Она незаметно совершенствовала его

 

Хадсон и Мария Тэйлор

 

Хадсон Тэйлор был йоркширским пареньком, сыном аптекаря из маленького города.

А на другом конце мира, в Малайе, жила девочка по имени Мария Дайер. Она была сиротой.

С того самого дня, как Хадсон появился на свет, его отец не уставал говорить об удивительной стране — Китае. Но, конечно же, он и не помышлял когда-нибудь поехать туда. И уж тем более не предполагал, что его сын когданибудь отправится в страну, о которой они оба упоенно мечтали.

Когда Мария была совсем маленькой девочкой, ее отец тоже рассказывал о Китае. Она, хоть и смутно, но помнила эти разговоры. Но однажды отец ушел и больше уже никогда и не вернулся.

К двадцати трем годам Хадсон был уже дважды помолвлен и дважды утрачивал свою любовь. В то время он написал домой: «Во мне есть нечто, что, казалось бы, должно вызывать любовь и сострадание». Примерно тогда же он пишет: «К чему бы ни привязалась моя душа — в итоге она оказывается лишенной этого».

Мария жила под надзором эксцентричной школьной учительницы, которую частенько называли ведьмой. Когда Хадсон начал проявлять интерес к Марии, та заставила воспитанницу написать ему письмо и отвергнуть его чувства.

Казалось, Хадсона вновь лишали его привязанности.

Хадсон Тэйлор, миссионер-новатор, основатель Китайской внутренней миссии, этот крепкий человек, бывший ярчайшим примером воплощения в жизнь своего девиза «Жить верой», вряд ли мог показаться подходящей кандидатурой на роль в романтической драме, связанной с Марией Дайер. От Марии, которая выросла словно в коконе, все ждали, что она станет молью. А она вдруг оказалась прекрасной бабочкой. Да, Хадсон и Мария удивили всех.

Он был задиристым, увлекающимся человеком с богатым воображением. Кроме того, он коллекционировал насекомых. С трудом верится в то, что проповедь этого человека коснулась в Китае четырехсот миллионов человеческих душ.

Да, он был человеком веры. Но в душе он все же оставался романтиком. У Мартина Лютера самой любимой книгой в Библии было Послание к Римлянам. У Джона Нокса — скорее всего, Книга Пророка Иеремии. А вот у Хадсона Тэйлора почти наверняка любимой книгой была Песни Песней Соломона.

Вместе Тэйлор и Мария были замечательной командой миссионеров, хотя поначалу казалось, что это практически несовместимые люди. Впервые они почувствовали серьезное влечение друг к другу на Рождество 1856 года. Ему было двадцать четыре. Ей — девятнадцать. Тогда всех английских миссионеров, живших в резиденции Нинпо, пригласили на праздничный обед.

В общем-то, и Хадсон, и Мария были там людьми случайными. В строгом смысле слова миссионером Мария не была. Это ее сестра работала в школе мисс Олдерсли при миссии Нинпо, а Мария просто приехала вместе с ней. Сестры-сироты не хотели расставаться друг с другом. Что же касается Хадсона, то он тоже плохо подпадал под критерии, в соответствии с которыми гостей приглашали на торжество. Резиденция Нинпо была островком викторианских приличий, затерявшимся на китайском побережье. А Хадсон Тэйлор, скажем прямо, с викторианскими приличиями дружен не был.

Он прибыл в Китай по направлению организации, которая не поддерживала его ничем, кроме пустых обещаний. Не имея никакой готовой миссионерской стратегии, он вынужден был выработать собственную. И он решил, что его проповедь будет гораздо эффективнее, если он не будет выглядеть в Китае как иностранец. Поэтому он ходил в китайской одежде и отпустил косу, что прямо-таки шокировало остальных миссионеров. Биограф Дж. К. Поллок пишет, что о Хадсоне говорили, будто он «бродил по Китаю, не принадлежа к какой бы то ни было деноминации и не имея какой-либо определенной цели». Один из его друзей-миссионеров писал о нем, что «это мистик, погруженный в мечты. Он не ленив. Просто у него нет четко определенной задачи». Можете себе представить, какого мнения о нем была мисс Олдерсли.

Для Хадсона это был очень тяжелый год, причем последние месяцы были просто ужасны. Он работал в Шанхае, но все его медицинское оборудование сгорело. А вскоре после того слуга украл у него практически все его имущество.

В поисках убежища он приковылял в резиденцию Нинпо. Именно приковылял, поскольку носил китайские миткалевые чулки и в высшей степени неудобные черные сатиновые тапочки без задников с загнутыми кверху носами. Он писал сестре, что «обычно пальцы на ногах решительно протестуют против того, чтобы их расплющивали, словно в тисках, а пятки и вовсе не приходят в восторг от отсутствия задников». Он писал это в то время, когда еще был способен шутить. Но по дороге из Шанхая в Нинпо он полностью утратил чувство юмора.

В Нинпо Тэйлор впал в отчаяние. Он был влюблен в девушку, находившуюся в десяти тысячах миль от него. Он сделал ей предложение, и ей потребовалось очень долгое время, чтобы ему ответить. Трудно судить о том, любила ли она его. Но она явно была не в восторге от перспективы провести всю оставшуюся жизнь в тени Великой Китайской стены, замужем за человеком, ходившим в диком платье и носившим косичку. Что же касается отца той девушки, то его мнение по этому поводу было куда как более определенным. Хадсон написал домой: «Иногда я впадаю в такое тягостное душевное состояние, что даже подумываю о том, чтобы оставить миссионерскую службу, поскольку ее отец сказал, что не имел бы ничего против свадьбы, если бы я жил в Англии».

Пока Хадсон был погружен в раздумья о своей безответной любви, Мария, на которую он раньше не обращал никакого внимания, поняла, что в ее жизни возможен новый поворот к лучшему. В Нинпо было не такто много невест. А поскольку сестра Марии, Бурелла, только что обручилась, то и сама Мария поняла, что теперь очередь за ней.

Мария, о которой Хадсон отзывался как о «весьма привлекательной, несмотря на легкое косоглазие, девушке», бегло говорила по-китайски, что произвело большое впечатление на сотрудника британского консульства.

Но когда он предложил Марии руку и сердце, та отказала ему. Кроме того, некий миссионер из Шанхая также проявлял к ней самый живой интерес. Однако сама она была к нему безразлична.

Другое дело — Хадсон. Было в этом йоркширце с косичкой нечто такое, что заинтриговало Марию. Она пишет: «Я встретила одного джентльмена. И хотя не могу сказать, что сразу же полюбила его, он мне очень симпатичен. Я не могу его забыть. Иногда я его вижу и испытываю все больший интерес к нему. Ничто не говорит мне о том, что он также небезразлично относится ко мне. Он очень не навязчив и никогда не затрагивает в разговорах никаких тем, кроме самых общих».

Она решила молиться о нем.

Наступило Рождество. Марию с сестрой попросили сыграть что-нибудь на фортепиано в четыре руки. Хадсон, казалось, был гораздо более впечатлен музыкой, нежели исполнительницами. И все же что-то изменилось. Хадсон писал: «Я понял, что мое отношение к мисс М. Дайер стало чем-то вроде привязанности. И, едва заметив это, я вовсе не дал воли своим чувствам. Напротив, я стремился как можно тщательнее их скрывать». И скрывал он свои чувства весьма успешно. Спустя пару недель Мария рассказала подруге о своих чувствах. Подруга заметила тогда, что «не было никаких оснований полагать, будто бы Хадсон проявлял к Марии хоть какой-нибудь интерес». Она сказала, что «любить и не быть любимой — это просто ужасно».

Биограф Дж. К. Поллок многозначительно замечает: «Хадсон пытался усидеть одновременно на двух стульях». Постепенно он терял интерес к своей невесте, жившей в Англии. Но он уже предложил ей руку и сердце и понимал, что долг чести велит ему скрывать свои чувства к Марии как можно дольше. Затем он начал мысленно сравнивать этих двух девушек. И пришел к выводу, что Мария была «милым, нежным существом, ни в чем не уступающим мисс С. и даже превосходящим ее. Она просто сокровище. И редчайшее. Кроме того, она готова сделать все для блага этого бедного народа. И она такая же леди».

В марте Хадсон на некоторое время отлучился в другой город. Он все еще не получил ответа на свое предложение руки и сердца, которое он отправил в Англию несколько месяцев назад. Но он больше не мог сдерживать в себе желание объясниться с Марией. И он решил написать ей письмо. Для Хадсона не было тогда ничего важнее.

Мария рассказывает об этом письме так: «Хотя у меня и мелькнула слабая надежда на то, что письмо пришло от мистера Тэйлора, я и подумать не могла, что это действительно так и есть... Затем я распечатала конверт и прочла о его привязанности ко мне и о том, что он верит в то, что Бог даровал ему любовь ко мне. Он просил меня о помолвке. Он умолял меня не посылать поспешного отказа, который причинил бы ему сильную душевную боль».

Как-то на прогулке Мария рассказала об этом письме своей опекунше и работодателю мисс Олдерсли. Та сухо ответила: «Я надеюсь, вы не собираетесь дать ему согласие?» Затем мисс Олдерсли перечислила множество причин, по которым Мария должна была немедленно отказать Хадсону. «Прежде всего, — сказала она, — он никто. И за душой у него ничего нет». Кроме того, он не был джентльменом, он не получил образования, не имел никакого общественного положения, носил китайское платье, был низкорослым (а Мария была высокой девушкой) и был связан с Плимутскими братьями (а она принадлежала к англиканской церкви).

Мисс Олдерсли не оставила Марии никакого выбора. И той пришлось немедленно отказать Хадсону. Под пристальным взглядом опекуна Мария написала следующее: «Дорогой сэр! Ваше письмо стало предметом моей серьезнейшей молитвы Богу. Я искренне желала узнать Его волю и поступить в соответствии с ней. И, хотя мне очень тяжело причинять Вам боль, я должна ответить Вам в соответствии с Божьим водительством. Мне совершенно ясно, что мой долг — отклонить Ваше предложение... Я прошу впредь не возвращаться к этой теме, поскольку буду вынуждена вновь дать все тот же ответ». Казалось, что «никто» из Йоркшира и сирота из Малайи никогда не будут вместе.

Джеймс Хадсон Тэйлор родился в 1832 году в йоркширском шахтерском городке Барнсли. Он обратился к Христу в возрасте семнадцати лет, прочтя религиозный трактат. Через полгода он решил поехать в Китай миссионером. Вскоре в жизни Хадсона возник и другой интерес: он влюбился в учительницу музыки, которая, однако, категорически отказалась ехать в Китай. «Я знаю, что люблю ее. Если я поеду без нее, то мир для меня опустеет. Но я не в силах заставить ее захотеть туда поехать», — писал он.

Хадсон полагал, что учительница рано или поздно передумает, а сам тем временем готовился к суровым испытаниям Востока.

«Вскоре я обнаружил, что могу ограничивать себя во всем до такой степени, которая раньше мне казалась просто невозможной». Он раздавал большую часть своего скромного жалования и питался в основном овсянкой и рисом. «Нужно развивать в себе духовные мускулы», — говорил он. Кроме того, Хадсон упражнялся в молитве. «Когда я отправлюсь в Китай, мне не на кого будет положиться, кроме Бога. Поэтому, прежде чем покинуть Англию, очень важно научиться добиваться своего именно через молитву».

Другой важной проблемой было найти миссию, которая направила бы его проповедовать. Его родители были методистами, но методисты не работали в Китае. Он написал по этому поводу в Лондонское Миссионерское общество, но ему и не подумали ответить.

В 1852 году, когда Хадсону исполнилось двадцать лет, он услышал о создании новой миссии — Китайского евангелизационного общества, которое состояло в основном из Плимутских братьев. Дж. К. Поллок пишет, что основатели этого общества «были очень искренни, но совершенно непрактичны. У них были очень скудные фонды. Одного из своих миссионеров они несколько позже отстранили от работы за то, что он занялся какими-то делами, связанными с наймом носильщиков-кули. Еще они издавали журнал». Журнал Хадсону понравился, и он не позаботился о том, чтобы порасспросить об этой организации поподробнее.

Несколько месяцев он находился на практике в одной из лондонских больниц, чтобы стать врачом-миссионером. Полагая, что в Китай ему нужно ехать непременно с женой, он возобновил свои ухаживания за учительницей музыки, и через несколько недель состоялась их помолвка. Но этой помолвке не суждено было быть долгой. Девушку одолевали сомнения. Одолевали сомнения и Хадсона. «Я знаю, что любил ее. И она говорит, что любила меня. Но я знаю, что она уже не любит меня так, как прежде. Боюсь, между нами скоро все будет кончено». Ее отец дал согласие на этот брак. Хадсон был бы хорошим мужем для его дочери, полагал он, если бы остался в Англии и стал врачом. Но если он собирался ехать в Китай, то о браке не могло быть и речи.

Спустя год, не окончив своего медицинского образования, Хадсон отплыл в Китай. Ему был двадцать один год. Он был единственным пассажиром на корабле. После полного приключений пятимесячного путешествия Хадсон высадился в Шанхае. Он многое узнал за первые две недели, проведенные в Китае. Среди прочего и то, что его миссия понятия не имела, чем она, собственно, собирается заниматься. Но Хадсон не желал поддаваться обстоятельствам. Он твердо решил стать миссионером.

Начав изучать китайский, он ощутил острую ностальгию по родине. Он писал в Англию длинные письма. «Как же я люблю вас всех! Я просто не могу передать этого словами... Прежде я не знал — до чего же я люблю вас». В своей комнате в Шанхае он вырастил три цветка, фиалку и две незабудки. «Я любуюсь ими. Они очень дороги мне. Я даже дал им имена. Одну я назвал Амелия, а другую — Луиза (так звали его сестер). Как я назвал третий цветок, писать не буду. Вы же понимаете — всем надо кого-то любить».

Третий цветок он назвал либо именем учительницы музыки, либо именем Элизабет Сиссонс, которая написала ему утешительное письмо после того, как его помолвка с учительницей была расторгнута. Он не долго думая предложил руку и сердце Элизабет. А она, не раздумывая долго, написала, что согласна выйти за него замуж, хотя ее отец и хочет, чтобы она подождала немного. Хадсон тоже был готов подождать, но не до бесконечности.

В течение года он изучал язык и осуществлял довольно необычные миссионерские путешествия. Ему писали: «Пока мы не видим плодов вашего труда, и вам необходима вера, дабы удержать вашу душу от падения». В это время Хадсон принимает решение носить китайское платье. Другие миссионеры были в ужасе. Британское консульство просто смеялось над ним. Но Хадсон полагал, что это необходимо, если хочешь нести служение среди китайцев. Он пишет домой: «Если бы вы встретили меня на улице, вы бы меня не узнали». Его принципом было: «Находясь в Риме, выгляди как римлянин».

Хадсон решил основать миссию подальше от Шанхая, в глубине китайской территории. В течение нескольких недель он, казалось, был на вершине счастья. Но затем он получил два чудовищных известия. Во-первых, британские власти уведомили его о том, что не могут основать центр вдали от британского консульства. И во-вторых, Элизабет написала ему, что она, вообще-то говоря, его не любит.

Хадсон никогда не сдавался с легкостью. Это касалось как рискованных путешествий вглубь Китая, так и его желания жениться. В соответствии с распоряжением властей Хадсон покинул свою предыдущую базу и продолжал проповедовать в таких краях, куда мало кто из миссионеров рискнул бы вообще поехать. «Теперь я знаю, что обожаю китайский язык», — пишет он домой. Младшей сестре он написал, что писать письма стало для него весьма трудным занятием. «Иногда приходится остановиться посреди предложения для того, чтобы убить три-четыре блохи, а затем уж продолжать писать письмо».

Но Элизабет доставляла ему гораздо больше тревог, чем все блохи и тараканы вместе взятые. «Просто не знаю, что буду делать, если с этой почтой придет тяжелое письмо». Это было всего за несколько месяцев до его печального переезда в Нинпо.

Мария Дайер, хотя и была моложе Хадсона на пять лет, успела повидать в своей жизни немало. Ее отец, умерший, когда ей исполнилось всего шесть лет, был одним из первых британских миссионеров, проповедовавших китайцам в Малайе. Он мечтал о евангелизации самого Китая, но так и не добрался туда. Он умер в 1843 году. Четыре года спустя умерла и его жена. Троих сирот — Марию, Буреллу и их брата Самьюэла — отправили в Англию в школу-интернат, на попечение их дяди. Дж. К. Поллок пишет: «Мария была высокой, темноволосой, темноглазой и очень живой девочкой. Она слегка косила, что не делало ее менее привлекательной. Эта обязательная младшая сестренка была очень сдержанна, и мало кто догадывался о том, что творится в ее душе». В 1855 году, когда ее сестра приняла приглашение миссии стать учительницей в Нинпо, никому не показалось странным то, что и Мария решила поехать туда вместе с ней. Мария знала, что ее родители были бы рады, если бы она стала миссионером в Китае. И она поехала.

Находясь на борту корабля, Мария пережила трудную душевную борьбу. Она и сама не понимала, в чем дело. Она была не замужем, и потому было совершенно естественно, что она решила не расставаться с сестрой. Она была обязательным человеком, и потому было естественно делать то, что доставило бы радость ее родителям. Но всю жизнь она тяжело переживала те мрачные события, что с ней происходили. И какой бы обязательной она ни была, Мария никогда не чувствовала, что ее принимают всем сердцем. Иногда ее даже мучили приступы ощущения какой-то неясной вины. Ей казалось, будто все трудности в своей жизни она каким-то образом спровоцировала сама. Какой бы обязательной она ни была, Мария никогда не ощущала уверенности в том, что Бог принял ее.

По дороге в Китай она обрела душевный покой. Джералдайн Тэйлор пишет об этом так: «До этого она старалась быть христианкой, опираясь лишь на свои собственные силы... И постепенно она поняла, что возрождена... потому что Он пострадал за нее. Бог принял Христа как жертву и за нее тоже, как Спасителя... Для тех, кто в Иисусе Христе, больше нет проклятия». Она поехала в Китай, уже не из страха и не по обязанности. Она ехала свободной и полной любви. На пути к тому, чтобы стать миссионером, она стала новым творением.

Под строгим наблюдением мисс Олдерсли Мария стала прекрасной учительницей китайским ребятишкам в школе Нинпо. Другой заслугой мисс Олдерсли было то, что она помогала Марии отвергать неподходящих для нее женихов. Возможно, в глазах мисс Олдерсли все они были неподходящими. И особенно Хадсон Тэйлор. Но Мария не могла и подумать плохо о мисс Олдерсли. Позже она писала своему брату: «Дорогой Самьюэл, это было просто невыносимо... Все говорило мне о том, что на то Его воля, чтобы мы с мистером Тэйлором любили друг друга. И все же мисс Олдерсли была так непоколебимо против. Казалось, воля Бога и желание мисс Олдерсли противоречили друг другу».

Мария никак не могла понять, как такое безупречное существо, как мисс Олдерсли, могло ошибаться. «И мне все-таки кажется, что мистер Тэйлор как раз такой человек, который весьма бы понравился моему отцу, если б тот был сейчас жив». И тем не менее она задает самой себе вопрос: «Да кто я такая, чтобы противоречить мисс Олдерсли и другим верующим людям?»

Сначала Хадсон почувствовал себя просто раздавленным, получив формальное, без малейшего намека на какие бы то ни было чувства письмо Марии. Поскольку сестре он подробно не писал о том, что с ним происходило, можно сослаться на слова, сказанные им. А сказал он, что подвергся «тяжелейшему испытанию и едва нашел в себе силы, чтобы перенести его». Он на несколько месяцев погрузился в миссионерскую работу в Шанхае, помогая жертвам разразившегося тогда голода. Хадсон проповедовал при малейшей возможности. Но забыть Марию он был не в силах. Он подозревал, что поспешный ответ Марии мог быть обусловлен чувством долга по отношению к мисс Олдерсли и к школе. Он догадывался и о том, что мисс Олдерсли, возможно, имела к этому письму самое непосредственное отношение.

Когда Хадсон возвратился в Нинпо, его подозрения по этому поводу подтвердились. «Мисс Олдерсли впала в сильное беспокойство, когда я приехал», — написал он домой. Вне всякого сомнения, он понял, кто был его противником. И как только он обнаружил, что Мария питает к нему те же чувства, что и он к ней, то сразу же решил действовать в обход мисс Олдерсли и написал письмо официальному опекуну Марии — ее дяде, в Англию, с просьбой о разрешении на его брак с Марией.

Однако Хадсон был не единственным, кто писал письма ее дяде. За две недели до этого мисс Олдерсли уже сообщила ему, что некий выскочка, этот «никто», нагло играет чувствами Марии. Мария тоже написала дяде: «Самым огромным счастьем на этой земле для меня было бы разрешение любить того человека, о котором я так страстно пишу в этом письме». Письмо Хадсона было третьим. Ответ можно было ожидать не раньше, чем через четыре месяца.

Мисс Олдерсли и многие другие в миссии решили, что Хадсон не должен пытаться увидеться с Марией, покуда не будет ответа из Англии. Большинство миссионеров было на стороне мисс Олдерсли. Один из проповедников, обычно очень мягкий человек, заявил, что Хадсона следует «высечь кнутом» за то, что он разговаривает с Марией вопреки запрету мисс Олдерсли. Другие называли их связь порочной. О Хадсоне говорили, что он «фанатичный, безответственный, умственно и физически больной человек». Кроме того, он и «гроша ломаного не стоил». Один из лидеров миссии так и сказал ему: «Я не могу считать вас ни христианином, ни джентльменом». Хадсон не понимал, отчего вдруг все вокруг так на него ополчились. Он пишет матери: «Почему? Только потому, что я считаю, что старой деве незачем вмешиваться в дела любви?»

Хадсон задумывался и еще над одной проблемой — не отправиться ли ему в Англию, чтобы получить диплом врача. Конечно же, для такой поездки у него были и другие мотивы помимо профессиональных. Мария сказала по этому поводу: «Если бы он оставил дело Господа ради славы мира, между нами все было бы кончено».

Но не все нападки были направлены против Хадсона. Он писал матери: «Марию обвиняют в маниакальном фанатизме, бесчестии, слабоумии, упрямстве и во всем скверном, что только можно придумать». Когда Мария попыталась восстановить свои прежние добрые отношения с мисс Олдерсли, она только ухудшила свое положение. «Я претерпела гонения ради правды», — пишет она брату. Но она по-прежнему не могла поверить, что такая святая женщина, как мисс Олдерсли, может оказаться неправой. «Как может быть, чтобы я была на стороне правды, а она — заблуждалась?»

Разлученный с Марией, Хадсон снова полностью отдался миссионерской работе. Он столько работал, что подорвал свое здоровье. Оправляясь от болезни, он взял себе жизненным лозунгом два еврейских слова:

«Эбенезер» и «Иегова-ире». «Эбенезер» значит «до сих пор Господь помогал нам». «Иегова-ире» означает «Господь усмотрит». Эти два слова станут основой миссии, работу которой Хадсон возглавит несколько позже.

В ноябре, приблизительно в то время, когда он рассчитывал получить ответ из Англии, Хадсон устроил тайное свидание с Марией. Официальный биограф Хадсона пишет: «Они сидели рядом на диване». Вот что говорит по этому поводу Поллок: «По понятиям того времени это было неприлично». А вот что пишет по этому поводу сам Хадсон: «Я просто старался наверстать огромное количество поцелуев, которые упустил за последние несколько месяцев». При расставании они решили, что помолвлены и поженятся независимо от того, каким бы ни было решение по этому поводу ее дяди. Через несколько месяцев Марии исполнялся двадцать один год. Объявление о помолвке шокировало всех в миссии. Хадсона обвинили в «полном игнорировании морали и приличий».

Спустя две недели пришел ответ и от опекуна Марии. В письме говорилось, что дядя не видит никаких причин для того, чтобы препятствовать ей выйти замуж за Хадсона. Но ему казалось, что было бы лучше, если б они подождали ее дня рождения. Молодые были на вершине счастья.

Они жили в век викторианской этики, но сами они вовсе не были типичными представителями той эпохи.

Один из миссионеров писал: «Когда он (Хадсон) влюбился, то бросился в свои чувства с головой. И это была настоящая страсть. Что же касается его невесты, то, обладая сильным характером и будучи человеком чувственным, она повела себя так же».

Все нужное для свадьбы было подготовлено очень быстро. Они поженились через четыре дня после ее дня рождения. Однако еще за две недели до свадьбы Хадсон разорился. Он и еще один проповедник каждый день кормили завтраком по шестьдесят — восемьдесят голодающих за свой счет. «Как Господь позаботится о нас в воскресенье — мы не знали. Но на камине у нас висело два свитка, где китайскими иероглифами было написано: „Эбенезер“ и „Иегова-ире“. И Он изгонял из наших сердец отчаяние».

Но тут Хадсон подумал о Марии. Сможет ли она вести такой образ жизни? Не требовал ли он слишком многого? Он спросил ее, не изменила ли она своего решения, и просил ее еще раз все взвесить: «Я не могу вынуждать тебя, пользуясь данным тобой обещанием, если тебе кажется, что ты дала его необдуманно. Ты видишь, какой тяжелой временами будет наша жизнь». И она ответила не задумываясь: «Не забывай, что я сирота и что я выросла в чужой стране. Все это время Бог был моим отцом. Ты думаешь, я испугаюсь положиться на Него и теперь?»

Через две недели они поженились. Мария была в шелковом платье с фатой. Хадсон одел простой хлопчатобумажный костюм. Весь свой гардероб он распродал, чтобы помочь голодающим. На свадьбе Хадсон светился счастьем. Шесть недель спустя он писал: «О, жениться на женщине, которую любишь, любишь нежно и преданно, — это блаженство, которое невозможно передать словами».

За несколько лет совместной жизни Мария помогла Хадсону стать более зрелым и здравомыслящим человеком. Поллок пишет: «Она заставила его устраивать себе выходные... Он перестал быть таким погруженным в меланхолию, в свои переживания... Он стал гораздо более уверенным в себе и перестал быть педантом, занимавшим круговую оборону против всего мира. Она незаметно совершенствовала его».

Через два года, в 1860 году, они возвратились в Англию. Здоровье Хадсона было серьезно подорвано, и ему пришлось отправиться домой вместе с женой и их годовалой дочерью. В Англии Хадсон вновь начал носить европейскую одежду и закончил свое медицинское образование. Но гораздо более важной была его работа над новой редакцией китайского перевода Нового Завета, набор новых миссионеров для работы в Китае и основание миссионерского общества нового типа — Китайской внутренней миссии.

Ведомый духовной жаждой проповеди в Китае, он изъездил всю Англию со словами: «Каждый месяц в Китае умирает миллион человек, не знающих Бога». Половина нехристиан всего мира проживала в Китае, а количество миссионеров там постоянно уменьшалось вместо того, чтобы увеличиваться. Хадсон хотел набрать двадцать четыре миссионера и горячо молился об этом. В отсутствии образования у добровольцев он не видел помехи. Неслыханным до сих пор был основополагающий принцип новой миссии. У нее не было (и не планировалось) никакого финансирования. Она должна была основываться исключительно только на вере. Если бы Хадсон начал добиваться каких-либо фондов для своей деятельности, он неизбежно столкнулся бы с интересами уже существующих миссий.

Через несколько месяцев в доме Тэйлоров собрались миссионеры-добровольцы. Среди них были кузнец, плотник, каменщик, гувернантка, книгоноша и эксцентричная дочь состоятельного коммерсанта. Но в этой группе были представители не только разных профессий, но также и разных деноминаций. Там были баптисты, методисты, пресвитерианцы и англикане.

Хадсон Тэйлор обладал какой-то странной притягательностью. Болезнь сильно истощила его, но все же в нем был некий внутренний магнетизм. Один из добровольцев вспоминал: «Сперва я отнесся к нему чуть ли не с презрением. Болезненный, какой-то неуверенный в себе молодой человек. Его внешность была совершенно непривлекательной». Позже сам Хадсон говорил о себе: «Бог избрал меня именно из-за моей слабости. Бог не свершает Своих великих дел через многолюдные комитеты. Он научает кого-либо быть малым и смиренным, а затем использует его так, как Сам того хочет».

И Хадсон, безусловно, был послан Богом в должное время. За шесть лет до того Дейвид Ливингстон взбудоражил всю Великобританию рассказами о нуждах и страданиях Африки. Теперь Хадсон Тэйлор делал то же самое для Китая. «„Китай, Китай, Китай", — звенит у нас в ушах, — рассказывает великий лондонский проповедник того времени Чарлз Хэддон Сперджен, — так необычно, странно, музыкально, веско и убедительно говорит нам о Китае мистер Тэйлор». Обычно выступления Хадсона длились два часа. Иногда он показывал, как китайцы пользуются палочками для еды и как они пишут чернилами. И, хотя он никогда не просил денег, средства начали стекаться к нему».

Итак, в 1866 году Хадсон и Мария Тэйлор, их четверо детей и пятнадцать миссионеров-добровольцев отплыли в Китай. Хадсону было тогда тридцать четыре года, Марии

— двадцать девять, но они были ветеранами проповеди в Китае. Один из добровольцев позже писал: «Хадсон был очень живой и подвижный. Миссис Тэйлор была намного более уравновешенным и в чем-то более зрелым человеком. Она была очень рассудительна. На ее лице всегда читались спокойствие и доброта. Она всегда была задумчива и уделяла много времени изучению Писания и молитве. Много времени уделяла она и детям. Она часто собирала их в каюте и читала им».

В Китае все добровольцы Хадсона побрили головы, отпустили косички и оделись так, как одевались в те времена учителя-китайцы. Другие миссионеры, находившиеся в Китае, были этим шокированы. Шестью годами ранее Хадсон был единственным европейцем, носившим косу, и все тогда потешались над ним. Но теперь с косичками ходили и все его ученики. Мария не была уверена в том, что женщинам тоже нужно носить китайское платье. Она говорила, что «китайцы неуважительно относятся к своим женщинам, но к иностранным леди они относятся совершенно иначе. Будут ли они относиться к нам с прежним уважением, если мы переменим платье?» Хадсон уговорил ее поносить китайскую одежду хотя бы некоторое время. Она так и сделала. И вскоре убедилась в том, что подход Хадсона был верным.

Миссионерская философия Хадсона, включавшая в себя ношение местной одежды, не была простой причудой.

Он писал: «Почему христианство должно выглядеть как иностранная религия? Слово Божье не требует этого. Здесь идет речь не о денационализации, мы стремимся к христианизации этого народа. Мы хотим видеть этих мужчин и этих женщин настоящими христианами, чтобы в церквах этих христиан несли пасторское служение их соотечественники, чтобы они служили Богу, используя свой родной язык, и в зданиях, построенных в духе национальных традиций». Для того времени это было неслыханно.

В первые годы своего существования Китайская внутренняя миссия столкнулась с целым рядом острых проблем. Хадсона и Марию резко критиковали другие миссионеры, из ранее основанных миссий, твердо стоявших на сугубо европейских традициях. Были нападки и со стороны китайцев. Кроме того, в самой группе Хадсона начались раздоры. Однако костяк команды остался верен Тэйлорам. Один из молодых проповедников сказал о Хадсоне: «Если бы он не верил столь непоколебимо в то, что Господь поддержит его в любых испытаниях, он просто не выдержал бы всех обрушившихся на него бедствий».

Мария была вторым человеком в организации. Люди видели, что «она была тогда волевым стержнем миссии. Хадсон Тэйлор так высоко ценил ее мнение, что не предпринимал никаких важных шагов, не посоветовавшись с ней». Она была тогда еще совсем молода, но здоровье ее уже было серьезно подорвано. Она болела туберкулезом. Силы постепенно покидали ее, и ей все труднее было противостоять трудностям, возникавшим в общине миссионеров. О ней говорили как о «женщине неукротимой настойчивости и храбрости, способной превозмочь любые невзгоды». Один из современников писал: «Она была очень добра ко всем». А вот другое свидетельство: «Она была очень скромной, немного замкнутой, почти застенчивой».

Хадсон и Мария любили друг друга так же сильно, как и прежде. Однажды, поехав вглубь страны с проповедью, он написал ей: «Дорогая! Теперь я могу обнять тебя лишь мысленно... Ради меня и ради Господа, береги себя... О, если бы я мог поцеловать тебя хотя бы раз!»

Вскоре после возвращения Хадсона и Марии в Китай у них родился пятый ребенок. А в 1867 году их старшая дочь, Грэйси, серьезно заболела. Хадсон пишет домой: «Я пытаюсь написать хоть несколько строк, сидя на краю кушетки, на которой умирает моя дорогая маленькая Грэйси. У нее водянка мозга... Господь — сила сердец наших и наше наследие... И ныне Он не оставляет нас». Спустя несколько недель он пишет матери в Англию: «Просто не знаю, как написать об этом. Наша дорогая малышка Грэйси! Как мы тоскуем о ней! Когда я прогуливаюсь по тропкам, где мы с ней вместе ходили, меня словно бы охватывает агония. Неужели я уже никогда не почувствую в своей руке ее маленькую ладошку! И все же я понимаю, что там она гораздо более счастлива, чем это возможно здесь, с нами».

Смерть Грэйси, возможно, стала поворотным пунктом в истории Китайской внутренней миссии. Сочувствие к Тэйлорам вновь сплотило миссионеров.

Хадсон и Мария придавали огромное значение той роли, которую играли женщины в миссионерской работе. Впервые на проповедь вышли женщины, одетые, конечно же, в китайское платье, без сопровождения мужчин. За такое новаторство Хадсон и Мария подверглись нападкам. Но результаты оказались поразительными. Одна из женщин-проповедников писала: «Каждый раз, когда я иду проповедовать, меня слушает около двухсот человек в день. Никто никогда не обращается со мной грубо. Наоборот, все относятся ко мне с величайшим почтением». Когда Мария узнала, что критика дошла и до Англии, она написала: «Думаю, десяток мисс Фолдинг и десяток мисс Бауэр с легкостью нашли бы себе применение в Ханчжоу завтра же».

Хадсон призывал на миссионерское служение как мужчин, так и женщин: «Разве нет служителей нашего Господа, прозябающих дома, не делая ничего или делая такую работу, которую смогут выполнять и другие, если они оставят ее? Разве некому приехать сюда, в эти бесчисленные города и села?»

В июне 1868 года Хадсон и Мария перенесли свою штаб-квартиру в Янчжоу. Ранее они располагались сначала в Шанхае, а затем в Ханчжоу. Их переезд в Янчжоу стал новым этапом в их смелом продвижении вглубь китайской территории. Со времен Марко Поло очень мало кто из европейцев побывал в этих местах. Янчжоу встретил их очень недружелюбно. Сначала кто-то начал распространять слухи, будто бы врачи-иностранцы делают пилюли из глаз своих пациентов. Говорили, что будто бы миссионеры солят мясо китайских детей. Затем по городу стали разбрасывать листовки, в которых утверждалось, будто бы иностранцы собираются разорить страну, занявшись торговлей опиумом. Но самое худшее было еще впереди.

Вскоре в их окна полетели камни. И это было лишь предупреждением. Хадсон получил анонимное письмо, в котором говорилось, что если миссионеры немедленно не покинут Янчжоу, то с ними произойдут гораздо более страшные вещи. Хадсон поговорил с Марией. Он считал, что мужчины должны остаться, а женщинам и детям следует уйти. Она не согласилась с ним. «Если мы уйдем, — сказала она, — то этим лишь усугубим и без того тяжелое положение мужчин». Женщины и дети остались.

И вот в один «прекрасный» день перед зданием штабквартиры миссии собралось около двухсот разгневанных китайцев. Они угрожали взломать двери, если им не откроют. Многие из них были пьяны. Многие были полуголы. Миссионеры молились. Хадсон напомнил им стих «Я всегда с вами» и просил не прекращать молитву. Небо потемнело. Ударила молния. Один из миссионеров в это время писал в письме: «Когда я пишу эти строки, Он посылает нам в помощь дождь, гром и молнию. Мистер Тэйлор говорит, что они помогут нам лучше, нежели целая армия. Китайцы дождя боятся». Толпа постепенно рассеялась.

Через несколько дней толпа собралась вновь. Это случилось ночью. В руках осаждающие держали факелы. В окна, закрытые ставнями, полетели кирпичи. Мария, не теряя своего обычного хладнокровия, спокойно уложила детей спать. Другие миссионеры были поражены ее невозмутимостью. «Она была так спокойна, будто находилась в своей лондонской квартире». Хадсон понимал, что ему необходимо обратиться за помощью к китайским военным властям. И как можно скорее. Он поцеловал Марию, выскользнул за дверь и бросился в темноту. «Когда я выбежал на главную улицу, — вспоминал он позже, — толпа стала забрасывать меня камнями... я задыхался. Я почти терял сознание от боли, которую причиняли попадавшие в меня камни и кирпичи».

А в это время в здании миссии двое миссионеров вместе с китайцами, обычно помогавшими им по дому, пытались сдержать рвущуюся в двери толпу. Наверху женщины молились. Мария была на седьмом месяце беременности. Ее младший ребенок болел дизентерией. Еще одна женщина была на девятом месяце беременности.

С каждой минутой крики на улице становились все громче. Время шло. Полчаса. Час. Полтора. Хадсона все не было. Не было и солдат, за которыми он отправился. И вот снизу раздался голос: «Миссис Тэйлор, они поджигают дом». Миссионеры начали связывать простыни и одеяла и спускаться по ним из окна на задний двор, откуда можно было бы пробраться в соседний дом. Но прежде чем Мария успела выбраться, в комнату ворвался один из осаждавших. Он был совершенно голым. Схватив ее за запястье, он потребовал денег. «Иначе я отрежу тебе голову», — кричал он. Увидев на ее руке обручальное кольцо, он грубо сорвал его. «Прыгайте!» — кричали снизу другие миссионеры. Высота была двенадцать-пятнадцать футов, но иного выбора не было. Мария вырвалась из рук китайца и бросилась вниз. Один из миссионеров подхватил ее, но не смог удержать, и она ударилась боком о землю. В этот момент подоспели солдаты. Бунтовщиков разогнали.

Миссионерам пришлось на время покинуть Янчжоу, но они молились о возможности возвратиться туда. Марию спросили, хочет ли она, чтобы нападавших подвергли наказанию. Она ответила: «Единственное, чего я хочу, так это получить возможность работать по всей стране». Когда британские власти узнали о случившемся, они отправили военные корабли вверх по Янцзы в Янчжоу. Британский консул сказал Хадсону: «Иностранцы, путешествующие по территории этой страны, имеют законное право получить защиту». Но Хадсон и Мария хотели вовсе не этого. Происшествие перерастало в дипломатический конфликт. Мария очень хотела вернуться в Янчжоу и родить своего ребенка именно там. Она писала: «Бог вложил мне в сердце это желание». Она хотела, чтобы ребенок родился «в этом городе, в этом доме, в той самой комнате». И ее молитва получила ответ.

Но вскоре вести о событиях в Янчжоу достигли Лондона. Имя Хадсона Тэйлора стало нарицательным, но далеко не в положительном смысле. Лондонская «Таймс» писала: «Апостолы и первые миссионеры уж точно не проповедовали свою веру под прикрытием армий и флотов». Американский консул в Китае назвал действия британцев в Янчжоу «своевольными и вызывающими». Само британское правительство, попавшее в неловкое положение из-за создавшегося вокруг инцидента общественного мнения, всерьез рассматривало вопрос о «разумности и целесообразности поддержки этих миссионеров». Другие миссионеры в Китае были злы на Тэйлоров за то, что те поставили под удар всю миссионерскую деятельность.

Казалось, что Хадсон относился очень спокойно к оценкам его действий, которые все дальше и дальше удалялись от истины. Но в душе ему было «бесконечно больно». Его старые друзья и союзники теперь больше верили его обвинителям, чем ему самому.

В тот период у Хадсона было множество и других проблем. Он очень беспокоился о миссионерахдобровольцах. «Многие и в самом деле кажутся вполне разумными, но делают правильные вещи самым наихудшим образом или же в самое неподходящее время, — писал он домой. — Ведь действительно глупый или грубый человек вряд ли сможет выбраться из Китая живым». Кроме этих чисто внешних трудностей Хадсона раздирали и внутренние противоречия. Помимо того, нагрузки, которые он переносил, были огромными.

Он писал матери: «Я и раньше просил тебя не забывать обо мне в твоих молитвах. Но сейчас я нуждаюсь в этом как никогда прежде». Позже он так описывал то время: «Я начинал свой день с молитвы, с твердым намерением ни на минуту не отрывать от Него моих глаз. Но многочисленные обязанности, которые я исполнял, иногда вводили меня в искушения, и я забывал о Нем. В этом климате становишься очень нервным, раздражительным. Тебя одолевают мрачные мысли, и становится очень трудно удержать грубые слова, готовые слететь с твоих губ. Каждый день приносил с собою грех, падение, неспособность справиться с собой... Вместо того чтобы становиться сильнее, я, казалось, все более слабел и все менее контролировал грех. Неудивительно, что моя вера и даже надежда становились слабее. Я ненавидел себя». Хадсон пребывал в глубокой депрессии и даже «перенес тяжелейшее искушение покончить с жизнью».

Единственное, что оставалось прочным в этом мире, — это любовь Марии. И его любовь к ней оставалась все такой же сильной. Биограф Дж. К. Поллок пишет, что именно Мария стояла между Хадсоном и его мыслями о самоубийстве. Уезжая куда-либо, он писал ей теплые письма. «Прошлой ночью мне приснилось, что ты рядом... Когда я проснулся, мне стало так тяжело. Когда же я снова увижу тебя и смогу обнять?» Мария посылала ему продукты и писала в ответ: «Мое бесценное сокровище... Я буду с тобой, что бы ни случилось». Хадсон опасался, что они слишком сильно любят друг друга. «О, если бы Он даровал нам более сильную любовь к Нему, постоянную и непреходящую. Тогда мы не боялись бы, что слишком любим друг друга».

В этих поездках Хадсон часто беседовал со спутниками о своих духовных исканиях. Многие миссионеры так же, как и он, ощущали сильную неудовлетворенность своей духовной жизнью. Но о Марии один из них писал: «Что касается миссис Тэйлор, то она не понимает, чего мы все так исступленно ищем». Несколькими неделями позже Хадсон получил письмо от одного из своих проповедников по имени Маккарти, очень энергичного ирландца. Маккарти писал, что открыл секрет покоя в вере. Он считал, что христианин должен «все переносить терпеливо, оставаться верным, а не бороться и не метаться». Для Хадсона это стало решением, которого он так долго искал. «Вот в чем покой, — написал он, — я столько метался, добиваясь того, чтобы успокоиться в Нем. Но метания больше не будет. Не обещал ли Он сам быть верным, никогда не покидать меня... И Он никогда этого не сделает».

Тогда же Хадсон открыл для себя секрет душевного спокойствия, которое дает полное слияние с Христом: «Может ли быть так, что Христос обладает всем, а я — беден?» Мария очень коротко подытожила эти его искания: «Это значит просто пребывать в Иисусе и доверять Ему все труды, которые свершаешь».

Но трудностей, связанных с деятельностью миссии, не становилось меньше. К 1870 году, когда Хадсон и Мария праздновали двенадцатую годовщину свадьбы, в Китайской внутренней миссии работало тридцать три миссионера в двенадцати центрах в трех провинциях. Но это был, как позднее писал Хадсон, «период великих испытаний, самых больших трудностей за все время, что мы работали в Китае. От Пекина до Кантона страна была охвачена волнениями. Мы не знали, чего ожидать от наступающего дня. В наших центрах могло произойти все что угодно. Но в моей душе царил невыразимый покой».

В феврале умер их третий ребенок, пятилетний Самьюэл, который всегда был очень хрупок. Хадсон и Мария поняли, что остальных детей —девятилетнюю Берти, семилетнего Фредди и трехлетнюю Марию — они должны отправить в Англию. Им трудно было видеть, как их дети уезжают. Хадсон писал матери: «Особенно молись за Марию. Когда суматоха сборов и эмоции прощания минуют, ей станет очень тяжело. Но Господь, Чье дело велит нам разлучиться, может поддержать, и обязательно поддержит ее».

Мария снова была беременна. Это была ее восьмая беременность за двенадцать лет брака. Она продолжала преподавать, хотя туберкулез буквально валил ее с ног. Но она была счастлива, что смогла закончить составление китайско-английского словаря, который вскоре после этого должен был быть напечатан. Хадсон тревожился за нее более чем когда-либо. «У меня разрывается сердце, — говорил он, — когда я вижу, как она истощена».

Ребенок родился в середине июля. Роды прошли благополучно, намного легче, чем все предыдущие. Но спустя несколько дней у нее началось внутреннее кровотечение. Она быстро слабела. Через две недели ребенок умер. У Марии уже не оставалось сил для борьбы.

Хадсон подошел к ней и спросил:

— Дорогая, знаешь ли ты, что умираешь?

— Умираю? Ты так думаешь? Почему?

— Я вижу это, дорогая. Силы покидают тебя.

— Разве? Я совсем не чувствую боли. Только сильную слабость.

— Ты отправляешься домой. Скоро ты будешь с Иисусом.

Мария помолчала немного, а затем прошептала:

— Как жаль.

Хадсон нежно взглянул на нее и ответил:

— Разве можно жалеть о том, что идешь к Иисусу?

— Нет, не в этом дело... Жаль, что я оставляю тебя одного в такое тяжелое время. Но Он будет с тобою и во всем поддержит тебя.

Она целовала его снова и снова. По поцелую за каждого ребенка. Один миссионер, присутствовавший при этой сцене, говорил позже: «То, что я видел, оставило в моей душе глубочайший след. При последнем вздохе милой миссис Тэйлор мистер Тэйлор встал на колени... и вверил ее Богу, благодаря Его зато, что Он даровал ее ему, и за двенадцать с половиной лет счастья их совместной жизни».

Стояла сильная жара. Нужно было немедленно купить гроб, что и было сделано. Хадсон долго глядел на лежащую в горбу жену, а затем быстрыми шагами поднялся наверх, в свою комнату. Ему необходимо было побыть одному.

Спустя несколько дней Хадсон писал: «Я не могу описать вам мои чувства. Я сам не понимаю, что чувствую. А чувствую я себя как человек, оглушенный порывом штормового ветра, или так, будто я перенес тяжелейшую болезнь. Я пребываю в каком-то полузабытьи. Мой Отец распорядился так... и, поскольку я твердо знаю это, значит — так лучше всего. И я благодарен Ему за то, что Он так распорядился. Я ощущаю себя раздавленным. Иногда мне кажется, что мое сердце вот-вот разорвется. И вместе с тем никогда раньше не было в моей душе такого мира и счастья. В самом горе есть некая удивительная радость».

Эти месяцы стали для Хадсона огромным испытанием. Он потерял жену, потерял ребенка, а троих других детей отправил на корабле в Англию. Через несколько дней он написал детям: «Наша мама так счастлива, что она теперь с Ним. И я с радостью отправлюсь к ней, когда Иисус решит, что для этого настало наилучшее время. Но я надеюсь, что Он укрепит меня так же и в радостном стремлении жить с Ним здесь. Жить с Ним так долго, пока у Него еще есть для меня работа, которую я должен выполнить ради Него и ради страдающего Китая».

У Господа было еще много работы для Хадсона ради страдающего Китая. Очень много работы. Год спустя он снова отправился в Англию. Отпуск был ему просто необходим. Ему нужно было оправиться, как физически, так и морально, от тех двенадцати месяцев, за которые он потерял жену и двоих детей. Кроме того, он очень хотел повидаться с теми детьми, которые находились в Англии.

По случайному стечению обстоятельств на том же корабле оказалась Дженни Фолдинг, одна из миссионерок Китайской внутренней миссии. Она забронировала билет на другой корабль, но рейс отложили, и она оказалась на борту того же судна, что и руководитель ее миссии, Хадсон Тэйлор. Длительное совместное путешествие оказало на них обоих благотворное влияние. Дженни всегда нравилась Хадсону и была его верным учеником и последователем.

Дочь лондонского торговца, убежденная баптистка, Дженни была хорошо образованна, изящна и очень приветлива. Когда у всех опускались руки, Дженни оставалась неизменно веселой и не теряла присутствия духа. Она была одним из самых первых добровольцев Хадсона, еще с 1866 года. В первый день своего путешествия на корабле, отплывавшем в Китай, она написала домой: «Как мне хорошо! Море такое дивное, небо просто чудное. Никогда бы не подумала, что путешествие может быть таким праздником души. У меня от счастья даже звенит в ушах». Когда некоторые миссионеры начали выражать свое недовольство по поводу ношения китайского платья, Дженни сказала, что вся ее группа, одевшись по китайскому обычаю, «как-то очень изменилась к лучшему». Путешествуя по Китаю, Дженни описывала эту страну так: «Каналы здесь — словно реки, они очень красивые. Земляника почти не имеет вкуса, а вот малина — просто замечательная. (Мы только что ели малиновый пирог.) Птицы поют — заслушаешься». Хадсон говорил о ней: «Она всегда считает, что лучшего и быть не может».

Когда Дженни отправилась в Китай, ей было двадцать три года, и тогда Хадсон относился к ней скорее по-отечески. Она же отзывалась о нем как о «святом». «Я наблюдаю его в самых разных ситуациях, — писала она отцу, — и если бы у тебя была возможность ежедневно видеть его, ты, безусловно, восхищался бы его самопожертвованием, скромностью и серьезностью». Но, помимо приветливости, у Дженни были и другие замечательные качества. Так, когда в миссии начинали ставить под сомнение авторитет Хадсона, она всегда оставалась верна ему. И Хадсон очень ценил это. Он часто делился с ней своими мыслями. Поэтому в том, что, оказавшись вместе на борту корабля, Хадсон Тэйлор, погруженный в депрессию, и всегда такая приветливая Дженни Фолдинг полюбили друг друга, нет ничего удивительного. На следующий год они поженились. Ей было двадцать девять лет, а ему — сорок.

Этот брак Хадсона не был похожим на его брак с Марией. Жизнь с Марией была непрекращающимся любовным романом. С Дженни все обстояло иначе, но были они не менее счастливы. Они часто расставались. Дженни оставалась в Лондоне и заботилась о своих приемных детях. Хадсон путешествовал по Китаю.

В 1878 году, едва Хадсон возвратился после шестнадцати месяцев отсутствия, он получил известие о чудовищном, небывалом голоде в Северном Китае. Шесть миллионов человек остались без пропитания. Китайцы умирали десятками тысяч. Тысячи детей оставались бездомными сиротами. Хадсон считал, что во главе группы, отправлявшейся в эту удаленную часть Китая с целью нести людям евангелие, любовь и продовольствие, должна быть женщина. Но кто мог взять на себя такую ответственность? Только Дженни. Она была единственной из женщин-миссионеров, кто говорил по-китайски. Другие миссионеры уважали ее. Хадсон ей доверял.

Поначалу она не хотела ехать. Она считала, что должна остаться в Лондоне. Ради Хадсона, ради детей, ради миссии. Но Хадсон убедил ее ехать — ради Иисуса. Дело было не в том, что она боялась. Просто она не была уверена, что на то есть воля Господа. «Я чувствую себя, как Гедеон, — писала она, — моей вере нужно какоенибудь внешнее подтверждение». На эту поездку ей требовалось пятьдесят фунтов стерлингов. И они нашлись буквально за несколько дней. Затем, в тот день, когда Дженни должна была отплыть, она неожиданно получила анонимный чек на тысячу фунтов. Деньги были выделены на основание сиротского приюта в Северном Китае.

Прежде ни одна европейская женщина не отваживалась побывать в этой части Китая. Дженни возглавила группу, состоящую из одного мужчины и двух женщин. Узнав, что миссия Дженни осуществляется весьма успешно, Хадсон написал ей: «Я благодарю Бога за то, что Он дал мне такую жену... Каждый день я смотрю на закладку для Библии, которую ты мне подарила, с надписью „Ради Иисуса“, и благодарю тебя за напоминание». Дженни основала приют и новый миссионерский центр. Через год они вновь увиделись с Хадсоном. Он возвратился в Китай. Для Хадсона слова «Ради Иисуса» стали очень важными. Он говорил, что истинная радость жизни в том, чтобы все делать ради Иисуса. Так, как это делала Дженни. Когда Хадсон и Дженни стали старше и уже не могли часто ездить в Китай, они передали руководство миссией другим людям. Хадсон тяжело переживал это обстоятельство. «Тяжелее всего ничего не делать ради Иисуса», — сказал он.

Дженни умерла в 1904 году. Ей был тогда шестьдесят один год. Хадсон умер годом позже, в возрасте семидесяти трех лет. Ко времени его кончины Китайская внутренняя миссия, которую он основал практически на поколение раньше, насчитывала восемьсот двадцать пять миссионеров.

За день до смерти Хадсон беседовал с несколькими миссионерами о том, как важно доверять Богу в молитве. Один из его собеседников сказал, что иногда ему трудно молиться Богу о мелочах. Хадсон ответил: «Нет ничего ни мелкого, ни великого. Один Бог велик. И мы должны полностью доверять Ему».

 

Библиография

 

Pollock, J. С. Hudson Taylor and Maria. New York: McGraw Hill, 1962 Taylor, Dr. And Mrs. Howard. Hudson Taylor’s Spiritual Secret. Chicago: Moody, 1950.

Taylor, Dr. And Mrs. Howard. Hudson Taylor and the China Inland Mission. Philadelphia: China Inland Mission, 1918.

 

 

 

 

 

 

 

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: