Расшифровка диктофонной записи

Опубликованные интервью – это вовсе не стенограммы бесед. Интервью – это текст, написанный по мотивам беседы. Все или почти все опубликованные слова действительно были сказаны, но не обязательно именно в таком порядке. В беседе также могло прозвучать еще много того, что в текст интервью не вошло. Исключения – интервью очень высокопоставленных лиц, например, президента. Там важны все слова и даже междометья, потому что в таком интервью смыслы будут отыскивать и между строк, так как разговор президента с журналистом – это часть более крупного разговора с подчиненными, союзниками и противниками.

При расшифровке же обычного интервью главное – уловить идеи, которые хотел высказать собеседник, его мировоззрение, логику, способ построения фраз. Журналист следует не за буквой разговора, а за его духом. Поэтому допустимо заменять сказанные слова на другие, если они лучше передают то, что собеседник имел в виду.

Кроме того, допустимы такие вмешательства в сказанное собеседником: « Перевод устной речи в письменную. Для устной речи характерны оговорки, несогласованность падежных окончаний, пропуск отдельных слов, которые не сказаны, но подразумеваются (филологи называют это «эллиптическими конструкциями»). Однако в исправлениях необходимо знать меру, чтобы из текста не складывалось впечатление, что так не говорят.

Кроме того, изображать собеседника более умным и грамотным, чем он есть на самом деле, также не следует.

- Перенос сказанного по одной теме в одно место. Если собеседник затронул какой-то вопрос в разных частях интервью, желательно все стянуть в один ответ. Разговор часто бывает неструктурированным, собеседник переходит от одной темы к другой и затем возвращается к уже сказанному. При дословном воспроизведении такого разговора читатель, скорее всего, запутается. Поэтому подготовленное к публикации интервью должно быть логически выстроено, и возвращаться к уже сказанному следует лишь из соображений композиции (например, закольцевать начало или середину и концовку).

- Сокращение повторов. Если собеседник несколько раз сказал разными словами одну и ту же или почти одну и ту же мысль, можно оставить одну формулировку, а остальные – убрать. Нужно учитывать, что для устной речи характерна избыточность, тогда как письменная гораздо экономнее.

- Объединение ответов собеседника. Часто собеседник не дает сразу тот ответ, который устраивает журналиста, и недостающую информацию приходится «вытаскивать» с помощью дополнительных вопросов. При расшифровке интервью эти дополнительные вопросы можно опустить, оставив основной вопрос и объединив все ответы собеседника в один.

- Разделение ответов собеседника. Иногда собеседник отвечает на вопрос слишком долго, по пять, десять, а то и пятнадцать минут. В письменном виде этот ответ будет представлять собой «кирпич» объемом в машинописную страницу, а то и больше. Читателя такой ответ, скорее всего, отпугнет, так как будет воспринят как сложный или утомительный. Выход – разбить этот большой ответ на несколько маленьких, вставив вопросы, которые хоть и не были заданы в ходе беседы, но вытекают из ее логики.

- Вычеркивание тем, по которым собеседник не сказал ничего интересного. В интервью, как правило, затрагивается несколько тем: от трех-четырех в коротком газетном до десяти и более в развернутом журнальном. Но бывает так, что по одним темам собеседник дал хорошие ответы, а по другим – банальные. В этом случае допустимо полностью удалить темы, которые не содержат интересных ответов, и оставить лишь те, которые содержат.

Вчера брала интервью у негра-депутата (в посёлке Новозавидовский депутатом выбрали негра). Африканец добродушен и, надо отдать ему должное, терпелив. Потому что донимала я его очень долго. По той причине, что он настолько плохо говорит по-русски, что мне приходилось задавать уточняющие вопросы после каждой фразы. Ситуацию усугубляло то, что я смысл его речей более-менее понимала, и это создавало ложное ощущение, что диктофон я расшифрую без проблем.

Но не тут-то было. Понимать смысл - одно, а дословные фразы писать - другое. Над записью я промучилась до двух часов ночи, пока не сдохли батарейки и мои, и диктофона. Каждую фразу переслушивала 10 раз. В конце концов, силясь не впасть в отчаяние, я решила, что утром уточню все моменты.

Наступило утро. Не успев помыться и поесть, я вскакиваю и звоню доблестному выходцу из Бенина. Он тоже, судя по голосу, только что проснулся, но посылать меня этот добрый человек не стал. Однако, как выясняется в процессе разговора, переспрашивать неясные моменты - такое же гиблое занятие, потому что то, что он отвечает, мне опять-таки непонятно. Более того, говорит он интересные и важные подробности, а я ни хрена не понимаю связь одного предложения с другим. В общем, 80% этих важных подробностей, в итоге, в интервью не вошло, т.к. разбираться в них уже было некогда. Отчаявшись объяснить мне один из моментов своей депутатской карьеры, африканец передал трубку жене. Дама мне всё объяснила за 30 секунд в двух предложениях.

Следующий этап комедии: расшифровав бессвязный поток сознания плохо говорящего по-русски человека, я стала оформлять его в нормальное интервью. Решила почему-то, что если оставить его особенности произношения и неправильное употребление рода и падежа - это будет круче, т.к. читатель будет «слышать» его речь. Отправила это афродепутату.

Звонит. Ругается, что такого неуважения нигде не встречал, что только в России такие ужасные журналисты. Что я его представила идиотом в интервью. Берёт трубку его жена. Спокойно и вежливо объясняет: «Он не хотел вас обидеть, просто устал. А вы сами подумайте: читатель не поймёт даже смысла предложений, если будет отвлекаться на неправильное написание слов. Есть же разница между устной и письменной речью. Поправьте все слова в нормальные - и будет нормально». В итоге нормальное, даже отличное интервью из той фигни, что я прислала, сделал редактор.

(Лонская Алеся о подготовке одного из материалов для журнала «Русский репортер». См. О власти с лопатой // «Русский репортер». - 2010 – 25 авг.)

 

По сравнению со стенограммой объем подготовленного к публикации интервью обычно меньше в 2-3 раза (иногда – в полтора, а иногда – и в десять). Это нужно учитывать при определении времени беседы. Например, если интервью планируется объемом в 200 строк (чуть больше четырех машинописных страниц), наговорить нужно на 400-600. А с учетом того, что минута речи в среднем равна десяти строчкам текста, желательно договариваться на беседу продолжительностью от 40 до 60 минут. Если разговор будет более коротким, пострадает либо объем интервью, либо смысловая плотность - журналисту придется оставить те общие места и банальности, которые он в противном случае вычеркнул бы.

Более длинный разговор, в принципе, не вреден. Чем больше наговорит собеседник, тем больше выбор у журналиста, что вычеркнуть и что оставить. Однако, если объем фиксирован, то придется сокращать в том числе ценное, что жалко. Поэтому удлинение разговора может привести к тому, что значительная часть усилий журналиста пропадет зря. Не забывайте, что лишние 20-30 минут беседы – это еще и дополнительные два-три часа расшифровки этого фрагмента беседы.

Готовя интервью к публикации, нужно не перейти грань, за которой изменение стенограммы превращается в ее перевирание. Всегда есть соблазн обострить высказывания и вложить в уста собеседника более яркие фразы. Здесь граница зависит от понимания журналистом, что приемлемо для данного собеседника, а что – нет. Однако есть и то, чего делать однозначно запрещается:

- Приписывать собеседнику те слова, которые он не говорил, и которые не подразумевались по ходу интервью.

- Удалять части высказываний собеседника, из-за чего оставшиеся фразы приобретают иной смысл. Например, собеседник говорит, что поддерживает антикризисные меры правительства, однако считает, что при этом многое делается не так и многое, что надо делать, не делается. Оставлять только фразу о том, что собеседник поддерживает действия правительства, недопустимо.

- Вписывать вопросы, которые на самом деле не были заданы, если на них ожидался какой-то иной ответ, отличающийся от имеющихся слов собеседника. Иначе у читателя сложится впечатление, что собеседник уклонился от ответа, хотя на самом деле он мог и не уклоняться, просто такого вопроса в разговоре не прозвучало.

Несколько замечаний по поводу драматургии интервью. Чтобы текст был динамичным, желательно чередовать длинные вопросы и длинные ответы с короткими, в одно или несколько слов вопросами и столь же короткими ответами. Ритм интервью должен быть сродни игре в настольный теннис, когда перемещение шарика ускоряется все больше, пока один из игроков не ошибется. Так и здесь: журналист пытается поймать собеседника, тот выкручивается, журналист снова пытается загнать в угол, тот снова выкручивается, и, наконец, проговаривается. Или не проговаривается, а загоняет в угол журналиста, обвиняя его в некомпетентности или предвзятости. Затем беседа переходит к новой теме, и все повторяется. Это как поединок боксеров: прощупывание ударами с дальней дистанции, сближение, клинч, разрыв дистанции и подготовка новой атаки.

Особое внимание нужно уделить концовке интервью. Желательно, чтобы она была резюмирующей, вытекающей из всего хода беседы, и, в то же время, парадоксальной, сбивающей ожидания читателя и оставляющей новые вопросы, уже выходящие за рамки данного интервью. К примеру, вот как завершается интервью с музыкантом Юрием Шевчуком:

 

- У Вас есть надежда?

- Конечно, есть, иначе бы я не делал всего того, что я делаю, не писал бы музыку, не отвечал бы на вопросы, которые мне задают.

- А что бы Вы делали тогда?

- Я бы делал то, что я люблю делать. Пил бы с утра до вечера с деревенскими мужиками, пропил бы все, что движется, пропил бы всех русских и всю Россию.

(http: //www.lecourrierderussie.ru/2011/01/14/youri-chevtchouk-en-russe/)

 

Другой подход – задавать в конце интервью такой вопрос, ответ на который будет смешным. Например, как в этом интервью с Геннадием Зюгановым:

 

- А с какой тогда целью во время поездки в Иркутск вы перед встречей с избирателями сняли богатую меховую шапку и надели вместо нее теплую кепку? Я эту историю знаю со слов очевидца, который вас в поездке сопровождал.

- Да я меховую шапку 15 лет не надевал! Даже в Сибирь. У меня фуражка есть хорошая. Так что твой очевидец бессовестно врет. Слушайте лучше еще один хороший анекдот.

Встречаются два грузина. Один говорит: «Вано, ты представляешь, работаю на даче и вдруг вижу - жаба. Замерзла. Мне ее так жалко стало. Веришь? » - «Верю». – «Я ее в руках отогревал – не отогрел. Веришь? » - «Верю». – «Лег спать, на грудь положил, сверху одеялом прикрыл. Просыпаюсь, вижу - красавица! Глаза как озера, ноги от ушей. Веришь? » - «Верю». – «А жена не верит! »

(Геннадий Зюганов: «Мы сохранили красный ген» // «Московский комсомолец». – 2011. – 11 авг.)

 

Согласование интервью

Российское законодательство о СМИ хоть и запрещает цензуру, но в случае с интервью делает исключение и позволяет собеседнику требовать текст для ознакомления перед публикацией. Однако это не значит, что журналист обязан всякий раз предоставлять текст. Собеседник имеет право, но воспользуется он этим правом или нет – его дело. И если по окончании разговора он про согласование текста ничего не говорит, журналист может воспринимать это как разрешение публиковать интервью без визирования. Напоминать собеседнику о его праве не надо. Надо радоваться, так как вероятность того, что собеседник улучшит текст – минимальна, а вероятность того, что текст ухудшится, очень велика.

Если же собеседник настаивает на визировании интервью, надо подчиниться. Однако при передаче текста на согласование следует упомянуть собеседнику правила согласования интервью, сложившиеся в журналистике. Эти правила таковы:

1. Интервью предоставляется на согласование без заголовка и вводки. Эти элементы интервью не относятся к прямой речи собеседника, и поэтому согласовывать с ним их не надо.

2. Собеседник имеет право

- Исправлять собственные фразы, которые были неверно записаны.

- Дополнять сказанное в случае, если эти фразы были произнесены в разговоре, но выпали при расшифровке, а собеседник считает их очень важными. Однако этим правом допустимо пользоваться в разумных пределах. Недопустимо разбавлять текст безразмерными банальностями, такими как «детство – это время, когда закладывается все то, чем человек будет жить в дальнейшей жизни, и поэтому очень важно именно в детстве задать ребенку правильные ориентиры, которые помогли бы ему, когда он станет взрослым, правильно расставлять приоритеты и отличать хорошее и полезное от плохого и вредного». Покажите мне читателя, который этого не знает?

- Актуализировать сказанное, если между беседой и согласованием текста произошли какие-то события, которые повлияли бы на его ответы. Например, когда я брал интервью у певца и тогдашнего председателя комитета Госдумы по культуре Иосифа Кобзона, он обвинил другого певца и депутата Госдумы Александра Розенбаума в уклонении от депутатских обязанностей. Однако при согласовании текста Кобзон сообщил, что Розенбаум начал исправляться, и сделанное во время беседы высказывание будет выглядеть неуместно. Фразу про неработающего в Госдуме Розенбаума из интервью вычеркнули.

- Удалять свои слова, которые воспринимаются как нежелательные для опубликования. Этим правом тоже допустимо пользоваться в разумных пределах. Как бороться с избыточным вычеркиванием ярких фраз из интервью, сказано ниже.

 

! Иногда собеседник может запретить публикацию всего интервью, сочтя его слишком откровенным. Так произошло с интервью, которое владелец нефтяной компании ЮКОС Михаил Ходорковский дал специальному корреспонденту газеты «Коммерсант» Наталье Геворкян. Взятое в середине 2002 года интервью было опубликовано лишь 1 июня 2005 года. Во вводке говорилось, что в 2002 году появлению текста в газете «помешала слишком высокая степень откровенности интервьюируемого. Во всяком случае, так обосновали в пресс-службе Михаила Ходорковского его просьбу отложить публикацию на неопределенный срок».

(Михаил Ходорковский: Рокфеллеру было намного тяжелее // «Коммерсант». – 2005. – 1 июн.)

 

3. Собеседник не имеет права:

- Вписывать то, что он не говорил во время беседы (кроме актуализации интервью).

- Исправлять и вычеркивать вопросы журналиста. Если собеседник полностью вычеркивает свой ответ, вопрос все равно опубликуют, а вместо ответа будет пустое место.

- Затягивать с согласованием интервью дольше определенного срока. В противном случае интервью считается согласованным по умолчанию и публикуется в первоначальном виде.

Андрей Ванденко рекомендует не отправлять текст на визирование по электронной почте, а визировать лично, убеждая собеседника оставить те фрагменты, которые тот намеревается вычеркнуть:

 

Выглядит это примерно так: «Что вас не устраивает? Давайте попробуем переговорить, перефразировать, уточнить. Вы же сами рассказали об этом. Хорошо, я уберу неприятную вам тему, а вы компенсируете потерю равноценной историей. Вы же понимаете, что общались с журналистом под диктофон. Я пришел к вам не в гости. Почему отказываетесь от своих слов? Какие обстоятельства? Ах, идете на принцип? Я тоже могу пойти. Есть диктофонная запись, этого достаточно для публикации. Но я не хочу беседовать в таком тоне. Поэтому давайте искать компромисс. Я уберу вопрос-ответ, если вы объясните, почему я должен это делать и что будет взамен». Так слово за словом и отвоевывается плацдарм. Если тебя нет рядом, собеседник, скорее всего, уберет скользкий момент. Если ты рядом, стараешься его обаять, убедить, мол, ничего страшного, так даже лучше. Например, Пугачева во всем интервью споткнулась только на фразе «Я бздю». Спросила у меня: «А вот это надо оставлять? » Я ответил: «Алла Борисовна, классно, самое оно! Нормальные человеческие эмоции. Я бы вообще эту фразу в заголовок вынес». Пугачева подумала и сказала: «На ваше усмотрение. Если не стыдно такое печатать – вперед». А если бы отправил текст почтой, Алла бы только фыркнула: «Фу, что за пошлятина?! » и вычеркнула бы реплику.

(Цит. по Криницын Е. Акулы интервью: 11 мастер-классов – М.: Альпина Паблишерз, 2010 – С. 170-171.)

 

Некоторые собеседники склонны злоупотреблять правом на вычеркивание своих слов. В результате вычеркнутыми могут оказаться все или почти все яркие фразы, ради которых журналист и брал интервью. В таком случае у журналиста есть такие варианты действий:

1. «Поторговаться» с собеседником по поводу вычеркнутых им слов, попытаться убедить его, что он вычеркнул их зря, что они повысят интерес к интервью, а вреда никому не принесут.

2. Сказать, что интервью в такой форме редакция публиковать не может, и напроситься на новую беседу, чтобы еще раз задать вопросы и получить уже те ответы, которые устроят и собеседника, и редакцию.

3. Сообщить собеседнику, что из-за вычеркнутых им слов интервью публиковать не хотят, и потребовать у него гонорар (нужно называть сумму побольше), который журналист планировал получить от издания, а теперь по вине собеседника не получит. Деньги, скорее всего, собеседник не заплатит, а шанс, что он отзовет какие-то из своих исправлений, есть.

4. Отказаться от публикации и считать, что время и усилия потрачены зря.

5. Опубликовать интервью в том виде, в каком оно было получено после правки, со всеми вычеркиваниями и вставками, чтобы читатели видели, что собеседник вычеркнул и что вставил. В таком виде опубликовала интервью с с политиком Олафом Шольцем (Olaf Scholz) немецкая газета TAZ. (Thiele Ch. Interviews fuehren. С. 103.)

6. Опубликовать интервью в первоначальном виде, без учета исправлений. Судиться с журналистом и редакцией собеседник не будет, так как его слова остались на диктофонной записи. А вот насчет дальнейших отношений журналиста и собеседника все неоднозначно. Одни собеседники сочтут такую публикацию предательством и откажутся иметь с вами дело. Другие же поворчат и смирятся. Следует также иметь в виду, что интервью часто правят пресс-секретари, которые излишне перестраховываются в стремлении сделать приятное своему шефу. Уверенному же в себе шефу все равно, в чьей редакции выйдет текст: пресс-секретаря или журналиста.

! Однажды для рубрики «Политик вне политики» я брал интервью у депутата Госдумы Геннадия Гудкова. Разговор касался того, как депутат отдыхает. Гудков похвастался, что у него особенный организм, который «лошадиную дозу алкоголя выдерживает без видимых признаков», и перепить Гудкова якобы невозможно, «обычному человеку со мной состязаться бесполезно». Согласованную версию интервью я получил за час до того, как мне надо было сдавать текст редактору. Все упоминания про водку из интервью исчезли. Вместо этого появились вставки, что в свободное время депутат гуляет, читает книжки, занимается спортом. Я рискнул и сдал редактору первоначальный вариант, с водкой. Текст вышел под заголовком «Меня перепить невозможно»

( Геннадий Гудков: «Меня перепить невозможно» // «Новые Известия». – 2005. – 18 февр.). Претензий ко мне не прозвучало. Более того, спустя несколько дней я обнаружил текст на личном сайте депутата.

 

Заголовок и лид интервью

В заголовок интервью принято выносить наиболее яркую цитату собеседника. Обычно это какое-либо провокационное утверждение. Например, мое интервью с президентом Российского еврейского конгресса Юрием Каннером было озаглавлено «Антисемитизм свойственен русской интеллигенции» (Президент Российского еврейского конгресса Юрий Каннер: «Антисемитизм свойственен русской интеллигенции» // «Новые Известия» - 2011 – 3 окт.), интервью с адвокатом Мурадом Мусаевым – «Быть чеченцем – не преступление, но почти всегда отягчающее обстоятельство» (Адвокат Мурад Мусаев: «Быть чеченцем – не преступление, но почти всегда отягчающее обстоятельство» // «Новые Известия» - 2010 – 31 мая.).

Выбранную для заголовка фразу можно модифицировать для большей остроты и яркости. Например, мое интервью с председателем Союза комитетов солдатских матерей Валентиной Мельниковой было озаглавлено: «За солдата можем и морду набить» (Валентина Мельникова: «За солдата можем и морду набить» // «Новые Известия» - 2006 – 3 фев.). В разговоре этот фрагмент выглядел следующим образом:

 

– Вы не находите неестественным то, что женщины защищают молодых и здоровых мужчин?

– Мы же не физически защищаем, хотя морду набить тоже можем. …

 

Однако желательно не переходить границы, за которыми в жертву яркости заголовка приносится достоверность. Вот как рассказывает об этом главный редактор газеты «СПИД-инфо» Олег Кармаза:

 

- … Вот смотрите, у вас написано: «Я пять лет спала с Пресняковым», хотя речь о том, что певица держала под подушкой фотографию Преснякова пять лет.

- Это другое совсем, это пиар статьи. < …> Мы же не пишем, что она трахалась с ним, нет. Мы пользуемся журналистским приемами так, чтобы заинтересовать читателя. Технически мы не преувеличиваем. Какой-нибудь таблоид пишет: «Алексей Кравченко сгорел на съемках». Все немедленно открывают материал: как, что?! Оказывается — играл в фильме роль пожарного. Мы стараемся делать очень сильные анонсы < …> У нас была прекрасная история с Алексеем Паниным. Он проверил интервью и фотографии, завизировал все, а в дверях, с дрожью в голосе, спросил: «Олег, какой будет анонс? » Я ему ответил: «Старик, анонс будет хороший, крепкий». < …> Автор текста у меня тоже допытывалась, какой будет анонс. Когда газета вышла, она мне позвонила и сказала, что была в шоке, когда купила газету в палатке: «Как вы могли вообще такое придумать? » А мы придумали, мне кажется, хороший анонс тогда. Он был такой: «Алексей Панин: Я занимался проституцией».

- А на самом деле он что сказал?

- К логике придраться было нельзя. Панин говорил, что есть фильмы, в которых он снимался, которые ему не нравятся, в том числе фильм Балабанова. Он сказал, что никогда бы больше у него не стал сниматься и такие фильмы - настоящая проституция. То есть он занимался проституцией. …

(Олег Кармаза, главный редактор газеты «СПИД-инфо»: «…мы вошли в Книгу рекордов Гиннеса как газета с самым большим месячным тиражом в мире». Цит. по http: //www.gipp.ru/opennews.php? id=38544)

 

Лид к интервью обычно пишется по следующей формуле:

информационный повод + ключевые идеи, сказанные собеседником

 

Например, как здесь:

 

На минувшей неделе Верховный суд Чечни оставил в силе решение Грозненского суда о включении в список экстремистских материалов скандальной статьи о чеченцах в энциклопедии издательства «Терра». Участвовавший в этом процессе адвокат Мурад Мусаев убежден, что чеченцев опорочили преднамеренно, и надеется привлечь авторов статьи к уголовной ответственности. В интервью «Новым Известиям» адвокат рассказал также о том, кого пытаются обвинить в убийстве Анны Политковской, и объяснил, почему невиновны чеченцы, осужденные за участие в беспорядках в карельском городе Кондопога в конце августа 2006 года.

(Адвокат Мурад Мусаев: «Быть чеченцем – не преступление, но почти всегда отягчающее обстоятельство» // «Новые Известия». - 2010 – 31 мая.

 

Иногда информационный повод опускают, сразу начиная лид с интересной идеи, которую высказал собеседник. Например, как в этом интервью:

 

Солдат защищают матери, а не отцы, потому что женщины в России более свободомыслящие и независимые, чем мужчины. В этом уверена лидер Союза комитетов солдатских матерей Валентина Мельникова.

(Валентина Мельникова: «За солдата можем и морду набить» // «Новые Известия» - 2006 – 3 фев.)

 

Допустимо также писать в лиде об обстоятельствах, при которых было взято интервью, если эти обстоятельства журналист считает интересными. Например, как здесь:

 

На въезде в деревню - два выдающихся дома. Высокий, бледно отштукатуренный, с претензией не деревенской. Второй - широкий, из красного кирпича, он кажется заброшенным. Я вхожу в открытую калитку. Растет трава. Поют птицы. Высокий худой человек в темной одежде стоит у деревянного сруба. За ним - красный дом. Человек окидывает меня взглядом, в котором нет приветствия. - Идите, садитесь туда, - показывает он рукой на деревянный стол вколоченный в землю, и скамейки. Холодно. Чувствуется скорый дождь. Раскладываю на столе листки с вопросами. Человек возвращается в теплой куртке. Он утеплился, а я буду мерзнуть.

- Здравствуйте, - говорю я. - Меня зовут Марина.

Человек поднимает на меня взгляд, из которого ясно - ему все равно, как меня зовут. Он только кивает. Это - Петр Николаевич Мамонов.

(Петеньке стыдно // «Русский репортер». - 2011 – 7 июня)

 

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться: