Глава 32. Вторник 10 ноября вечер - среда 11 ноября утро.
Домой Снейп вернулся поздно, исчезновение подарка воспринял с удовлетворением. А вот на короткую записку к собственному удивлению слегка обиделся. Не могла хотя бы пару фраз написать, да? Снейп поджал губы и прошел к своему бару. Требовалось нейтрализовать давешний хагридов чай и вообще спокойно подумать. Нацедив себе стаканчик Огневиски, профессор уселся в кресло, подкинул в камин парочку поленьев и заклинанием заставил их вспыхнуть. Она похоже приходила довольно давно, потому что в комнате было еще тепло, но дрова уже полностью прогорели и угли покрылись налетом пепла. Глядя на вновь взметнув-шиеся в камине языки пламени, Снейп потягивал Огневиски и размышлял над сегодняшними результатами расследования. Можно было себя поздравить. Он определенно на правильном пути и с самого начала верно подозревал это гоблиново "золотое трио". Теперь надо будет прижать к стенке Гренджер. Мерлинова задница, не так просто это будет сделать, это не без-мозглый Уизли. Снейп даже не был уверен, что проще: выдавить информацию из Минервы или из этой гриффиндорской всезнайки. В любом случае поговорить следует с обеими. Вопрос только когда. И как начать разговор на интересующую его тему. Впрочем, насчет Гренджер у него есть одна идея. Посмотрим, если она сделает на ближайших зельях в четверг хоть что-то, за что можно назначить отработку... Снейп плотоядно улыбнулся. Да, это должно хорошо продвинуть его дальше. А если в четверг Гренджер будет паинькой, то он начнет с ее декана. Будем импровизировать. А сейчас надо кое-что закончить в лаборатории. Определенно, делать подарки приятно. Так же приятно, как получать.
***
Утром он снова вышел из спальни к горящему камину и готовому чаю. И тарелка с би-сквитами тоже присутствовала. Но куда больше Снейпа обрадовал большой лист пергамента на столике возле чайника.
Профессор уселся в кресло, завернулся в плед, все-таки камин горел недавно и было еще прохладно. Ему очень хотелось поскорее прочитать письмо, но сначала он все-таки заставил себя спокойно налить чаю, и сделать пару глотков. Только после этого Снейп неторопливо взял в руки пергамент.
"Доброе утро, Северус!
Рада, что могу вас теперь так называть. Что касается моего имени, то предпочту, чтоб вы сами его выяснили. А пока это дело будущего, выберите любое прозвище, какое вам понра-вится. Только Золушкой называть не надо. Хорошо? В остальном на ваш выбор. Насчет придти поговорить, все-таки пока я к этому не готова. Но если вы проявите настойчивость, то...
Простите, что я вчера написала только одно слово. Ваш подарок меня слишком взвол-новал, а когда я взволнована и рядом никого нет, я могу заплакать. Поэтому я предпочла сначала немного успокоиться, а уже потом написать, как я вам благодарна. Благодаря вашему подарку сбылась моя заветная мечта. Ну, одна из них. Я действительно в самом настоящем восторге до сих пор и полагаю, надолго. Вы прекрасно делаете подарки, правда. Вообще здесь главное понять, что это возможно, а все остальное придет само собой. Вы меня очень пора-довали.
Простите, что залезла в ваш "сундук" без разрешения. Просто попроси я о нем, вы на-верняка бы не разрешили, вот и пришлось мне на время расстаться с воспитанностью. Кстати, там у вас так много всего интересного, я, наверное и половины еще не видела. В извинение, могу дать вам совет по наведению порядка во всем этом хозяйстве. Знаете, Северус, некоторые женщины вешают на стену дома большое панно с карманами. В карманы они кладут разные вещи. В один - письма, в другой - ленты, в третий расчески, и так далее. Некоторые даже под-писывают эти карманы, чтоб легче было найти нужное. Если вы перестанете представлять свою душу в виде сундука, а вообразите себе такое панно и разложите все содержимое по надписанным карманам, то будет намного проще доставать то, что нужно в данный момент. И не придётся лезть на дно и распаковывать когда-то тщательно увязанный сверток. Нужно бу-дет только открыть застежку. Так проще, не находите?
Я собираюсь признаться еще в одной вещи, не вздумайте использовать это против меня. Я всех ваших магических возможностей не знаю... Я сделала так, что счетчик петель говорит вашим голосом. И лицо у него тоже ваше. И я попросила его хоть иногда улыбаться. Знаете, Северус, когда вы улыбаетесь, вы еще симпатичнее, чем обычно. Правда-правда.
Ну все, я на этом позволю себе закончить, не стану желать вам удачи в бегании за мной по всей школе, хотя ни на минуту не сомневаюсь, что рано или поздно вы меня догоните".
Снейп пережил, пока читал, гамму самых разных чувств, на большинство которых считал себя давно неспособным. Фраза о том, что обычно он оказывается у кого-то вызывает симпатию, заставила Снейпа недоверчиво хмыкнуть. А предложение заменить сундук на панно с карманами было рассмотрено прагматичным профессором со всей серьезностью. Идея действительно недурственная. Вообще же мрачного нелюдимого мужчину захватил совер-шенно мальчишеский азарт. Он давно уже не брался на "слабо", он даже в школе обычно этого себе не позволял, а вот сейчас он понимал, что готов землю рыть, чтобы победить в этом детском в общем-то вызове. Чтобы он, взрослый сильный маг, не нашел на территории Хог-вартса какую-то пусть и симпатичную, но чертовски нахальную магглу и не сказал ей все, что он о ней думает?! Дудки! Он ее найдет! А если не получится, то... то он согласится давать частные уроки Лонгботтому. Не реже трех раз в неделю.
Содрогнувшись от такой перспективы, Снейп закинул в рот последний бисквит и запил его оставшимся чаем. Мерлин побери, вкусно-то как. И никакой овсянки, которую размазы-вали сейчас по тарелкам те, кто завтракает в Большом зале. Снейп привык к овсянке с детства, в конце концов частенько это бывало просто единственное, что оставалось из еды в доме, где стараниями отца почти все деньги уходили на выпивку. Но сказать, что он любил её... брр. Разумеется нет.
До уроков оставалось еще около часа, поэтому профессор снял с полки очередную маггловскую книжку. На сей раз это был "Властелин колец".
Глава 33. Суббота 14 ноября день.
Нас можно было поздравить на этот день. Судя по всему, после первых успехов рас-следование Снейпа безнадежно забуксовало. Гарри, Рон и Гермиона вели себя абсолютно безупречно, так что назначать отработки и взыскания было решительно не за что. Даже более чем пристрастный профессор не нашел к чему придраться так, чтоб это было правдоподобно. Поэтому сегодня, холодным, пасмурным, но не дождливым, к счастью, днем я спокойно шла на свидание. Зелье бледности я сварила сама, Гермиона только наблюдала, чтоб я все делала правильно. В отличие от зелья невидимости оно на меня действовало, так что я была во все-оружии. Приятно все-таки знать, что в самый важный момент ты не будешь полыхать как большой лондонский пожар. Терпеть не могу, когда мое лицо начинает по интенсивности цвета конкурировать с волосами и разница остается только в оттенке, но никак не в насы-щенности. Это заставляет быть неуверенной в себе. Неуверенность заставляет снова краснеть и так без конца. Порочный круг. Теперь, когда мне это не грозило, я была просто счастлива. Прав все-таки Северус, когда говорит, что Зельеделие самая великая наука на свете. Не то что какое-то там глупое размахивание палочкой. Это точно, зельеделие круче, это я вам офици-ально как маггла заявляю.
Я сделала большой крюк, чтобы придти в рощу с нужной стороны, и на этот раз чуть-чуть опоздала. Не опоздала даже, время нашей встречи было весьма приблизительным. Просто пришла второй. Он уже ждал меня и улыбнулся, когда увидел. Определенно, когда он улы-бается, то становится еще симпатичнее, чем обычно. Я тоже улыбнулась ему и взяла за руку как только подошла достаточно близко. Он не возражал, совсем наоборот.
- Сегодня холодно, давай пройдемся, - предложил мне мой профессор.
- Давай, - согласилась я. - Веди, Дерсу Узала.
- Кто? - удивился Северус.
- Это персонаж одной маггловской книжки. Проводником по тайге работал.
-А-а
И мы пошли. Пошли куда-то держась за руки как школьники. Долго молчали, не чувствуя потребности говорить, просто мерили шагами тропинку между деревьев, за которыми угады-валось озеро. Через некоторое время тропка вывела нас к воде. Деревья расступились, от-крывая нам водную гладь цвета маренго. Царило безветрие поэтому волны едва поблескивая лениво плескались у каменистого берега. Мы подошли к самому краю воды.
- Я хочу сделать тебе подарок, - сказал Северус, извлекая из кармана мантии хрустальный флакон. - Я долго думал, что тебе подарить и решил составить запах, который подходил бы только тебе. Мне кажется, ты должна пахнуть летом, даже когда земля утопает в сугробах и ночь наступает сразу после полудня.
Я открыла подарок и вдохнула созданный для меня аромат. Пахнуло летней степью, где пряно цвели травы и изнывая от жары отдавала небу свой горький острый аромат полынь. Именно полынь была основной нотой этого аромата, но иногда она вдруг на мгновение усту-пала место сладкому мягкому запаху цветущей медуницы. Я никогда не любила духи, очень редко я использовала вместо них эфирное масло. Это всегда было масло полыни. Откуда он узнал, что я люблю этот запах? Первый раз в жизни я поняла женщин, которые не мыслят жизни без того чтобы не надушиться. Хотя все равно я не могла понять их до конца. Ведь для них никто не создавал аромат специально. Таким, чтобы он был только для них.
- Это по-настоящему волшебный запах, Северус. Спасибо, - сказала я немедленно вос-пользовавшись подарком.
- Тебе действительно нравится?
- Больше чем ты в силах вообразить, а я - описать, - улыбнулась я. - Почему полынь?
- Не знаю, - честно ответил он. - Просто мне показалось, что это твое.
- Целиком с тобой согласна, это - мое, - я прижалась к нему плотнее, и Северус немед-ленно укрыл меня широкой полой своего плаща. Его молчание стало несколько озабоченным. Он словно не решался мне что-то сказать. Пришлось брать инициативу в свои руки. Нет не по поводу разговоров, по мне так чем позже он решит заговорить о своих душевных муках, тем лучше. Просто он не спешил целовать меня, а мне не хотелось терять время. Поэтому я ласково провела ладонью по его груди и тихо спросила:
- Профессор, а мы целоваться сегодня будем? Или у вас другая программа бала намече-на?
Он немедленно исправился, следующие четверть часа нам было не до разговоров, а не-которым, не будем показывать пальцем, и не до мыслей. Однако холодный шотландский но-ябрь диктовал свои условия, поэтому нам пришлось вернуться к прогулке. Мы продолжи-ли-таки прерванный две недели назад разговор о литературе, но он был не слишком ожив-ленным и постепенно силами Северуса сошел на нет. Мне стало ясно, что без выяснения от-ношений дело не обойдется, и я решила хотя бы подтолкнуть его, а то он так и брел бы рядом с мрачным видом.
- Северус, что происходит. С тобой что-то случилось? Ты такой мрачный.
- Я... Ты помнишь, я обещал тебе разобраться кое в чем и рассказать о результатах?
- Естественно помню. Если ты еще не выяснил, то я подожду.
- Все еще хуже. За это время все сильнее запуталось. И я не знаю, что мне делать.
- Боже, Северус. У тебя такой вид, как будто за эту неделю ты выяснил, что оказывается давно женат, только раньше почему-то был совсем не в курсе.
- Что-то в этом роде, - вздохнул этот правдолюбец.
- И что, она требует алименты на содержание ваших пятерых детей о существовании которых ты тоже не подозревал до сего дня? - я продолжала хохмить, а что мне, собственно, еще оставалось.
- Будь серьезней, пожалуйста, - немного обиженно попросил Снейп, останавливаясь посреди тропинки.
- Хорошо, я буду серьезна. Только ты должен сказать мне, что тебя так мучает, хорошо?
- Ты только, пожалуйста, попробуй не обижаться, - вздохнул Северус, поворачиваясь ко мне и пряча мои ладони в своих. - Для меня это все очень непривычно, и мне трудно понять и себя, и кое-кого из окружающих.
- Скажем так, я принимаю заранее, что все что ты мне скажешь, говорится не с целью меня обидеть. Пойдет?
- Пойдет. Это намного лучше чем ничего, - с некоторым облегчением выдал мой про-фессор. - Видишь ли, так получилось, что я с детства оставался один все время. Окружающие не испытывали ко мне теплых чувств. У меня нет ни малейшего желания давить на жалость, я ее терпеть не могу, просто констатирую факты. У меня были рано увядшая, безразличная ко всему мать и пьющий отец, который бил нас обоих чем под руку подвернется, пока я не нау-чился сперва огрызаться, а потом давать сдачи. Моя внешность никогда не располагала к тому, чтоб взрослые глядели на меня с умилением, скорее наоборот. В школе мне приходилось вечно драться с "мародерами". В роли мальчика для битья я всех устраивал. Нищим в Слизерине быть почти опасно для жизни. За других заступались, за меня - никогда. У Волдеморта о те-плых чувствах можно было забыть. Их там старательно истребляли, часто вместе с людьми. Полюбит человек кого-нибудь, а через неделю этого кого-нибудь будут долго и мучительно убивать. Непременно на глазах у "оступившегося". Вместо любви там была похоть и чем кровавее и извращеннее, тем лучше. Мой нынешний имидж строгого профессора заставляет учеников в моем присутствии от страха дышать через раз. В общем, так получилось, что я не привык к симпатии со стороны окружающих. И когда мне внезапно начали ее дарить, я сначала сердился, думал, что это какая-то ловушка... Я не привык верить людям, не привык, что ко мне можно хорошо относиться. Надо честно сказать, я до сих пор не слишком верю, что заслу-живаю хорошего отношения. Я совершил много зла, я уже говорил тебе об этом, - он умолк и задумался. Стоять на месте было холодно, поэтому я слегка пожала его пальцы и поторопила:
- Так в чем проблема, Северус?
- Проблема в том, что сейчас ко мне одинаково хорошо относятся две женщины. Там, в Хогвартсе, осталась еще одна женщина, которая относится ко мне так же хорошо, как ты. И я не знаю, что мне делать, потому что я тоже одинаково отношусь к вам.
- Ты хочешь сказать, что с ней ты тоже целовался? - я честно попыталась вложить в голос нотку ревности.
- Нет, я ее даже не видел. Но... я ничего не могу поделать с тем, что она мне нравится так же как и ты.
- Ты же ее не видел, - подначила я его.
- Боюсь, это не имеет значения, - сокрушенно ответил Северус. - И я ее пока не нашел. А должен.
- А если она не хочет, чтоб ты ее искал? Может она некрасивая и стесняется своей внешности?
- Это не имеет никакого значения для меня. Она спасла мне жизнь, Алена. Так уж по-лучилось, что она спасла мне жизнь. А потом исцелила, и то, как она это сделала, не оставляет сомнений в том, что она любит меня.
- Северус. То, что ты мне сказал, очень важно. Я понимаю и не буду обижаться. Но ты обязательно должен хорошо подумать, причем не только о ней и обо мне, но и о себе. В первую очередь о себе. Из того, что ты мне рассказал, я делаю вывод, что в основе твоих чувств к нам обеим лежит благодарность. Ты должен знать, что это не замена любви.
- Я не знаю, что это такое, - мрачно сказал Снейп.
- Ты узнаешь и научишься, как научился делать подарки. Ты уже умеешь радовать, научишься и любить. Просто любовь, она тоже подарок. Просто так, безвозмездно и беспри-чинно. Пожалуйста, не перепутай ее с благодарностью, я прошу не только за себя, но и за ту, другую женщину, потому что очень больно бывает, когда люди обманываются сами в себе. Больно не только им, но и другим тоже.
- Допустим, я все это понял, хотя сразу предупреждаю, что пока не совсем. А что нам с тобой делать сейчас? Разве это правильно, что мы целуемся? В свете того, что я только что рассказал тебе...
- Когда ты меня целовал, ты о ней думал?
- Нет, - помотал он головой.
- Вот и славно. Значит ты в тот момент был только мой. Когда разберешься в себе, тогда и выберешь одну из нас. Или кого-то другого. Не вздумай считать себя привязанным к нам по-тому, что мы первые поняли, какой ты хороший. Твое сердце, Северус, это твое сердце. И будь уверен, я буду рада, если ты будешь счастлив. Даже если ты будешь счастлив не со мной. Это будет больно, особенно сначала, но это так. Ты заслуживаешь счастья, не важно с кем, главное, чтоб тот, кто рядом, делал тебя счастливым.
Он долго молча смотрел на меня. Не возьмусь передать его чувства, вылившиеся, нако-нец, в один короткий тихий вопрос:
- Почему? - в нем не было требовательности, как тогда, когда я предпочла его Блэку и Поттеру. Голос был спокоен, почти безжизнен.
- Потому что я люблю тебя, Северус, - честно ответила я. Услышав эту спокойно ска-занную мной фразу, он некоторое время не мог выдохнуть, а когда наконец восстановил ды-хание, то прошептал:
- Спасибо.
Некоторое время мы молча глядели друг на друга, держась за руки будто приклеенные. Но мне было совершенно ясно, что никакого страстного поцелуя сейчас не будет. Не время и не место. Мы, к счастью, не в Голливудской мелодраме. Все куда сложнее, и этот человек держащий мои пальцы в своих ладонях, хвала всем богам, не герой-любовник. Он не мог в себе разобраться, и честен был до жестокости. Я подумала, что интересно, как бы я отреагировала, если бы там, в замке, это действительно была другая женщина? Я ведь на самом деле ревнива. Может быть даже очень ревнива, и неуверенна в себе. Зачем врать самой себе. Я также как и Снейп далеко не ангел. Просто мне больше повезло в жизни, чем ему. Мама была сильнее папы, поэтому он пил, но никогда не поднимал на нас руку. И мама с дедушкой меня все-таки всегда любили. Мне просто досталось больше любви. Но кто сказал, что я от этого стала белой и пушистой? Я вдруг представила себе нечто по-настоящему белое и пушистое. Этакая трость, ветром колеблемая. Наверное Снейп привел бы ее в шоковое состояние одним высказыванием. Не говоря уже о бурном прошлом и суровом настоящем. Я отбросила эти мысли подальше, как абсолютно бесполезные, поднялась на цыпочки и поцеловала профессора в кончик длинного крючковатого (да, не Рикман, и что?) носа.
- Разбирайся в себе, Северус. Я не буду тебя торопить. И я тебя умоляю, вспоминай о себе почаще, когда будешь разбираться. Ты достоин, чтоб тебя любили. Ты этого заслуживаешь, и твои интересы в этом также значительны, как интересы окружающих, даже больше. Все по-нял?
Он кивнул и попытался улыбнуться. С непривычки и после серьезного разговора полу-чилось не очень, но он пытался, это надо было поощрять, поэтому я добавила еще и поцелуй в щеку.
- Холодно сегодня, давай расходиться. Может, встретимся в следующий раз где-нибудь в более теплом месте? Не знаю только где.
- Ну, я был бы рад пригласить тебя к себе. Если это не слишком... Просто я пока не готов встретиться с твоими родственниками, а в "Трех метлах" в субботу толпы студентов. И в воскресенье тоже.
- Я подумаю. А пока будем все же придерживаться традиций. В роще решим, куда пойти.
- Договорились. И давай встретимся пораньше.
- Ладно, ты из меня просто верёвки вьёшь.
- Я провожу тебя немного.
- Конечно. Как минимум до дороги на Хогсмит, я же здесь почти не ориентируюсь, - улыбнулась я.
Вот так мы и выяснили отношения. Когда я укрывшись плащом возвращалась в Хогвартс, настроение у меня стремительно падало. Потому что все-таки не люблю я серьезные разговоры, а сейчас к тому же до меня с каждой секундой все острее доходило, как же все запуталось. А кому расхлебывать? Правильно, мне. Потому что женщина должна быть умнее. Точнее нет, умней-то должен быть мужчина, как я Рону и сказала. А женщина должна быть мудрее, просто больно уж слово высокопарное. По дороге я так ничего и не надумала. Оставалось надеяться, что коллегиально мы придем к чему-нибудь более конструктивному.
Глава 34. Среда-четверг 18-19 ноября ночь.
В свете нашего с Северусом разговора я перестала приходить в его комнаты по утрам. Это стало слишком опасно. Я не представляла себе, что он сделает теперь, если узнает, что я его по большому гамбургскому счёту дурачу. От Гермионы, Рона и Гарри приходили известия, что у профессора кошмарное настроение, на всех уроках он рвет и мечет, снимает баллы даже с родного факультета, что уже не лезло ни в какие ворота, и взыскание для Гермионы явно не за горами. Никакое ангельское поведение не заставит Снейпа отклониться от курса. Ему нужна была информация, и он намерен был ее получить. У меня из-за новостей и из-за того, что я боялась спускаться в подземелье, настроение тоже было не лучше. Я раздражалась на всех и огрызалась, когда ко мне обращались, почище Снейпа.
- Для тебя это как наркотик, - неодобрительно заметила Гермиона в среду.
- Ага, никакого особенного кайфа, зато привыкание просто чудовищное, - мрачно отве-тила я словами незабвенного сэра Макса из Ехо. Гермиона с творчеством Макса Фрая была незнакома, посему юмора не оценила.
- Ну сходи пока он на занятиях, в конце концов, - раздраженно воскликнула она. - Все лучше, чем на людей кидаться.
- Я боюсь.
- Никуда он с занятия не денется.
Я только вздохнула. Ладно, я туда действительно загляну завтра, пока он будет вести уроки. Приняв это решение я вернулась к своему вязанию. Гермиона объявила, что на время подготовки к семестровым тестам не будет брать заказы, поэтому я могла спокойно и не то-ропясь вязать Северусу роскошный аранский свитер. Однако в этот день я не могла сосредо-точиться вовсе. Мне вечно хотелось плакать, и Герми даже пришлось настоять на успокои-тельном зелье. Когда я проглотила полстакана этой мутной жидкости, то поняла на чем по-строен эффект. Человек немедленно брал себя в руки и не показывал своих душевных терзаний больше никому и никогда, просто из опасения, что его снова заставят пить эту гадость.
Среди ночи я внезапно проснулась и поняла, что спать не могу. Меня терзала сейчас не тоска, как все эти четыре дня, а непонятная мне тревога. Сердце ныло и страх изнутри под-катывал к горлу липкими приторными волнами. Некоторое время я заставляла себя лежать тихо, чтобы не разбудить Гермиону. Но долго я так держаться не могла. В конце концов я встала, тихонько оделась, завернулась в незаменимый гаррин плащ и тихо вышла из гриф-финдорской башни, разбудив портрет Толстой Тёти. Я осторожно прислушиваясь, чтоб не нарваться на Филча, спустилась в подземелье. Может мне так плохо оттого, что Северуса снова вызывал Темный Лорд? И сейчас ему больно и нужна помощь? В коридоре было тихо, а дверь в комнаты профессор зельеварения была заперта. Я назвала пароль и вошла в гостиную. Никого и ничего, но через мгновение из-за закрытой двери в спальню раздался громкий стон. Ему все-таки плохо. Я осторожно, не снимая пока плаща отворила дверь и вошла. Северус разметался на кровати и тяжело дышал. Ему, похоже, снился кошмар. Я подошла поближе и коснулась его руки, она была покрыта потом, хотя в комнате было мягко говоря не жарко. Прядь черных волос прилипла ко лбу. Я аккуратно укрыла его скинутым почти на пол одеялом, потом положила руку на лоб и прошептала:
- Тише, Северус, успокойся. Это сон, просто сон. Никто тебя не достанет здесь.
Я гладила его по щеке и бормотала нечто успокоительное до тех пор, пока он не стал дышать ровнее. Кошмар отступал. И вдруг судорожный вздох, и он открыл глаза. Я едва ус-пела отдернуть руку и отскочить на шаг, но мое дыхание в этот момент наверняка было отнюдь не бесшумным.
- Кто здесь? - голос резкий и подозрительный. Я не пошевелилась, ведь Гермиона не накладывала на меня сейчас заклятие тихих шагов.
- Люмос! - воскликнул он, схватив лежащую рядом палочку. Комната осветилась. Я взяла себя в руки, тем более, что моего дыхания теперь точно не было слышно. У меня его пере-хватило, потому что я первый раз видела Северуса не совсем одетым. Не целиком, конечно, но мне и торса хватило. Оставалось только надеяться, что это было не в последний раз. Его лицо постепенно рассталось с выражением настороженности, более того, в глазах, кажется, появи-лась надежда.
- Это вы? Что вы здесь делаете? Пожалуйста, не молчите.
Молчать дальше было бессмысленно. Он все равно не успокоится, а мне надо любой ценой продлить свое инкогнито. Но мой голос. Черт, он не должен был его распознать. По-этому я едва слышно прошептала:
- У вас был кошмар, Северус. Я это почувствовала и не могла не придти. Мне было страшно. Я боялась, что что-то случилось, что вам плохо. Теперь я пойду.
- Но вот так, сразу? Не уходите, мы должны поговорить. Я не выпущу вас! - он пробор-мотал несколько слов, и я поняла, что дверь заперта намертво. Я тихонько вздохнула.
- Ладно, давайте поговорим. Но вы не будете пытаться увидеть меня. Вы сейчас откроете дверь, и сделаете в комнате мрак кромешный.
- И вы сбежите, - мрачно закончил он.
- Я даю честное слово, что не уйду, пока мы не поговорим.
- И говорить вы будете громче. А то я не слышу почти ничего. Вы же не привидение, в самом-то деле.
- Говорить громче я не могу, но если вы сделаете, как я прошу, я подойду ближе.
- Хорошо, я сделаю, как вы просите, - вздохнул он.
- Честное слизеринское? - спросила я, любуясь его фигурой. Как жаль, что сейчас свет погаснет. Я даже вздохнула.
- Честное слизеринское, - кивнул он и снова забормотал заклинания. Через секунду чуть слышно скрипнула открывшаяся дверь, а в комнате стало темно, хоть глаз выколи. Я честно сделала шаг к кровати и встала рядом.
- О чем вы хотите говорить, Северус?
- Садитесь… куда-нибудь. Я не накинусь, если вы сядете на край постели.
- Правда? Хотелось бы верить, - я села.
- Как вас зовут? - спросил он.
- Я же сказала, придумайте сами. Сказать я не могу, врать - не хочу. Я и так вынуждена иногда вам врать.
- Так не врите!
- Не время пока. И потом... вы сами должны все выяснить. Без подсказок. Так будет лучше, правда.
- Вот возьму и выясню все сейчас.
- Вы слово дали, Северус, - укорила я профессора и взяла его за руку. Теперь дыхание перехватило у него.
- Зачем вы это делаете? - почти простонал он.
- Сама не знаю. Спасибо вам за подарок Северус. Я о таком всегда мечтала. Вы абсо-лютно все там учли.
- И вам спасибо, Гостья.
- Ну вот и разобрались с моим именем, - с облегчением прошептала я.
- Скажите, зачем вы касались меня в больничном крыле?
- Вы чувствовали? - смутилась я. Я вообще не очень тогда представляла, что делаю. Просто знала, что так было надо, ни о какой эротике тогда речи не шло, тем более, что его переодели в ночную рубашку.
- Как во сне. Я только потом понял, что это было наяву. Когда утром очнулся, а болит только рана на ноге. Вы знаете, что боль от Круцио остается надолго? Не такая острая, конечно, но мышцы еще долго отзываются стоном на малейшее прикосновение.
- Вам было больно?
- Нет, наоборот. От ваших прикосновений боль ушла. Вы знаете, в каком случае это возможно?
- Вы же правильно догадались, я маггла. Откуда мне знать?
- А я знаю, Гостья. Только, Мерлин великий, что же мне теперь делать? Это ведь воз-можно, только если человек любит того, кого лечит!
- Тогда все понятно. Это правда. А вам ничего не надо делать. Любовь - это подарок. За него ничего не требуют взамен. Я буду рада, если и вы полюбите меня, но если нет, то нет. Я хочу, чтобы вы были счастливы, чтобы улыбались и ценили жизнь.
- Я не умею любить. Я не знаю, что это такое, - с непередаваемой смесью горечи и гнева выдал невидимый мне Северус.
- Научитесь. Это непросто, но способность любить есть в каждом из нас. Просто в ком-то из нас её растили с детства, холили, берегли, как лучший цветок в саду. А у других в детстве за душой, как за садом не ухаживали. И заросло все бурьяном, садовые цветы заглохли.
- У меня все давно там умерло.
- Нет, Северус, не так они слабы, эти цветы. А у вас и подавно. Это у Тома Риддла вместо души не пепелище даже. И из-под пепла после пожара ростки пробиваются, иной раз сильнее и здоровее прежнего. У него вместо души плац заасфальтированный. Ничему там не прорасти. А у вас просто все заросло и слегка захирело. Надо только репьи повырывать, полить и удобрить почву немного. И душа ваша благополучно расцветет.
- Как у вас все легко, - хмыкнул он в темноте. - Вашими бы устами...
- Это нелегко, Северус. Это долгая кропотливая работа. Но вы справитесь. И не надо хотеть получить все и сразу. Сначала найдите в себе эту способность. А потом вы же теперь не один. Так что можете рассчитывать на помощь.
Я осторожно погладила его пальцы, потом, не в силах более сдерживать себя, безоши-бочно нашла в темноте его губы. На миг боль пронзила возбуждённые соски, когда я прижа-лась к нему. Он крепко обнял меня, жадно отвечая на поцелуй. Я не осталась в долгу, мои руки ласкали его покрытую шрамами спину, никакого света не надо было, чтоб ощутить эти фи-зические следы перенесенных страданий. В какой-то момент, я поняла, что сейчас мы оба окончательно и бесповоротно потеряем контроль над собой. Я не знала, почему, но точно знала, что этого нельзя было допустить. Это было невозможно, это все погубит. Это слишком рано, как бы нам обоим того ни хотелось. И я нашла силы выскользнуть из объятий Северуса и до-браться до двери:
- До свидания, - прошептала я и покинула его комнаты. Я не побежала к себе, а спрята-лась за статую ведьмы против двери. Оказалось, что поступила я правильно. Не прошло и минуты, как он выскочил из комнаты и стремительным шагом направился в сторону Гриф-финдорской башни. Чего не одеться мгновенно с помощью палочки-то, раз плюнуть. Я тоск-ливо вздохнула, провожая его взглядом. Пусть сначала разберется в себе и найдет тот самый росток, который надо будет вырастить в мощную секвойю. Когда он скрылся из виду, я снова зашла на минуту к нему в комнаты, прикрыть постель одеялом, чтоб не сильно простыла. Наверняка ведь бросил как попало, аскет чёртов.
Когда я тихонько кружным путем возвращалась в башню, ко мне, как всегда с опозда-нием, пришло дальнейшее осмысление моей садоводческой метафоры, и я тихонько засмея-лась. В моем родном городе ведущая фирма по продаже цветов регулярно за бесценок про-давала некондиционные комнатные растения. Они были как правило весьма неказисты. Их не успели продать вовремя, и они приобрели чахлый, а иногда и полудохлый вид. И мало кто понимал, что раз уж они пережили доставку из Голландии, растаможку, склад, салон и еще раз склад, то дома при некотором внимании и заботе они непременно разрастутся в пышные джунгли и будут много лет радовать своим обликом. Не только в благодарность за тепло и заботу, но еще и потому, что они были самыми выносливыми во всей партии. Сколько раз я их выхаживала, не в силах пройти мимо, как иные подбирают бездомных собак и кошек. Я по-купала такие вот растения, даже когда никакого места в доме не оставалось. За ними страшным призраком маячила мясорубка, куда отправлялись такие цветы после списания, если их и не-кондиционными не могли продать в срок. Даже если они ещё были живы, но никому не при-глянулись, их списывали и крошили в фарш. Мне было так жутко представить себе это, что я каждый раз придя за одним-двумя растениями, уносила семь-восемь. Я с нежностью подумала, что Северус, худой, неухоженный и мрачный, похож на такое вот растение, забытое в дальнем углу на самой нижней тёмной полке стеллажа. И я ещё больше, чем раньше, захотела добиться того, чтоб на его бледном бесстрастном лице почаще расцветала улыбка. Когда я подошла к портрету Толстой Тети, рядом никого уже не было. Он ушел. О том, что он приходил, говорил лишь едва уловимый запах прелой листвы и трав. Запах осени.
