Антибуферная политика Тряпицына и кровавые события 4-5 апреля 1920 года

Строительство буферного государства ДВР началось почти одновременно в двух противоположных районах Дальнего Востока: в Приморье и Прибайкалье. К середине апреля 1920 г. возникло два буферных политических образования. В Приморье возникла «земская буферная единица». При конструировании органов государственной власти и управления там использовался политико-правовой опыт Февральской буржуазно-демократической революции 1917г. с учетом местных условий. Высшим законодательным органом государственной власти было Народное собрание, высшей политической властью - Временное правительство Дальнего Востока, а Совет управляющих ведомствами являлся высшим исполнительным, распорядительным и административным органом. В это же время началось открытое противодействие партизан-нижнеамурцев строительству на Дальнем Востоке буферного государства. Ревштаб партизанской армии во главе с Тряпицыным попытался объединить под лозунгом борьбы с буфером другие дальневосточные территории. Увы, Тряпицыну не удалось убедить лидеров приморских большевиков. Они были убаюканы тем, что к 1 апреля край покинули контингенты американцев, англичан, французов, итальянцев, поляков и румын. Эта эйфория многим из них будет стоить жизни. Несмотря на то, что Тряпицын и Лебедева в радиотелеграфных сообщениях предупреждали Хабаровск и Владивосток о возможном выступлении японцев и просили не идти ни на какие уступки, должных мер там не было принято.  Соглашатели, «естественно», их не послушались, отмахнувшись, как от надоевшей мухи и Николаевские события 12 марта повторилась, увы, 5 апреля, но с обратным катастрофическим результатом. А ведь ещё 3 апреля командующий японскими войсками в Хабаровске генерал Сиродзу в местной газете выступил с лицемерным заявлением следующего содержания: «В стране возродился долгожданный порядок и мир; за сохранение и поддержание которого японцы боролись. Жаль покидать население Дальнего Востока, с которым мы познакомились так близко, так кровно, питая к нему самую теплую дружбу. Желаем полного успеха в строительстве и сохранении мира и порядка».

 В ночь с 4 на 5 апреля, в разгар переговоров о выводе японских войск с Дальнего Востока, японцы по уже сложившейся традиции, совершили вероломное нападение на революционные войска во Владивостоке и Никольске-Уссурийском, а днем 5 апреля – в Хабаровске. За одну ночь и следующий день японцы убили в Никольске-Уссурийском 552 человека, на станции Океанская – 30, в Шкотово – 265, в Раздольном – 100, в Спасске – около 400. При этом они подло убили всех парламентёров, приглашенных в Шкотово для переговоров. В Хабаровске советские войска потеряли около 400 человек убитыми и 1200 пленными. По японским официальным данным при нападении на советские войска было всего обезоружено (т.е. пленено) 468 офицеров (командиров) и 8012 солдат. Всего погибло более 7000 человек, в том числе лидер приморских партизан Сергей Лазо. Потери японцев за время боев в Хабаров­ске 5 апреля составили: убитыми 5 офицеров и 77 солдат и ранеными 7 офицеров и 177 солдат. В других местах, в связи с тем, что рево­люционным частям был отдан приказ командующим армией А.А. Краковецким и заместителем председателя Военного совета С.Г. Лазо - не оказывать сопротивления и сдавать оружие, японцы понесли незначительные потери. Немного воспоминаний, переживших эти кровавые события.

Из показаний заслуженного врача РСФСР Л.А. Короневского (город Хабаровск): « 3 апреля на заборах города появились объявления за подписью японского генерала, командующего японскими войсками. Эти объявления гласили, что в городе, по мнению японцев, наведен должный порядок и войска в ближайшее время его покинут. 5 апреля утром японцы провокационно выступили...Одновременно с этим проводились насилия. На Комсомольской площади стоял собор. Спасаясь от обстрела, в него забегали многие школьники-подростки. Японцы ворвались туда и насиловали девушек...Среди них была изнасилована дочь фельдшерицы Обертюхтиной Варвары, после чего она сошла с ума. По подсчетам во время выступления японцев в городе погибло более 2500 человек».

Житель Хабаровска И.П. Мякишев: «Была очень теплая погода. Народ рано утром устремился на улицу. Никто ничего не подозревал. Стрельба началась сразу изо всех видов оружия. Я упал и увидел такую картину: горел вокзал, откуда выбегали женщины с детьми, извозчики, рабочие железной дороги. Со всех сторон били замаскированные пулеметы. Многие парикмахерские, принадлежащие японцам, были превращены в огневые точки. Часов в десять я увидел группу детей-школьников, бежавших по улице Вокзальной. Японцы открыли по ним огонь, дети падали по 2-3 человека одновременно».

 Из заявления хабаровчанина М.Г. Соловьева, работавшего комендантом завода имени Горького: «...Вскоре после выступления японцы ходили по домам. Зашли в дом на улице Волочаевской к гражданке Мишкевич, вывели на улицу её мужа и расстреляли у неё на глазах только за то, что он был одет в гимнастерку военного образца...На Барабатевской улице три японца изнасиловали гражданку Петрову на глазах у мужа».

Житель Хабаровска А.К. Бербат сообщал: «5 апреля 1920 года во время японского выступления в квартиру рабочего, проживавшего на улице Комсомольской, дом 4, ворвались пятеро японских солдат и на глазах у отца изнасиловали двух дочерей...Когда выступили японцы, мы вместе с жителем города Хабаровска Давидюк бежали вдоль дома по улице Волочаевской, 92 или 94, где размещалось японское консульство. Сотрудник японского консульства, видя убегающий в панике народ, приговаривал: «Нициво-нициво, не боись - это нас солдати так играют!»...Во время этого выступления японцы сожгли дом инвалидов на Казачьей горе вместе с 30-ю его обитателями».

 Из заявления военнослужащего И.Д. Бойко-Павлова генеральному Прокурору СССР: «На артиллерийской площадке в Восточной части города Хабаровска 5 апреля японцы расстреляли и закололи 987 солдат 1-го советского полка...Японские офицеры сделали из винтовок «козлы», на которые насадили командира Красной Армии Мельникова».

Из протокола допроса Екатерины Григорьевны Чуйкиной, проживавшей в городе Никольск-Уссурийске: «Эта ночь была кошмарной для жителей города. Только на офицерской площади японцами было убито 600 человек. Среди них 18 трупов детей, много женщин. Я сама участвовала в уборке мертвых и видела все собственными глазами. Почти все труппы имели 3-4 штыковых раны в спину, так как всех упавших японцы докалывали штыками!»

Скажите пожалуйста, после этого подлого нападения и тысяч смертей, не только красноармейцев, но и ни в чём неповинных детей, женщин, гражданских - вам ещё жалко пленных японцев? Наверное, партизанам, тоже, после того, как они узнали, о очередном вероломстве высоко цивилизованных островитян, угробивших массу людей, среди которых есть близкие и знакомые люди, надо было умилиться и просто отпустить пленных самураев на все четыре стороны, да ещё на «дорожку» по-русскому обычаю рюмку сакэ налить и рису отсыпать.

После внезапного выступления японцев 4-5 апреля 1920 г. советская власть на Дальнем востоке была в очередной раз разгромлена, а войска Временного правительства, неся большие потери, вынуждены были отступить и перейти на положение партизан. Японская империя , в лице экспедиционного корпуса, напротив, повсеместно старалась обосноваться на российских землях. С целью как следует поживиться, она устанавливала здесь свои порядки. Посему, угроза вторжения японцев для николаевских партизан стала реальностью. Однако, сюда они могли попасть только после того, как Амур вскроется ото льда. Теоретически это давало время на подготовку обороны. И хотя ситуация сложилась архи трудная, Тряпицын не думает капитулировать, как товарищи из Хабаровска и Владивостока, которые благодаря бездарным действиям, имея численный перевес, называя вещи своими именами – всё просрали. Их прощает лишь то, что за свои ошибки они заплатили жизнью. Тряпицын, столкнувшись с безвыходной ситуацией, не вопит: «Шеф, всё пропало. Гипс снимают. Клиент уезжает», а решительно действует. Понимая, что в сложившейся после разгрома большевиков ситуации, когда общее руководство потеряно и царит хаос, промедление смерти подобно, поэтому он срочно берёт всё в свои руки. В места, где ещё держится советская власть спешно летят радиограммы.

«Охотск, Керби, Анадырь, Петропавловск-на-Камчатке, Сахалин и всем, всем, всем.

9 апреля 1920 года.

Ввиду чрезвычайных военных событий и создавшегося исключительного положения на Дальнем Востоке, когда Сахалинский район оказался совершенно отрезанным от других областей, районы Охотска, Керби, Анадыря, полуострова Камчатка объединяются в одно целое с центром в городе Николаевске-на-Амуре…По всем вопросам надлежит обращаться в штаб Красной Армии Николаевского округа, ныне расширенного.

Командующий Красной Армии Николаевского округа Я. Тряпицын».

В радиограмме «Анадырь. Предсовета Рыбину» он сообщает, что «согласно директив Центра, он должен удержать Николаевск во что бы то ни стало и объединить все советские районы вокруг Николаевска». В Петропавловск-на-Камчатке передаётся следующий текст:

«Исполкому и штабу Николаевского округа, являющемуся в настоящий момент органом, объединяющим районы Амура, Хабаровска, Керби, острова Сахалин и Николаевского района, предоставляются особые полномочия». Там не спешат подчиняться и вступают в полемику. Поэтому в другой радиограмме, отправленной туда же, говорится: «Согласно циркуляра от штаба Николаевского округа, по всем вопросам Камчатка должна выполнять распоряжения Николаевского штаба. За невыполнение распоряжений штаба виновные подвергаются ответственности по законам военного времени».

10 апреля состоялось заседание окружного исполнительного комитета Николаевского округа, на котором рассматривался вопрос «Об объединении районов, соприкасающихся к Николаевскому округу с военной точки зрения, как то Камчатка, Охотск, Анадырь, остров Сахалин». Коллегиальная резолюция гласила - включить указанные территории в состав Сахалинской области. На этом же заседании было принято, так же, политически важное решение: «О необходимости предоставления особых полномочий Военному комиссариату, в связи с полученными директивами от центральной власти». Обосновывалось оно так: «Ввиду создавшегося международного положения и чрезвычайных военных событий на Дальнем Востоке, а также согласно директив, полученных от центральной советской власти через Иркутск, исполнительный комитет признает необходимость передать военному комиссариату особые полномочия с правом, в случае необходимости, делать распоряжения всем учреждениям и лицам, минуя гражданские власти». Как видим, всё проходит законно - путём общего решения между членами исполкома Николаевского округа с предварительной консультацией у центральной власти, ни о какой диктатуре Тряпицына речи не идёт. Диктатурой можно назвать лишь его противление буферной политике. Здесь он был не примерим и всячески противостоял созданию ДВР в том виде, в котором его хотели видеть большевики во главе с товарищем Лениным. Тряпицын был патриотом, до мозга костей. Главной его целью являлось изгнание интервентов с территории России, без них власть белых долго бы не продержалась. К этому времени их большая часть покинула страну Советов, другие, например, чехословацкие легионеры, проводили эвакуацию своих частей из Владивостока, но японцы, напротив, не только не спешили убрать свои войска, но наоборот наращивали их численность и старались захватить как можно больше. Тряпицын не смотрел на политические пристрастия и принимал в свою армию всех, кто хотел бороться против ненавистных самураев. Поэтому в партизанском соединении плечом к плечу сражались красные, бывшие белые, казаки, беспартийные, анархисты, эсеры, китайцы, корейцы и прочие. Политика буфера позволяла японцам вольготно находиться на Дальнем Востоке, Сахалине и Приморье и продолжать грабить русские земли. Народ противился этому, а вот «местные царьки» из числа бывших демократов и нынешних большевиков, дорвавшиеся до власти, очень даже были не против рулить самим без оглядки на центральную власть Советской России. Таким образом, антибуферная политика Тряпицына встречала поддержку среди трудовой части населения и у непримиримых борцов за дело рабочего класса и наоборот, стойкое неприятие руководства территории края.

Демарш Тряпицына шёл в разрез с линией партии. Военные руководители Сибири и Дальнего Востока неоднократно пытались убедить Тряпицына признать создание буферного государства - ДВР. Они взывают к его революционной совести и пытаются увещевать. Из Иркутска, Хабаровска, Владивостока постоянно одна за другой идут телефонограммы с требованием признать буфер. Тряпицын, будучи патриотом, отвечает отказом. Не являясь политиканом, он непреклонен и убежден, что буферная политика ошибочна, а Центр ее проводит в силу незнания местных условий. Из телеграфного разговора между П. Постышевым и Я. Тряпицыным:

«Хабаровск. У аппарата Постышев…От вас именем партии коммунистов требуем опровержения (Тряпицын призывал к борьбе с Японией авт). Убедительно просим вас быть осторожным к подобным телеграммам. Я являюсь политическим уполномоченным в Хабаровском районе. Уполномочен Центральным Комитетом Российской Коммунистической партии.

Николаевск. Мы ни в коем случае не дадим опровержения, пока не будем знать, что тех личностей в Хабаровске у власти нет.

Хабаровск. Товарищ Тряпицын, ваш взгляд на политику Хабаровска и Владивостока, не касаясь отдельных частей, я говорю об общей политике, которая исходит из Москвы, ошибочный… Мы не решаем вопросы с точки зрения Хабаровской колокольни, не советуем и вам решать их со своей колокольни… Именем Центрального Комитета Российской Коммунистической партии, требую опровержения провокационной телеграмме».

Вначале он считал виноватыми местных коммунистов. Выступая на гарнизонном собрании Николаевска 28 апреля 1920 года, Тряпицын заявил, что в буферной политике больше всего заинтересовано реакционное земство и коммунисты: «…Во всех деяниях земству помогала называвшая себя коммунистами партия…Они прикрывались званием коммунистов и делали свое гнусное дело, что им и удалось». 29 апреля во Владивостоке произошло знаковое событие - местные земские власти подписали с японским оккупационным командованием соглашение, по которому практически ликвидировались русские регулярные вооруженные силы в Приморской области и флот на Тихом океане. Генерал-лейтенант В.Г. Болдырев, командовавший в 1918 году войсками Уфимской директории, а после событий 4-5 апреля 1920 года ставший вместо А. Краковецкого командующим войсками Временного правительства Приморской области Земской управы, назвал Соглашение с японцами от 29 апреля «Дальневосточным Брестом». В соответствии с этим соглашением Временному правительству запрещалось иметь регулярную армию, поэтому официальной вооруженной силой правительства стала милиция, которая подчинялась ведомству внутренних дел и местным органам самоуправления. В зоне, контролируемой интервентами, Временному правительству разрешалось иметь милицию и дивизион народной охраны. Соглашение устанавливало следующие виды милиции: административную (уездную и городскую) численностью в 2300 чел.; железнодорожную - 300 чел.; особый милицейский резерв по борьбе с преступностью - 1350 чел.; Владивостокскую крепостную милицию - 300 чел. Общая численность Приморской милиции была определена в 4250 человек. Даже эта мизерная цифра не соблюдена - на 15 июня 1920 г. в рядах милиции Временного правительства состояло 3950 милиционеров. Но это ещё не всё - вооружение и места дислокации подразделений русской милиции соглашением возлагались на начальников японских гарнизонов, а проведение оперативных мероприятий, обыски и аресты она могла производить лишь с разрешения и под контролем японских жандармов. Таким образом, Приморская русская милиция оказалась в подчинении японского военного командования и лишь номинально в распоряжении Временного правительства. Таким образом, страна Восходящего Солнца упрочила свои позиции на Дальнем Востоке. Видя это воотчию, Тряпицын с юношеским максимализмом продолжал пикировку с большевиками по поводу строительства буфера. Его перепалка с ними продолжалась вплоть до момента оставления Николаевска-на-Амуре. 1 мая из Николаевска уходит телефонограмма:

«Благовещенск, через Керби. Срочно. Главный штаб Дальвостока. Копия: Благовещенский союз максималистов.

…Если ваш взгляд на буфер и Владивостокское Временное правительство отрицательный, то об этом нужно официально заявить Центру, ибо там существует мнение, что на Дальнем Востоке советская власть никак не может привиться и ее можно ввести обязательно эволюционным путем. Вот почему Советская Россия и поддерживает возможность существования буфера».

Спустя некоторое время, осознав «откуда ноги растут», Тряпицын обрушился с критикой и на святая святых - центральный аппарат в Москве. Его позиция хорошо видна из телеграммы, посланной в Иркутск уполномоченному иностранным отделом от ЦК ВКП(б)) из Москвы:

«тов. Янсону» - Уполинотдела

«Нам стало ясно, что вы совершенно неверно информированы о положении здесь, и хотели бы спросить, кто вас информировал о положении здесь, а также и Москву, которой вынесено постановление о буферном государстве на Дальнем Востоке, создание которого совершенно нецелесообразно…Вы указываете, что целью является создание такого государства, которое может признать Япония, следовательно, государства не советского, но тайно действующего по указаниям Совроссии. Насколько это абсурдно, для нас было это совершенно ясно с первого момента. Прежде всего, государство это, если оно земское, а не советское, не может вести политики Советов, и за время своего существования совершенно ясно выявило политику чистой белой гвардии, что и доказано событиями в Хабаровске и Владивостоке; второе это то, что японцы не допустили бы советской политики буфера и сразу её заметили бы, и такие обвинения от них уже были, они указывали, что под ширмой земства гнездятся большевики; и, возможно, что этот мотив тоже является одной из причин их выступления, именно с целью уничтожить советские элементы, и они этого достигли… думая избежать столкновения с Японией и прекращения оккупации мирным путём, вы рассчитывали, что Япония, признав земство, откажется от оккупационных целей и уйдёт подобру-поздорову. Японцы уступают только силе. И вы достигли как раз обратных результатов. Вместо избавления от японцев - буфер дал нам ещё более злейшую войну, даже больше; вы своим дурацким буфером сорвали уже готовую победу красной партизанской армии на Д. Востоке, ибо смею вас уверить, что если бы не провокации буферов и земцев, то японцы под давлением наших сил ушли бы отовсюду, как ушли из Амурской области и Николаевска»

 «Иркутск - Янсону. Копия Москва - Ленину.

…Вы своим буфером предали всю Красную Армию Дальнего Востока».

  

Возможно, если бы Тряпицын только ограничился обменом «любезностями» с партаппаратом ЦК ВКПб телеграммами, ему бы и простили не понимание политического вопроса, а в будущем наставили на путь истинный, но он свою идею против строительства буферного государства понёс в массы. Для чего он оставил дом и отправился на окраины страны? Вовсе не для того чтобы японцы вольготно себя чувствовали на Российской земле, а для того чтобы установить Советскую власть и изгнать непрошенных гостей. Именно своей непримиримой борьбой с японцами он обрёл сторонников среди простого народа, готовых идти за ним. Тряпицын понимал - пойти на компромисс и признать буфер, значит предать общенародное дело. Поэтому, молодой командир убедил соратников не идти ни на какие уступки. Его действия нашли полное одобрение и среди николаевских большевиков. Их лидер Отто Ауссем писал в своих воспоминаниях: «Был даже избран президиум в лице председателя областкома Ауссема и секретаря Германа Гапоненко… Первый же вопрос, которым занялся комитет, заключался в том, как бы связаться с сибирским и московским центрами РКП для получения инструкций и информации. Особенно волновал нас вопрос об отношении к краснощековскому плану создания демократической республики ДВР, в котором мы, как и наш анархический штаб, видели измену советскому делу». Заручившись поддержкой в облисполкоме Тряпицын создал и распространил совместное обращение:

«Обращение к трудовому населению низовьев Амура».

«Нас уверяют, что Советская Россия нашла необходимым организовать буферное государство на Дальнем Востоке. Что же такое буферное государство и для кого оно нужно? Буферное государство должно служить буфером или, иначе говоря, преграждением между Советской Россией и Японией. Такое государство необходимо только для Японии, буржуазное правительство которой боится, чтобы японский трудовой народ не заразился большевизмом и не сбросил бы его со своей спины. Форма правления в таком государстве будет, конечно, буржуазная, а не народная, хотя они и уверяют, что в земстве сидят ставленники народа. О Государственной Думе тоже говорили, что сидят выборные от народа, а на самом деле были одни помещики и дворяне. И здесь, в земстве, такая же картина, так как выборы будут проводиться постепенно с просевом, дабы трудовой народ не стал сам у власти, а управляли бы им капиталисты и их прихлебатели. Следовательно, в земстве сидят не выборные от народа, а, наоборот, ставленники буржуазии. И вполне понятно, чьи интересы будет защищать такая власть. Так может ли Советская Россия, защищая интересы трудового народа, желать образования на Дальнем Востоке буферного государства и призывать вас, товарищи, сплотиться вокруг них и поддерживать их у власти. Ни гадость ли это! Мы боролись за советскую власть, будем продолжать бороться и только ее признаем…Помните, товарищи, что вся Россия находится под властью Советов и недалек тот час, когда к нам придут Советские войска и помогут освободиться от непрошеных господ японцев. Горе тогда тому, кто душой был на стороне японского земства и поддерживал его».

   

 Брошенный николаевцами вызов поддержали Охотское побережье и Камчатка. Вот телеграмма из Охотска с протестом против предательской работы земцев и соглашателей: «Первомайское собрание всех трудящихся Охотска, приисков и его окрестностей, решило не признавать буферного государства, фактически выливающегося на Дальнем Востоке в японо-белогвардейскую оккупацию. Собрание находит совершенно ненужными указания владивостокских и хабаровских центров, ибо это является лишь издевательством, если не сказать больше. Рабочие и крестьяне считают, что оккупация Японией Дальнего Востока неизбежна и вызывается вовсе не какими-либо «недоразумениями», и никакая дипломатия не предотвратит её. Пусть мы остались одиноки, пусть, согласно словам Уполинотдела Янсона, от нас отказалась Советская власть, но мы решили не опускать руки, не бросать идеи рабочего люда, мы уверены, что недалек час освобождения, ибо буржуазия бьется в последней агонии».

Неповиновение одиночки, в своём патриотическом порыве, грозило перерости в коллективный бунт против политики центральной власти, и с этим надо было срочно что-то делать. Как поступить с Тряпицыным, до этого в период партизанской борьбы за власть Советов, активно сотрудничавшего с коммунистами, а теперь из-за «буферной политики» назвавшего их предателями трудового народа, но по сути правого, они не знали. Выяснилось - политик из Тряпицына совсем никудышный, школу Макиавели пройти не успел. Скажите, пожалуйста, кому нужны в закулисной борьбе прямота, честность и стремление к справедливости? Товарищ, смотреть надо шире! Здесь другая беспринципная тройка в чести: расчёт, хитрость, коварство. Тряпицын же, со своим подходом к буферной идее стал помехой для реализации хитросплетённых планов, нажил себе в лице ВКПб непримиримых врагов и конфликт со сторонниками этой идеи, причём в своих же рядах, стал неизбежен. В их глазах он уже не «храбрый защитник диктатуры пролетариата против черных банд и японских милитаристов», а какой-то зарвавшийся анархистишка, мешающий проводить мудрую политику, мутящий воду и сбивающий народ с пути истинного. Что же с ним делать? Нужен только повод. И он вскоре представился. В конце апреля - начале мая 1920 года обстановка в низовьях Амура день ото дня становилась все напряженнее и сложнее.

Заговор против Тряпицына

Я уже говорил ранее о социальном составе партизанских отрядов Нижнего Амура: одни шли сражаться за власть Советов, другие - против интервентов, третьи - чтобы поживиться. Достаточно было в партизанских отрядах и бывших уголовников с сахалинской каторги и хунхузов, наконец, просто обозлённых. Естественно, что все это не могло не отразиться на соблюдении дисциплины, законности и порядка. Если в период похода партизан на Николаевск командованию удавалось сдерживать партизанскую вольницу, то после освобождения города, особенно после Николаевского инцидента, это становилось делать все труднее и труднее. Насилие, грабежи, сведение счётов с богатой частью населения, интеллигенцией стали для подобных партизан вполне естественными. Криминальная обстановка особенно усугублялась в ночное время, когда главными аргументами самозванцев, вершащих произвол от имени власти, стали наган и шашка. В заложниках оказалось всё состоятельное население. Положение обеспеченной категории граждан усугублялось тем, что в это время года невозможно было незаметно выехать за пределы области. Такие действия, а также аресты и реквизиции, вызвали недовольство и протесты не только со стороны жителей, но и со стороны самих местных партизан. Чинимые расправы над их знакомыми, а иногда родственниками, не могли не возмущать их. Обычные методы и уговоры уже не помогали, поэтому действовать приходилось жёстко. В архивах сохранилось большинство приказов и распоряжений Тряпицына по партизанской армии Нижнего Амура за 1920 год, из которых видно, что он пытался бороться с партизанской вольницей. Тряпицын отдавал приказы, с одной стороны, угрожая смертью саботажникам, вместе с тем, как говорилось в приказах, чтобы аресты производились по мандатам и в присутствии солдата с красной повязкой на рукаве. Эти приказы характеризуют, как его самого, так и особенности обстановки того времени. Была установлена твердая дисциплина, наказания за пьянство и мародерство – вплоть до расстрела. В своем равнодушии к человеческой личности (в том числе и своей) Тряпицын был истинным сыном своей эпохи – спрашивая по всей революционной строгости, он являл собой пример для других и без колебания готов был положить свою жизнь ради всеобщего блага на жертвенный алтарь. Время было такое, и сегодняшнему поколению трудно понять тех максималистов-революционеров готовых пройти по трупам и отдать без колебания свою жизнь за идею социализма. Для этого надо получить мощную встряску, такую, как мировая бойня 1914-18 гг, со всеми вытекающими из неё последствиями: миллионными жертвами, голодом, разрухой, вакханалией граничившей с предательством в Государственной Думе, слабой власти, крушением привычного уклада жизни и жировании на крови и страданиях народа небольшой кучки паразитов, наживавшихся на войне и не спешивших её заканчивать, кутящих в тайных притонах и ресторанах подальше от фронта.

  Вот лишь некоторые примеры приказов. Кстати, когда позднее ему приписывали массовый террор, доказательств не приводилось, одна сплошная голословность.

14 марта 1920 года : «Лица, замеченные в пьянстве, мародерстве или распускающие ложные, провокационные и злонамеренные слухи, будут расстреливаться без суда. Всем лицам, взявшим или получившим от кого-либо во время выступления японцев и пожаров не принадлежащие им вещи, немедленно сдать таковые заведующему реквизиционными комиссиями в доме Миллера тов. Сасову. Неисполнение этого распоряжения будет караться самым суровым образом, вплоть до расстрела». Заметьте, дата приказа 14 марта, т. е. в городе ещё идут бои. Обычный своевременный приказ военного времени, направленный против своих не в меру распоясавшихся партизан, уголовников, мародёров и провокаторов.

23 марта 1920 года : «Ввиду осадного положения в городе продажа спиртных напитков, а ровно одурманивающих веществ и изготовление таковых строго воспрещены. Задержанные в пьяном виде будут арестовываться и привлекаться к ответственности».

27 марта 1920 года : «Все обыски и аресты, по каким бы то причинам они вызваны ни были, должны производиться с ведома милиции или в присутствии таковой. Все учреждения и организации, коим предоставлено право производить обыски и аресты, обязаны уведомлять о том милицию, которая должна присутствовать при всех арестах, обысках, выемках».

7 апреля 1920 года : «Предлагается командирам полков и начальникам отдельных частей произвести выборы по всем войсковым частям представителей в кандидаты очередных заседаний для участия в отправлении правосудия в окружном народном суде и революционном трибунале. На 50 человек предлагается избрать 1 кандидата».

24 апреля 1920 года : «По имеющимся в штабе сведениям, в последнее время в воинских частях между партизанами стала прогрессировать азартная картежная игра на деньги, с довольно крупными ставками. Принимая во внимание, что картежная игра относится к одному из злейших пороков человечества, так как одних разоряет, а других от легкой наживы развращает пьянством и другими пороками, причем спиртоносы, самогонщики и другие преступные элементы наживаются на этом, картежная игра среди партизан не должна иметь место. Командиры частей должны следить за поведением своих партизан и будут отвечать за поступок каждого из своих партизан, как за свои собственные. Виновные в неисполнении настоящего распоряжения, будут подвергаться ответственности по законам военно-революционного времени».

«Картежники, являющиеся порочным элементом, не могут иметь место среди истинных партизан в Красной армии, которая борется за лучшие идеалы всего трудового народа. Сбросив иго Романовых, иго палачей Колчака и уничтожив белогвардейскую опричнину, мы должны помнить, что для создания нового строя и проведения в жизнь всех постановлений рабоче-крестьянского советского правительства требуется сознательная и дружная работа всех лучших сынов России, но не картежников, пьяниц и прочих человеческих отбросов, забравшихся в ряды Красной Армии для ее дезорганизации».

«Лица, получившие продуктовые карточки обманным путем дважды будут наказываться по законам военного времени включительно до расстрела».

Тряпицын (“командир Красной армии Николаевского округа”)

    

Цитирование подобных документов можно было бы продолжить, но мне кажется, что и этого достаточно. Где здесь массовый террор? Ясно, что Тряпицын пытался сдерживать беспредел и наводить дисциплину, прежде всего в своих собственных рядах. Вопрос в другом - насколько ему это удавалось. Оставшиеся в живых участники гражданской войны в низовьях Амура в ответе на этот вопрос разделились на два диаметрально противоположных лагеря. Бывший заместитель председателя Сахалинского облисполкома О. Ауссем пишет: «Несмотря на отсутствие партийного руководства, николаевский исполнительный комитет и вся местная советская власть строили жизнь в соответствии с замыслами Коммунистической партии Советской России. Среди белых офицеров и правительственных служащих были убиты только те, кто действительно виновны в насилии против трудового народа и активном открытом предательстве. Остальные были освобождены. Я категорически заявляю это как бывший заместитель председателя исполнительного комитета…Наши трибуналы были беспощадны только к тем, чье сотрудничество с интервентами было доказано. Красные получили в свое владение фотографию документа со 102 подписями граждан Николаевска, которые в августе 1918 года просили японского адмирала оккупировать Николаевск и свергнуть советскую власть». Другой активный участник партизанского движения П. Прикшайтис говорит прямо противоположное: «К концу марта и началу апреля Тряпицын по своему поведению никак не был представителем советской власти или проводником партийной большевистской революционной борьбы. К этому времени он стоял на грани прямых антиреволюционных действий, окружив себя группой самых отъявленных антиобщественных и жестоких лиц, убийц вроде Сасова, Горелова, Оцевилли, Лапты, Оськи Крученного». Заметим, аресты, незаконные реквизиции, насилие, доносы, пьянство и мародерство сопутствовали красному партизанскому движению, как, впрочем, и белому, по всей территории России. Отличие было только в терминологии «революционное» и «контрреволюционное». «Красный террор» отличался от «белого террора» только риторикой.

  Чем же вызвана такая разнополярность оценок? Первопричина лежит в том, что еще в 1920 году большевики по конъюнктурным, политическим мотивам дали оценку партизанскому движению в низовьях Амура как «выродившемуся в бандитизм движению». В соответствии с этой оценкой его участники разделились на угодных и неугодных, т.е. на «борцов за советскую власть» и «бандитов-анархистов». Одни получили удостоверения партизана и все причитающиеся за это льготы, другие - подверглись репрессиям и до конца своих дней носили на себе, как черную метку, слово «тряпицынец».

Самое серьезное обвинение, выдвинутое против Тряпицына на суде, - физическая расправа со своими, якобы, идейными противниками - коммунистами. И здесь на первый взгляд сложно возразить – действительно, ряд видных командиров-большевиков по его приказу были расстреляны. В отдельных воспоминаниях отношение Тряпицына к коммунистам подается как открыто антагонистическое. Например, секретарь народного суда над Тряпицыным в Керби С. Птицын в своих воспоминаниях писал: «…Мизин и Будрин считались в опале у Тряпицына и потому с открытой, легальной платформой своих взглядов не выступали, нелегальную же работу, потихоньку от Железина, вели среди партизан бывшего Кербинского отряда и частично среди партизан артиллерии через Я. Кононова, Н. Ковалева, П. Березовского, партизан этой части и среди рабочих речного транспорта… Коммунисты созывали нелегальные собрания, на которых обсуждали вопросы изменения порядка управления сначала мирным путем собраний и митингов, а затем, в случае надобности, путем переворота и снятии руководителей - Тряпицына и других». Ему вторит бывший начальник штаба горно-партизанского Амгуньского полка И. Кузнецов. «…Мы пришли к убеждению, что исправить положение можно только путем замены руководящего состава округа большевистским. На расширенном заседании комитета большевистской организации было решено развернуть подготовительную работу в партизанских отрядах по замене состава штаба округа лучшими командирами из большевиков, так как анархо-левоэсеровский состав штаба своими действиями подрывал авторитет советской власти».

Какой напрашивается вывод из вышесказанного? Убрав красивую революционную риторику, обнаруживается, что группа большевиков, за кулисами подло интригует, подговаривает рядовых бойцов и готовит заговор против командного состава партизанской армии. Я подчеркиваю «группа», ибо в Николаевске-на-Амуре в этот период не было организационно оформленной большевистской организации, да и далеко не все коммунисты разделяли взгляды заговорщиков. Поэтому, недовольные тайком, в узком кругу вынашивали коварные планы и исподволь сеяли смуту. Официально партия большевиков в составе партизанской армии образовалась немного позже, об этом свидетельствует информация, опубликованная в газете «Призыв»:«5 мая организовалась партия коммунистов (большевиков). Избран комитет партии в составе 5 лиц: тов. Ауссема, Кузнецова, Шмуйловича, Фраермана и Гетмана. Лица, желающие вступить в партию, должны подать письменное заявление и могут быть приняты по рекомендации 2-х членов партии. Того же числа организовалась партия левых социалистов, революционеров-интернационалистов и максималистов. Прием в партию производится в таком же порядке. Заявления можно подавать в Комиссариат просвещения с 9 до 2-х часов на имя тов. Харитонова и в редакцию газеты «Призыв» с 8 до 12 часов на имя тов. Судакова».

Тем временем, недовольные политикой Тряпицына и его руководством сгруппировались, искали сторонников и составляли планы по его свержению. Первая ласточка не заставила себя ждать. Ещё в начале апреля по приказу командующего армией с острова напротив крепости Чныррах были сняты орудия «Кинжальной батареи» и перемещены в саму крепость, после чего были назначены учебные стрельбы по целям. На эти стрельбы, в расположение роты под командованием К. Павлова, которая и должна была их провести, прибыли Тряпицын, Лебедева и некоторые члены штаба. Сам Павлов являлся близким другом своего непосредственного начальника Андреева, а тот в свою очередь принимал вышестоящее начальство. Во время ожидания Тряпицына, кое-кто из Ревштаба указывая, что охрана Тряпицына малочисленна, предложил артиллеристам его арестовать. Осторожный Андреев оказался к этому не готов и не хотел рисковать. После длительного раздумья он отклонил этот план, мотивируя тем, что у них нет полной поддержки у партизан из других отрядов, их мало и «пришлые», безусловно, расправятся с семьями местных партизан, замешанных в этом деле и предложил отложить свержение до лучших времён.

Открыто против Тряпицына никто не высказывался. Однако, в среде партизан Кербинского отряда Будрина и артиллеристов Андреева проводилась скрытая агитация и обработка личного состава против него. Акцент делался на то, что Тряпицын чужак и ему чужды их интересы. Постепенно образовался круг лиц из командиров и рядовых бойцов решивших устранить Тряпицына и его окружение. Они неоднократно собирались на квартире члена исполкома Иваненко в доме Зинкевича и вынашивали планы по захвату власти в свои руки. Среди них преобладали местные Будрин, Клячкин, Андреев, Кононов, Березовский, Любатович, Ковалёв и др. Из пришлых отметились Мизин, у которого были давние обиды и претензии к Тряпицыну и Аношкин. Во время своих тайных встреч они горячо обсуждали вопрос об отстранении Тряпицына и Лебедевой, предлагались различные варианты. Особенно их бесило, что ими руководит баба. Большинство считало, что женщине не место на посту начштаба. На одной из сходок этой одиозной группы присутствовал некто Биценко, бывший белогвардеец служивший ранее в отряде полковника Вица. Именно он станет зловещей фигурой, оставившей свой тёмный след на молодом командующем.

Между тем в городе произошли многочисленные аресты, часть с ведома ревштаба, часть нет. Множились всяческие слухи. Этим воспользовались заговорщики из числа командного состава. Они постарались настроить местных партизан против Тряпицына, мотивируя всё тем, что пришлые не хотят ничего понимать и творят беспредел. Хитрый Андреев, оставаясь в стороне, настроил своих бойцов против Ревштаба, обвинив тот во всех бедах. 14 апреля недовольные артиллеристы в крепости Чныррах, узнав об арестах в городе, написали протест на имя Тряпицына, в котором требовали снятия Нины Лебедевой с поста начальника штаба, наведения порядка в следственной комиссии и экспедиционном отряде, обуздании распоясавшихся хулиганов из роты Горелова, опубликовании в газете списков приговорённых к смертной казни с указанием причин. В народном собрании произошёл стихийный митинг, где артиллеристы постановили созвать обще- гарнизонное собрание, на котором должны были отчитаться Тряпицын и Железин. Предполагалось придти на это собрание вооружёнными. Договорились, что в случае если Тряпицын и Железин откажутся от отчёта и не дадут слова исправить свои ошибки, то тут же на собрании их арестовать и избрать новых руководителей. Решение размножили в трёх экземплярах, два из которых направили в исполком и горсовет. Вручить резолюцию Железину вызвался Баканов, а вторую взял председатель горсовета Любатович. Под документом стояло 225 подписей партизан.

 Воспользовавшись недовольством части партизан в преддверии гарнизонного собрания, Будрин решил совершить бескровный военный переворот. Наслушавшись дифирамбов в свой адрес, умудрённый жизнью, бывший инженер стал склоняться к мысли, что если кто-то и заслуживает высшего командного поста, то это именно он. К этому времени И.А. Будрин уже не был командиром горного полка, а являлся комиссаром горной промышленности и не прочь был захватить власть в свои руки. Исподволь он прибрал к своим рукам прииски, уничтожив бывших владельцев и управляющих. Расставил где надо, своих людей. В тёмных Николаевских ночах бесследно растворились все, кто ему мешал. Не ограничившись этим, Будрин в тайне провёл переговоры с партизанами-китайцами и местными туземцами, настраивая их против военкома. Тряпицын же, и его пассия вместе с их идеями новой жизни, были для него словно кость в горле. «Мальчишка, а поди, ж ты – командующий! Слово не скажи, всё по-своему норовит сделать. Совсем не понимает местных нюансов. Ладно бы он один, всё таки умён, смел - не отнять. Глядишь, можно и сговориться. Так ведь нет, везде таскается со своей профурсеткой. Во всём её слушает. Начальником штаба сделал. Тьфу! Пора этому положить конец!» - примерно так, рассуждал Будрин.

Вскорости представился подходящий момент - планировалось провести очередное заседание президиума исполкома. Будрин посчитал, что в «интимной обстановке», где соберутся только избранные, ему без труда удастся склонить чашу весов на свою сторону. Вместе с членами исполкома, многие из которых его поддерживали, Будрин пришёл на квартиру Тряпицына. Тот ещё не оправился после ранения, поэтому заседание решили провести у него дома. Командующий знал о произошедших в гарнизоне событиях, недовольстве части партизан. Так же, ему донесли и о странных ночных посиделках части командного состава. Яков Иванович полусидел на железной кровати и неприветливо встретил прибывших. Угрюмо ответив на их приветствия,  он, к их удивлению, взял в руки лежавший поверх одеяла карабин и пока они рассаживались, словно играя, подбрасывал его к плечу и прицеливался поверх голов собравшихся людей. Рядом с кроватью стояла ширма, на одной из её створок, вблизи от его руки висела расстёгнутая кобура с маузером. Неподалёку расположилась многочисленная охрана. Пришедшие растерялись, от былой уверенности не осталось и следа. Только Будрин, глядя прямо в глаза развлекавшемуся с карабином Тряпицыну, отчётливо произнёс громкий голосом: «Почему на мирном заседании исполкома командующий сидит с оружием в руках? Если это для устрашения большевиков, то мы ничего не боимся. Мы народ бывалый, не боялись и колчаковских застенков. Это может испугаться Железин, который не имеет своего мнения, хотя и считает себя большевиком. Вы говорите о наведении революционных порядков во всей работе, а мы требуем укрепить воинскую дисциплину, прежде всего в экспедиционном отряде, вам подчинённом. В нём собрались бандитские элементы, которые по ночам грабят мирное население и расстреливают без суда и следствия. Отдельные бойцы этого отряда ведут себя хуже бандитов. Это они под видом обысков и реквизиций ходят по квартирам и грабят, уводят неизвестно куда и убивают. Это неопровержимые факты».

  На эту эмоциональную речь последовал жёсткий ответ, поглаживающего карабин Тряпицына: «Кто вам такое сказал? Экспедиционный отряд является охраной штаба и находится в более выгодном положении. Это вызывает зависть со стороны партизан других частей. Они завидуют и злятся. А что касается арестов и расстрелов, то они выполняют распоряжения ревштаба. Белых гадов надо уничтожать, и они их уничтожают. С такими людьми разговор короткий - в Амур разгораживать заездки! Или вы не согласны?  Кстати, насколько мне известно, часть арестов была произведена по вашему распоряжению без санкций ревштаба». Будрин смешался не зная, что ответить. В целом, недовольные из числа членов исполкома не имели какой-либо ясной цели, тем более в их планы не входило вооружённое противостояние. Комиссара горной промышленности никто не поддержал. Будрин понял, что его затея обречена на неудачу и спор затих сам собой. Далее уже говорили о недовольстве части партизан, внеочередном гарнизонном собрании и решали рутинные вопросы. В целом, заседание президиума закончилось без принятия какого-либо решения, но демарш с петицией не прошёл бесследно. По уходу членов исполкома, Тряпицын в спокойной обстановке проанализировал недавнее поведение Будрина, тревожные слухи о посиделках заговорщиков, ропот в отдельных частях и решил нанести упреждающий удар. В тот же день исполком по распоряжению Железина дал указание арестовать Будрина. Подавший один из экземпляров резолюции Баканов тоже был арестован. Арест Будрина, полк которого внес решающий вклад в разгром провокационного японского выступления 12 марта 1920 года, вызвал открытое возмущение части партизан. Штаб, для того чтобы разрядить и без того накалённую обстановку, послал по частям представителей с целью организации общего гарнизонного собрания в Народном доме 23 апреля, где предметом обсуждения станет вопрос ареста заслуженного командира.

В назначенное время в Народном доме царил ажиотаж. Обстановка на собрании, все участники которого были вооружены, была очень накалена. Само собрание проходило бурно и импульсивно. Выступали разные ораторы. О причинах ареста Будрина докладывала начальник штаба партизанской Красной Армии максималистка Нина Лебедева: «Товарищи, в городе раскрыта организация, в которой, к сожалению, замешан и товарищ Будрин. Организация была обнаружена давно, и за ней следили. Сущность заговора та, что был организован отряд из разных лиц, в том числе и китайцев. На последнем заседании этой антисоветской организации китайцам было объявлено, что на днях им будет выдано оружие. В этой организации участвовал и китайский консул, ярый противник советской власти. Этот консул еще до нашего вступления в город выдал японцам орудия с канонерок, но тогда мы на это не обратили серьезного внимания. Будрин организовал свой отряд из тех китайцев, которые находились под влиянием китайского консула. Сейчас ведется следствие, и Будрин предстанет перед судом». Партизанам в такое трудно было поверить, как же так, ведь Будрин заслуженный командир, член исполкома. Но, товарищ Нина известна всем своей прямотой и верностью делу революции, она врать не будет. Понимая, что дело пахнет керосином, в его защиту выступает комиссар облисполкома И. Иваненко, тот самый на квартире которого и собирались заговорщики: «Давно зная Будрина как преданного советского работника и как военного руководителя, с которым мы вместе занимали золотосплавку во время выступления японцев, невозможно поверить, чтобы он оказался анти большевиком и антисоветчиком. Здесь что-то не так. А что касается организации Будриным подозрительного отряда из китайцев и предстоящего выступления Будрина против советской власти, то это скорее можно назвать борьбой за местную власть, но ни в коем случае не белогвардейским выступлением». Его поддерживает ещё один бунтовщик Григорий Мизин: «Основываясь на своем личном аресте, который оказался необоснованным, нельзя поверить в правильность ареста  Будрина. И я, и Будрин, мы старые борцы за Советы, а это кое-кому не нравится». Слово берёт председатель Сахалинского облисполкома большевик Федор Железин: «Больно говорить об аресте товарища Будрина. Тяжелей всех достается исполкому и мне, его председателю. Исполком принял все меры к организации комиссариата юстиции. Исполком наблюдает за следствием. Исполком рассмотрел представленный ему следственный материал по делу Будрина и вынес постановление о временном устранении Будрина. Я понимаю, что среди партизан и трудящихся царит возбуждение, вызванное арестом. Но я призываю вас, товарищи, не допускайте осложнений, а тем более выступления с оружием».

Среди собравшихся поднялись споры. После продолжительного обсуждения собрание приняло следующее решение:«Ввиду незнания причин ареста тов. Будрина гарнизоном Николаевского округа и принимая во внимание мотивы самого ареста, объединенное собрание предлагает следственной комиссии ускорить следствие и, не задерживая, опубликовать в печати все собранные материалы, хотя бы частями, по мере их поступления. И чтобы суд над тов. Будриным проходил при открытых дверях».

27 апреля гарнизонное собрание продолжило свою работу. Помимо решения судьбы Будрина, в повестке стоял вопрос о нарушении воинской дисциплины, что в военное время строго карается, вплоть до смертной казни. С сообщением по данному вопросу выступила Н. Лебедева. В числе нарушителей она назвала фамилию Г. Мизина, не выполнившего приказ перейти в подчинение Рогозину-Лапте. Председательствующий, а им был Б. Дылдин - председатель Николаевского окружного военно-революционного трибунала, предложил Мизину объяснить, почему он отказался выполнять приказ командующего.  На это Мизин разразился обвинительной тирадой: «Я отказался ехать в подчинение к изменнику и провокатору Лапте, который, выдал в Хабаровске всю подпольную организацию осенью прошлого года Калмыкову, почти все схваченные товарищи погибли. Наш командующий знает об этом преступлении Лапты, но почему-то не разрешил члену Хабаровского военревштаба Бессонову забрать Лапту для суда в Нижне-Тамбовском…Не понятно, товарищи, почему так возвышает наш командующий Лапту? Неизвестный никому ранее хабаровский грузчик, в Елабуге вставший в партизанский строй рядовым, уже в Богородске получает под командование крупный лыжный отряд. При занятии Николаевска Лапта уже командует группой войск…теперь он послан командовать Де-кастринско-Мариинским фронтом, хотя никакого военного опыта у него нет…И как же могу я, командир и коммунист, идти в подчинение к предателю и безграмотному в военном отношении человеку? (прим. Уж военного опыта, у бывшего матроса, выгнанного из командиров собственными подчинёнными и только благодаря Тряпицыну имевшему руководящую должность, видимо было ого-го сколько!) Лапта ведь тоже считал себя анархистом. А я не могу действовать по указке анархистов. Этого не позволяет мне моя революционная совесть и не простят мне мои партийные товарищи. Товарищи! Я выполню любой приказ штаба. Приму любое назначение, кроме этого. Сделаю все, что в моих силах для революционного дела. Но служить под началом преступника не в моих правилах».

На собрании в защиту Мизина дружно выступили заговорщики: начальник артиллерии крепости Чныррах Т. Андреев, партизаны А. Иваненко, Н. Лаптев, Березовский и другие. Под их напором, сидящие в зале партизаны все больше склонялись на сторону Мизина, и неизвестно, чем закончилось бы это гарнизонное собрание, если бы не эмоциональное выступление Биценко (по некоторым данным, бывший белогвардейский унтер-офицер, являлся агентом калмыковской разведки, полная фамилия Орлянковский-Биценко): «Товарищи, братья! Перед вами выступают предатели пролетарской революции. Они задумали свергнуть наш революционный штаб, арестовать и кокнуть нашего любимого вождя и командующего Якова Ивановича Тряпицына и повесить на телеграфном столбе его жену, начальника штаба Нину Лебедеву. Я не вру, товарищи-партизаны. И я оказался вовлеченным в этот страшный заговор. Я участвовал в их секретных заседаниях на конспиративной квартире». Далее Биценко стал называть фамилии заговорщиков, которые тут же в зале арестовывались. Всего было арестовано больше 20 человек, в том числе Иваненко, Лаптев, Березовский, Писарев, Писенко, Мизин и др. Но вот, что интересно – фамилию Т. Андреева он не назвал! Всех сдал, а его почему-то пожалел. Возникает вопрос – с чего бы это? Вместе были в белой милиции или же здесь тот самый пресловутый японский след? Интересные воспоминания об этом собрании оставил бывший партизан Черемных С.Г., в 1920-21 гг работавший секретарём Амурского обкома ВКПб: «Критику Тряпицына со стороны Мизина, Будрина и Иваненко (все коммунисты), председателя горсовета Любатовича, Березовского партизаны встретили с негодованием. В самый разгар страстей выступил Тряпицын. Он обратился к собравшимся с краткой речью и в конце сказал: «Скажите, кто за меня и кто против?» Председательствующий на собрании максималист Дылдин поставил вопрос на голосование, и из почти 800 присутствующих большинство подняло руки за Тряпицына. Оценив ситуацию, Тряпицын тут же отдал команду: «Арестуйте их!» Как видно, основная масса партизан поддерживала командующего и верила ему, ей не было никакого дела до козней большевиков, и когда вскрылась вся нелицеприятная подоплека их поведения, она выступила в поддержку Я.И.Тряпицына. А что же Биценко? Своим покаянием он заслужил доверие Тряпицына. После раскрытия им заговора большевиков, в знак благодарности получил назначение на должность помощника командира Софийской группы партизан, под руководством Д.С. Бузин (Бич). Это привело к непоправимым последствиям и стало одной из фатальных ошибок командующего.

Тряпицын принял решение судить большевиков открытым судом. На первом же заседании суд вынес решение в отношении И. Будрина: «…ввиду больших заслуг И. Будрина по укреплению советской власти на мирном и военном поприще обвинение его в контрреволюционных замыслах отпадает само собой». Однако «в связи с высказанным им, Будриным, недоверием, как к лицам, состоящим во главе штаба, так и Тряпицыну… выслать И. Будрина и других коммунистов из пределов Сахалинской области на два года, предоставив им свободный выезд из Николаевска. Содержать их под арестом до открытия навигации по реке Амур». Как видим, приговор вполне лоялен и расстреляны они позже перед эвакуацией, когда в спешке избавлялись от ненужных людей – потенциальных врагов никто с собой брать не желал. Спору нет - при зачистках пострадало и много невинных людей. Этот инцидент сыграл трагическую роль в судьбе самого Тряпицына – он считал, что разоблачил заговорщиков, и с тыла ему ничего уже не угрожает, а на деле гидра недовольства и мятежа, потеряв несколько голов недовольно шипя, лишь затаилась на время.

  Какой можно сделать вывод из всех этих событий? Он прост: коммунисты готовили переворот с целью отстранить от власти Тряпицына, но не получили поддержки партизан, слишком велик был на тот период его авторитет. У большевиков же, противостоящих молодому командующему, несмотря на их отдельные заслуги, авторитет в партизанской среде был гораздо ниже. Лидеров среди них не было. В 1936 году Д. Бузин (Бич) в справке центральному аппарату писал об этом так: «Но была ли возможность все это предотвратить? Эта возможность была при условии сплочения коммунистической партии в Николаевске и ее упорной борьбе. Но, к сожалению, коммунисты, в том числе и я, не проявили достаточных организационных способностей, чем ослабили силу своих рядов и организующую роль партии».

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться: