Керби. Амгуньский террор и бандитизм

Пока Тряпицын со своей группой плутал по тайге и кормил комаров, часть эвакуированного населения города пришла в Керби и присоединилась к прибывшим ранее на пароходах, другая все еще совершала свой беспримерный в истории переход. Казалось бы, трудности скитаний позади и страдальцы могут вздохнуть спокойно, но нет. Ко всем бедам, которые испытали эти люди, добавился бандитизм. И.И. Серебренников - министр снабжения Сибирского, а затем Всероссийского правительства пишет в мемуарах: «Когда обозначалась неизбежность падения власти адмирала Колчака, города легко переходили под новую власть и не оказывали сопротивления красным силам. Иногда случалось, что белые офицеры и солдаты, из числа непримиримых, составляли небольшие вооруженные группы и уходили в тайгу, становясь на положение белых партизан. Приблизительно так же два года тому назад осенью и зимою 1918 года скрывались в сибирской тайге группы большевиков, бежавших из городов от мести белых. Как тогда, так и теперь этим невольным лесным бродягам приходилось претерпевать множество злоключений. Когда бежали в леса красные комиссары, они привлекли внимание таежных охотников, ибо беглецы зачастую имели с собою значительные суммы денег. Началась охота на людей. Убить человека было гораздо выгоднее порою, чем подстрелить соболя. Устроить засаду и перестрелять группу белых не было уже таким выгодным промыслом, но все же, при случае, можно было позаимствоваться у убитых винтовками, шубами, кое-каким скарбом. В тайге даже и это - добыча».  Как видно из этой цитаты, уже более двух лет практиковались таёжные убийства и для многих охота на людей стала своеобразным хобби-заработком, и эвакуация открыла для них безграничную перспективу наживы за счёт многочисленных беженцев. С одной стороны, это было делом рук уголовников, с другой - начала разлагаться и партизанская армия. В ее составе было достаточно много бывших каторжан с Сахалинской каторги. О «сахале» уже говорилось выше. Осевшие по селам Нижнего Амура, они теперь были в своей стихии. Да, что там каторжане? О настроениях, царивших среди однополчан-партизан в то время, рассказывает С.А. Птицын: «До чего мог людей довести вид постоянных убийств, что вполне мирные люди, достаточно пожилые, отцы семейств просили, как милостыни, у Смолина разрешить акт убийства совершить именно им!» (Птицын С.А. Николаевск в 20-м. Воспоминания партизана, Хабаровская краевая типография, 2013, стр.142). Между прочем, автор в этих строках описывает состояние партизан уже после гибели Тряпицына. Поистине, эту партизанскую вольницу удавалось сдерживать только железной дисциплиной. Когда же пришлось отступать, естественно, контроль ослаб, а где-то вообще пропал и тут стали проявляться звериные инстинкты, сидящие в этой публике.

 Кроме вышеназванных категорий, сеющих приписываемый Тряпицыну «террор на Амгуни», была ещё одна – контрреволюционеры. Возникает вопрос - о какой контрреволюции идет речь? Может, просто подменяются понятия «бандитизм» и «контрреволюция»? Частично ответ на этот вопрос дает телеграмма командира одного из небольших партизанских отрядов Нехочина, отправленная в адрес Тряпицына 18 июня 1920 года: «В деревнях Солонцы, Красный Яр, Богородское, Тахта, Мариинск организовалась белая крестьянская гвардия из бежавших мобилизованных крестьян. Они в количестве 65 человек устроили засаду против нас в 2-х верстах выше Солонцов… Работают они, как видно, в контакте с японцами. Их главная цель и задачи - выловить командный состав и советских руководителей, говорят, что край стал международным». Для них беженцы – семьи краснопузых и отношение к ним соответственное.

И ещё, не стоит сбрасывать и тот факт, что местные жители, воспользовавшись установлением Советской власти, принялись сводить счёты с более зажиточными согражданами, стали проводить уравниловку и конфискации имущества, а если что не так, то «не обессудьте дорогие соседи». Слово Лидии Никандровне Сермягиной, в то тревожное время жительнице Удинска:«Через несколько дней к нам пришли наши же жители, поставленные у власти, и сказали маме:«Давай все имущество переписывать, открывай комод». Мама выдвинула ящик, достала стопку белья, сосчитали, записали. Дошли до белья отца, обнаружили, что его много, спросили, «что же это у Никандра Григорьевича аж 12 подштанников, куды ему?» Мама обозлилась и сказала, «а у него дрис, он их все время меняет». Тут один говорит, «ты, кума, смотри, ведь от слова и до проруби не далеко, туда и уйдешь с ребятишками», и показал в окно, а там действительно была прорубь. Я стояла тут же, и мне стало страшно». Вот так, чуть, что не так и расправа не заставит себя ждать не взирая на пол и возраст. А ведь сколько лет жили бок о бок, детей друг другу крестили. Так стоит ли удивляться происхождению безвинно убиённых и большому количеству плывущих по реке трупов? Лишнее подтверждение тому, что многие нагрелись на чужом горе - свидетельство уже цитируемого мной ранее жителя края Лоскутникова: «Я в 1937-1938 годах неоднократно видел, как жители г. Николаевска разыскивали в амурских селах и забирали вещи: перины, верблюжьи одеяла, одежду, посуду. Я был удивлен: у людей отбирают вещи, а они не протестуют. Отец объяснил мне, что хозяева забирают свои вещи, награбленные мародерами еще в 1920 году. ГПУ разыскивало по сёлам горшки с намытым золотом и изделиями из него – кольцами, серёжками, золотыми зубами. Понятые рассказывали, что оперативники приходили во двор, два раза ударяли ломом в углу двора и сразу выкапывали горшок с золотом». По этому поводу хочется сказать: ну, что господа, опять Тряпицын виноват? Устроил беспредел, а местным жителям, словно Робин Гуд, раздал добро: лишнее барахлишко и золотишко, а они в простоте душевной его и попрятали – на хрена всё это в тайге? Вспомните, разве не эти люди шушукались в Керби, дескать «Тряпицын-то с Нинкой полюбовницей всех убивают, изверги, чтобы никто не мешал им с награбленным золотом на ероплане в америку улететь». Полноте, Тряпицын не ангел, всех, в ком видел угрозу контрреволюции, уничтожал безжалостно, но беспредельщиком или душегубом он ни в коей мере не был, верил в светлое будущее и без корыстно пытался строить новое без классовое общество. Но без крови ни одна новая человеческая формации, как известно, не возникает, так на смену рабовладельческому строю, пришёл феодализм, он в свою очередь уступил место монархизму, тот был сметён республиканством и т. д. Везде старая власть сопротивлялась, цепляясь за свои привилегии и смывалась лишь потоками крови. Вот и лилась в гражданскую кровушка человеческая, чтобы возник новый мировой порядок.   

 

***

Тряпицын всё ещё блуждал по тайге, Рогозин с Бузиным оказались в японском тылу и как выяснилось толкового организатора готового обустроить быт эвакуируемых, грамотно навести порядок, командира могущего прекратить весь нарождавшийся беспредел среди пришедших в Керби мирных жителей и партизан не нашлось. Отдельные историки пытаются всю вину за произошедшее в Николаевске и Керби свалить исключительно на Якова Тряпицына, но ведь он действовал не в одиночку. Существовал ревштаб, съездом были выбраны члены исполкома, которые в свою очередь, утвердили из своего состава комиссаров, отвечающих за тот или иной род деятельности. Все значимые решения принимались коллегиально, а не волевым «диктаторским» решением Тряпицына. Правда, случилась одна вещь – стоило лидеру не надолго выпасть из общей обоймы, как произошёл хаос. Многие из числа этих выбранных псевдо-руководителей, умевших замечательно ораторствовать с высоких трибун, при решении вопросов практического устройства жизни, необходимости проявить умение решительно действовать в любых, даже сложных, ситуациях, оказались беспомощными, умыли руки и отошли от дел, предпочитая наблюдать со стороны, за тем как оно там всё сложится. В случае успеха, потом с той же привычной трибуны, можно будет опять заняться привычной демагогией, а если будет неудача, то снять с себя всякую ответственность и объявить о совершённых другими ошибках и промахах. Но теперь сложилась крайне сложная ситуация, грозящая уничтожить их самих. Среди скопившихся в районе Керби полуголодных, больных беженцев, обременённых заботой о семьях и деморализованных, незнающих, что дальше делать партизан, обострились конфликты. Дисциплина упала, появились недовольство и ропот. Всё грозило, действительно, вылиться в анархию. И тут возник исконно русский вопрос: «кто виноват?» Во всех бедах винили Тряпицына – эвакуированные жители не могли простить ему сгоревшего имущества и разрушение привычного уклада жизни, а также смерть близких, ведь многие не выдержали тяжёлого таёжного перехода, а другие были убиты. Их поддерживали партизаны-николаевцы. Исподволь сеялись различные слухи, создавая негативное к нему отношение. Так подготавливалась почва для создания заговора.

А в это время, измотанные до предела, голодные, люди отряда Тряпицына, проплутав в тайге много лишних дней, наконец-то вышли к реке Амгуни в районе Красного Яра, у Херпучинских приисков. Сам командир, несмотря на выпавшие трудности, по-прежнему деятелен - предварительно организовав оборону, он не мешкая отправился с кавалеристами в Благовещенск за продовольствием. Отметим, всё это Тряпицын выполняет, несмотря на последствия ранений. Решив все организационные вопросы, Яков Иванович уже 16 июня со своим отрядом прибыл в Керби, и тут же отдал приказ об аресте Дылдина, Беляева и Ауссема. Цель - расследование обстоятельств уничтожения продовольственного склада на озере Орель-Чля. Допрос арестованных вел председатель ВЧК Керби П.Виноградов. Вот что он писал в воспоминаниях: «Выяснилось, что Ауссем, Дылдин и Беляев не поняли приказ Тряпицына, кроме того, встретили товарища, который им сказал, что отряд Тряпицына прошел мимо и им надо торопиться с отходом, что они и сделали. Пока разбирался этот вопрос, произошло восстание андреевцев, которые всех арестовали и судили».

Видя во что превратилась партизанская армия за время отступления и его отсутствия, Тряпицын ужаснулся, и спешно собрав штаб, стал принимать меры. 19 июня штаб издал грозное распоряжение, касавшееся как населения, живущего по Амуру и Амгуни, так и партизан, поскольку поступали сведения о самочинных действиях некоторых из них. В нём говорилось: «Все лица, чем-либо оказывающие содействие японцам и белогвардейцам, будут расстреливаться на месте как явные контрреволюционеры». В том же распоряжении штаб требовал от партизан «соблюдения самой строгой революционной дисциплины. Всех, не исполнявших боевые задачи, распоряжения, а также самовольно оставлявших позиции и уходящих из цепи во время боя и вносящих раздор, дезорганизацию в ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии распространением нелепых и непроверенных слухов, расстреливать на месте как предателей общего дела рабоче-крестьянской социальной революции, ибо в настоящее время полумер не может быть».

Кроме всего прочего, выяснилось, что на межнациональной основе между партизанами стали нередко возникать конфликты. Для предотвращения розни Тряпицын издает специальное распоряжение:

«Некоторые из партизан нашей армии, которая является армией рабочих и крестьян и армией интернациональности, допускают возмутительные поступки в отношении товарищей корейцев на почве национальности. Эти партизаны позволяют себе оскорблять товарищей корейцев, грубо ругать их, притеснять, отбирать у них продукты и вещи, а некоторые из партизан (фамилии их пока не опубликовываются до окончания расследования) заявляли даже, что «если бы не эти корейские рожи, которые пошли в отряды, то и нам не пришлось бы страдать здесь в тайге». Считая подобные поступки не только хулиганскими и глупыми, но прямо таки позорными для Красной Армии, обращаю внимание всех партизан на эти гнусные выходки и предлагаю всем товарищам, которые являются искренними защитниками рабоче-крестьянской власти и защитниками интернационала, бороться с этим злом своими силами и принимать самые решительные меры в отношении виновных, арестовывая их и передавая суду…Только лица, являющие скрытыми врагами советской власти и старающиеся внести разлад в ряды нашей партизанской армии, позволяют себе оскорблять партизан корейцев, направлять одних партизан на других. Обращаясь к товарищам корейцам от имени всей Красной Армии, приветствуем их как своих товарищей и братьев и протестуем против поступков отдельных русских партизан, позволяющих себе оскорблять партизан корейцев вопреки нашей идее братства всех народов, братства трудящихся всех стран. Если кто-либо из партизан позволит себе впредь оскорблять корейцев или чем-нибудь притеснять их, то таковой будет считаться провокатором, противником рабоче-крестьянской власти, врагом идеи интернационала, а потом будет арестовываться и предаваться военно-полевому суду».

  Я процитировал этот документ почти полностью. Согласитесь, для диктатора – анархиста такой документ, мягко говоря, странен. Да и «бандитская шайка Тряпицына», как ее до сих пор еще продолжают называть, подобное воззвание вряд ли бы приняла. Хотя нельзя отрицать и тот факт, что в числе партизан пригрелись хулиганы и уголовники, а часть людей, подпав под их влияние, тоже стала бандитами. Такие лица находились и среди приближенных к командующему партизанской Красной Армии. Настоящий ужас наводил на беженцев Биценко, пользовавшийся после раскрытия большевистского заговора, доверием Тряпицына. Получив в награду за донос должность помощника командира Софийской группы партизан, к выполнению обязанностей он так и не приступил, а, окружив себя уголовниками и прикрываясь именем Тряпицына, бандитствовал на реке Амгунь, творил беззаконие и насилия, чинил массовые расстрелы, убивая целые семейства местных жителей. В исторической литературе Биценко и Тряпицын подаются как соратники по оружию и близкие друзья. Да и на суде мятежники попытались бездоказательно обвинить последнего в том, что он окружил себя преступным элементом. Как было на самом деле? Обратимся к архивным документам и воспоминаниям участников тех событий.

П.Я. Виноградов непосредственный участник устранения Биценко позже вспоминал: «Были слухи, что в среднем течении Амгуни разъезжает на катере некто Биценко и терроризирует население и приезжих эвакуированных граждан. В первых числах июня в Керби прибыл из Николаевска председатель ревтрибунала Борис Дылдин. Через несколько дней в Керби на своем катере прибыл Биценко с отрядом и остановился в бывшей резиденции, ставшей оружейной мастерской. Дылдин и Виноградов решили его задержать. Когда Биценко вышел из мастерской, его встретил Дылдин и пригласил пройтись по берегу. Виноградов наготове следовал за ними. В разговорах они довольно-таки далеко ушли от катера. Биценко отделился от Дылдина и выстрелил в него, но промахнулся. Дылдин выстрелил в ответ, Биценко упал, но успел еще раз выстрелить в Дылдина, но снова промахнулся. Дылдин добил лежачего Биценко, который остался лежать мертвым на высоком берегу Амгуни… К убитому подошли наши товарищи и обыскали его. Под подкладкой кожаной куртки они обнаружили зашитые колчаковские офицерские погоны. Террор Биценко темным пятном ложился на партизан… Тряпицын, узнав случай с Биценко, вызвал меня к себе, я доложил ему, как все было. Он наши действия одобрил, а относительно Биценко сказал: «Собаке - собачья смерть»». Об этом же случае рассказывает Мамоненко Иван Данилович: «Особые зверства творил некто Биценко, который, ещё до прибытия отряда Тряпицына, злобно бесчинствовал по всей Амгуни, разъезжая на катерах, с небольшим отрядиком подобранным им негодяев и чинил расправу над невиновными ни в чём людьми. Даже Вольный вынужден был принять меры, чтобы пресечь разнуздавшегося бандита. По его распоряжению из Удинска был вызван Биценко якобы за получением боеприпасов от Харьковского и когда тот прибыл со своими людьми – встретивший его на берегу председатель трибунала Дылдин и сотрудник следственной комиссии Виноградов пригласили Биценко к себе для беседы. Я лично видел всю эту сцену т. к. находился тут-же на берегу. Вот как всё это произошло: Когда Биценко, сопровождаемый с обеих сторон Дылдиным и Виноградовым, громко о чём-то споря и матерясь шли от (берега – зачёркнуто) Харьковского к канцелярии Вольного, то подойдя к месту, где начинался кустарник, вдруг внезапно остановился и выхватив из деревянной кобуры свой маузер, произвёл выстрел вверх, вероятно давая знать своим сорвиголовам, что он в опасности. Но и нерастерявшийся Дылдин тоже успел выхватить свой браунинг и когда Биценко произвёл второй выстрел, целясь в голову Дылдина, - почти одновременно с бандитом выстрелил тому в грудь, от чего тот и упал. Но и упавший Биценко нажал на гашетку и выпустил всю обойму по Дылдину но уже бесприцельно. Только первая пуля пробила околыш дылдинской фуражки и слегка задела волосы а остальные пули пошли мимо. К тому времени и Виноградов успел обнажить свой наган и несколькими выстрелами сумел прикончить садиста. И тут-же из кустов выскочили бывшие там в засаде люди Дылдина, которые прикладами винтовок добили поверженного Биценко, сломав ему нижнюю челюсть и разбив лицо. Здесь же, на месте, с Биценко сняли его кожаный костюм и обнаружили пришитыми к поясу офицерские погоны а во внутренних карманах, пачки царских денег – крупного достоинства («Екатеринок»). Он был раздет до гола и после тщательного обыска оттащен к реке и брошен в Амгунь».

Обратите внимание, дело происходит в начале июня, когда эвакуация ещё не закончена, большая часть партизан пешим порядком движется в Керби, Тряпицын, так вообще, только что покинул Николаевск, а здесь на Амгуни во всю свирепствует, подрывая веру в советскую власть, Биценко со своими головорезами. Прибывший председатель ревтрибунала Дылдин, узнав о творящихся от имени Советской власти злодействах, по долгу службы, вместе с членом ВЧК Виноградовым, пресёк деятельность белогвардейского недобитка. Впоследствии, Тряпицын, ознакомившись со всеми деталями, одобрил действия чекистов. В конечном итоге, за пресечение бандитизма группой Биценко, оба главных героя арестованы мятежниками и отданы под суд за Амгуньский террор. От расстрела их спасло недовольство общей массы партизан после первых расстрельных приговоров.

Газета «Красный клич», основанная в Керби на базе типографии вывезенной из Николаевска, 21 июня писала об этом бандите следующее: «Массовым расстрелом целого ряда семейств до грудных младенцев включительно, без суда и следствия, он провоцировал власть, сея к ней понятное недоверие и порицание».

Цель Биценко для руководства партизан была совершенно ясна и газета сформулировала её весьма точно: подорвать авторитет советской власти, разложить фронт и партизанскую массу, вызвать междоусобицу и предать всех врагам, перейдя на их сторону, что, по-видимому, и сделал бы Биценко, заранее приготовив себе офицерские погоны, кокарду унтер-офицера и царские деньги, найденные при нем. По всей видимости, он был один из многих, хотящих свержения власти советов. У каждого из них был свой путь. Кое-кому, удалось в последствии, нанести ей урон – развалив Охотский фронт. А пока, Чрезвычайная следственная комиссия Военно-революционного штаба, проведя расследование по делу Биценко-Орленковского, выяснила, что он оказался затаившимся врагом, бывшим белогвардейским контрразведчиком, служившим в Сводной уссурийской отдельной дивизии атамана Калмыкова. Из показаний свидетелей выяснилось, что вместе с ним действовали партизаны Буря, Лобастов и Журбин. Узнав о приезде членов следственной комиссии, Биценко рассчитывал их уничтожить, а в последствии готовился, если удастся, устранить Тряпицына и многих других партизанских руководителей. Вместо этого его раздетый труп был выброшен партизанами в реку и отправился «разгораживать заездки».

Утверждения о том, что июнь-июль 1920 года был периодом полнейшего беспредела в низовьях Амура, повлёкшим за собой гибель половины населения края, а власть, якобы полностью самоустранилась от наведения порядка, а местами и сама проводила террор, не выдерживают никакой критики. Это неверно. Правильнее будет сказать, что Военно-революционный штаб во главе с Тряпицыным не успел провести весь комплекс мер по наведению порядка. Враги нанесли упреждающий удар и не дали ему воплотить задуманное в жизнь. 20 июня 1920 г Тряпицын посылает Лапте и Бузину, которые вместе со своими отрядами остались в японском тылу, приказ под №258:

«Вашей задачей является полная очистка указанного района от белогвардейских элементов...всех оказывающих противодействие и не исполняющих наши распоряжения, - уничтожать, не считаясь с тем, если придётся вырезать пол деревни». 21 июня Я. Тряпицын подписывает следующее распоряжение:«Военно-революционный штаб Амгуно-Кербинского района, в виду несоответствия таковой формы организации задачам сельского исполкома, упраздняется, и населению предлагается провести выборы нового совета, согласно общих принципов организации советской власти».

Командиры партизанских отрядов Лавров-Тигров, Стрельцов-Курбатов, Негеевич-Случайный и другие предупреждали Тряпицына, что в армии началось разложение. Для предотвращения этого с опозданием, но был создан Военно-полевой прифронтовой суд. 29 июня на этот счет вышло специальное распоряжение:

«Рассмотрению суда подлежат дела политического характера, как то: по обвинению в принадлежности к белой гвардии, провокации, распространении ложных слухов, также за неисполнение распоряжений командного состава и за дезертирство».

Что делать дальше?

К середине июня 1920 года подавляющая часть беженцев из Николаевска-на-Амуре дошла до промежуточного этапа эвакуации - Кербинских золотых приисков (ныне район имени Полины Осипенко). В поселке Керби, рассчитанном на 1,5 тысячи жителей, остановилось 5452 беженца, среди них 2351 ребенок. На маленьком прииске Николаевском находилось 3216 человек, из них 1355 детей. Николаевский детский приют, так же, благополучно добрался на баржах до Керби. Здесь, отвечающую за судьбы детей, И.М. Черепанову, за что-то задержали и поместили под арест, а  всех детей, среди которых были и её собственные дети: Лиза 14 лет, Николай 11 лет и Вера 8 лет, отправили в посёлок Весёлая Горка. Обстановка в Керби, как уже говорилась, сложилась напряжённая, недоверие и страх витали среди людей, а тут вдруг пришла телеграмма: «Детский приют ОТРАВИЛИ». Телеграфист пропустил, случайно или нет, всего одну буковку и вместо исконного «ОТПРАВИЛИ» - получилось «ОТРАВИЛИ!». Представляете состояние бедной женщины после такой вести. Прочтя телеграмму Ирина Максимовна потеряла сознание. В основном эвакуированное население размещалось в палатках, на баржах, где оно могло жить лишь до наступления холодов. Запас продовольствия был крайне ограничен. Муки и крупы могло хватить лишь до половины сентября. Летняя путина была хорошая, но заготовить рыбу впрок не удалось - не было соли. Все понимали, что единственным спасением беженцев от голода является дальнейшая эвакуация. Существовало два варианта дальнейшей эвакуации нижнеамурцев. Один - водный по Амгуни и Амуру до Хабаровска, другой - таежной дорогой из Керби до Экимчана, расположенного в верховьях реки Селемджи (373 версты), а дальше по реке паромом или береговой тропой до склада Стойбы (112 верст), а оттуда пароходом до Благовещенска. Если учесть, что первый путь, вполне удобный и легкий, был закрыт японцами, то оставался только второй. На этот счёт еще в Николаевске Тряпицын согласовывал с Благовещенском маршрут движения беженцев. В ответ Председатель Главного оперативного штаба излагал своё видение: «Советуем вам начать эвакуацию ценностей, как то: орудий, снарядов, патронов, автомобилей, бензина, а самое главное - радио, взяв все принадлежности с собой, чтобы иметь возможность установить на другом месте по мере надобности. Эвакуируйте воинские силы, обратите внимание также на телеграфную и телефонную проволоку, изоляторы, крючья, которые очень нужны. Эвакуируйтесь вверх по Амгуни в сторону Керби - Экимчан - Стойба. Мы в свою очередь уже работаем вам навстречу». Благовещенцев интересовала, главным образом, военная составляющая вопроса, позволившая бы противостоять японцам, обуза в виде лишних ртов им была ни к чему. Тем не менее, вопрос с беженцами необходимо было решать. Во время всеобщей эвакуации для контактов с властями Амурской области в Благовещенск был командирован представитель штаба партизанской Красной армии Николаевского округа Негеевич-Случайный. Следует отметить, что в Благовещенске отношение к беженцам из Николаевска было неоднозначное. С одной стороны, они делились с нижнеамурцами своими скудными запасами, с другой - боялись прихода Тряпицына в Благовещенск. Уж больно горячий молодой комфронта, что если, глядя на неспешную работу местных товарищей, осерчает и всё в свои руки возьмёт? В конце мая Негеевич-Случайный информировал Тряпицына о трудностях подготовки питательных пунктов по трассе эвакуации и в частности сообщает: «…добавляю, что у Благовещенска о нас заботы почти нет. Мне немало стоило трудов вывезти то, о чем я уже вам сообщал. (Он доставил в Стойбу 27 тысяч пудов, в т. ч. овса - 23 тысячи пудов, рису -105 пудов, пшена - 800 пудов, соли - 300 пудов, масла - 300 пудов, керосину - 200 пудов, мыла - 50 пудов, ботинок - 1000 пар, теплого белья - 3000 штук. - Авт.) Был тщательный контроль и во многом отказ. Часто слышалось, что, мол, приходится переносить и нам немало от японцев, благодаря вам».

Напомним, сигнал о поведении благовещенских товарищей, поступил от Негеевича в конце мая. Прошёл месяц, а воз находился и ныне там - в отсутствии Тряпицына вопрос никто не решил. И к навалившимся проблемам военного характера, дисциплины, бандитизма, прибавилась ещё и тема с беженцами. Действительно, не знаешь за что браться. Взявшись за одно, не доделав, приходится хвататься за другое. Тряпицын решает довести до конца вопрос с эвакуируемыми и обнаруживает негативное отношение Благовещенска, его стойкое нежелание помочь нижнеамурцам в этом направлении. 25 июня Я. Тряпицын в сердцах отправляет телефонограмму:

«Благовещенск. Военревштаб. Копии: комитет коммунистов-большевиков, комитет максималистов.

Военревштаб Николаевского округа прибыл в Керби и, ознакомившись с положением дела эвакуации, должен был констатировать, что вами опять ничего не предпринято и ничего не сделано для организации эвакуации и для приема эвакуированных. Не желая делать вам упрека и не предполагая, что это делается вами умышленно, мы, тем не менее, не можем не выразить своего удивления по поводу того, что Благовещенский Военно-революционный штаб, являющийся органом власти трудящихся, совершенно не идет навстречу нам - армии рабочих и крестьян».

Проведя совещание с рядом командиров, Я. Тряпицын прислушался к их мнению - поскорее поехать в Благовещенск для объяснения общего положения дел и лучшей организации дела эвакуации николаевских беженцев. 4 июля 1920 года Я. Тряпицын с экспедиционным отрядом планировал выехать в Благовещенск, «чтобы восстановить связь с центральной советской властью и договориться в отношении получения продовольствия для эвакуированных и дальнейшей их эвакуации в Благовещенск». Но поездки не суждено было состояться - утром 4 июля 1920 года Я. Тряпицын, Н. Лебедева и их ближайшее окружение были арестованы взбунтовавшимися партизанами. Позвольте, кто они и откуда взялись? Обо всём по порядку.

Во многом дальнейшая перспектива спасения беженцев зависела от того, удастся ли японцам подняться по реке Амгунь к Керби. Для защиты устья Амгуни был создан Амгуно-Мариинский фронт под командованием Сасова. Начальником штаба фронта был Коцуба-Борзов. В состав этого фронта входили несколько партизанских подразделений. На хуторе Беда, расположенном в устье реки Амгунь, стоял отряд Семена Бачеева, насчитывающий 80 человек. В основном это были партизаны из бывшего горно-приискового полка, сформированного расстрелянным Тряпицыным Будриным. Немного выше по реке, в селе Князево, квартировалась рота Александра Леодорского численностью в 150 человек. Первой ротой бывших артиллеристов из крепости Чныррах, дислоцированной в селе Серго-Михайловском, командовал Никита Павлов. Второй крепостной ротой - Александр Никифоров, и располагалась она рядом, на заимке Соколовской. Общая численность партизан в двух ротах - порядка 350 человек. Общее руководство ими осуществлял начальник Серго-Михайловского участка Амгуно-Мариинского фронта Иван Тихонович Андреев. На этой личности необходимо остановиться подробнее, учитываю ту роль, которую он сыграл в гражданской войне в низовьях Амура.

Иван Тихонович Андреев

Дадим слово его биографу - Фуфыгину А Н. и немного его перефразируем. И.Т. Андреев родился 7 октября 1884 года в селе Дубки Лужицкой волости Ямбургского уезда Санкт-Петербургской губернии в семье крестьянина Тихона Андреевича Андреева, всего имевшего восьмерых детей. Образование получил начальное в церковно-приходской школе. Хорошо знал финский и шведский языки: его бабушка была финка. В юности служил в торговом флоте матросом, кочегаром, рулевым и плавал по Балтике. Затем, решил сменить амплуа и подался в армию. На военной службе прослужил 15 лет. До Октябрьской революции проходил службу в крепости Чныррах (т.е. в оборонительном сооружении Николаевска), поднявшись по служебной лестнице от рядового до фельдфебеля сверхсрочной службы. В 1912 году после сдачи экзамена ему был присвоен чин подпрапорщика. В архиве нашелся интересный документ о том, что – «сверхсрочные нижние чины, обучающиеся для подготовки на звание подпрапорщиков и, сдав экзамены: в частности - закон божий - 4, топография - 3,тактика - 3, военная гигиена и гимнастика - 5, с суммой баллов - 44, со средним баллом 3,68 приказом по крепости за № 203 от 21.10.1912 г. фельдфебель Андреев И.Т. произведен в подпрапорщики Николаевской крепостной артиллерии».

Данный документ показывает, что военные познания фельдфебеля Андреева, явно далеки от совершенных и получил он очередное звание скорее всего за услужливость. Идём далее. В этом же году, 28-летний Андреев женится на молоденькой девице Смышляевой Ирине Васильевне (род.1896г), которой едва исполнилось шестнадцать лет. 22 февраля 1913 года у него родился первенец - сын Алексей, о чём в метрической книге 34-го Сибирского стрелкового полка на острове Русском (бухта Рында) полковым священником Кутузовым сделана запись о крещении. В 1914 года Андреев окончил Владивостокское офицерское училище (на острове Русском), где ему было присвоено звание зауряд-прапорщика артиллерии. После чего он отправился на фронт. Сразу кое-что уточним. После окончания офицерского училища Андреев получил всего лишь звание зауряд-прапорщика. Был такой чин в дореволюционной русской армии с 1907 по 1917 годы. Обозначение – широкая полоса посередине погона со звёздочкой в верхней трети. Чин этот, в отличие от собственно прапорщика, офицерским не являлся (можно его весьма условно сравнить со званием прапорщика в советской армии)! Получается, что Андреев прослужив в армии более 10 лет, был рекомендован начальством и принят в военное училище, но по его окончании, к сожалению, не смог получить офицерский чин. Согласитесь, это не лучшим образом характеризует его умственные способности, как артиллериста-командира. Кстати, любопытная деталь, найдена фотография Андреева, датированная 1916 годом. Так вот, на ней Андреев одет в форму с погонами подпрапорщика, а не зауряд-прапорщика! На звание ниже. Возникает вопрос: почему? Ведь из сказанного Фуфыгиным, следует, что чин зауряд-прапорщика он получил в 1914-м. Далее Фуфыгин пишет, что «по непроверенным сведениям, Андреев воевал на полях сражений Первой Мировой и был награждён за храбрость двумя Георгиевскими крестами»! И, что «он вернулся с фронта в Николаевск-на-Амуре к своей семье после Февральской революции 1917 года. После чего организовал артель «Сивуч» и занялся рыбалкой в Амурском лимане и Татарском проливе». Тут возникает ряд вопросов – на фото 1916 года он вместе с семьёй и без крестов! А ведь, в то время, любой, имеющий награды не стал бы их прятать и не носить. Теоретически, Андреев, конечно, мог получить кресты позже, когда Временное Правительство обесценило награду и раздавало «Георгиев» направо и налево. Но... Вообще, нахождение Андреева на театре военных действий сомнительно. Со слов Фуфыгина, с конца 1914 по март 1917, он должен был находиться в действующей армии, однако, фото 1916 года где он запечатлён с семьёй, опровергает это. Допустим, прибыл за геройские подвиги домой на побывку. Но, как быть с тем фактом, что 16.10.1915 года у него родился второй сын – Михаил? А в 1917 году и третий – Виктор? Все сыновья, статные молодцы, как на подбор и похожи на батьку. А может, и не покидал вовсе Иван Тихонович родной Николаевск и продолжал себе спокойно служить в родной крепости? Вопросы, вопросы.

Далее А.Н.Фуфыгин пишет: «Как стоящий на платформе большевиков во время краткого периода Советской власти в Николаевске в 1918 году, он был помощником у заместителя военного комиссара Бебенина, активно включился в борьбу за Советскую власть, был назначен начальником артиллерии в крепости Чныррах. Перед захватом Николаевска в начале сентября 1918 года много сделал для разгрузки крепости от излишнего оружия и снарядов, часть которых поступили на вооружение канонерок, прибывших в августе 1918 года из Хабаровска. Накануне оккупации крепости и города японцами привёл в негодное состояние орудия крепости, спрятав в надёжном месте орудийные замки». Красивое изложение. Только стоял ли Андреев на «платформе большевиков»? Комиссара Бебенина уже не спросишь - он замёрз в тайге при побеге советских работников в 1918 из Николаевска. Среди бежавших, были, между прочем, и Будрин с Павличенко. А вот, Андреев, когда в октябре 1918 года город захватили японцы, почему-то не покинул город, как это сделали многие из поддерживающих Советскую власть, а продолжал, как ни в чём не бывало, заниматься рыбалкой, пока не был мобилизован в Белую армию как специалист-артиллерист. Впрочем, он никуда не рвался - так и отсиделся до февраля 1920 года. Когда же отряды Тряпицына блокировали Николаевск, он с лёгкой совестью перешел на их сторону. Фуфыгин в своей работе, говорит о том, что Андреев после взятия крепости Чныррах, помог партизанам восстановить разукомплектованные в 1918 году крепостные орудия, которые затем приняли участие в обстреле города, что вынудило японцев приступить к переговорам с партизанами и, в конечном итоге, впустить их в город. Но как мы уже знаем, крепость захватили артиллеристы Есипова, орудия восстанавливали они же, под руководством оружейного мастера Демидова. Налицо не стыковка. Однако, допускаю, что Андреев мог рассказать, где спрятаны орудийные замки.

И.Т.Андреев с семьей.1916г

Мятеж

Отступая из Николаевска-на-Амуре, Андреев командовал артиллерией, потом стал начальником Серго-Михайловского участка Амгуно-Мариинского фронта. В отряде Андреева были в основном жители Николаевска-на-Амуре. Можно представить настроения этих людей, которых Тряпицын лишил крова, имущества, а членов их семей - беженцев - обрек на перспективу выживания.

Что же явилось причиной заговора? Если ответить на этот вопрос коротко, то нижнеамурцы не перенесли самого уничтожения родного города и последующих страданий его жителей во время эвакуации. Трудности перехода по тайге, отсутствие продуктов питания, грабеж и бандитизм по трассе эвакуации и самые разнообразные слухи на эти и другие темы. Общим было то, что главным виновником трагедии считали Тряпицына. Упорно распространялся слух, что Тряпицын может бросить беженцев на произвол судьбы, а сам в сопровождении экспедиционного отряда выехать в Благовещенск, куда он уже отправил конфискованное в Николаевске золото. (На самом деле небольшой отряд партизан под командованием И. Лаврова-Тигрова действительно ушел в сторону Хабаровска. Он должен был доставить золото в Благовещенск для закупки продовольствия для беженцев. Дальнейшая судьба этого золота неизвестна. Лавров-Тигров в воспоминаниях утверждал, что он сдал золото Д. Бойко-Павлову.) Шли разговоры, что всех больных и престарелых беженцев будут уничтожать, чтобы не усложнять эвакуацию других, для этого роются ямы (рылся котлован для строительства фундамента под радиостанцию). Говорили, что Н. Лебедева - жидовка, что она купается в молоке, а потом его дают детям, что детский приют, эвакуированный из Николаевска, готовятся отравить (телеграфист ошибся в одной букве: телеграмму «отправить детский приют» принял как «отравить детский приют»). Этот список слухов и домыслов можно было бы продолжить.

Толчком для выступления партизан-артиллеристов под руководством Андреева против Тряпицына послужило следующее. Совершив труднейший поход, Тряпицын организовал оборону заградительными отрядами. В Сергие-Михайловском, недалеко от устья Амгуни, был поставлен отряд под командованием бывшего белогвардейского зауряд-прапорщика Ивана Тихоновича Андреева и его помощника Михаила Федоровича Аношкина. На месте почтового станка «Беда» поставлен отряд анархиста Леодорского-Осипова, командовавшего ротой бывших белогвардейцев, перешедших на сторону партизан от полковника Вица в Мариинско-Успенском. Сам Александр Николаевич Леодорский под фамилией Сидоров в 1919 году служил в горной (белогвардейской) милиции. На сопке, с которой хорошо просматривалась река Амгунь, была организована застава из 7 партизан под командой Якова Есипова. В Князево расположился отряд Семена Бачеева, которому придана рота Андрея Чащина. Штаб 1-го полка Бориса Амурова-Козадаева дислоцировал в Удинске, где находился и штаб Амгуно-Тырского фронта (в некоторых источниках фронт называют Амгуно-Мариинским, но это неверно, т. к. село Мариинско-Успенское было далеко в тылу японцев) во главе с Е.В. Сасовым-Беспощадным и его начальником штаба С.С. Стрельцовым-Курбатовым. Отряды Бузина-Бича и Рогозина-Лапты остались в тылу японцев. Из диспозиции получается, что штабы оказались оторваны от боевых подразделений, в которых значительное количество личного состава составляли бывшие белогвардейцы. После длительного перехода по таёжным марям дисциплина упала, партизаны озлобились, никто не горел желанием рваться в бой.

По стратегическим соображениям, Тряпицын отдал распоряжение командиру первого полка Б. Амурову-Казадаеву выбить японцев из стойбища Усть-Амгуньское и создать там оборонительный пост партизан. Проведение этой операции было поручено Сасовым командиру партизанской роты Леодорскому. На следующий день рано утром на берестяных оморочках уехали разведчики. Вернулись ночью и доложили – японцев много, по суши не пройти, на реке стоит канонерка, и против неё лодками по воде не попрёшь. Выслушав разведку, Леодорский ссылаясь на малочисленность роты, отказался выполнять боевую задачу. За невыполнения приказа атаковать японцев, по условиям военного времени, Леодорский-Осипов вполне мог быть расстрелян.

27 июня Тряпицын прибыл на Удинский склад и провел там заседание военного совета. От командира 1-го полка Амурова-Казадаева он получил предупреждение о том, что Андрееву с его отрядом доверять нельзя. В связи со сложившейся ситуацией, было решено провести чистку командного состава Амгуно-Мариинсконо фронта. Выполнение решения военного совета поручили командующему фронтом Сасову. На практике это означало, что Леодорский и Андреев, как непосредственный начальник последнего, попадали под действие приказа по партизанской Красной армии за № 101 от 19 июня 1920 года: «Всех, не исполняющих боевые задачи… расстреливать на месте… ибо в настоящее время полумер не может быть».

На выполнение этого задания на фронт из Удинска выехал комполка Амуров-Казадаев, в подчинении которого и были выше названные лица.

29 июня Тряпицын издал распоряжение за № 106 от 29 июня 1920 года, согласно которому бывший начальник артиллерии тов. Андреев назначается заведующим артиллерийскими складами. Это означало, что Андреев должен прибыть в Керби, где располагались склады, т. е. ему предстояло покинуть своё верное подразделение и предстать пред грозными очами командующего, зная суровый нрав последнего, такой приказ был равносилен смерти. После ознакомления со всеми вышеописанными событиями приходит на ум мысль, что мотивы Андреева были далеко не благородными, как описываются многими свидетелями – дескать хотел спасти жителей и беженцев от тряпицынского террора. Если он что-то и спасал, то только свою шкуру. Когда получивший приказ командующего комполка Амуров-Казадаев прибыл на катере «Аида», тащившим за собой большую железную баржу с продовольствием в расположение подчинённых ему артиллеристов, то его встретил Андреев и Леодорский с вооружёнными партизанами. Поздоровавшись, Амуров сказал, что Тряпицын требует им прибыть в Керби, после чего передал Андрееву бумагу с распоряжением. Ознакомившись с её содержанием о своём новом назначении, Андреев твердо решил не подчиняться и ехидно сказав: «Понятно» - приказал разоружить прибывших, не ожидавших такого поворота событий. Амуров растерялся и беспрепятственно отдал оружие. Сопровождавшие его, также безропотно разоружились. Время было выиграно, Тряпицын ничего не узнал.

Надо сказать, что заговор ковался не в одночасье. Так сложилось, что Андреев выбрал самый удачный момент - люди был измотаны длительным отступлением, которое, как известно, деморализует любую, даже самую боеспособную армию. Вышедшие из тайги и болот партизаны, радуясь окончанию мытарств, стали на постой, приняли баньку, пообстирались и расслабились. Воевать большинству не хотелось, а тут ещё возле Князева, у берега в кусты тальника прибило трупы, некоторые в нижнем белье с рублеными ранами. Партизаны зашумели: «Кто эти люди? За что их? Смотрите, трупы плывут сверху по течению, значит, убивают в Удинске, а там расположился ревштаб, или в Керби, где засел Тряпицын со своим, чёртовым экспедиционным отрядом». И понеслось. Главное направить народный гнев в нужное русло. Большинство партизан-андреевцев, как уже говорилось, были из Николаевска. Они не простили своего сгоревшего имущества и блужданий по тайге, их ничего не стоило настроить против Тряпицына и командования. Бывший член Кербинского временного Военревштаба андреевцев Николай Константинович Павлов вспоминал, что мятеж (ну, это громко сказано, пока ещё ропот) поднял 3-й взвод сахалинцев во главе с Иваном Водяным, потребовав отрядного собрания и принятия безотлагательных мер для предотвращения преступлений ближайшего окружения Тряпицына. Этим и воспользовался Андреев и его соратники. Умело манипулируя, они сделали так, что Тряпицын из легендарного командира превратился в глазах партизан в источник всех их бед. Утром 28 июня в Князево на катере из Сергие-Михайловска, находящего в 15 верстах выше, прибыл Андреев, а с ним ещё шестеро Полетаев, Аношкин, Николаев и другие. Кстати, убить людей могли в любом месте, например в том же Сергие-Михайловском, или там одни святые находились и, только, возле Тряпицына вилось бесовское отродье? Прибывшие объявили о созыве общего собрания и направили делегатов в отряд Бачеева и Леодорского. Когда все собрались, Андреев взял слово и сходу начал обвинять Тряпицына, рассказывая страшные вещи. Дескать, тот в ближайшие дни собирается вместе с экспедиционным отрядом, в котором собрались отъявленные головорезы, рвануть вместе с золотом, реквизированном на приисках, в Благовещенск, а всем остальным отдан приказ держать фронт против японцев до тех пор пока не встанут реки. До беженцев в Керби никому нет дела, дальнейшую эвакуацию не готовят, недовольных расстреливают без суда и следствия, в том числе партизан. Припомнил расстрелянных в Николаевске Будрина с сыном, Мизина и прочих неудавшихся заговорщиков, сделав акцент на то, что это были безвинно убитые товарищи по партии, боровшиеся за Советскую власть. Ещё сказал, что расстреливают всех партизан, кто высказывается против засилья Тряпицына и его окружения. Именно их убивают в Удинске, а трупы бросают в реку. В конце своей эмоциональной речи Андреев объявил о том, что он и верные ему артиллеристы решили выступить против неправильных действий Тряпицына и его штаба, против арестов и бессмысленных убийств и будут требовать наказания виновных. Ему вторил и командир другого отряда Семён Бачеев, красочно рассказав, что на Амгуни идёт террор. Поддерживая Андреева, выступили и другие ораторы, главным образом, артиллеристы. Их речи произвели эффект разорвавшейся бомбы и буквально ошеломили партизан. Всё было внезапно и неожиданно, собравшиеся заволновались. Поднялся шум, споры, гвалт. Одни поддерживали андреевцев, другие утверждали, такого не может быть, что-то тут не так! Третьи считали, что Тряпицын не знает о творимых безобразиях. Комроты Леодорский, обычно решительный и энергичный на собрании не выступал – колеблясь, решал, как поступить; с одной стороны знал, что Тряпицын доверяет ему и то, что о нём говорят сейчас ложь, с другой над ним висело домокловым мечом неисполнение приказа, могущее привести к расстрелу. Партизаны обращались к нему:«Командир! Как быть? Что делать?» Тот нехотя отвечал: «Решайте сами, как решите, так и будет» Cпорили до хрипоты весь вечер, дело чуть до драк не доходило. Не заметили, как наступила ночь. Утром продолжили собрание и приняли решение - выехать в Керби для созыва общего гарнизонного собрания, на котором потребовать от Тряпицына доклада о дальнейших действиях, планах по эвакуации населения, а также разобраться с незаконными расстрелами и строго наказать виновных командиров. Решение запротоколировали и подписали Андреев, Леодорский, Полетаев и ещё несколько партизан. Как видно из случившегося, партизаны хотели во всём разобраться, но Андреев, Леодорский и ряд других командиров воспользовались их настроениями и перевернули всё в свою пользу. Далее произошёл арест Амурова, отступать заговорщикам было некуда, настало время решительных действий. Так Андреев оказался во главе мятежа, поскольку был старшим начальником на участке фронта и именно ему, в первую очередь, грозил расстрел. Плюс, не исключаю обыкновенную зависть. Судите сами - с одной стороны молодой (23 года), удачливый и, несомненно, одарённый командир Яков Тряпицын, отличившийся в Великой войне, получивший Георгиевский крест (пусть даже один) и офицерский чин, обладающий организаторскими способностями - из маленького отряда сформировал настоящую армию, без серьёзных потерь взял город. Сумел его удержать, а когда потребовалось, спасая людей – вовремя оставить. С другой – уже не первой свежести, (как никак - 36 лет. В то время – видавший виды человек!) заслужившийся в унтерах георгиевский кавалер Иван Тихонович Андреев. Офицером стать не смог, не смотря на все попытки. Что ж, если полководец из Андреева не получился, то умения интригана ему было явно не занимать.    

  

Удинск

     

 Вечером того же дня под руководством Андреева и Леодарского около 200 человек из их сторонников, прежде всего бывших жителей Николаевска, погрузившись, на пароход «Эммануил» с баржей и катер «Аида» двинулись вверх по Амгуни в Удинский склад. В Князево оставили небольшой заслон из 60 человек с пулемётом «Максим». Фронт, фактически, был брошен. Правда, японцы и не подумали ударить в тыл.

К Удинску мятежники подошли на рассвете в ночь с 1 на 2 июля. Прикрываясь кустами тальника, причалили ниже посёлка и быстро, бесшумно высадились. Группа Якова Есипова, высадившись с катера, разоружила спавшие пулеметные команды. Вторая группа с парохода и баржи должна была окружить Удинск. Командование взял на себя Леодорский. Разбив отряд на мелкие группы по 5-7 человек, он поставил всем задачу разоружить гарнизон, стрельбы без надобности не открывать, а разоружённых партизан запереть по домам и до особого распоряжения не выпускать. Всё прошло на удивление спокойно, безо всякой пальбы и сопротивления. Гарнизон Удинска и оба штаба, дислоцированные в нём, поправ все меры предосторожности и уставы воинской и караульной служб, несмотря на боевые действия, ведущиеся против японцев, словно и не было никого фронта - мирно спали! Спали все поголовно: часовые ночного дозора, караул, партизаны, спал и командующий фронтом Сасов-Беспощадный, взятый в постели в одних подштанниках. Вот так, без шума и пыли, было арестовано всё командование фронта: Сасов-Беспощадный, Стрельцов-Курбатов, Коцуба, Кривулин и все те, кто близко стоял к Тряпицыну, из тёплых постелей они угодили прямиком в холодный, мрачный трюм баржи «Орочен». Бескровный захват Удинска и арест ближайших сторонников Тряпицына приободрил заговорщиков.

Руководители восстания считали, что корейский отряд, преданность которого командующему не вызывала сомнения, под руководством Сасова-Беспощадного - одна из надежных опор Тряпицина. Теперь обезглавив корейский отряд, заговорщики нейтрализовали все его действия – без русских командиров он не представлял опасности. После обеда мятежники, выпустив запертых по избам партизан, провели общее собрание, пригласив на него и мирных жителей. Андреев, Аношкин и Николаев, как наиболее говорливые ораторы, рассказали о целях своего приезда, не пожалев чёрных красок в адрес командования фронта и лично Тряпицына. Повторились истории о беспричинных убийствах, Амгуньском терроре и то, что Тряпицын вот-вот, драпанёт с золотом в Благовещенск со своим экспедиционным отрядом, а им приказано держать фронт и проливать кровя! Картину дополнили выступления жителей, рассказавших о зверствах Сасова и его приспешников. Дескать, по любому подозрению, людей расстреливают безо всякого суда. Люди пропадают, все в страхе. Правда, кого конкретно, расстреляли, и кто расстрелял, толком сказать никто не смог. Указали на следы крови на площадке яра, откуда трупы убитых сбрасывались в Амгунь. Некоторые, затаившие обиду, партизаны вспомнили, что экспедиционному отряду и отличившимся партизанам давали лучшие питание, обмундирование, оружие. «А чем это они таким отличились? Возьмите Федьку Горелова, грузчика. Все знают, что он лодырь пьяница и бийца, а его за какие-то шиши сделали командиром. Да, все знают, что он под видом обысков грабежами занимался. Сколько людей напрасно загубил, гнида!» «А, Оська Кручёный, каторжанская его рожа – истинно душегуб и тож командует! Куда Тряпицын смотрит!» «Почему, некоторым и командирам всё, даже кожаные костюмы из шевро и хрома, а остальным дуля?» Такие разговоры вызвали волну возмущения, командиров, могущих повлиять на серую массу не было – все в трюме, и к мятежникам, повинуясь чувству толпы, присоединилось множество недовольных выразивших желание идти на Керби. Постановили - «пусть Тряпицын на гарнизонном собрании расскажет обществу, как всё это получилось, почему не пресек злодеяния, куда смотрел и как думает разобраться с зажравшимися командирами. Если же не решит вопросы, то какой он командующий? Сами укротим пришлую сволочь!» Андреев и иже с ним были довольны. Не откладывая дело в долгий ящик, тут же на собрании создали Временный военно-революционный походный штаб в составе М. Аношкина (начштаба), А. Леодорского, Е. Полетаева (секретарь), С. Бачеева, В. Пак, Н. Павлова, А. Никифорова и Н. Николаева. Председателем этого штаба и командующим восставшими избрали Андреева. После собрания всем поддержавших мятежников, а их было явное большинство, вернули оружие изъятое ночью. К заговорщикам примкнул и корейский отряд. Всего набралось около 600 человек. Это уже была сила. Заговор против Тряпицына сформировался окончательно, восставшие стали готовиться к походу на Керби. До трагического и кровавого финала партизанского движения на нижнем Амуре оставалось совсем немного.

⇐ Предыдущая9101112131415161718Следующая ⇒

Поделиться: