским – т. Лазо, Охотским - т. Тряпицын».

Из приказа видно, что Я.И. Тряпицын в тот период ценился, никто его диктатором-анархистом не называл и стоял он на одном уровне со столь знаменитыми деятелями анти белогвардейского движения, как Д.С. Шилов и С.Г. Лазо. Правды ради, следует сказать, что в Чите ещё не знали о судьбе заместителя председателя Военного Совета революционных войск южного Приморья С.Г. Лазо, который 5 апреля 1920 года сдался японцам под именем прапорщика Козленко. Перед этим он совместно с командующим А.А. Краковецким отдал приказ революционным войскам не оказывать вооруженного сопротивления японцам, стараться избегать боя и уйти в тайгу, хотя они по мнению японского генерала Нисикавы по численности и вооружению превосходили японские войска. Кроме того, приказ главкома НРА показывает высокую степень доверия красного командования, которое рассчитывало, что именно армия Тряпицына, как лучше всего сохранившаяся после удара японцев, сможет наступать на Хабаровск. Поэтому в зону ответственности новоявленного Охотского фронта отнесён и Хабаровск.

8 мая 1920 года из Наркоминдела РСФСР в Николаевск-на-Амуре поступила телеграмма, в которой говорилось: «Согласно официальных японских кругов, напечатанных в английской прессе, японские войска, высадившиеся без всякого сопротивления в Александровске-на-Сахалине в количестве одного пехотного батальона с артиллерийской батареей, предназначены не для Сахалина, а для взятия Николаевска-на-Амуре, как только этот порт освободится ото льда. Имейте это в виду».

И без этой телеграммы нижнеамурцы не сомневались, что с открытием навигации надо будет ждать японского вторжения. Рассматривались три варианта. Первый: высадка японского десанта в бухте Де-Кастри, а затем на плавучих средствах заход в лиман Амура и блокада города. Второй: заход японской эскадры напрямую в устье Амура. Третий: поход японских кораблей по Амуру из Хабаровска. По всем этим вариантам отрабатывались способы защиты Николаевска-на-Амуре. Ещё в начале апреля начальнику гарнизона Де-Кастри Пашину было дано следующее указание:

9 апреля 1920г

Шифром

Де-Кастри, начальнику гарнизона Пашину.

Установи хорошее наблюдение за морем, сообщай ежедневно о замеченном из Александровска. С Сахалина к вам могут привезтигруз на катере, о получении его сообщите, в случае прихода крупных сил японцев, сожгите все до одного помещения, если можно и маяк. Перекрасьте, если есть на скалах знаки, снимите все маяки и вообще морские знаки».

Командующий армией Тряпицын

Нач.штаба Нина Лебедева

     

20 апреля для координации действий в Благовещенск на имя П. Серышева ушла телефонограмма:

«Во что бы то ни стало нужно организовать оборону Амура и Хабаровского моста. Примите все меры, чтобы японцы не могли уплыть из Хабаровска на канонерках вниз по Амуру. Пришлите к нам по Амуру со вскрытием (реки) человека для того, чтобы можно было с ним лично согласовать действия. Это необходимо».

 «№86. 23/IV 1920 года. Лазарево. Шимонову. Немедленно приступите к уничтожению всех жилых помещений по побережью всё нужно сжечь как-то рыбалки и бараки и проч.

Тряпицын. Нина Лебедева».

Лазарево. Славину.

Сожгите все маяки и берзилы (створы), а также все до одной рыбалки и вообще жилые помещения. Чтобы в случае высадки японцев, негде было им жить.
Тряпицын. Нина Лебедева».

  Многие авторы, цитируя документы по поводу уничтожения рыбалок, сетуют на Тряпицына и Лебедеву, дескать им плевать было на граждан края – оставили народ без средств к существованию, ведь лов лосося единственно доступный в ту пору способ выживания. Напомним, в тот период более 80% рыбалок по побережью Амурского лимана и в устьях рек, а так же на Камчатке, принадлежали непосредственно японцам. Около 15% формально принадлежало российским подданным, но реально вся продукция шла японцам, и только около 5% действительно были российские. Вопрос: идёт непримиримая борьба – брат не жалеет брата, одни безжалостно уничтожают контру, другие бьют краснопузых, а тут заморский хищник присосавшийся к богатствам отечества – понять и простить япошек? То то и оно. Кстати, приказ об уничтожении этих рыбалок и бараков, в которых летом должны были жить рабочие, был отдан только после высадки японцев на Сахалине и их дальнейшей экспансии в Приморье. Забегая вперёд, процитирую заметку из местной прессы края уже после ухода партизан и гибели Николаевска. «В большинстве случаев рыбалки на николаевском побережье, чудом уцелевшие от разгрома Николаевска, составляют единственную экономическую опору разорённых николаевцев. При существующей политической неразберихе, при полной совершенной невыясненности отношений Японии к Николаевску – неизвестна ещё участь николаевских рыбалок и вопрос – будет ли ещё возможность работать на них в предстоящем рыбном сезоне – волнует многих и составляет предмет крупных забот. К тому же предстоящие работы требуют солидных затрат, нужно заготовить снасти, соль, бочки, ибо все прежние запасы сожжены – а средств свободных мало и при теперешнем общем денежном кризисе – этот вопрос является особенно тяжёлым. Некоторыми из рыбопромышленников… (ведутся переговоры) с приехавшим сюда николаевским старожилом г.Симада, который принимает живейшее участие в сфере оживления деятельности рыбалок»

Данная статья лишний раз подтверждает, что специальные команды поджигателей, отправленные весной-летом 1920 года на разгром рыбалок, не всё смогли уничтожить, а может просто не захотели уничтожить.

 Как видно по документам, Тряпицын собирался оборонять Николаевск. Зря его обвиняют в сдаче города без боя. Цепь последующих событий не оставила ему выбора. Начнём по порядку. Тряпицын отправил на Орские прииски шестерых механиков, которые должны были в местных мастерских наладить выпуск снарядов и патронов для партизанской армии. Управляющий приисками Дайер злорадно писал по этому поводу, что за три месяца горе-механики сумели лишь нарезать железные прутья да загубить технику…Посему, 3 мая в Благовещенск уходит очередная просьба: «Главштаб. Смагину. Если можно, пришлите в Николаевск два орудия системы «Виккерс», у нас много снарядов, а у вас есть орудия, а снарядов нет. Все меры к заграждению входа в Амур приняли… Людей у нас много, но ощущаем недостаток оружия и патронов… Вышлите, если есть, специалистов: слесари, токари, литейщики и формовщики. У нас функционирует снарядный завод, но нет специалистов. Обязательно вышлите своего человека для согласования дальнейших действий».

 В ответ тишина.

 Пытались нижнеамурцы согласовывать свои действия по защите Николаевска от японцев и с другими территориями. Для этих целей в Якутск, Иркутск и Красноярск был откомандирован Степан Шери «…для сношений с советским правительством Сибири и переговоров с советскими организациями указанных городов. Тов. Шери является официальным представителем штаба Николаевского округа и уполномочен вести переговоры от имени штаба». Увы, времени для решения поставленных задач у него уже практически не осталось, и поэтому действенного результата его вояж не принёс.

 Тем не менее, желание дать бой японцам ещё есть. Тем более, что победа над ними кружит горячие головы партизан. В связи с приближающимся вторжением японцев, 8 мая распоряжением по войскам Красной армии Николаевского округа и населению города Николаевска-на-Амуре была объявлена мобилизация всего мужского населения в возрасте от 18 до 35 лет включительно. Облисполкомом принимается решение о создании в Николаевске-на-Амуре трудовой армии «… по примеру трудовой армии в Советской России, созданной в тяжелое время». В области устанавливается всеобщая трудовая повинность. «Ввести по городу Николаевску и всему округу немедленную трудовую мобилизацию по отношению всех российских граждан обоего пола без различий национальностей». В состав бюро армии труда были избраны: Харитонов, Фраерман, Вельский. В секретариат - Будрин, Гультиков, Жемайтис, Степанов-Сусанин, Воротников.

13 мая 1920 года Сахалинский облисполком принял решение ввиду осадного положения создать военно-революционный штаб, которому передать всю полноту власти в области. «Имея в виду, что не мирная органическая работа, а оборона страны, и только она, является важнейшей задачей момента, для решения таковой должен быть создан соответствующий орган власти. Окружной исполком всю полноту власти передает военно-революционному штабу, избранному из числа членов исполкома». Тайным голосованием его членами были избраны О. Ауссем, Ф. Железин, И. Перегудов, Я. Тряпицын и Н. Лебедева. Именно этому Военревштабу, впоследствии надлежало провести всю организационную работу по эвакуации жителей Николаевска в горно-таёжную местность в поселок Керби на реке Амгунь.

По мере очистки Амура ото льда японцы продвигались на канонерках к Николаевску из Хабаровска. 14 мая японский десант с кораблей «Мисима» и «Минамото» высадился в Де-Кастри, произведя блокаду Амурского лимана. Из документов известно, что высадившиеся 14-15 мая 1920 года в бухте Де-Кастри японские войска под командованием полковника Танама имели в своем составе отряд гидропланов для проведения разведывательных полетов. Известно, что, совершая разведывательные полеты из Де-Кастри над Софийском и Мариинском, японские летчики бомбили эти села как места вероятного сосредоточения партизан, бросая гранаты или небольшие авиационные мини-бомбы. Особого урона эти бомбежки не приносили, но моральный эффект был весьма ощутимый. Что касается полетов до Николаевска с целью бомбардировок, то пока японцами не были взяты Софийск и Мариинск, такие полеты из-за дальности расстояния не могли проводиться. Так как, гидросамолеты должны были лететь над руслом Амура, то расстояние в оба конца достигало свыше 500 километров, что для самолетов тех лет было пределом, поэтому летчики брали большой запас топлива и самый минимум вооружения. Вследствие этого первые полеты японских гидросамолетов над городом носили лишь разведывательный характер. Лётчики для острастки могли бросить пару-тройку гранат. И только после взятия оккупантами сел Богородское, Белоглинка, Сусанино, Больше-Михайловское можно было наладить из этих пунктов полеты в район Николаевска для его бомбардировок. Захватив села Софийск и Мариинск 23-24 мая, японцы совершили несколько разведывательных полетов в сторону Николаевска.

Не успели воины императора Тайсё высадиться в Де-Кастри, как уже 15 мая согласно приказу главкома всеми вооруженными силами Дальне-Восточной Республики Г.Х. Эйхе №94/БЛ от 15 мая 1920 года командующему Охотским фронтом Я. И. Тряпицыну было предписано избежать столкновения с японцами. Возникает резонный вопрос, как противостоять врагу не входя с ним в боевой контакт? Это возможно только при одном случае - уходе из города и выводе оттуда семей красноармейцев, работников Советской власти и всех, кто в той или иной мере имел отношение к борьбе против белогвардейцев и японцев. Данное распоряжение Эйхе, таким образом, подтверждает - эвакуация из Николаевска не являлась личной прихотью Тряпицына. Несмотря на приказ главкома, для отражения японского вторжения, в Николаевске полным ходом проводятся общественные работы, т. е. отсюда видно, что город партизаны хотели защищать. Газета «Призыв» писала: «15-16 мая в Николаевске были проведены Дни обороны. С 7 часов к зданию исполкома со всех концов города начали стекаться группы мужчин и женщин, и даже подростков, чтобы приложить свои усилия на великое дело борьбы пролетариата с буржуазией. Ожидание наступления японцев на Николаевск, который должен первым принять на себя удары японцев, только увеличивает силы всех и накладывает на работу отпечаток особой энергии и решительности». Но были и другие примеры, о которых «официальная пресса» молчала. Верующие общины баптистов отказались выйти на общественные работы мотивируя это тем, что 16 мая было воскресеньем – работать грех и они намеревались сей день посвятить Богу, провести утреннее и вечернее богослужения. Их припугнули, но даже под угрозой расстрела они всё равно не выполнили распоряжение сов. власти. Тогда комиссар милиции Табашников лично отправился в молельный дом вместе с милиционерами и прямо во время утреннего воскресного богослужения арестовали 33 верующих. После чего с ними имел беседу председатель исполкома Железин, который, как говорят сами верующие, дал им изрядный выговор. Затем их отвели на место общественных работ и попытались заставить работать с остальными жителями города, но верующие опять отказались. Тогда их отвели в арестное помещение, откуда, после избиения некоторых мужчин, отпустили в тот же вечер около 23 часов (за исключением пятерых человек - четверых мужчин и одной женщины, оставшихся под арестом). Что-то глобального террора пока не наблюдается, хотя на лицо явный саботаж – члены общины, ссылаясь на заповеди Господни, наотрез отказываются от «прочих работ на оборону», не говоря уже о том, чтобы взять в руки оружие и защищать город. На лицо явное неповиновение и кровавая «диктатура Тряпицына» должна была бы сказать в этом случае своё веское слово в виде свинца и стали по пособникам контрреволюции. Но...Баптистов основательно пожурили. Дали для проформы тумаков наиболее активным и отпустили. Впоследствии 25 мая, как пишет один из лидеров общины С. Каменев, был арестован «военными с револьверами в руках» (т.е. неопознанными личностями) брат Коночук (кто он?) и в ту же ночь где-то расстрелян.

Во второй половине мая становилась все очевиднее невозможность противостоять японцам. Только на острове Сахалин и в Де-Кастринском заливе высадился японский десант в 20 тысяч солдат. 17 мая из Хабаровска вышла под японским флагом эскадра в составе русских канонерок «Бурят», «Вотяк», «Монгол», «Шквал», пароходов «Сильный», «Хилок», посыльного судна «Копье», катера и баржи в направлении на Николаевск. Для того, чтобы затруднить проход японских судов в устье Амура, было решено забаррикадировать фарватер Амура. В короткий срок 20 барж были заполнены камнем и затоплены в лимане Амура. Был создан Богородский фронт, возглавил его бывший командир корейского отряда Сасов. В самом узком месте Амура у селения Тыр было решено фарватер заминировать. И тут случился очередной прокол. Капитан Мургабов, тот самый, что участвовал в качестве наблюдателя при переговорах Тряпицына с японцами в феврале 1920 г., прощённый, а затем вступивший в Красную Армию, не смог около Тырского утёса и с. Мариинско-Успенского установить действенные минные заграждения, тем самым открыв японцам прямой путь к городу. Не смог или не захотел? Ведь до этого он прекрасно уживался с оккупационными властями. И тут, в конечном итоге, не важно, было ли это неумелость, или неудачное стечение обстоятельств, а возможно и предательство с его стороны. Факт в том, что не выполнив поставленную ему задачу, он поставил под угрозу тысячи жизней. Из беседы с Мамоненко Иваном Даниловичем в селе П. Осипенко. «Мой отец, случайно оказавшийся на берегу, в кустах, близ места, куда привели для расстрела белого артиллерийского офицера, добровольно пошедшего на службу к партизанам и руководившего постановкой мин на Амуре и по Амгуни Мургабова, слышал, как тот, обращаясь к своим палачам истерично вопрошал: - За что, товарищи?... Ему обрубили кисти рук, расстреляли и сбросили в воду Амгуни» Сурово. Картина, конечно, нелицеприятная - испуганный человек, просящий пощады, цепляющийся своими руками за своих палачей, но, увы, вся история гражданской войны переполнена такими эксцессами. Многих просто казнили по классовому признаку, а здесь совершенно справедливый, с точки зрения военного времени, расстрел за невыполнение приказа.

Вместе с приближением японцев активизировался и внутренний недобитый враг. 19 мая 1920 года Военно-революционный штаб направил из Николаевска в район Амгуни своего представителя Вольского «для проведения расследования, обысков и арестов контрреволюционных элементов с правом производства расстрелов».

24 мая в Мариинск вошёл, прибывший из-под Хабаровска японский отряд под командованием Тамака. Николаевск оказался в кольце. Всего на борьбу с партизанской армией Тряпицына Япония выставила 10 000 контингент. Ища выход в сложившейся ситуации, Тряпицын просил помощи у хабаровских и владивостокских соглашателей. Напрасно. Доходило до того, что с ним просто отказывались выходить на связь.

«Май 1920 г.
Благовещенск. Военревштабу. Шифрованная депеша.
Копия. Исполком Жуковскому

Товарищи, мы давали вам три шифрованные депеши и ни на одну не получили ответа, не знаем, чем это объяснить. Мы сообщали вам, что японцы предприняли наступление на Николаевск, двигаются от Хабаровска, с Де-Кастри и с моря. Мы просили, чтобы вы сделали зажим на Хабаровск и тем отвлекли силы японцев от Николаевска. Мы делаем все, что можно и оказываем сопротивление, но если вы не придете на помощь, то мы не сумеем удержать города. Почему вы не отвечаете, скажите, что думаете предпринимать, что за переговоры вы ведете с японцами и чем они кончились.

Начштаба Лебедева »

   

В целом, Охотский фронт, под командованием Я. И. Тряпицына, оказался изолированным от остальных вооружённых сил Дальневосточной республики.  И хотя в Николаевске с активной помощью местного населения велись работы по укреплению города, Военревштаб, видя бесперспективность обороны города, в виду численного превосходства противника в живой силе и вооружении, принял решение его оставить, тем самым сохранить партизан и в полной мере использовать их преимущество перед японцами - умение воевать в условиях труднопроходимой тайги. Положа руку на сердце, это было правильное решение. Выше уже писалось, что далеко не всё население поддерживало партизан, так называемых буржуев не устраивало то, что штаб проводил политику экспроприации имущества и ценностей, которые имел каждый богатый человек, более того, части население были классово чужды доктрины социализма и она только и ждала когда ей представится возможность вооружено выступить против них. Да и призыв молодёжи в армию не очень-то приветствовался николаевцами. К тому же статистика показывает, что в любом вооруженном конфликте, по меньшей мере, 2/3 обывателей занимают нейтрально-выжидательную позицию, становясь, мягко говоря, обузой. С продовольствием дела обстояли тоже не лучшим образом, и долго кормить массу людей в окружённом городе не представлялось возможным. Далее, сомневаюсь, что с боеприпасами дела обстояли блестяще, снаряды были, но разнокалиберные, к части пушек не подходили вовсе, а оружейного завода за Уралом, работающего в три смены с прямым железнодорожным сообщением что-то не наблюдалось. К тому же, по преимуществу деревянный город при первой же удачной бомбардировке запылал бы синим пламенем, оставляя под своими руинами как гражданское население, так и партизан, а сомневаться в том, что японцы с помощью корабельной артиллерии и бомб аэропланов быстро раскатают позиции защитников не приходится. В крепости, конечно можно было более успешно держать оборону, но напомним, многие партизаны были местные, у них были семьи, сомневаюсь, чтобы они вместе с ними бились бы, как герои Брестской крепости –«Умираю, но не сдаюсь!» Дух этих людей был не тот, к тому же многие из местных партизан (например, артиллеристы Андреева – спали и видели, как бы избавиться от Тряпицына и близких ему по мировоззрению людей). И ещё, как не крути, часть населения пришлось бы эвакуировать, а вместе с ней отправить, хоть не большой, но всё-таки отряд охраны и лишить себя живой силы и патронов. Так же, не стоит забывать, (душа-то болит!) неизвестно, как бы повели себя оставшиеся партизаны, зная, что их семьи где-то в тайге. Плюс дисциплина, об этом тоже не раз говорилось, была на невысоком уровне. И самое главное – помощи ждать было не откуда! Можно долго описывать многочисленные факторы невозможности удержать город, но напомню, там на месте, штабу было виднее и при сложившихся в тот момент условиях и нехватки боеприпасов, он наверняка всё проанализировав, принял единственно верное решение. 22 мая 1920 года ввиду неотвратимости приближения неприятеля, Тряпицын, всё ещё судорожно цеплялся за идею обороны города и ища союзников, начал переговоры с китайским консулом Чжан Вэньхуаном и коммодором Чэнь Шиином, о совместных с китайцами действиях против японцев. Китайцы, несмотря на давление со стороны командования Охотского фронта, отказались принять прямое участие в боях против японцев. Последняя хрупкая соломинка обломилась и штаб решил подчиниться и выполнить приказ главкома – в боевые действия с японцами не вступать. Это можно было сделать, только при отступлении партизан с одновременной эвакуацией из города семей красноармейцев, работников Советской власти и всех, кто в той или иной мере имел отношение к борьбе против белогвардейцев и японцев. Возникает вопрос, связанный с целесообразностью эвакуации населения - была бы кровавая расправа с населением за разгром японского гарнизона, организовавшего в городе наглую провокацию, в которой погибли сотни партизан? Ответ: безусловно, да! Я. И. Тряпицын за время своего участия в партизанском движении  Приморья сам неоднократно был свидетелем зверств японской армии по отношению к мирному населению, поэтому он на заседании военно-революционного штаба, во второй половине мая, принял решение эвакуировать русское население Николавска-на-Амуре. Здесь вопросов у членов штаба не возникло, зато при решении судьбы города возникли разногласия. Одни предлагали эвакуировать население, но сохранить город, Тряпицын же категорично настаивал его уничтожить: «…для иностранных государств будет очень показательно, если мы сожжем город и все население эвакуируем». Спорить не стали - судьба старейшего города Дальнего Востока, бывшего одно время столицей этого края, была решена: город и крепость Чныррах уничтожить.

Для партизан напрашивался естественный путь отступления в направление  Хабаровска, но тогда на Амуре армия Тряпицына оказалась бы зажата в тиски – с стороны моря наступала мощная группировка, а от Хабаровска шли японские канонерки с десантом. В этой ситуации комфронта находит стратегически удачное решение – отступать на реку Амгунь, впадающую в Амур. Таким образом, фронт красных располагался близ Николаевска, сковывая японцев, а тыл находился в селе Керби – достаточно далеко от Николаевска и от моря, что исключало его быстрый захват японцами. Даже в случае поражения Охотского фронта все равно оставалась возможность отступать на занятый красными Благовещенск. Во всех отношениях удачная позиция, если бы речь шла только о войне с Японией без учёта внутреннего врага. Поэтому ревштаб постановил: центр обороны перенести в глухой посёлок золотодобытчиков - Керби, что на реке Амгунь, левом притоке Амура и начать эвакуацию вверх по течению в район Кербинских приисков жителей Николаевска, прежде всего женщин и детей, раненых и больных. Член общины баптистов С. Каменев так описывает эвакуацию: «Началась эвакуация женщин, детей и стариков, затем самих военных. По отношению мирных жителей было объявлено, что эвакуация не является обязательной для всех, а только для желающих. С 28 по 30 мая город представлял из себя пустыню. Лишь видны были разнообразно одетые вооружённые, в пьяном виде расхаживающие и разъезжающие по городу и редко-редко где либо проходили напуганные женщины или старики. К нам несколько раз приходили и спрашивали - почему не уезжаем, ведь нас убьют японцы, разве мы не знаем, что они уничтожают всех и старых и малых. Кроме того спрашивающие предупреждали, что перед уходом всех уничтожат. Мы отвечали... Если Господь захочет наказать, то накажет, от него не спрячешься».

Фактически, эвакуация из Николаевска, была решением главкома НРА ДВР Г. Х.Эйхе. Незадолго до этого, под патронажем китайского консула Чжан Вэньхуана, удалось эвакуировать китайскими канонерками иностранцев – главным образом китайцев с семьями, ну и немного англичан, поляков, и т. д. в поселок Маго, находящийся в 30 км от Николаевска. Между прочим, произвести данную эвакуацию консулу предложил Тряпицын, правда изначально речь шла только о китайских гражданах. Консул обещал подумать над данным предложением и в конечном итоге согласился. Оказалось, что вместе с иностранцами в «международное поселение» бежала с деньгами значительная часть китайских «партизан», бывших хунхузов. Надо сказать, китайские власти их спокойно приняли и даже взяли под охрану, несмотря на все зверства, которые хунхузы творили в Николаевске. Выполнив эвакуацию гражданских лиц, китайская эскадра 20 мая 1920 года отправилась в верх по Амуру к Харбину. Теперь никто не мешал ей выполнить свою первоначальную миссию. В те дни в Маго можно было встретить граждан Северо-Американских Штатов, подданных королевы Великобритании, представителей Польши, Китая, Кореи, Греции, Венгрии и других стран. В Маго возник своеобразный международный район (сеттльмент), поэтому посёлок партизаны не тронули. Забегая вперёд скажу – опасения Тряпицына оказались не беспочвенны. 1-2 июня 1920 года в Маго высадился японский десант и сразу начались расстрелы и казни. Даже иностранцы отмечали необузданный террор японской военщины. Англичанин инженер Г. Дайер в своих воспоминаниях приводит случай массового расстрела жителей Маго 2-го июня 1920 года: «На поселковой площади было выстроено 30 русских, 5 китайцев и 5 корейцев. Они были расстреляны, несмотря на то, что это были давние жители посёлка, не замеченные в связи с партизанами». Что говорить о судьбе последних если бы они попали в руки сынов Микадо? В тот же день японские канонерки расстреляли идущую под нейтральным флагом китайскую джонку. Из 44 рабочих и матросов 34 человека были убиты. Иногда людей убивали просто безо всякой причины. Тот же Дайер приводит такой случай: по протоке к посёлку направлялась лодка с возвращавшимися 7 жителями Маго. С японской канонерки открыли огонь из пулемёта. Двое магинцев были убиты сразу, остальные, почти все раненные, смогли скрыться в береговых кустах. Но особое возмущение русского населения вызвала казнь жителя Николаевска, фельдшера Франца Гиляровича Ржепецкого, которого все знали на Нижнем Амуре. В центре Маго японские солдаты привязали Ржепецкого к столбу и каждый японец, проходивший мимо, плевал обреченному в лицо и выдёргивал волосы из его бороды. Не выдержав пыток, Ржепецкий оборвал путы и бросился в протоку. Японцы расстреляли его на плаву, и такие случаи в Маго были не единичны.

20 мая от Николаевска на Амгунь ушел первый пароход с эвакуируемыми, а затем ежедневно отходили два-три парохода с баржами, нагруженными продовольствием. Пароходы, баржи, шаланды, лодки - весь наличный водный транспорт был брошен на эвакуацию. До конца мая по водному маршруту эвакуировано примерно четыре тысячи человек. Среди них и Николаевский детский приют. Его спасением занималась Ирина Максимовна Черепанова, работавшая вместе со своей старшей дочерью, 14-летней Лизой, на телеграфе в штабе Тряпицына. Те, кто не попадали в список на эвакуацию водным транспортом, шли в Керби пешим порядком. Это был своеобразный дальневосточный таманский поход: растянувшаяся на много километров колонна эвакуированных, состоящая из тысяч бредущих, едущих и страдающих от гнуса и комаров жителей, среди которых  множество женщин и детей, огромные обозы и трехтысячная армия, прикрывавшая отступавших. Все они неспешно двигались вдоль Амгуни по тайге, марям и болотам в пункт назначения - посёлок Керби и его окрестности.

Когда большая часть населения Николаевска покинула город, его стали готовить к уничтожению.

Уничтоженный город

 Наступили последние числа мая 1920 года. Столица края - город Николаевск-на-Амуре доживает заключительные дни, ещё немного и он превратится в пылающий факел. Решение по этому вопросу принято окончательно и обжалованию не подлежит. 29 мая 1920 года в «верха» из Николаевска отправляется телефонограмма. В ней изложена текущая обстановка и дальнейшие действия. Вместе с тем, Тряпицын опять не преминул бросить камень по поводу «пресловутого буфера»:

«Иркутск — Янсону, копия: Москва — Ленину.

Вашу телеграмму № 9562 получили и должны сказать, что это сообщение для нас совершенно не ново, мы два месяца назад говорили вам, что японцы готовятся к захвату всего Дальнего Востока и что война с ними неизбежна, а также, что вы своим буфером предали всю Красную Армию Дальнего Востока, которая была настолько сильна, что могла бы ликвидировать японские войска, оставшиеся в Сибири. Сейчас японцы подходят к Николаевску с трех сторон: от Хабаровска, с моря, а также с Де-Кастри. Их силы, высадившиеся на Сахалине и в Де-Кастри, равняются 20 тысячам. Мы поставлены в необходимость уничтожить все имеющиеся здесь запасы пороха - десятки тысяч пудов, десятки тысяч снарядов и другое ценное имущество. Скоро сожжем радиостанцию и уничтожим за собой все. Население эвакуировано…Не думайте, что японцы откажутся от захвата, если вы объявите демократическую республику. Будьте уверены, что они будут бить рабочих и крестьян так же, как и при советской власти… Но вы опять повторяете такое приказание - создавать земский буфер. Помните, что это грубая ошибка и предательство, невольное, конечно, и мы не в силах будем выполнить приказание советского правительства - удержать Николаевск».

Из неё видно, что Тряпицын и командование Николаевского фронта трезво оценивали сложившуюся ситуацию и не питали иллюзий по отношению к японцам. В ответ 30 мая из Благовещенска в Николаевск поступила телефонограмма следующего содержания, в которой член Амурского ревкома Б. Жданов сообщает подробную информацию о целях создания Дальневосточной Республики:

«Военная вне очереди. Командующему округом Тряпицыну».

 «Приказом командующего НРА тов. Эйхе, действующего под Читой, на имя тов. Дмитрия Шилова, Лазо, Серышева и Тряпицына, командование всех фронтов подчиняется ему. Политика Центра с японцами не воевать, делая им уступки, уничтожить все фронты…рассчитывать на какую-либо реальную силу с нашей стороны вы не должны, для этого нет никакой физической возможности, и в этом наша трагедия. Японцы, между прочим, во всех своих переговорах и выступлениях подчеркивают ужасы Николаевских событий в марте, указывая на уничтожение мирного японского населения… Вы должны выступить с официальным заявлением перед китайцами и японцами, а также трудящимися округа о признании правительства Дальреспублики».

 Что тут скажешь? Коллеги витают в облаках. Помощи от них ждать не приходится – своя рубашка ближе к телу. Они в отличии от николаевцев полностью не владеют ситуацией, вспоминают Лазо, который давно погиб и готовят соглашение с японскими партнёрами – прямо аналогия минских соглашений 2015-2016 гг, те же уступки и бесперспективность. Главное для них, чтобы николаевцы согласились на пресловутый «буфер» и покаялись. Выполнять эти указания, как, кстати, и предыдущие, Тряпицын не стал. Самое простое объяснение его поведения - личностные черты характера и сложность обстановки в низовьях Амура. Почти все оставшиеся в живых участники борьбы за власть Советов в низовьях Амура писали в своих воспоминаниях, что Тряпицын до середины мая 1920 года и после - это два совершенно разных человека. В этом нет ничего удивительного. Тряпицын, Лебедева и многие другие руководители нижнеамурцев были людьми молодыми, верили в светлые идеалы, готовы были к самопожертвованию но, увы, столкнулись с прозой жизни. Более умудрённые жизнью товарищи, не спешили принести свои жизни ради общего блага. Их вполне устраивало настоящее положение, когда они из небытия взошли на вершины власти. Столкнувшись с равнодушием, а местами предательством, оставшись один на один с навалившимися проблемами, видя, что никто не хочет помочь и всё приходится делать самому, Тряпицыни надломился и озлобился, ведь его цель – взятие крупного города и установления в крае Советской власти, противостояние японцам, жертвы среди товарищей – всё пошло прахом. Впереди ждали позорный исход и бескровное поражение. В подтверждении этого можно привести воспоминания бывшего заместителя председателя Сахалинского облисполкома О. Ауссема: «Как только началась эвакуация, все резко изменилось. Изменился Тряпицын. Изменилась Нина. Почему? Есть только один ответ: психологическое поражение. Было два Тряпицына: один в период нашего триумфа…прекрасный организатор, талантливый военачальник, страстный революционный строитель, боевой товарищ в полном смысле этого слова. Этот Тряпицын прекратил свое существование, когда стало ясно, что войска врага обладают значительным превосходством и невозможно защитить Николаевск от японцев…Так многие поступали в подобных случаях. Он стал озлобляться и подозревать каждого, к кому проявляли симпатии массы. Он видел заговор и предательство во всем и вместе с Ниной кричал при каждой возможности: «Террор! Террор без жалости ко всем врагам советской власти! Мы никогда не сможем побить японцев, если будут враги среди нас».

  Сам товарищ Ауссем, впрочем, тоже принимал активное участие в устранении контрреволюционных элементов. Вот например документ за его подписью.

№210 24/У 1920 года
Товарищам Бельскому и Фраерману
Военно-Революционный Штаб предписывает Вам раскрыть и уничтожить все контрреволюционные элементы в составе Союза Профессиональных Союзов.
За Председателя Железин. Секретарь Ауссем.

Документ выписан тому самому Рувиму Фраерману – будущему детскому писателю, написавшему «Дикая собака Динго или повесть о первой любви». Самое поразительное, что в его книгах описывается Николаевск-на-Амуре до того, как его стёрли с лица земли красные партизаны. Был он, между прочем, не просто рядовым, а одним из активных деятелей, комиссаром одного из партизанских отрядов, ушедшего из Керби в Якутск (возможно, это его и спасло от суда в Керби. Хотя, по большому счёту для «андреевцев» он являлся мелкой сошкой, вроде «Лимонадного Джо» из анекдота), отвечал за агитацию и имел мандат на «зачистки» населения.

Вообще, красный террор в Николаевске имел место. Его пик пришёлся на дни предшествующие эвакуации. А как иначе? Ждать удара в спину? События 12-14 марта ещё оставались свежи в памяти партизан. В гражданской войне, особенно в Сибире и на Дальнем Востоке террор получил звериный оскал с обоих сторон, правда, белые лютовали больше и изобретательнее. Свидетельствует генерал Гревс, командующий 10-тысячным американским корпусом в Сибири:«В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали, я не ошибусь, если скажу, что на каждого человека, убитого большевиками, приходилось 100 человек, убитых антибольшевистскими элементами».

Имеются ли факты, свидетельствующие, что по личному распоряжению Тряпицына уничтожались люди? Да, имеются. В архивах сохранилось очень много документов, указывающих на его прямую ответственность. Пример.

«24 мая 1920 года. №209. Командиру 1-го полка.

Военно-революционный штаб предписывает вам привести в исполнение смертный приговор над арестованными японцами, находящимися в лазарете, а также над осужденными лицами, находящимися в тюрьме».

Командующий Красной Армией Тряпицын

Данное распоряжение, без всякого зазрения совести со стороны исполнителей, было выполнено. Японцам аукнулось уничтожение перед приходом партизан, заключённых участников первых Советов Николаевска и парламентёров. Помимо японцев, зажиточных жителей города подписавших петицию к императору Тайсё, лиц заподозренных в контрреволюционной деятельности, были расстреляны и несостоявшиеся заговорщики партизаны-коммунисты: Мизин, Будрин, его 16-летний сын Борис, Ковалев, Березовский, Кононов, Корякин, Иваненко. Анархист М. Володин в своей статье «Трагедия Николаевска-на-Амуре», опубликованной в журнале «Анархистский вестник» (Берлин, 1923 год), так объяснял расстрел коммунистов:«Имея соответствующие директивы от уполномоченного ЦК РКП (б) В. Виленского, они (коммунисты) начали свою разлагающую работу в направлении «подчинения буферу» среди партизан и населения края, попытались подчинить вооруженные массы своему партийному центру. Вот почему коммунисты были расстреляны».

Ещё документ: «Мандат Пахомову. Срочно предписывается вам составить список лиц, надлежащих уничтожению. Революционная совесть ваша».

Или:«Мандат. Предъявитель сего Вольный командируется штабом Красной Армии Николаевского округа в район Амгуни для производства расследования, обысков и арестов контрреволюционных элементов. С правом производства расстрелов. Все сельские организации должны оказывать ему всемерное содействие и исполнять все его распоряжения. Тряпицын. Лебедева».

Обратите внимание на интересную формулировку в мандате: «революционная совесть ваша». Эти слова, по крайней мере, предполагают, что правом лишать жизни человека наделяется психически здоровый, порядочный во всех отношениях человек, по справедливости вершащий суд. А если нет? Я уже говорил ранее, что в партизанской армии Тряпицына было немало людей, которые при царской власти прошли школу уголовной каторги Сахалина. Многие из них затем занимали командные должности в партизанской армии, были в близком окружении Тряпицына. Можно себе представить «революционную совесть» этих людей, не обременённых условностями морали и готовых поквитаться за старые обиды. Не случайно очень много невинных жертв среди мирного населения Николаевска на совести именно этих людей. Обратимся вновь к Ауссему:«В это время Оцевилли-Павлуцкий получил поручение прекратить еженощное бегство буржуазии в нейтральный китайский поселок. Вот при этом-то «прекращении» и произошли первые расстрелы без суда. Произошли в самые последние дни нашего пребывания в Николаевске. Это последнее обстоятельство я особенно подчеркиваю. Эти расстрелы без суда, производимые кучкой бандитов, сгруппировавшихся около Тряпицына и Нины, имели место в течение нескольких ночей перед оставлением города, а отнюдь не были характерны для всего периода Николаевской коммуны, как это твердили японские и белогвардейские источники». Получается, что благодаря близостью к командованию, подлые людишки под шумок решали свои меркантильные интересы. Пользуясь неразберихой, возникшей в результате эвакуации и отсутствием должного порядка, в этот период в городе и окрестностях, помимо вынесенных ревтрибуналом смертных приговоров, начались необоснованные убийства мирных граждан партизанами-китайцами из числа бывших хунхузов, группой Биценко, «сахалой» (партизаны из бывших сахалинских каторжников). Ротой «сахалы», состоящей по преимуществу из крепких мужиков, командовал, несмотря на юный возраст, 20 лет, сын служителя христианского религиозного культа, А.З. Овчинников, прибывший в марте с острова Сахалин вместе с группой около 70 человек. К «сахале» относились также лица отбывшие каторгу на Сахалине и осевшие после неё на Амуре. Верша по «своим понятиям» революционную справедливость, именно они потом всё спишут на Тряпицына, а часть из них с умным видом будет заседать в суде 103-х.

Как уже говорилось выше, в последних числах мая были расстреляны заключенные в тюрьме пленные. Затем наступила очередь раненых японцев, находившихся в лазарете - всего131 человек. Были отданы приказы по выявлению контрреволюционеров в среде николаевской буржуазии. Составлены списки лиц подлежащих уничтожению. Трупы убиённых спускали в Амур. При этом мужики злорадно приговаривали: «Отправились по вскрытой воде на рыбалках колья жопой забивать». Это была откровенная месть за то, что творили калмыковцы в 1918 году. Многие красные партизаны, побывавшие в плену у белогвардейцев в так называемом «жёлтом вагоне смерти», где пытали, пороли и убивали очень жестоко, отыгрывались на «белых гадах» в застенках Николаевска. Сын беглого политкаторжанина Кондрата Бровцева, Михаил, ставший в гражданскую войну комиссаром Красной гвардии, в своих записках вспоминал:«Каждому, кому приходилось бывать или проезжать через станцию Хабаровск в период калмыковской диктатуры, бросался в глаза странный поезд, окрашенный в неприятный жёлтый цвет казачьих лампасов. Грязному воображению кровожадного вампира, взбудораженного и окрылённого мизерными успехами своего оружия в действиях против красных советских отрядов на Уссурийском фронте 1918 года, грезились грандиозные победы над предателями Родины – большевиками, в результате которых колесо истории должно повернуться в желаемую для Калмыкова сторону. Но судьбе угодно было положить предел большим замыслам авантюриста. А между тем жёлтый поезд Калмыкова время от времени курсировал от Хабаровска до Владивостока и обратно, «наводя» государственный порядок и спокойствие среди населения, не успевшего по разным причинам скрыться или просто предаваемого многочисленными провокаторами. Сторонники советской власти хватались калмыковцами и сажались в особый «вагон смерти». Это был обыкновенный арестантский вагон, иначе говоря, там прятались и зверски истязались бесчисленные жертвы казачье-буржуазной диктатуры…»

Узницей «вагона смерти» стала и женщина-комиссар А.П. Ким-Станкевич. Её долго допрашивали, пытали и, ничего не добившись, расстреляли. Начальнику боевой дружины Погодину палачи «прокололи кинжалом ладони рук, Марковцеву сожгли нос». Ладно бы, террор происходил только по отношению к потенциальным противникам, так нет же. Владелица пароходов Друнина, красивая и обаятельная женщина, приехавшая по делам из Благовещенска в Хабаровск, не имевшая ни к белым, ни к красным никого отношения, имела несчастье понравиться начальнику юридического отдела Кайдаурову. По наводке воспылавшего к ней вожделением, так называемого офицера, она была арестована. Получив над ней власть, калмыковец изнасиловал женщину, отобрал все драгоценные вещи и за дальнейшей ненадобностью, а так же для того чтобы скрыть свои преступления, бросил её в «вагон смерти». Подобных примеров Бровцев приводит множество. Он, сам избитый, измученный многодневными пытками, чудом вырвался из цепких лап Калмыкова и без колебаний вступил в отряд Я. И.Тряпицына. На Амуре красные партизаны, зная о жестокости белогвардейцев, применяли те же самые зверские методы пыток против так называемого контрреволюционного элемента, но тем офицерам, которые переходил на их сторону и не были замешаны в зверствах, они давали возможность искупить вину перед трудовым народом своим непосредственным участием в боях против белых и японцев.

В самой Японии ещё не успели отойти от разгрома Николаевского гарнизона. Истерия японской дипломатии после этого события, объясняется тем, что партизанская армия (по сути пехотный полк царской армии военного времени - 4063 человек по штату) сумела сделать то, что до неё в русско-японскую войну, как не старалась, не смогла сделать, достигшая к концу войны на данном театре боевых действий миллионной численности, регулярная русская армия, которой так и не удалось окружить, а затем уничтожить или пленить у японцев хотя бы полк. А здесь какие-то повстанцы нанесли хлёсткий удар по престижу и самолюбию империи. Но беда, как известно, не приходит одна - от агентуры стали приходить недобрые вести об уничтожении в городе пленных и оставшихся в живых граждан страны Восходящего Солнца. С таким варварством Япония (это им - привилегированной нации всё позволено) столкнулась впервые – а нас то, за что? Тряпицын устрашающе-показательной акцией своего добился – доселе мирная прогулка самураев по Дальневосточной земле обернулась для них большими жертвами, стоило призадуматься. А пока шокированная Япония погрузилась в траур. После, когда японцы вошли в Николаевск и открылся весь масштаб трагедии, в Имперском парламенте Тэйкоку-гикай прошли многочисленные заседания. Правительство выступило с нотами протестами на международном уровне. В докладе МИД Японии о последних днях Николаевска говорилось: «Большевики в Николаевске готовились к приходу японской экспедиции. Когда лед начал таять, они заблокировали вход в гавань баржами, нагруженными камнем. Все это для того, чтобы задержать прибытие основных сил экспедиции в Николаевск. Отряд Тамака достиг Мариинска 24 мая вместе с морскими экспедиционными силами. Это ускорило вторую бойню. Кровопролитие началось в полночь на 24 мая и закончилось 27 мая. Примерно сотни две японских жителей - мужчин, женщин и детей, которые уцелели в первой бойне, - были убиты». Хочется напомнить - вероломное выступление японцев и спровоцировало все последующие события. Всего этого просто бы не было! Японцы спокойно себе жили бы до открытия навигации, а затем могли благополучно вернуться на историческую родину. Так нет, захотелось им чужой землицы немного поиметь, вот и получили сполна. На чужой каравай – рот не разевай! Кроме того, своими бездумными действиями они подписали смертный приговор не только себе, но и многим жителям города. Озлобленные партизаны припомнили им всё.

Командование партизанской Красной Армии перед уходом из Николаевска-на-Амуре разработало план его уничтожения - каменные здания были подготовлены к взрыву, а деревянные к сожжению, так же предписывалось привести в негодность крепость Чныррах. По заданию штаба в период 20 - 27 мая 1920 г. составлялись списки городских построек, которые требовалось уничтожить в первую очередь. В деревянные дома, как жилые, так и служебные, завозились бидоны и банки с керосином, в каменные здания города для их подрыва были доставлены артиллерийский порох, снаряды и фугасы, всё это ждало своего часа. Уничтожение началось 31 мая 1920 года и продлилось до 03 июня. Когда-то богатый, бурлящий жизнью приморский город – краса края, теперь переживал свой, отдельно взятый, апокалипсис. По нему, выполняя поставленную задачу, деловито двигались спецкоманды. Между прочим, уничтожение самых значимых объектов возлагалось на артиллеристов во главе с И.Т.Андреевым, как на наиболее подготовленных специалистов. Казалось бы – им отдаётся сумасбродное решение диктатора-анархиста по уничтожению города, а ведь это их родной город . Однако, никаких сомнений по поводу правильности данного решения у них не возникло. Отряд Андреева чётко следует согласно разработанной директиве - каменные здания взрываются, деревянные строения поджигаются, наиболее значимые военно-инженерные сооружения крепости Чныррах методично взлетают на воздух. Таким образом, полученное задание, безо всяких споров, ими блестяще выполнено.

Птицын описывает происходившее так:”Взрывными работами вообще, как в городе, так и в крепости, руководил партизан Орлов-Государев, рабочий, бывший матрос, участник восстания матросов на броненосце «Потемкин» в 1905 г. По взрыву крепости Чныррах была организована специальная взрывная команда в составе партизан Зинкевича и Мартынова и работников Николаевского театра Бадаева и Потемкина, начальником команды был техник, молодой парень лет 20 Анисимов Александр из бывших колчаковских солдат. Анисимов был способный, и подготовку к взрывам организовал втечение 10–15 дней до отхода из города умело, и потому в момент выхода из города все крепостные здания, пороховые погреба, склады, орудия и снаряды были взорваны втечение каких-нибудь 7-8 часов. Была также взорвана и мачта радиостанции, из взрывчатых веществ было взорвано пироксилина около 10 тонн и пороха черного и бездымного около 60 тонн. Царское правительство строило крепость Чныррах втечение ряда лет, затратило на эту стройку миллионы средств, на стройке..работало крестьянское и трудовое население города....плоды всей этой работы бывшего царского правительства юноша техник Анисимов и мятежный матрос Государев пустили в воздух в течение одной четверти суток”. стр.126

В городе то тут, то там вспыхивали, как спички деревянные строения, пламя от них жадно перекидывалось на соседние здания и в конечном итоге сильный ветер превратил Николаевск в огромный бушующий костер. Треск горящего дерева разносился по округе на несколько километров. Дымовой смог чёрным саваном накрыл небо. Лишь мириады ослепительных искр кружились на его поверхности, оставляя причудливые следы... Из показаний члена Петропавловского окружного суда Константина Александровича Емельянова. 37 лет «31-го и 1-го было слышно много оглушительных взрывов, которые мы приняли за бомбардировку города японцами; слышались также винтовочные выстрелы, из чего мы заключили, что идет бой. По ночам… небо было покрыто громаднейшим по размеру и силе заревом; ветер дул со стороны города и до нас доносился сплошной гул; дым застил окружающую нас местность и кругом падал пепел, а мы были не менее 9–10 верст от города… Когда мы бежали из города 24 мая, в городе оставалось еще довольно много населения…». (Лишнее свидетельство по поводу массового убийства населения – кто хотел, тот бежал – прим.) Почти два дня огонь пожирал город, оставив на месте Николаевска сплошное пепелище. Я. Тряпицын в информации сельским ревкомам сообщал об этом так: «Все население снизу из деревень и из города эвакуировано, и все деревни и рыбалки сожжены. Вывезено все продовольствие, в городе не осталось ни одного человека…Город весь сожжен, реальное училище, мастерская, электрическая станция и другие крупные здания взорваны, японцам остался один пепел. Не осталось от Николаевска камня на камне». В баптистском журнале «Благовестник» №8, издававшемся во Владивостоке, под заголовком «События в Николаевске на Амуре с 15 мая по 31 июня 1920 года» описываются события из жизни общины непосредственно перед уничтожением города и сразу после этого. Сей документ, практически, одно из немногих свидетельств в истинности которого не приходиться сомневаться. Если его перефразировать, да простят меня верующие!, на простой язык, то получится следующий рассказ от лица Степана Макаровича Болотова-Каменева: «31 мая около обеда началось выполнение задуманного адского плана: на окраине 1-ой части города показались громадные клубы дыма, от которого в мгновение город погрузился в ужасную, не поддающуюся описанию картину. Под этим мраком, около часу дня, были освобождены из-под ареста наши братья и сестра...была такая радость!.. К вечеру, ожидая картину сплошного моря огня, мы выехали на окраину города, но в эту ночь пожар свирепствовал только в 1-ой части». Из евангельских христиан в городе оставалось 82 человека (37 взрослых и 45 детей), с ними также было 8 человек «неверующих, но слушающих слово Божие», старик и полоумный юноша. Все эти люди расположились в двух домах на окраине города возле погоста. «1 июня запылала вторая часть города. Вечером город представлял уже сплошное море огня. Утром, 2 июня послышались сильные взрывы, от которых наша хата дрожала. Взрывы продолжались целый день. Днём посетили нас прилично одетые конные военные, очевидно, начальство, которое нас строго спросив, почему мы не выезжаем и, получив от нас ответ подобный предыдущему, удалились... Около 5 часов дня прошла артиллерия и пехота крепости. Об этом мы узнали из того, что хозяин хаты, в которой мы временно расположились, также служил в крепости и, отступая вместе со всеми прочими, зашёл, очевидно, последний раз взглянуть на своё жильё, или, быть может, хотелось ему сжечь, но видя такое множество скученных детишек, сказав несколько слов и напившись воды, удалился... Стало темнеть... Дети уже спали... К хате подъехал разъезд и вызвал нас к себе... Расспрашивали почему мы не уезжаем. Другие же говорили:«Нечего с ними разговаривать, скорее расправиться и ходу. Мужчины направо, женщины налево». Третий же говорил: «Ничего подобного. Мужчины заходи в помещение, а женщины без детей, выходи. Ставим часовых кругом и зажигаем». Мы зашли в хату... Одна из сестёр обратилась с просьбой пощадить детей. «Не наше дело. Женщины выходите» - говорил он. Когда они вышли, военные закрыли и заколотили дверь...Скоро наша хата запылала, оцеплённая кругом военными, державшими ружья на изготовку. Проснувшихся детей мы взяли на руки...Молитва и плач чистосердечных детей были настолько трогательны, что наши сердца вздрагивали и невольно лились слёзы...Но у этих поджигающих и подкарауливающих нас людей, безусловно слышащих живые слова молитвы и детский вопль, сердца не дрогнули. Они продолжали выполнение своего плана...Неверующего старика охватил ужас...он выбив окно, стал вылезать. Навстречу ему прилетели три пули и он затих. Другой неверующий, молодой человек, по нашему приглашению стал молиться... Этот молодой человек, хотя и слабого разсудка, успокоился и молился с нами Господу... Мы смотрим на огонь, а его почти нет. Дом только дымится. Вдруг слышится стук, треск и нет окна. Оказалось, поджигатели таскали хворост, стараясь скорее усилить пламя огня... Хата переполнилась дымом, дышать стало трудно. Стена под самый потолок прогорела... Дети же продолжали с большей ревностью молиться. Слышу, братья тоже молят о спасении от огня... Пламя снова стало утихать и стена только курилась. Вдруг услышали сильный треск с другой стороны хаты и мы уже подумали: ну наверное хотят покончить с нами, чтобы не мучились дети. На деле же оказалось иное. В выбитом окне показались братья: Тимофей, Степан и Владимир. Они вошли к нам и говорят: «Идёмте, все уехали, а нас послали спасать вас». Мы вышли...пошли к братьям и там узнали, что главари зажегши нашу хату и оставив необходимое число людей для окарауливания нас, уехали к братьям в другой дом и там приступили к проделке того же что и с нами: женщин вывели, а мужчин с детьми закрыли в доме для сожжения. Закрытые для сожжения в другом доме помолившись Господу, стали петь. Господь услыша чистосердечную молитву и вопль детей своих, разбил коварные сердца военных и разрушил их жестокий замысел. Они, обличённые Господом, вошли в помещение прося прощения: «Простите нас, что мы так жестоко поступили с Вами и вашими братьями. Жены ваши придут, о них не безпокойтись...Бегите, спасайте ваших братьев, если успеете». Таким образом, по великой любви и милости Божией, произошло избавление нас от огня».    

 Тряпицын во главе своего штаба и роты сопровождения покинул пылающий город 1 июня. Вот его последняя телеграмма, отправленная в полдень:

1 июня 1920 г.
Из штаба Николаевского округа
Всем. Москва. Ленину. Благовещенск. Охотск. Наяхан Петропавловским. Анадырским.

Товарищи, последний раз говорим с вами; оставляем город, взрываем городскую станцию и уходим в тайгу, все население с города эвакуировано, деревни по всему побережью моря и низовью Амура сожжены, город и крепость разрушены до основания, крупные здания взорваны, все, что нельзя было эвакуировать и что могло быть использовано японцами, нами уничтожено и сожжено, на месте города и крепости остались одни дымящиеся развалины; враг наш придя сюда найдет только груды пепла. Мы уходим, уходим, но не с унынием и отчаянием, а с прежней надеждой и верой в скорое торжество и победу трудящихся над последними остатками реакции и капитала. Еще с большим ожесточением и ненавистью мы будем бороться с паразитами трудящихся Сибири, желтолицыми японцами, жандармами и предателями рабоче-крестьянской революции, правыми социалистами, земцами, которые еще раз продали и погубили дело трудового народа здесь на Дальнем Востоке. Мы были далеко от вас, но все же сносились с вами и чувствовали эту связь, как большое ценное завоевание и теперь глубоко переживаем эту потерю, мы сделали все, что только было можно, но и держались до последней возможности. Японцы подошли к городу сверху Амура и с моря целой флотилией канонерок и крейсеров, дальше держаться не можем, не знаем кого винить во всем получившемся, но знаем только одно, что если бы не была передана власть в руки земства, если бы не было сделано этой глубокой ошибки, то дело освобождения Дальнего Востока <...> увенчалось бы успехом; образование земского буфера совершенно не вызывалось жизнью и было навязано нам начисто искусственно вопреки воли и единодушного протеста трудящихся Дальнего Востока...

Командующий Красной армией Тряпицын

Нач. Штаба Н.Лебедева

  

А через два дня ушел последний партизанский отряд под командованием Стрельцова-Курбатова, именно с ним, по всей видимости и столкнулись члены баптистской общины. В этот отряд входили и артиллеристы Андреева, которым было поручено взорвать форты и орудия в крепости Чныррах. Как видно, этот отряд экзекуцией не занимался. Он имел строго поставленную задачу и убийства мирных жителей в его планы не входили. Ну, не ушли люди вместе с партизанами, дело их, как говорилось - эвакуация дело добровольное. Верующих они не тронули. Зато постаралась группа зачистки или мародёры. По некоторым сведениям, ими командовал Воробьёв П.Я., тот самый, что потом будет сначала заместителем председателя, а затем председателем суда 103-х. Тряпицына в городе уже не было, соответственно, приказа на убийство оставшихся в городе, он отдать не мог. Если бы такой приказ существовал, то баптистов перебили бы люди Курбатова, но они ушли своей дорогой. Даже, если предположить, что зачистка была возложена на «спецкоманду» Воробьёва и у них имелся приказ на уничтожение всех оставшихся в городе людей, им никто не мешал его не исполнить – над душой никто с наганом не стоял, да и кто потом проверит? Тем более, что Воробьёв местный, в городе его знали. Зачем убивать сограждан, или соседи допекли, а может истинно православного смущали еретики-отступники? Однако, он с какой-то маниакальностью отдаёт дьявольский приказ на сожжение ни в чём неповинных людей – мужчин и детей!!! Женщин, почему-то отделяют – захотели «попользовать?» Впоследствии они все вернулись, правда порознь и некоторые со следами побоев. Наверняка насилие имело место. Воистину, только Божественное вмешательство предотвратило полномасштабную трагедию. Впрочем, об этом персонаже – Воробьёве, ещё поговорим.

***

Город умер. Его агония, неистово закрученная в красно-жёлтом вихре пламени, наконец-то прекратилась. Посреди всеобщего разорения, немым укором напоминая о прошлом, возвышалось мрачное нетронутое здание тюрьмы и как символ будущего, стояло, каким-то чудом сохранившееся, торговое училище. Кроме того, на окраинах огненный демон пощадил 37 домов, среди которых 7 китайских фанз. Всё стихло. Лишь ветер перегонял, кружа с места на место, кучки золы, по его когда-то шумным улицам и площадям. Погасли последние мерцающие огоньки на скорбных пепелищах. Они яркими искорками вознеслись в небо вместе с душами людей, проживавших здесь, строящих планы на будущее, любивших, смеявшихся и плачущих, которым теперь, впрочем, было всё равно - впереди их ждала вечность.... AII Dead, All Dead…

  Владивостокский белый журналист под псевдонимом В. Эч (В. Чиликин) прибыл в Николаевск спустя 10 дней 13 июля 1920 года. В отчете об увиденном он живописно писал: «Повсюду, куда ни бросишь взгляд, были только руины домов, здесь и там виднелись трубы зданий - высокая труба электростанции, наполовину затопленные суда…Из всех зданий города сохранились лишь торговое училище и тюрьма. Жителей почти не видно. Никому из нас никогда бы не пришла в голову мысль о том, что город можно так разрушить».

Впрочем, с уничтожением «всего Николаевска» партизанами не всё так однозначно, как кажется на первый взгляд. Вот о чём свидетельствует бюллетень, опубликованный японским военным министерством в газете «Владиво Ниппо», переданный в редакцию из провинции Фукабаси 16 февраля 1920 года. «Начиная с прошлого месяца, большевистские войска в окрестностях г. Николаевска постепенно увеличивали свою мощь и в конце концов окружили город Николаевск 30 января они атаковали… форт Цинцирафу (Чныррах), который заняли, вслед затем они начали атаку против нашего (японского) цинцирафского отряда, выделенного из состава гарнизона порта Николаевск. В конце концов наши японские казармы были разрушены артиллерийским огнём. 6-го февраля отряда сам сжёг казармы!!! (т.е. сожгли собственно японцы!) оказавшись вынужденным присоединиться к гарнизону порта Николаевска». Кроме этого, невозможно оспорить факт сожжения японцами партизанского штаба и около двадцати домов, в которых засели партизаны. Их выкуривали оттуда огнём и свинцом. Как впрочем, и партизаны выкуривали японцев во время событий 12-15 марта, спровоцированных самими самураями, когда, пожираемые огнём, погибли ещё несколько зданий. Таким образом, часть города сгорела по вине японцев. Участь Николаевска едва не постигла и другой крупный город края - Благовещенск-на-Амуре. В ожидании летнего наступления (1920) японцев, на примере николаевцев, благовещенский Ревком, в большинстве состоящий из коммунистов Трилиссера, Жданова, Яковлева, Шилова, Боровицкого и других, тоже разработал план по взрыву всех каменных зданий города и эвакуации населения. Благовещенск уцелел лишь случайно. Как видно из этого – методы у большевиков и прочих революционеров были одни и те же. Указывая на это, один из сочувствующих Тряпицыну написал: «Автор не обвиняет амурских коммунистов, он только подчёркивает то лицемерие, с каким они впоследствии отнеслись к судьбе Тряпицына и Нины, с которыми имели общие идеалы, к осуществлению которых стремились одинаковыми способами».

Жук-Жуковский в своей работе 1922 г «Н. Лебедева и Я. Тряпицын», изданной в Чите, писал:«Ревштаб мыслил уничтожить в городе только большие каменные постройки, чтобы ими не воспользовались японцы. В уничтожении же города вообще главное участие приняли провокаторы и x улиганы-белые…С точки зрения беспощадной борьбы с классовым врагом, с точки зрения социалистической революции и самозащиты трудящихся этот поступок не только нужен, но он необходим и целесообразен. Это высшее проявление революционного героизма, ибо там, где гибнут тысячи жизней, где свищут вражьи пули и льется горячая кровь - можно ли сожалеть о нескольких сотнях разрушенных построек, созданных руками самих же трудящихся, которые в опасный момент могут быть использованы врагом против революции и свободы? Лес рубят - щепки летят! Николаевск времен партизанщины для России - это Париж времён Коммуны для Франции!»

В заключение, можно сказать - командующий партизанской Красной Армией Я.И. Тряпицын, не занимался самодеятельностью или «диктаторской прихотью сумасбродного анархиста», а чётко следовал указаниям Советского правительства. В совместном обращении председателя СНК В. И. Ленина и председателя ВЦИКа Я.М. Свердлова от 2 июня 1918 года, предлагалось всем местным Советам в случае нашествия неприятеля поголовно истреблять тех, кто оказывает содействие врагу. Кроме этого обращение требовало от Советов при подходе врага вывезти все ценное, а все, что не будет вывезено, уничтожить. У нижнеамурцев была копия этого обращения. Всё, о чём в нём говорилось ими было исполнено – потенциальные пособники белогвардейцев и интервентов уничтожены, всё ценное вывезено, сам город уничтожен. Теперь последним отступавшим из Николаевска, отрядам Тряпицына и Стрельцова-Курбатова, из-за того, что водный путь заблокирован японцами, оставалось совершить через тайгу пеший переход в посёлок Керби.

ЧАСТЬ IV

ДОРОГА В ВЕЧНОСТЬ

Таёжные мытарства

Еще в середине мая по распоряжению облисполкома, на случай эвакуации жителей города в поселок Керби, а это порядка 600 верст, готовилась трасса пешего перехода: ремонтировались отдельные участки дорог, частично наводились мосты, создавались питательные пункты по маршруту движения. Но, несмотря на проделанную работу, дорога в Керби для николаевцев стала «дорогой смерти». По этому маршруту прошло несколько тысяч мирных жителей и партизан. Вот как об этом переходе вспоминал командир партизанского отряда Стрельцов-Курбатов: «Отряд отступающих под моим командованием был очень громоздкий, потому что с нами находилась санитарная часть, врачи и весь медицинский персонал, а также женщины, работающие в швейных мастерских. Шли по тайге большей частью пешком, и только несколько было с нами коней, на которых вьюками везли продукты. Не все лошади проходили мари, а некоторые совершенно не могли пройти. Таких лошадей пристреливали и кониной питались. Люди тоже проваливались в марях и болотах».

Лёгкой прогулки по благоухающему ароматами летнему лесу не получилось. Сказать, что это был тяжелый переход, - ничего не сказать. Тайга в низовьях Амура, особенно в то далёкое время, отнюдь не предназначена для транспортного движения, тем более в конном порядке. Непроходимые буреломы, болота в низинах сопок, сотни быстрых рек и речушек, несущих свои воды к берегам Охотского моря, и с утра до вечера тучи жужжащих комаров, от которых просто не было спасения – вот что ожидало путников. Константин Паустовский писал о своём друге писателе Рувиме Фрайермане:«Всё тело у него, там где проходили швы гимнастёрки, было покрыто кровавыми полосами и рубцами – комары прокусывали одежду только на швах, где можно засунуть тончайшее жало в тесный прокол от иглы». Это спустя годы у здорового мужика! Представляете, каково приходилось детям и женщинам. Все трудности похода, с которыми столкнулись на пути в Керби эвакуируемые, пришлось преодолеть и небольшому отряду Тряпицына. Даже больше. Отступая в числе последних, отряду довелось с лихвой хлебнуть «таёжной романтики», а ведь будь Тряпицын настоящим диктатором – плыл бы себе вальяжно на пароходе и в ус не дул. А тут, не успели углубиться в лесные дебри, как случился роковой казус: группа, направляясь в Керби, заблудилась в тайге, несмотря на то, что их вёл проводник-туземец, знавший местность вдоль и поперёк. Почему это произошло? Скорее всего, это «дитя природы» было «засланным казачком», возможно японским лазутчиком. Заведя партизан в таёжные мари, этот местный Сусанин, тихонько «сделал ноги», бросив их на произвол судьбы. Через несколько дней закончились продукты. Спустя годы оперуполномоченный ОГПУ по ДВК Соколов в 1932 рассказывал об одном таком проводнике (а может он и был?) – старике-гольде Гаврииле Актанка Бельдай, которому в ту пору стукнуло 76 лет. «Когда я с ним прибыл на стойбище Джонго по реке Хор, то я понял, каким авторитетом пользуется этот старик у туземцев. Они его считали просто за шута и мне о нем рассказывали, что он – Бельдай во время японской интервенции на ДВК был проводником то у японцев, то у партизан. Говорили о Бельдай, что у него «Ум один, а язык раздвоен» (т.е. двурушник)». Вот так-то. «Мавр сделал дело – мавр может уходить!» Заплутавший, таким образом, отряд провёл в тайге лишнее 13 дней и не пришёл вовремя на приготовленный заранее продовольственный склад перевалочной базы у озера Орель-Чля. Вышедшая раньше из Николаевска группа партизан, в составе которой были О. Ауссем, Б. Дылдин и Беляев, не дождалась в установленное время на озере отряд Тряпицына и посчитала, что тот уже прошел этот питательный пункт. Тогда они забрали сколько могли продовольствия, а остальное уничтожили. Когда измотанные после блуждания по тайге, тряпицынцы все же вышли на озеро Орель-Чля, продовольствия там не было. Голодные и оборванные, после продираний сквозь непроходимую чащу, лишившись возможности восстановить свои силы, они отправились дальше на реку Амгунь. Для Марии Кукушкиной, которая сама принимала участие в походе партизан на Николаевск и его освобождении, а затем в отряде Тряпицына блуждала по тайге в поисках дороги на Керби, Тряпицын и Лебедева являлись героями-партизанами. Другой участник этого похода Трушенко вспоминал, что «шли, огибая озера Чля и Орель, в направлении на Кульчи («Якутское собрание»). Шли по марям, вязли во мхах и воде выше колена. Продукты кончились. Проводники бежали. Член Ревштаба и Исполкома Перегудов и братья Чупрынины нашли в тайге спрятанную муку, это в определенной степени спасло группу от голода. Тряпицын с небольшой группой ушел вперед, чтобы попытаться достичь жилых мест и решить вопрос с продовольствием. В это время молодой партизан Михаил Ларич и один латыш разделили на всех вьюк с неприкосновенным запасом шоколада, заявив, что Тряпицын не вернется. Но Яков Иванович возвратился, узнав о съеденном «НЗ», потребовал к себе виновных. Латыш сбежал в тайгу, понимая, чем может закончиться этот вызов, а Ларич предстал перед командиром. Тряпицын приказал его расстрелять, но никто этого делать не захотел. Тогда в присутствии всего отряда и штаба Тряпицын лично застрелил Ларича...» Сбежавшему латышу посчастливилось впоследствии добрался до Керби, где он стал рассказывать, что Тряпицын со «своими архаровцами» сеет террор по Амгуни.        

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться: