Убедившись, что, вопреки всем моим опасениям, ничего, как будто, не стряслось, я тихо рассмеялся:

— Ну и смельчак!

Мутный осадок, наполнявший душу, был смыт этим насвистыванием.

Возвращение

В разгар кампании по сбору подписей под благодарственным письмом генералиссимусу Сталину на родину были отправлены два эшелона военнопленных. Усилился страх угодить в число 9954 военных преступников, которых советское правительство намеревалось удерживать и после декабря текущего года.

По окончании работы моих соседей по бараку и производственному участку по очереди вызывали на допросы в политотдел, откуда они возвращались запоздно совершенно измученными. Про меня словно забыли, и я не знал, к добру это или к несчастью. Дело в том, что в политотделе, как рассказывали, больше интересовались не персоной вызванного на беседу, а его мнением о товарищах-солагерниках. Мои надежды питал тот факт, что меня до сих пор не сфотографировали. В душе крепла вера, что судьба улыбнулась мне и подозрения политотдела в отношении меня рассеялись.

В политотделе спрашивали про меня, и кое-кто из побывавших там рассказал мне об этом. Но истинное отношение ко мне этих людей, ни один из которых не говорил, о чем именно его спрашивали, оставалось неясным, и я, страшась и сдерживая распиравшее меня любопытство, реагировал на их сообщения словами «ах, вот как» и поскорее отходил в сторону.

В первых числах августа наконец настал день, когда должны были огласить состав последнего эшелона, отправляемого из нашего лагеря. Мы сидели на земле, на лагерной площади, и в диком нервном напряжении ловили каждый звук, вылетавший из уст сотрудника политотдела, который, страшно коверкая японские фамилии, читал список в алфавитном порядке. Некоторые пленные в список не попали. Предполагалось, что их пошлют в Хабаровск еще до отправки репатриируемых, а лагерь закроют.

Прочитали фамилии на букву С, перешли к Т, и сердце чуть не выскочило у меня из груди. Политотделец произнес мою фамилию, и я, подскочив пружиной, назвал себя, свой незабываемый номер, и, сломя голову, бросился на то место, где сидели избранники судьбы.

Я был вне себя от блаженства. Поджидая Танимото, я чувствовал, как радость освобождения от страха попасть в число 9954 военных преступников переполняет меня и растягивает губы в улыбку.

Прочитали все фамилии на Т, добрались до буквы У, а Танимото так и не пришел к нам. Увидев подбегающих счастливых обладателей фамилий на У, я, словно протрезвев от упоительного опьянения, туг же впал в прострацию.

В составе пятисот пленных Танимото на рассвете следующего дня отправляли в Хабаровск. Я уточнил адрес его семьи.

Отъезжающих на родину освободили от работы, но дел у нас хватало. Надо было готовить плакаты для украшения железнодорожного состава, репетировать революционные песни, заниматься в политических кружках, участвовать в мероприятиях по критике и самокритике. Чтобы пройти без инцидентов проверку, которой, как предполагалось, мы подвергнемся в Хабаровске со стороны редакции газеты «Нихон симбун», а также строгий досмотр в последнем пункте нашего пребывания на территории СССР — в бухте Находка, надо было еще больше укрепить дисциплину, и собрания с критикой и самокритикой проводились ежедневно с невиданной доселе жестокостью. Готовясь к следованию в эшелоне, мы отрабатывали коллективные действия: ели, ходили в уборную не менее, чем по двое и рука об руку, причем все надо было проделывать оперативно. Три ежедневные приема пищи начинались словами благодарности, произносимыми по-русски:

— До свидания, советские товарищи! Спасибо, товарищ Сталин!

Выдерживать идиотизм помогало лишь то, что через месяц нас ждало спасение от этого сумасшедшего дома.

Взвод, который должен был ехать в соседнем с нами товарном вагоне, проводил в бараке одно из ежедневных собраний по «критике и самокритике». Люди сидели кружком, а в центре стоял подсудимый. Я сидел поблизости, связывая метлы для будущей уборки в вагоне и прислушивался к происходящему. На самосуд был выставлен бывший офицер, не снявший с форменного ремня крючки, на которых прежде крепился японский меч. Один из судей орал во всю мочь:

— Этот факт является доказательством того, что он до сих пор не очистился от классового сознания императорской армии. В ближайшее время нам предстоит на виду у противника ступить на землю Японии, где по-прежнему правят император и буржуазия, но наша демобилизация — не просто возвращение в родной дом. Мы действительно сойдем на родную землю под взглядом врага. Нельзя везти с собой реакционера, который, возможно, тайно сотрудничает с этим врагом.

⇐ Предыдущая52535455565758596061Следующая ⇒

Поделиться: