Дня через три снег растаял, погода прояснилась, воздух бодрил. На мостовые к ногам японских пленных падали осенние листья. Страшная зима стояла на пороге.

Однажды вечером, осенью, которая в Сибири умирает, как мотылек, в неуловимый миг между летом и зимой, у нас был коллективный поход в баню.

Задворки завода имени Куйбышева выходили на Ушаковку, приток Ангары. В  вечернем сумраке виднелись белые стены городской тюрьмы, расположенной на другом берегу речки. По соседству дымил пивной заводик. Мы пробирались по темной узкой тропинке, которая должна была вывести нас к бане. Глаза привыкли к сумраку, и я стал замечать детали пейзажа. Дно речки поблескивало мелкими камешками, на поверхности воды надувались и лопались пузырьки. В головной части колонны загалдели. Шум зашелестел по цепочке и добрался до меня. Оказывается, на другом берегу там и сям привольно расположились компании молодых людей с выпивкой и закуской.

— Приятного аппетита! — развеселившись, крикнул я молодежи.

В ответ раздалось девичье хихиканье.

Добрались до большого каменного здания бани, на фасаде которого значилось: «Начато в 1905 г., закончено в 1917 г.». В просторной раздевалке пленные готовили одежду к горячей санобработке, когда руководитель отдела пропаганды из антифашистского комитета вдруг забрался на стул и заговорил громким голосом:

— Внимание! Сейчас, когда мы шли по берегу...

Я замер от ужаса: может, он устроит разнос за мои легкомысленные слова? Но ведь русские всегда так говорят за едой. Стрела, однако, метила в другую мишень и миновала меня.

— Кто-то из вас обозвал тех русских на берегу презрительной кличкой «роскэ». Это отвратительное слово, выражающее ненависть японского милитаризма к советским людям, давно пора устранить из жизни нашего лагеря, неустанно идущего по пути демократии. Сегодня, однако, я, к большому сожалению, вновь услышал это низкое слово. Уверен, что его произнес не наш товарищ, а человек, недавно вступивший в наш коллектив, товарищ с низким уровнем сознания. Прошу этого товарища выйти сюда и выступить с самокритикой.

— Не возражаем! — разноголосый вопль ударил в каменные стены и срикошетил.

Никто не сделал ни шагу. Прошло тридцать секунд, минута... Шеф пропаганды еще раз влез на стул:

— Из чувства любви и уважения к означенному товарищу я призвал его к акту самокритики, но он не откликнулся на мой призыв. Однако его ждет неминуемое разоблачение. Прошу товарищей, которые слышали брань из уст этого человека, назвать имя несознательного элемента!

— Сугияма просит слова! — тут же отозвались из толпы.

— Товарищ Сугияма! — произнес шеф, указывая пальцем на пленного, который уже успел раздеться донага.

— Это сказал товарищ Яманака с третьего участка! — отрапортовал голый Сугияма.

— Нечего называть товарищем такого мерзавца! — закричал кто-то.

— Яманака с третьего участка, немедленно выйти! — приказал главный пропагандист.

— Давай! Нечего прятаться!

— Не выйдешь, негодяй, пеняй на себя!

Возбужденные голоса пленных подогревали и без того накаленную атмосферу.

Наконец, застегивая на ходу брюки, на середину вышел провинившийся — крестьянского вида коренастый мужик лет тридцати с квадратной челюстью. От страха он не смел поднять глаза.

— Тебя из другого лагеря к нам прислали? — спросил пропагандист.

— Да.

— Откуда?

— Из Тайшета.

— Там по-прежнему употребляют это бранное слово?

— Нет.

— Неужели ты не знаешь, что это прозвище — порождение антисоветских настроений?

— …

— Ну, ты, деревня! Отвечай, когда спрашивают!

— Нечего прикидываться, что не знал!

Кольцо голых тел сужалось.

— Простите, пожалуйста! — послышался испуганный шепот.

— Нечего извиняться! Отвечай, знал или не знал?

— Знал.

— Вот скотина!

— Сознательный антисоветский элемент!

— Судить его! — потребовал кто-то, обращаясь к руководителю отдела пропаганды.

В потоке брани вдруг послышалось:

— Прошу слова!

⇐ Предыдущая40414243444546474849Следующая ⇒

Поделиться: