Меня перевели на угольные шахты в город Черемхово. Ехать надо было сто тридцать километров по Транссибирской магистрали от Иркутска на запад.

Пятьдесят пленных под охраной конвоя шли по тихим улицам Иркутска, погруженного в ночной мрак и сон. На город, на кучку полночных путников падал снег. Я механически переставлял ноги и никак не мог успокоить лихорадочно колотившееся сердце.

Поезд двинулся на запад. Танимото, сидевший напротив меня, достал из кармана обрывок бумаги и протянул его мне. Это был кусочек четвертой полосы газеты «Правда» с материалами на международные темы. Я увидел информацию о заявлении генерал- лейтенанта Деревянко, представителя СССР в Союзном совете для Японии. Он указал, что правительство Японии должно нести все расходы по транспортировке японских военнопленных на родину, что позиция Штаба американских оккупационных войск, в соответствии с которой японское правительство начинает оплачивать репатриацию с момента погрузки пленных на пароходы, является произвольной и что до тех пор, пока эта позиция не изменится, советское правительство не будет репатриировать японских пленных.

Меня словно ошпарило кипятком.

— Сколько бы нас ни переводили с места на место, все равно за пределы Земли не угодим! — грустно улыбнулся Танимото.

Действительно, оставалось лишь посмеиваться над собой. Но по тону Танимото я почувствовал, что в душе он тоже побаивается новых испытаний в незнакомом месте. Без слов понимая друг друга, мы сидели, нахохлившись, как две птахи, забившиеся под стреху от ветра и дождя.

В шахтерском городе

Черемхово — сибирский город, но темпам развития сравнимый с Комсомольском-на-Амуре. Для освоения поистине неисчерпаемых залежей угля требовалась рабочая сила. Каждый день в Черемхово приезжали новоселы: с деревянными чемоданами инженеры и мастера из европейской части России, с мешками за спиной завербованные рабочие из Средней Азии, в товарных вагонах с зарешеченными окнами заключенные из трех бывших государств Прибалтики и районов Западной Украины, прежде принадлежавших Польше. Разношерстные толпы ступали на перрон Черемхова и сразу увеличивали население этого города.

Жилищные условия были ужасными, совершенно игнорировались санитарные нормы жилой площади, и в одну квартиру набивалось по нескольку семей.

С целью преодоления острого жилищного кризиса в новых районах города ускоренными темпами строились частные, а также многоквартирные деревянные и шлакоблочные дома, но это помогало, как мертвому припарки. Люди въезжали в недостроенные жилища, где не было ни оконных стекол, ни печек. Поэтому в новостройках часто случались пожары.

Доходили до нас и слухи об убийствах и других преступлениях. Город потрясал как бурным ростом, так и буйным нравом его обитателей.

Он тянулся узкой полосой с юга на север вдоль Транссибирской магистрали. Наш лагерь находился на сопке Грушевая, на северной окраине Черемхова, за новыми городскими районами.

С вершины сопки открывалась панорама Черемхова. На северо-западе до горизонта простиралась равнина, окаймленная живой стеной тайги, которая отступала все дальше и дальше под натиском индустриализации. Виднелось несколько действующих шахт. На северо-востоке равнина, сливавшаяся с небом, еще сохраняла первозданный облик, но и ее тело было уже вспорото открытыми угольными разрезами, вдоль которых пирамидами высились отвалы породы. Подножие нашей сопки было простегано железнодорожной веткой, которая тянулась на северо-восток до маленькой пристани Макарьево на Ангаре. По вечерам вокруг Черемхова вспыхивали мириады электрических лампочек — строительство не замирало ни на минуту даже по ночам. Мы оказались поистине в самом сердце «России на стройке».

Черемховский лагерь ничем не отличался от других сибирских заведений подобного рода. Та же двойная ограда с колючей проволокой, неустанно охраняемая овчарками, те же сторожевые вышки, оборудованные прожекторами. И здесь сразу за центральными воротами высился массивный стенд с фотографиями передовых работников и показателями выработки, которые наглядно демонстрировали весомый вклад двухтысячного отряда японских военнопленных в освоение угольных месторождений Черемхова. Чуть поодаль располагался громадный макет земного шара, и из его макушки, прямо из Северного полюса, торчал красный флаг. Это сооружение, видимо, было призвано символизировать процветание «демократического движения» в данном лагере.

Каждое утро, еще затемно, мы выходили из центральных ворот, то и дело падая, спускались с сопки по обледеневшей дороге, пересекали равнину, а потом пробирались между терриконами до открытого карьера, который назывался Храмцовским. От лагеря до места работы было пять километров.

Судя по названию, Храмцовка в старину, может быть, принадлежала какому- то храму. Карьер, полукругом вгрызшийся в равнину, тянулся километра на два с севера на юг. Карьер окружала цепь отвалов, напоминавших горную гряду. Между ними размещались десять экскаваторов немецкого производства, расширявших карьер. Размеренное движение механизмов вносило что-то живое в мертвый пейзаж, искусственно составленный из цепочки отвалов и внутренностей карьера. Экскаваторы казались единственными одушевленными существами на безлюдном пространстве, где происходило разрушительное отчуждение человека от природы.

В карьере находились сотни русских и японцев, которые должны были рубить угольные пласты и тянуть узкоколейку, но снаружи их не было видно. В самом центре карьера находилось управление — штаб, ведавший освоением недр. Над крышей его развевался облезлый от ветра и дождей красный флаг. Здесь размещались начальник рудника, партийное руководство, главный инженер, отдел кадров и другие службы. Управление окружали столярная мастерская, кузница, инструментальный склад и клубное помещение.

Меня определили работать на склад. Он представлял собой небольшой барак, заваленный лопатами, кирками, ломами, топорами, пилами, кусачками, гвоздями, болтами и прочими примитивными орудиями труда, необходимыми для индустриализации Сибири. Мой рабочий день начинался с раздачи инвентаря пленным, которые еще не совсем пришли в себя от недосыпа. Делать это следовало, по возможности, быстро, но соблюдая порядок. Запарка была, как на поле боя. И все же операция завершалась успешно, поскольку, как-никак, я имел дело с бывшими военными, привыкшими к коллективным действиям. Пленные с лопатами и кирками на плечах скрывались в лабиринтах карьера, и наступал момент, когда на склад, подобно цунами, обрушивалась толпа русских. В большинстве своем это были рабочие с Алтая, завербовавшиеся на год, чтобы скопить денег. Встречались и заключенные-военнослужащие, прошедшие через немецкий плен, и осужденные жители с бывшей польской территории. Порядка от этой разбойничьей братии ждать не приходилось. Каждое утро она жужжала вокруг склада, как разворошенный улей. Одни молча хватали необходимые инструменты и убегали, не дав мне даже пересчитать их. Другие нудно рылись в лопатах и кирках, выбирая себе по вкусу и не обращая внимания на возмущенные крики ожидающих своей очереди. Третьи, улучив момент, когда кладовщик был чем-нибудь занят, норовили стянуть топор или пилу, которые можно было продать.

⇐ Предыдущая42434445464748495051Следующая ⇒

Поделиться: