Синтезируйте все формы знания — Универсальный человек.

Иоганн Вольфганг Гёте

Иоганн Вольфганг Гёте (1749-1832) рос в унылом доме в немецком городе Франкфурте. Отец его пытался сде­лать карьеру в политике, но не преуспел, и, видимо, это сказалось на его характере. Был он человеком желчным, сухим, требовательным. Возможно, желая восполнить собственные неудачи, отец Иоганна постарался дать сыну исключительно широкое образование. Мальчика обучали искусствам, наукам, он знал несколько языков, умело владел шпагой и прекрасно танцевал. Но жизнь под неусыпным отцовским надзором казалась Иоганну невыносимой.

 

Покинув наконец родительский дом и переехав в Лейп­циг, где ему предстояло обучаться в университете, шест­надцатилетний Иоганн Вольфганг Гёте был счастлив так, будто вырвался на волю из тюрьмы. Вся сдерживае­мая энергия, горячность, непоседливость, тяга к женщи­нам и приключениям вырвались из-под спуда, и юноша пустился во все тяжкие.

 

Он вел жизнь светского хлыща, одевался по последней моде, не пропускал ни одной красотки. Гёте интересова­ли не только увеселения Лейпцига — он приобщился и к интеллектуальной жизни, его нередко можно было встретить в каком-нибудь кабачке рассуждающим о фи­лософии и подобных материях с однокашниками и про­фессорами. В юноше проснулся дух бунтарства — он вы­сказывался против христианства и отстаивал языческую религию древних греков. Как вспоминал один из про­фессоров: «Почти все сходились тогда во мнении, что у него не все дома».

 

Серьезно влюбившись, Иоганн растерял последние кро­хи самообладания. Письма, которыми он забрасывал друзей, весьма тревожили их. Юноша то воспарял до не­бес, то впадал в отчаяние, а в своем отношении к избран­нице переходил от обожания к подозрениям. Он совсем перестал есть. Многим казалось, что Гёте впал в настоя­щее безумие. «С каждым днем я качусь вниз все бы­стрее, — писал он сам другу. — Еще три месяца, и мне конец».

 

В 1768 году, в разгар всей этой истории, Гёте внезапно потерял сознание. Очнулся он весь в крови — с ним слу­чилось легочное кровотечение. Несколько дней юноша был на грани жизни и смерти. Его выздоровление казалось врачам настоящим чудом; боясь рецидива, они уго­ворили Иоганна переехать домой во Франкфурт, где он провел несколько месяцев прикованным к постели.

 

­Оправившись от тяжкого недуга, молодой Гёте почув­ствовал себя другим человеком. Две мысли теперь владе­ли им — впоследствии они продолжали заботить его до самого конца жизни. Во-первых, Гёте считал, что обла­дает своего рода внутренним духом, которого он назвал даймоном. Этот дух являл собой инкарнацию всей его неуемной, кипучей, демонической энергии. Он мог ста­новиться разрушительным — именно это и произошло в Лейпциге. Но можно было и возобладать над ним, на­править энергию даймона на что-то созидательное. Как бы то ни было, энергия была настолько мощной, что за­ставляла Иоганна бросаться из одной крайности в дру­гую, совершая резкие переходы от духовности к чув­ственности, от наивности — к цинизму. Юноша все больше укреплялся в мысли, что даймон был духовной силой, приданной ему при рождении и воздействующей на его жизнь. От того, как он управится со своим даймо­ном, будет зависеть, долгой ли окажется его жизнь и удастся ли воплотить свои чаяния.

 

Во-вторых, в столь раннем возрасте оказавшись на поро­ге смерти, Иоганн ощутил ее присутствие физически, и это чувство преследовало его долгое время. Возвращаясь к нормальному существованию, юноша был поражен тем, как это удивительно — слышать биение своего серд­ца, сознавать, что обладаешь легкими, мозгом, что все это действует четко, как часы, независимо от сознания. Гёте воспринял это как указание на существование не­кой жизненной силы, пронизывающей отдельные орга­низмы и исходящей не от Бога (Гёте всю жизнь оставал­ся язычником), а от самой природы.

 

Пойдя на поправку, Гёте подолгу гулял, любуясь приро­дой. То же острое чувство восторга и удивления жизнью теперь возникало при виде деревьев, трав, животных. Что за сила направляла их развитие, чтобы сделать иде­ально приспособленными к условиям среды жизненны­ми формами? Что за внутренний источник энергии за­ставлял их расти и развиваться?

 

Будто узник, чудом избежавший смертной казни, Ио­ганн с безудержным интересом пытался понять, что представляет собой эта жизненная сила. В результате ему пришел в голову сюжет, основанный на старой немец­кой легенде об ученом (Фаусте), жаждущем проникнуть в тайны жизни; в обмен на душу Фауста дьявол (Мефи­стофель) предлагает ему свою помощь. По условиям сделки, как только Фауст испытает мгновение полного счастья и сочтет, что ему больше ничего не нужно от жизни, он должен был умереть, а дьявол получал бес­смертную душу ученого.

 

Гёте начал делать первые наброски этой драматичной истории. В диалогах между Фаустом и Мефистофелем ему слышались отголоски собственных внутренних го­лосов, этих его сверхъестественных сущностей, беседу­ющих между собой.

 

Через несколько лет Гёте завершил юридическое образо­вание и занялся юриспруденцией. И снова, как в Лейп­циге, его даймон, казалось, одержал над ним победу. За­урядное существование стряпчего было Гёте ненавист­но, как и вообще все условности, царящие в обществе и ведущие к конфликту людей с их истинной природой.

 

Свои бунтарские мысли Гёте выплеснул на страницы ро­мана в письмах, изданных под названием «Страдания юного Вертера». Сюжет был навеян как собственными переживаниями, так и кончиной близкого друга, покон­чившего с собой из-за несчастной любви; персонажи имели отдаленное сходство со знакомыми Гёте, однако главным было не это, а идеи и размышления автора. Провозглашая превосходство высоких чувств над благо­разумием и рассудительностью, Гёте призывал вернуться к чистой жизни, близкой к природе.

 

Роман вызвал бурную реакцию в Германии и за ее преде­лами, став предшественником движения, получившего впоследствии название европейского романтизма. Наутро после выхода романа Гёте проснулся знаменито­стью. Казалось, книгу его прочитал каждый. Подражая отчаявшемуся Вертеру, сотни молодых людей совершали самоубийства.

 

Гёте не ожидал подобного успеха и был застигнут врас­плох. Внезапно он оказался в центре внимания, стал од­ним из наиболее известных писателей своего времени. Затаившийся было даймон поднял безобразную голову. Гёте вновь захватил круговорот балов, вина, женщин. Вернулась частая смена настроений. Гёте чувствовал, как в нем зреет отвращение — к самому себе, к тому миру, в котором он снова оказался. Кружок царивших в этом мирке литераторов и интеллектуалов раздражал неимо­верно. Самодовольные, чопорные, они были так же дале­ки от мира природы, реального и естественного, как и юристы. Репутация успешного писателя связывала Гёте по рукам и ногам.

 

В 1775 году, спустя год после публикации «Вертера», Гёте получил от герцога Веймарского предложение стать его личным советником. Герцог был горячим поклонни­ком его сочинений, к тому же задался целью собрать при своем довольно заурядном дворе писателей и художни­ков, чтобы придать ему блеск. Гёте понял: для него это уникальная возможность изменить жизнь, шанс, кото­рый больше может не представиться. Не лучше ли рас­прощаться с литературой, устремив свою кипучую энер­гию на политическую деятельность и науки? Так наконец он приручит своего непокорного даймона. Предложе­ние было принято, и, не считая одной поездки в Италию, всю оставшуюся долгую жизнь Гёте провел в Веймаре.

 

Он взялся было за модернизацию местного правитель­ства, но вскоре понял, что герцог слаб и распущен, все вокруг разъедено коррупцией и любые попытки реформ приведут к краху. Гёте сосредоточенно углубился в гео­логию, ботанику, анатомию. Время, когда он писал сти­хи и романы, ушло в прошлое. Теперь он часами сидел за столом, изучая образцы из все растущей коллекции ми­нералов, растений и костей.

 

Погружаясь в изучение наук, Гёте невольно замечал странные связи между ними. В геологии изменения зем­ной коры происходили очень медленно, за невероятно долгие периоды времени — слишком долгие, чтобы их можно было заметить на протяжении жизни одного че­ловека. Растения пребывали в постоянном развитии, от простого зародыша в семени до цветка или дерева. Вся жизнь на планете находилась в движении, из одной жиз­ненной формы вырастала другая. В конце концов Гёте пришел к радикальной догадке, что и люди развились из других, более примитивных жизненных форм, — имен­но таков путь всего существующего в природе.

 

В ту эпоху одним из основных аргументов против тео­рии эволюции считалось отсутствие у человека межче­люстной кости. Такая кость имеется в челюсти всех по­звоночных, включая приматов, но в черепе человека ее в то время идентифицировать не могли. На этом основа­нии делался вывод, что человек не мог произойти от обезьяны, а создан иным образом, по воле Бога. Убеж­денный, что все в природе взаимосвязано, Гёте с такой гипотезой смириться не мог. Он провел свое исследова­ние, скрупулезно сопоставляя кости множества разных животных, и в результате сумел обнаружить зачатки межчелюстной кости в верхней челюсти человека, не­опровержимо доказав тем самым связь с другими фор­мами жизни.

 

Подход Гёте к науке был необычен для его времени. Взять хотя бы идею о том, что должно существовать не­кое архетипическое растение, объединяющее в себе фор­мы и развитие всех растений. Исследуя кости, Гёте лю­бил сравнивать между собой разные виды животных, пы­таясь обнаружить черты сходства отдельных частей их скелета, например позвоночника. Он был буквально одержим идеей сходства и связи всего живого, являв­шейся отголоском фаустовского желания познать суть жизни. Гёте чувствовал, что разгадка всех явлений при­роды заключена в самих этих явлениях, в их собственной структуре, и остается только уловить ее, познать с помо­щью органов чувств или интеллекта.

 

Современники не принимали Гёте как ученого, и только спустя десятилетия было признано, что, возможно, он стоял на пороге открытия теории эволюции, а другие его исследования стали предшественниками таких по­явившихся позднее направлений науки, как морфология и сравнительная анатомия.

 

В Веймаре Гёте стал, казалось, другим человеком — бла­горазумным и рассудительным, ученым и философом. Однако в 1801 году новый приступ болезни едва не свел его в могилу. Чтобы полностью восстановить здоровье, потребовалось несколько лет, но к 1805 году Гёте, нако­нец, понял, что силы возвращаются, а с ними вернулись ощущения, забытые со времен юности. Тот год ознаме­новался поразительным, фантастическим подъемом творческих сил; начавшись у Гёте в пятьдесят с неболь­шим, он продлился почти до семидесяти. Даймон, столь­ко лет подавляемый, снова вырвался наружу, но на сей раз его удалось направить в созидательное русло, на ра­боту. Стихи, романы и драмы изливались на бумагу словно сами собой. Гёте вернулся к «Фаусту», написав за этот период большую часть произведения. Его дни на­поминали безумную мешанину разных занятий — утром он писал, днем ставил эксперименты или вел наблюде­ния (которыми внес вклад в химию и метеорологию), ве­черами вел с друзьями беседы об эстетике, науке или по­литике. Казалось, этот человек не знает устали и пережи­вает вторую молодость.

 

Гёте пришел к выводу о том, что все формы человече­ского знания суть проявления одной и той же жизнен­ной энергии, существование которой он интуитивно ощутил в юности, оказавшись на пороге смерти. Про­блема большинства людей, размышлял Гёте-философ, состоит в том, что они воздвигают вокруг предметов и идей искусственные стены. Трезвый, реальный мысли­тель видит связи и улавливает суть жизненной силы, действующей в каждом отдельном случае. Почему люди упираются в поэзию или искусство, не связан­ные с наукой, зачем сужают свои интеллектуальные интересы? Ум создан для того, чтобы находить связи между предметами, соединять их, как ткацкий станок соединяет нити в полотно. Если жизнь существует как единая органическая сущность и расчленить ее, не утратив ощущения целостности, невозможно, то и мышление должно стремиться стать равным этому це­лому.

 

Друзья и знакомые Гёте в тот период замечали за ним странные вещи — он любил рассуждать о будущем, о том, что ждет человечество через десятилетия и века. В Веймаре, читая много литературы по экономике, истории и политике, он серьезно дополнил свое обра­зование. Такой широкий кругозор в сочетании с выда­ющимися интеллектуальными способностями позволи­ли Гёте подняться на недосягаемые высоты. Он развле­кался, предсказывая исходы исторических событий и повергая в шок очевидцев, когда прогнозы сбывались в точности. За годы до Французской революции Гёте предсказал падение династии Бурбонов, интуитивно почувствовав, что монархия лишилась доверия и под­держки народов. В качестве наблюдателя Гёте прини­мал участие в сражениях прусской армии с повстанца­ми и, став свидетелем победы французской революци­онной армии при Вальми, воскликнул: «Отсюда и с сегодняшнего дня начинается новая эпоха всемирной истории». Провидец говорил о наступлении эры демо­кратии.

 

Семидесятилетний Гёте рассуждал о том, что национа­лизм Запада умирает, скоро он останется в прошлом, а Европа в один прекрасный день сформирует союз по­добный Соединенным Североамериканским Штатам, — такой путь развития он приветствовал. О самих Соеди­ненных Штатах Гёте говорил восторженно, предсказы­вая, что в будущем эта страна постепенно расширит свои границы до размеров целого континента и станет великой мировой силой. Он размышлял и о возможно­сти телеграфии, которая сумеет соединить людей по всему земному шару, так что последние новости будут доноситься до любого уголка в течение часа. Будущее он называл эрой скорости, но высказывал опасения, что все это может привести к ослаблению человеческого разума.

 

Даже в возрасте восьмидесяти двух лет у Гёте, уже ощу­щавшего близость кончины, разум оставался все таким же острым. Как-то он признался, что жалеет, что нельзя прожить еще восемьдесят лет, — сколько новых откры­тий можно было бы сделать, опираясь на богатый жиз­ненный опыт!

 

Пришла наконец пора завершить дело, которое он от­кладывал столько лет, — дописать финал «Фауста»: герой переживает мгновение счастья, дьявол забирает его душу, но Божественные силы даруют Фаусту прощение и воз­носят из ада. Возможно, Гёте думал о себе, когда писал эти сцены.

 

Через несколько месяцев в письме другу, выдающемуся языковеду и просветителю Вильгельму фон Гумбольдту, Гёте сказал: «Человеческие органы через упражнение, обучение, размышление, успехи и неудачи, содействие или сопротивление... учатся бессознательно произво­дить необходимые действия, так что благоприобретен­ное и врожденное действуют рука об руку и их соглас­ные результаты способны удивить мир... Запутывающее учение для запутанных действий царит над миром, и нет у меня более настоятельной задачи, чем усиливать при малейшей возможности то, что есть и осталось во мне». Это были последние слова, написанные Гёте. Че­рез несколько дней он скончался в возрасте восьмидеся­ти трех лет.

 

Для Гёте поворотным пунктом в жизни стал ошеломля­ющий успех «Страданий юного Вертера». Внезапная сла­ва невольно на какое-то время ослепила его своим сия­нием. Окружающие восторженно рукоплескали, требо­вали новых сочинений в том же роде. Гёте было всего двадцать пять, и ни одно из последующих его произведе­ний не имело такого же успеха, хотя в конце жизни в своей стране он был признан гением. Для того чтобы отказать публике в том, чего она жаждала, требовалось огромное мужество. Нежелание воспользоваться плода­ми громкой славы означало, что она может никогда не вернуться. Но Гёте ощущал в душе нечто, что было не­измеримо сильнее соблазна славы. Ему не хотелось ста­новиться заложником одной благосклонно встреченной книги, посвятить всю свою жизнь литературе и создавать сенсации, потворствуя вкусам толпы. Он выбрал соб­ственный, уникальный и необычный жизненный путь, движимый внутренней силой, которую называл даймо- ном — беспокойным духом, побуждавшим его выйти за пределы литературного ремесла и исследовать жизнь, пытаясь докопаться до самой сути. Нужно было только обуздать этот непокорный дух, которым он обладал от рождения, направить его в нужное русло.

 

В науках Гёте также двигался своим неповторимым пу­тем, изучая глубинные закономерности в природе. Затем он включил в сферу своих интересов политику, эконо­мику и историю. Вернувшись к литературному труду под конец жизни, Гёте был обогащен всеми этими зна­ниями, связанными между собою и потому позволя­ющими делать необыкновенные обобщения. Его стихи, проза и драматические произведения выдают великолеп­ную эрудицию, познания в науке, а научные труды по­ражают поэтической интуицией. Гёте достиг мастерства не в одной какой-то области — его сила была в умении находить между ними взаимосвязи, опираясь на много­летний опыт, на десятки лет серьезных и глубоких на­блюдений и размышлений. Можно сказать, что Гёте представляет собой то, что в эпоху Возрождения воспе­валось как идеал Универсального человека — человека энциклопедических знаний и огромного кругозора, об­ладающего значительными познаниями во всех областях, которому открываются тайны мироздания, невидимые обычным людям.

 

Сегодня может показаться, что люди, подобные Гёте, — это пережиток XVIII века, а идеал универсального зна­ния — не более чем романтические мечтания. Это, одна­ко, заблуждение. Само устройство и принцип действия человеческого мозга — его тяга к образованию связей и ассоциаций — заставляет действовать в том направле­нии, которое избрал Гёте.

Конечно, эволюционный путь может быть извилистым, с частыми поворотами, но стремление объединять и связывать в конце концов по­беждает, поскольку является слишком уж мощной со­ставляющей человеческой природы.

 

Сегодня различные технологические достижения предо­ставляют нам беспрецедентные возможности для того, чтобы сравнивать, проводить параллели и находить свя­зи между самыми разными отраслями знания и идеями. Искусственные барьеры между наукой и художествен­ным творчеством рано или поздно падут под натиском стремления людей знать и выражать общую реальность. Наши идеи и представления, приближаясь к природе, начнут становиться более живыми и органичными. Уже сейчас любыми доступными способами старайтесь при­близиться к этому процессу универсализации, расши­ряйте свои познания в других областях, двигайтесь даль­ше и дальше. Обилие плодотворных творческих идей, которые посетят вас на этом пути, будет вам заслужен­ной наградой.

 

Оборотная сторона

Другое, обратное отношение к мастерству — попытка отрицать его существование и значение и, следователь­но, необходимость стремления к нему. Однако подоб­ное отрицание способно вызвать лишь чувство беспо­мощности и отчаяния. При таком отношении мы риску­ем оказаться в опасной зависимости от того, что можно назвать «ложной сущностью».

 

Ваша ложная сущность представляет собой совокупность всех голосов, услышанных от других людей и усвоенных вами (в первую очередь родителей и друзей, желающих, чтобы вы шли у них на поводу и становились тем, кого они хотят видеть в вас), а также давление социума, навя­зывающего определенные ценности, способные соблаз­нить, сбить с толку. Сюда же подмешивается голос на­шего эго, постоянно старающегося уберечь нас от не­приглядной правды. Голос нашего эго звучит громко, мысли сформулированы просто и доступно. Когда речь заходит о мастерстве, он говорит с нами примерно так: «Мастерство — это для гениев, для особо талантливых, для капризов природы. Мне-то все это ни к чему, я не создан для этого». Или так: «Мастерство неприглядно и аморально. Оно для амбициозных, тщеславных эгои­стов. Лучше скромно сидеть на своем месте, работать и помогать людям, чем обогащаться». Может прозвучать и такое: «Успех — это чистая лотерея. Так называемые мастера — это просто счастливчики, которым повезло оказаться в нужном месте в нужное время. И я мог быть на их месте, выпади мне удача». Или такое: «Так долго работать, убиваться, выкладываться — зачем мне все эти муки? Жизнь коротка, лучше прожить ее на полную ка­тушку, получать удовольствие, стараться взять от нее как можно больше».

 

Сейчас вы уже, надеюсь, понимаете, что все эти голоса говорят неправду.

Мастерство зависит не от везения или природной одаренности, а от того, следуете ли вы своим естественным склонностям, от страстного желания чего- то достичь, которое жжет вас изнутри.

 

У каждого человека есть склонности. Это желание до­биться цели — отнюдь не проявление эгоизма или често­любия, которые, напротив, являются препятствиями на пути к мастерству. Это проявление чего-то глубоко есте­ственного, присущего только вам, той уникальности, ко­торой природа отмечает каждого из нас при рождении. Следуя своим наклонностям и совершая путь к мастер­ству, вы окажете большое благо людям, обогащая жизнь своими открытиями и прозрениями, помогая в полной мере проявляться многообразию как в природе, так и в человеческом обществе. По сути дела, это и есть верх эгоизма — потреблять то, что производят другие, не вы­совывая головы из раковины ограниченных целей и сию­минутных удовольствий. Отказ от своих природных на­клонностей впоследствии может привести только к боли, разочарованию и горькому чувству, что что-то очень важное было упущено. Эта боль выразит себя в озлоблен­ности и зависти, и вы, возможно, даже не сумеете распо­знать подлинную причину уныния и подавленности.

 

Ваше истинное «я» не изрекает громких слов и баналь­ных истин. Его голос слышится из самой сердцевины, глубины вашего существа — это нечто органичное, фи­зически вам присущее. Оно берет начало в вашей непо­вторимости и проявляется через ощущения и желания, которые, кажется, захлестывают вас. Вы, как правило, сами не можете уяснить до конца, почему именно эти занятия или формы знания для вас так важны. Это дей­ствительно сложно понять или выразить словами — про­сто нужно принять как факт. Следуя этому внутреннему голосу, вы осознаете свой потенциал и сможете удовлет­ворить самые свои глубинные стремления к тому, чтобы сформировать и выразить свою уникальность. Она дана вам не случайно, и дело вашей жизни — проявить ее и заставить приносить плоды.

Гений только то и делает, что учится сперва класть камни, потом строить из них; он всегда ищет материала и всегда занят его обработкой.

Фридрих Ницше

 

⇐ Предыдущая56575859606162636465Следующая ⇒

Поделиться: