Сердце явно одержало победу над головой

 

Джон и Марджори Нокс

 

Кто действительно был нужен легендарному шотландскому реформатору Джону Ноксу, так это хороший агент по связям с прессой. Каким образом мог этот старый грубиян завоевать девушку, романтичную, как королева Мария Шотландская? Почему в их медовый месяц теща Джона отправилась вместе с ним? Как он мог так критиковать власть женщин, когда вот-вот готово было начаться правление королевы Елизаветы? Да, Джону Ноксу понадобился бы хороший агент по связям с прессой даже и в наши дни.

А что его жена, Марджори Боуз? Неужели она была лишь игрушкой для Джона, который только и ждал возможности поговорить с ее матерью? И был ли брак Джона Нокса и Марджори Боуз настоящим браком? Да и был ли Джон Нокс таким женоненавистником, каким его обычно изображают? Совершенно точно, что Джон был гораздо более похож на Говарда Козелла, чем на Уолтера Кронкайта. Вокруг Джона Нокса все время что-то происходило. Это был светоч, вне всякого сомнения. Но он также был и той искрой, которая зажгла пламя шотландской революции. Но все-таки, каким был его брак?

В Шотландии, среди вересковых пустошей и на берегах рек, все полно памяти о Роберте Бернсе, Вальтере Скотте и Джоне Ноксе. Бернса и Скотта любят больше. Но именно Нокс сделал Шотландию такой, какой мы ее знаем. Его влияние на эту страну было гораздо большим, нежели влияние Лютера на Германию или Кальвина на Швейцарию. Именно Джон Нокс поднял соотечественников на борьбу за свободу против несправедливости правителей. Этим он заложил основы современной демократии. Нынешнее пресвитерианство обязано ему своим существованием не меньше, чем Жану Кальвину. Однако мало кого в истории бичевали и обличали — если не брать в расчет Нерона и Аттилу — больше, чем Джона Нокса. А его теща? Историк Уилл Дюрант пишет: «Едва ли когда-либо еще существовала другая столь любящая и любимая теща». Он утверждает, что Джон Нокс женился на Марджори Боуз, «потому что он любил ее мать». Давайте присмотримся повнимательнее к Джону и Марджори Нокс, необычайной паре, жившей в необычное время.

Во-первых, нужно учитывать, что Джон Нокс, судя по всему, плохо ориентировался во времени. Много лет он искал человека, который мог бы стать ему близким другом. Наконец, когда ему был тридцать один год, он избрал в друзья Джорджа Уишарта. Через два года после этого Уишарта задушили и сожгли как еретика. Мно-го лет Нокс был пастором без прихода, священником без прихожан. Наконец в возрасте тридцати трех лет он произнес свою первую проповедь. Через три месяца его родной город захватили французы, его самого взяли в плен, и он стал галерным рабом. В возрасте тридцати восьми лет он сделал предложение молодой, прекрасной женщине. Она была согласна выйти за него замуж, ее мать была согласна, ее отец, нехотя, но все-таки и тот дал свое согласие. Через семь месяцев в Англии к власти пришла «кровавая Мэри», и Джон ушел в бега, оставив свою невесту. Плохое чувство времени? Может быть. Но это была не единственная проблема в отношениях между Джоном Ноксом и Марджори Боуз.

Представьте себе их первую встречу. Джону было тридцать пять лет. И какими они были, эти тридцать пять! Девятнадцать месяцев он пробыл рабом на галере. Долгое время он был капелланом шайки разбойников. Его лучшего друга сожгли. Марджори было всего четырнадцать, и она была дочерью дворянина, получившей довольно утонченное воспитание в замке Норхэм. Джон был шотландцем, и его родной город регулярно разорялся англичанами. Один из его современников писал: «Он был незнатен». Она же принадлежала к одной из самых влиятельных семей в Северной Англии — местности, в которой шотландцы никогда не переставали бунтовать. Марджори было лестно, что Джон Нокс проявляет к ней интерес. Но у ее отца это вызывало вполне понятное раздражение. Разница в возрасте для него не представляла проблемы. Тогда такие браки были обычным делом. Но ни одна из его дочерей (а дочерей у него с женой Элизабет было десять) просто не могла выйти замуж за незнатного англичанина. Незнатный же шотландец — это в сто раз хуже. А незнатный шотландский священник-повстанец — это и вообще нечто совершенно немыслимое. Священникам незачем даже думать о браке! Вот как смотрел на их отношения Ричард Боуз. Его жена, Элизабет, смотрела на дело иначе. Она вообще на многие вещи смотрела иначе.

Когда Генрих VIII в 1534 году отверг власть папы, семья Боуз, одна из самых влиятельных в Северной Англии, как все того ожидали, должна была поддержать короля. Для Ричарда это было непростым решением, но он все же сделал это, хотя в душе своей остался католиком. А Элизабет отнеслась к этим изменениям совершенно всерьез. Она начала читать Библию и задавать вопросы о том, что прочитала. «Ну почему ты задаешь так много вопросов?» — должно быть, не однажды восклицал Ричард Боуз. Ему было совершенно ясно, что чем меньше задаешь вопросов, тем дольше носишь на плечах свою голову. Но женщины вечно задавали вопросы. И это, в общем-то, было для них характерно. Поэтому, когда в 1549 году Элизабет встретилась с Джоном Ноксом, вопросы ее попросту переполняли. И впервые в жизни кто-то воспринял эти ее вопросы всерьез.

Теперь, когда вы познакомились с главными действующими лицами, давайте-ка приглядимся попристальнее к загадке, известной под именем Джон Нокс.

Джон Нокс родился в Хаддингтоне, Шотландия, недалеко от Эдинбурга, около 1514 года, через двадцать два года после того, как Колумб открыл Америку, и за четыре года до того, как Лютер приколотил свои знаменитые тезисы на дверях церкви в Виттенберге, Германия. В те времена Шотландия была самой отдаленной окраиной цивилизованного мира. Один из современников Нокса сказал, что она находится «почти за пределами мира людей». Другой его современник говорил, что Шотландия не является частью человеческого сообщества. В Европе считали, что там живет дьявол. Англичане считали, что эта страна населена варварами. Когда англичане приходили в Шотландию с войной, они проходили через Хаддингтон, убивая мужчин, женщин и детей. А когда англичане не приходили туда, кланы начинали истреблять друг друга сами, без постороннего участия. Когда Джону Ноксу было шесть лет, на улицах Эдинбурга произошло столкновение представителей семьи Гамильтон с кланом Дугласов. Результатом этой вспышки кровной мести стали восемьдесят семь трупов. В течение ста лет ни один из шотландских монархов не умер своей смертью. И ни один из них не прожил более сорока двух лет.

Общество было ввергнуто в пучину насилия, а церковь, которой принадлежала половина богатств страны, погрязла в коррупции. Лорды, которым принадлежали шотландские земли, ни перед кем не отчитывались, и король их опасался. Тяжелее всего было простому народу. А семья Нокс принадлежала как раз к тем, кому было тяжелее всего. Мать Джона, скорее всего, умерла, когда он был еще совсем маленьким. Возможно, она даже умерла при родах. Но отец сумел дать ему образование. Джон был способным учеником. И отец решил, что его наследник будет учиться на священника. Для ребенка из бедной семьи это была единственная возможность хоть чего-то добиться в жизни. В те времена священников было гораздо больше, чем церквей. И Джон, окончив университет святого Андрея и будучи рукоположен, стал юристом и учителем грамматики в родном Хаддингтоне.

Учась в университете, Джон читал Библию, но, только вернувшись в Хаддингтон, он открыл для себя удивительную силу слов из семнадцатой главы Евангелия от Иоанна. Он называл ее своим «якорем». Она стала основой его богословия. Слова «Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа» не только придали ему уверенности в личном спасении (в чем он прежде мучительно сомневался) — они изменили всю его дальнейшую жизнь. Джон открыл для себя протестантизм. Но действовать начал лишь после встречи с Джорджем Уишартом. Уишарт — молодой, высокий и имевший «странную» привычку мыться по вечерам, — брал Шотландию штурмом. Но в местности, где жил Нокс, пришельцев было мало. Их недолюбливали и обычно попросту швыряли в пруд, если в голову не приходило учинить что-нибудь покруче. Поэтому Уишарту требовался телохранитель. И лорд, на чьей службе в качестве преподавателя состоял Джон, предложил кандидатуру Нокса. Теперь Джон, будучи попрежнему священником, сопровождал Уишарта, имея при себе двуручный меч.

        Джон вовсе не был сторонником насилия.

Преподавание состоятельным ученикам гарантировало ему спокойное и обеспеченное существование. Менять же свой образ жизни он вовсе не собирался. Он, конечно, носил меч, но только для того, чтобы при необходимости защитить Уишарта, и не очень-то спешил пускать оружие в ход. Вот как пишет об этом биограф У. Стэнфорд Рид: «Ему нравилась незаметность существования на службе у лендлорда: у него было время на изучение и толкование Библии, он преподавал грамматику, умственно развивал двух-трех одаренных подростков, и ему дела не было до творившейся в окружающем мире кутерьмы». Когда пятинедельный визит Уишарта подошел к концу, Нокс пришел в замешательство. Перед Уишартом он преклонялся. Этот человек стал его близким другом. Но он хотел продолжать свою преподавательскую работу. «Возвращайся к своим ученикам», — сказал ему Уишарт. И пророчески заметил: «Для жертвоприношения довольно и одного меня». Через несколько часов его арестовали по обвинению в протестантской ереси. Спустя несколько недель он был казнен.

Нокс был потрясен. Теперь опасность грозила и ему. Он был священником и, несмотря на это, стал телохранителем, и не кого-нибудь, а еретика-протестанта. Рано или поздно возьмутся и за него. Рано или поздно с ним сделают то, что сделали с Уишартом. Он раздумывал о том, не уехать ли ему в лютеранскую Германию, где он мог бы спокойно продолжать заниматься исследованиями. Но сперва он решил посоветоваться со знатными людьми, чьих детей он учил. Но те не хотели терять способного преподавателя и предложили Джону вместе с их сыновьями отправиться в твердыню протестантизма — университет святого Андрея, где Джон получил образование. Но университет святого Андрея вряд ли можно было принять за тихое пристанище. Совсем незадолго до того там был убит римско-католический архиепископ Шотландии. И убийцы скрывались в замке святого Андрея. Словом, для учителя, стремившегося держаться подальше от неприятностей, место было не самым подходящим.

Поначалу он преподавал. Но когда люди услышали, как он учит, его попросили стать капелланом крепости. Он отказался: «Я не пойду туда, куда меня не призывал Бог». Тогда было созвано общее собрание, и его единогласно избрали. Джон разрыдался. Пути назад не было. Он оказался в гуще событий и больше не мог оставаться в тени. Через неделю он произнес свою первую проповедь. Его паства состояла из убийц и святых, профессоров и крестьян. В проповеди он говорил о том, как необходимо основываться только на Священном Писании, и о важности концепции оправдания верой. Он критиковал католицизм, но и призывал к покаянию своих прихожан-протеетантов. Он обличал их образ жизни и говорил, что если они не покаются, Бог пошлет французов им на погибель. Толпа зашумела: «Наши стены защитят нас!» «Ваши стены — яичные скорлупки!» — ответил Джон.

Меньше чем через три месяца французы взяли крепость. Джона, среди прочих захваченных в плен, отправили на галеры до конца своих дней махать веслами во славу французского короля. Могло быть и хуже. Если бы его передали шотландским властям, он взошел бы на костер, как и Уишарт. Закованный в цепи, он провел в море девятнадцать месяцев. Много раз он был на волосок от смерти. Затем в начале 1549 года Джон был освобожден, благодаря усилиям британского правительства. О возвращении в Шотландию не могло быть и речи. Он отправился в протестантскую Англию, где ему дали приход в Бервике, на севере, недалеко от шотландской границы. У. Стэнфорд Рид пишет: «Это был типичный бандитский приграничный город». Паства была там ничуть не лучше, чем в замке святого Андрея. Она состояла из британских солдат, которые ненавидели шотландцев и шотландских беженцев, которые ненавидели британцев. На галерах Джон получил осложнения на почки и язву желудка. Бервик был, вобщем-то, не самым лучшим местом для поправки здоровья. За исключением, пожалуй, замка Норхэм.

Норхэм был далек от бурь, бушевавших в приходе Джона. Кроме того, там Джон впервые встретил женщин, которые не боялись мыслить. Это было и неожиданно, и удивительно. Элизабет Боуз очень много значила для Джона Нокса. Ее влияние на Джона было двояким. Рид пишет: «Элизабет была человеком твердых принципов, и временами, когда его охватывало отчаяние, она укрепляла его дух... С другой стороны, иногда ее саму охватывали страхи и сомнения относительно собственного духовного состояния: была ли она в числе избранных, обладала ли она истинной верой и не допустила ли непростительного греха». Иногда Джон говорил, что ее бесконечные вопросы — это «его крест». Но ему нравилось учить ее. Ее вопросы заставляли его углубляться в Писание в поисках ответов. Элизабет, которая была человеком очень заботливым и практичным, делала для Джона не меньше, чем он для нее.

Когда она сказала ему, что дьявол так искушал ее, что она сомневается в том, может ли вообще быть христианкой, он ответил: «Дьявол есть лев рыкающий, ищущий кого поглотить. Но тех, кого он уже поглотил, он более не ищет». То, что Сатана тревожил ее, было добрым знаком, а вовсе не дурным. Когда ей показалось, что она совершила непростительный грех, он написал ей: «Не отчаивайтесь, матушка, ваши грехи (даже если бы вы совершили их в тысячу раз больше) все могут быть прощены... Я столь же уверен в вашем избрании, сколь я уверен в том, что Христос есть Спаситель». Именно по ее настоятельной просьбе Джон написал замечательную книгу о молитве. Он определил молитву как «серьезный и дружеский разговор с Богом», Которому мы рассказываем о наших бедах, у Которого просим помощи, Которому мы возносим хвалу.

Поскольку в его письмах к Элизабет рассматривались библейские вопросы и вопросы вероучения, решено было предать их гласности и оставить для потомков. А вот его письма к Марджори, по всей видимости, носили гораздо более личный характер, и в них не шла речь о столь серьезных вещах. Но какими бы ни были причины, результат таков, что мы располагаем множеством писем к Элизабет и всего одним письмом, адресованным Марджори. Одно из писем к Элизабет вызвало множество споров. Джон пишет: «Вспомните, что я делал в шкафу в Олнвике. Тогда мне казалось, что никто на земле не был искушаем более, чем я. Но когда я услышал от вас те же самые слова, которыми он меня тревожил, я поразился. И не захотел ничего иного, кроме того, чтобы изгнать из моего сердца эту горькую тревогу, зная, что это лишь причинит мне боль. И посему не думайте, что я льщу вам или что-либо от вас скрываю. Напротив, ведь будь это так, я не был бы столь откровенен в других случаях».

Биограф Джаспер Ридли пишет: «Интересно было бы узнать, что Нокс делал в шкафу в Олнсвике». Наш разум сразу же видит в подобном письме сексуальный подтекст. Но Ридли продолжает: «Чем больше читаешь письма Нокса к миссис Боуз, тем очевиднее становится, что в их отношениях не было ничего плотского или сексуального. Более того, в этих отношениях не было ничего странного или ненормального». Джон открывал перед Элизабет самые потаенные уголки своей души. Иногда для того, чтобы показать, что был не менее искушаем, чем она сама. «Внешне я не допускаю никакого идолопоклонства. Но мое испорченное сердце любит только себя. И его невозможно удержать от бессмысленных фантазий... Мои руки не обагрены ничьей кровью. Но я не помогаю нуждающемуся брату столь открыто, как мог бы и должен бы». И далее: «Есть гордость духовного порядка. И ее не так легко усмирить... Говорю вам это по своему собственному опыту». Спустя годы Нокс говорил, что у миссис Боуз была «очень тревожная совесть... которая никогда не давала ей успокоения». Он говорил также и то, что «ее искушения были не плотскими... а духовными. Сатана все время мучил ее... Я видел, как она, обливаясь слезами... возносила Богу горестные жалобы. И это случалось с ней гораздо чаще, чем с любой другой женщиной либо другим мужчиной, которых я знал в своей жизни. Ее общество было мне приятно (да, почетно и полезно, ведь она была мне матерью); и все же это был мой крест. Ибо... разум мой редко оставался в покое, и мне приходилось делать чтолибо для того, чтобы успокоить терзавшую ее совесть». Другими словами, хотя Джон очень ценил ее и даже восхищался ею, иногда он все же с большим трудом переносил общество миссис Боуз.

Еще до помолвки с Марджори Джон нуждался в ее помощи, чтобы поддерживать эмоциональное равновесие ее матери. Однажды он написал ей: «Дух Божий научит ваше сердце, как принести покой в тревожную душу вашей матушки». Похоже, одной из самых главных духовных проблем Марджори была несовместимость христианской жизни с положением дочери коменданта крепости Норхэм. В Послании Иакова она прочитала, что христианин не должен отдавать почетного места богатому, указывая бедному место в углу. Она же постоянно наблюдала, как в замке Норхэм гостей рассаживали в соответствии с их рангом. Джон ответил ей, что в Иисусе Христе все, кто исповедуют Его, равны перед Ним, и что богатства и мирские почести для Него ничто. «Истинные христиане, — писал он Марджори, — должны больше почтения отдавать дарам духовным», которые Бог дает своим служителям.

Тем временем мать Марджори засыпала его вопросами, ответы на которые могли бы составить энциклопедию. Некоторые из ее вопросов были философскими («Почему некоторые философы учат, что мир всегда существовал?»), некоторые касались Библии («Справедливо ли поступили сыновья Иакова, когда убили Сихема и его соотечественников, после того как те совершили обряд обрезания?»).

Но гораздо чаще ее вопросы касались ее сомнений и ощущения собственной греховности («Мне кажется, я совершила все грехи Содома и Гоморры»).

За те два года, что Джон Нокс был священником в Бервике, его имущественное состояние значительно увеличилось, и Ричард Боуз начал понемногу склоняться к мнению, что этот шотландец — не такой уж плохой жених для его дочери. К осени 1551 года его называли самым известным проповедником Северной Англии. Слух о нем дошел и до Вестминстера, и до Кентербери. В 1552 году Джон произнес проповедь в присутствии короля Англии и был назначен одним из королевских капелланов. Джон не был высок. Он был несколько ниже обычного среднего роста, но был очень широкоплеч, а его черные волосы и борода делали его внешность очень величественной. Его глубоко посаженные серо-голубые глаза, казалось, заглядывали всем прямо в душу. Ричард Боуз не был чрезмерно рад видеть Джона Нокса своим будущим зятем, но все же в декабре 1552 года он наконец дал согласие на составление брачного контракта между его дочерью и шотландцем. Марджори было около семнадцати, Джону — около тридцати восьми.

Джон только что вернулся из Лондона, где проповедовал королю, и ходили слухи о том, что он, возможно, будет новым архиепископом рочестерским. Как свекор мог отказать ему? Но через пару месяцев Ричард Боуз получил из Лондона весточку от своего брата, который писал, что здоровье короля становится все хуже и что, вероятнее всего, следующим правителем Англии станет католичка Мария Тюдор. Узнав об этом, Ричард Боуз подумал, что, пожалуй, поторопился с согласием на помолвку. Возможно, он просто позволил своей жене уговорить себя. Нужно было найти какой-нибудь повод для расторжения помолвки, а пока лучше всего было откладывать свадьбу до бесконечности. В июле следующего года король умер, Мария Тюдор взошла на трон, а за Джоном Ноксом теперь охотилась вся страна. Его друзей, одного за другим, заточали в лондонский

Тауэр. Большинство из них были впоследствии сожжены.

Все изменилось в одно мгновение. Теперь не только Ричард Боуз стоял насмерть, чтобы не допустить этого брака, сам Джон не был уверен, что ему следует этого добиваться. С Марией Тюдор на троне — какое будущее мог предложить протестантский проповедник семнадцатилетней невесте?

Но Элизабет Боуз не сдавалась. Муж мог переходить из религии в религию со сменой монарха, но сама она твердо верила в то, во что верила. И ничто не могло разубедить ее. Среди прочего она была убеждена и в том, что Джон Нокс должен стать мужем ее дочери, и в этом ее тоже ничто не могло разубедить. Она посоветовала Джону попробовать убедить ее шурина, Роберта Боуза, в Лондоне. Если бы это удалось, тогда, возможно, удалось бы убедить и Ричарда. Эта мысль отнюдь не была удачной. И все же Джон попробовал. Роберт был настроен гораздо негативнее, чем сам Ричард. Он вообще считал, что все проблемы семьи Боуз — из-за отношений Элизабет с Джоном. Он сказал, что они пытаются устроить свадьбу в обход Ричарда. И был прав. «Когда приходится отстаивать собственные интересы, теряешь красноречие», — писал Джон Элизабет.

Джон был в тяжелом эмоциональном состоянии. Он всегда с трудом сносил оскорбления. Он писал: «Жизнь мне не в радость». Джон уже не верил в то, что его брак когда-либо состоится. Более того, после разговора с Робертом Боузом он уже не верил и в то, что сумеет остаться в живых. Роберт Боуз скорее сдал бы его властям, чем позволил жениться на своей племяннице Марджори. О браке теперь нечего было и думать. Его жизнь также была в опасности. Но если бы он женился на Марджори, он подверг бы опасности две другие жизни: Марджори и Элизабет. Джон понимал, что брак должен быть отложен.

Но была и другая проблема. Ричард Боуз уже думал о других женихах для Марджори. Брачный контракт можно было легко расторгнуть. Ведь Джон был католическим священником, разве не так? А при Марии Тюдор священнику невозможно было жениться.

Вскоре самые красивые и знатные женихи Северной Англии начали поочередно наведываться в замок Норхэм, и Джон ничего не мог с этим поделать. Разве можно было ожидать, что в таких обстоятельствах семнадцатилетняя девушка будет хранить ему верность? Джон колебался. Остаться ли ему в Англии и принять мученическую смерть? Или бежать в Европу? Бежать казалось более разумным. Но это означало бросить Марджори. Тогда он получает от Элизабет еще одно письмо. Она предлагала ему самому явиться в замок Норхэм и поговорить с ее мужем лично. Она считала, что это их последняя надежда. Джон не сомневался в том, что результат такого визита будет такой же, что и от встречи с братом Ричарда.

С другой стороны, ему хотелось повидаться с Марджори. И он все-таки решился на это.

Джон предварительно написал Элизабет, что скоро собирается быть в замке. «Если я избегну болезни и тюремного заключения, то вскоре вы увидите меня. И все же, матушка, вам нельзя слишком от меня зависеть, ибо что я, если не обычный грешник? Что бы ни случилось со мною, помните, матушка, что дары Бога не связаны ни с кем из людей». Джону было откровенно страшно. Ехать в Бервик было опасно, его там слишком хорошо знали. Ричарду Боузу Джон тоже не мог доверять, он мог сделать все что угодно. В соседнем городке он остановился у друзей-протестантов. Они упрашивали его не ездить в Бервик и замок Норхэм. «Отчасти увещеваниями, отчасти слезами они добились своего. Я подчинился, хотя отчасти и против собственной воли». Не увидевшись ни с Марджори, ни с ее матерью, Джон повернул обратно. Ему оставалось одно — скрываться где-нибудь в Англии, но такая перспектива ему также не нравилась. «Меня спросят, почему я бежал, а я не смогу сказать точно почему. Но я уверен в одном: страх смерти не был моим главным мотивом». Вскоре он пересек Ла-Манш и отправился во Францию. В Дьеппе Джон сидел в маленькой комнате и думал. Он бросил протестантов в Англии. Он сбежал от невесты. Оставил будущую тещу, которую сам же и учил быть сильной и смелой. Он спрашивал себя — был ли он сам силен. В его сердце был «водоворот горечи», как он сам говорил. Он рассуждал так: «В начале битвы я был слабым и никчемным солдатом. Но я молюсь о том, чтобы вновь вернуться на поле боя». Он также молился о том, чтобы вернуться к Марджори.

В течение следующих восемнадцати месяцев Нокс ездил из Дьеппа (откуда удобно было держать связь как с

Англией, так и с Шотландией) во Франкфурт (издательский центр тогдашней Европы и убежище для многих протестантских беженцев) и далее — в Женеву (город, который Жан Кальвин активно трансформировал в то, что Джон Нокс позже назовет «Самой совершенной школой Христа»). За эти месяцы новости из Англии не становились лучше. Мария Тюдор уже успела заработать себе прозвище «Кровавая Мэри». Новости из замка Норхэм говорили о том, что и там тоже были свои проблемы. Джон писал Элизабет Боуз: «Пусть вас не колеблют никакие ветра. Твердо держитесь Иисуса Христа». Он признавался в своей неуверенности в том, что они когда-либо встретятся на земле.

Самые близкие друзья Элизабет возвращались в католицизм. Ричард, разумеется, сделал это одним из первых и теперь требовал, чтобы Элизабет и Марджори последовали его примеру. Его давление на Элизабет и Марджори становилось все сильнее с каждой неделей. В своих письмах Элизабет давала подробный отчет обо всем происходившем. Вместе с новостями к Джону приходили от нее и тонкие (а иногда и не очень тонкие) намеки на то, что он был нужен как Англии, так и Шотландии. Джон был нужен Англии, нужен Шотландии, но прежде всего он был нужен Марджори. Джон относился ко всему этому с осторожностью. Все прочие источники говорили о том, что возвращаться в Англию было решительно опасно. Люди бежали не туда, а оттуда. Английские протестанты собирались во Франкфурте, где рассказывали жуткие истории о том, что творила Мария Тюдор. В Шотландии дела обстояли ничуть не лучше. Джон не встречался с шотландцами уже восемь лет, и перспектива вернуться на родину, чтобы быть немедленно арестованным, совершенно его не вдохновляла. Но Элизабет продолжала писать все о том же. Биограф Джеддис Макгрегор пишет: «Сердце явно одержало победу над головой». Похоже, что победу одержала Элизабет. В конце концов Нокс решил ненадолго съездить в Шотландию. Он преследовал две цели: жениться на Марджори и выяснить духовное состояние своей родной страны. Позже он признавался, что если бы не Элизабет, то он ни за что бы не поехал.

И вот в сентябре 1555 года Джон Нокс тайно проникает в Шотландию. Прежде всех других дел он женится на Марджори, хотя историки до сих пор не могут точно выяснить, где и когда это произошло. Некоторые утверждают, что он перешел английскую границу, достиг замка Норхэм и женился там. Но это маловероятно. Ричард Боуз был весьма и весьма стеснен (взбешен, если сказать точнее) присутствием в его доме двух упорных протестантов. Отказываясь посещать мессу, они ставили себя под угрозу ареста. А если бы жена и дочь такого человека, как Ричард Боуз, были бы арестованы, то это стало бы для него политическим крахом. Два года он пытался найти какой-нибудь религиозный компромисс, но он знал, каким упорным человеком была его жена. Теперь он убедился в том, что и его дочь была не менее упорна. Они отказались отречься от своих протестантских убеждений, но что гораздо больше выводило из себя Ричарда, так это то, что они отказались отречься от этого ненормального шотландца-проповедника. В конце концов Ричард Боуз поставил ультиматум. Им нужно было выбирать: посещать мессу или... Это «или..". означало «убираться вон». То есть оставить замок Норхэм и все свои права и привилегии. И они сделали свой выбор. Они уехали.

Должно быть, этим двум женщинам, одной из которых было двадцать лет, а другой около пятидесяти, было очень нелегко оставить обеспеченную жизнь в британском замке, тайно пересечь шотландскую границу и ждать приезда Джона Нокса, которому, для того чтобы туда прибыть, пришлось подвергнуть себя не меньшему риску. Но он приехал. Возможно, именно там, в

Шотландии, в Эдинбурге, он наконец и женился на Марджори, спустя тридцать месяцев после их помолвки. Теперь, когда он оказался в Шотландии, Джону необходимо было лично составить представление о духовном и политическом состоянии общества. Многое казалось сходным с ситуацией в Англии, но многое и отличалось. Как и в Англии, Шотландией правила королева по имени Мария. Как и английская Мария Тюдор, Мария де Гиз в Шотландии подвергла протестантов репрессиям. Но ей было гораздо труднее, чем Марии Тюдор в Англии, отслеживать и травить еретиков среди скал и расселин, среди разбросанных здесь и там поселений, в этой стране, где общество оставалось ярко клановым. Богослужения проводились здесь тайно, в частных домах. Во время своего визита Джон Нокс посетил множество таких собраний. И где бы он ни появлялся — всюду его встречали с восторгом. Он писал о «духовной жажде братьев, день и ночь стонущих и рыдающих о хлебе жизни». Своей теще, которая ожидала его в Эдинбурге, он писал: «Если бы я не видел этого своими собственными глазами в своей собственной стране, я бы никогда не поверил в это». Его поездка затянулась на несколько более продолжительный срок, чем он планировал. Он просил прощения у Элизабет и Марджори за свою задержку и просил их терпеливо ожидать, поскольку не мог уехать, «прежде чем Бог не утолит хоть немного их жажду».

Следующей весной власти, встревоженные тем, что Джон Нокс проповедует, переходя из города в город, по всей стране, решили положить этому конец. Когда его вызвали в суд, Джон понял, что пора всерьез подумать об отъезде. Он отправил Элизабет и свою жену Марджори в Дьепп, во Францию, а сам остался улаживать свои дела и задержался еще на несколько месяцев. Джон учил шотландцев проводить богослужение и настаивал, чтобы они ежедневно читали Библию, даже если такое чтение начинало им казаться однообразным. «Ведь хлеб вы же едите каждый день?» — спрашивал он. Едва Джон Нокс покинул страну, как тут же вышло постановление об его аресте. Всюду были развешены его портреты. И вновь он едва-едва избежал смертельной опасности.

Жену и тещу Нокс переправил в Женеву. Там он был призван на пасторское служение в быстро увеличивавшейся общине английских беженцевпротестантов. Этот период в жизни Джона и Марджори был единственным, хотя бы отчасти похожим на медовый месяц. Джон говорил шутя, что его женевское служение было «удобной берлогой». Наверное, так оно и было на самом деле, если задуматься о том, что происходило в это время в других странах. Для Джона, которому уже исполнилось сорок два года, было непросто начать вести размеренную семейную жизнь. В одном из своих писем он просит молиться о нем, поскольку он «погружен во множество хлопот». Внимания и трудов требовал от него не только приход, но и семья. И значительную часть этих хлопот, несомненно, составляли новые и новые вопросы его тещи. Кроме того, он ощущал большую пасторскую ответственность за протестантов, оставшихся в Англии и Шотландии.

В мае следующего года из Шотландии в Женеву прибыла делегация, просившая Нокса вновь отправиться туда на проповедь. Делегаты говорили, что ситуация для этого сложилась самая благоприятная. Джон не был в этом уверен. Коме того, у него были и другие мотивы не уезжать из Женевы. Во-первых, Марджори была беременна, и он не хотел оставлять ее. Во-вторых, он начал осознавать, что его присутствие в Шотландии гораздо больше будет способствовать политической революции, чем религиозной реформации. В-третьих, его община в Женеве толькотолько начала проявлять признаки духовного роста. Он ответил посланцам, что прибудет через некоторое время, дав понять, что это случится не раньше, чем он сам сочтет это необходимым. Пять месяцев спустя Джон простился со своими прихожанами, со своей семьей и отправился за четыреста миль на север, во Францию, в Дьепп, откуда намеревался перебраться в Шотландию. Но вскоре после прибытия в Дьепп он получил письмо, в котором говорилось, что время для визита было неблагоприятным. Джон был раздражен и не скрывал своих чувств. «Возможно, кому-то кажется, что бросить свой дом и семью, предоставив их одному Богу, оставить паству на попечение другого человека — простое и легкое дело». Два месяца он прождал в Дьеппе, ведя тем временем переписку с братьями из Шотландии и составляя религиозные трактаты. Но эти месяцы не были радостными. Ради чего Бог направил его сюда из Женевы? В конце концов он так и не поехал в Шотландию, а вернулся к семье, и был всем этим сильно раздражен.

Следующий год жизни Джона в Женеве был полон трудов. Он писал многочисленные письма и трактаты. Марджори помогала ему в работе с корреспонденцией и переписывала его рукописи, поскольку обладала красивым и разборчивым почерком. Джаспер Ридли отмечает: «Немногие замужние женщины обладали достаточным образованием и начитанностью для подобного сотрудничества». Письмо, написанное Джону Фоксу (автору «Книги мучеников Фокса»), свидетельствует об изяществе стиля, которое Марджори приобрела, учась в замке Норхэм. В этом письме Марджори благодарит Фокса за подарки, присланные им для нее и ее матери. Джон называл Марджори своей «левой рукой». Ее помощь действительно была очень значительной. Джон не выражал открыто своих чувств к ней, для шотландца того времени это было не так-то просто. Но он говорил: «Из земных созданий она мне дороже всех». Жан Кальвин говорил о Марджори как о самой прекрасной из жен и называл ее «suavissima»^[4]. Джеддз Макгрегор добавляет: «Только такой мягкий и нежный характер мог быть достаточно сильным, чтобы сдерживать такую бурную и неукротимую личность, как Джон Нокс». И, несомненно, следующие несколько лет показали всю мощь его неукротимости.

За те два месяца, которые Нокс провел в Дьеппе, в раздражении на своих соотечественников, он написал свою самую знаменитую книгу — «Первый трубный глас против чудовищного правления женщины». Джон Нокс, мягко говоря, был против того, чтобы власть оказывалась в женских руках. Куда ни бросал Джон свой взгляд, всюду он видел народы, управлявшиеся женщинами. В его родной Шотландии у власти была королева-регент Мария де Гиз. Джон не был обижен на то, что она приказала развесить его портреты по всей стране, но он злился на то, что одну из его книг она расценила как шутку. В Шотландии все более ощутимым становилось французское влияние. И, если бы Мария добилась своего, Шотландия последовала бы примеру Франции и в вопросах вероисповедания. Джон боялся этого.

Во Франции тем временем правила Екатерина Медичи. Именно она несколько позже приказала устроить резню протестантам-гугенотам, известную как

«Варфоломеевская ночь». А в Англии Мария Тюдор («Кровавая Мэри») сожгла на костре многих друзей Джона Нокса, а других гноила в лондонском Тауэре. В те времена видеть монархом женщину было и в самом деле удивительно. Ведь у женщин гражданских прав было тогда совсем немного. Они не могли занимать никаких государственных должностей (помимо трона), они не имели никакой законной власти даже над своими собственными детьми. По мнению Джона, все это очень плохо согласовывалось между собой. В отличие от многих своих современников (как католиков, так и протестантов) Джон не был женоненавистником. Напротив. Более половины его писем из тех, что дошли до нас, адресованы женщинам. Когда он говорит о женщинах, то всегда говорит о них с достоинством и с почтением. Настолько, насколько можно быть близкими в дружбе, самыми близкими его друзьями были женщины. Речь идет не только о его жене и теще. Это и Энн Локк, миссис Хикмен, и Дженнет Адамсон. Он советовался с такими мужчинами, как Жан Кальвин, но душу изливал Элизабет Боуз.

Тем не менее, видя, что женщины правят самыми могущественными нациями в мире, он полагал, что это совершенно неестественно и противоречит Божьему плану. Иезавель была первым примером этого. Джон признавал, что некоторые из женщин (как, например, Девора из «Книги судей») были исключением. Но исключения лишь подтверждают правило. Резкая критика Джона была направлена против королевы Англии Марии Тюдор и жестокости и тирании, которыми характеризовалось ее правление. Более того (и именно это всех насторожило и заинтриговало), Джон утверждал, что на дворянстве и духовенстве лежит ответственность за то, чтобы «лишать почестей и карать смертью, как то заповедал сам Бог». Это был призыв к государственной измене. Сам Кальвин был возмущен этой книгой (он запретил ее распространение в Женеве) и был очень опечален, что подобное произведение могло быть напечатано в любимом им городе. Другие реформаторы также были в шоке. Ни один протестантский лидер никогда не заходил так далеко, как Джон Нокс. Раньше протестанты твердо придерживались принципа: «Нужно подчиняться королям, хороши они или плохи». Джон Нокс заявил, что мириться с несправедливыми правителями — значит навлекать на себя Божий гнев. Это означало, что народ, который слишком слаб для того, чтобы свергнуть проклятую власть, достоин наказания.

И снова чувство времени подвело Джона. Менее чем через полгода после выхода книги Мария Тюдор умерла и на трон взошла королева Елизавета, протестантка. А поскольку Джон проклинал всех женщин-правительниц (хотя, конечно, Марию Тюдор в особенности), Елизавета так и не смогла ему этого простить. Дорога в Англию для Джона закрылась навсегда. Но, к счастью, вернуться его призывала не английская, а шотландская церковь. Ему было направлено послание об этом. Другое послание получил Жан Кальвин, которого просили убедить Джона Нокса вернуться в Шотландию. И снова Джон колебался. Марджори ожидала второго ребенка, и Джон не хотел уезжать до тех пор, пока не удостоверится, что роды прошли благополучно. Поэтому еще несколько месяцев он провел в Женеве. Но потом он покинул Марджори, двоих своих сыновей, Натаниела и Элеазара, и тещу, Элизабет Боуз. Джон попросил одного из своих друзей позаботиться о них до тех пор, пока не появится возможность забрать их в Шотландию. Но когда это станет возможным, было неясно.

Джон Нокс вновь ступил на шотландскую землю в мае 1559 года. Ему было сорок пять лет. И тут же он почувствовал себя «как дома». Через пять дней его объявили вне закона. Было назначено вознаграждение за его поимку или убийство. Повсюду рыскали желающие заработать на его голове (в одном из своих первых писем, написанных в Шотландии, он просит денег на покупку лошади порезвее). Но остановить Джона было уже невозможно. Он поднимал людей повсюду. У него почти не было времени писать письма. Он жаловался: «Из двадцати четырех часов у меня и четырех нет на отдых для этого бренного вместилища». Но растущее протестантское движение, казалось, не имело никакой реальной силы. «Мы просто ходим вокруг стен Иерихона и трубим в трубы, пока Бог дает нам для этого сил. Мы надеемся на победу только Его мощью».

Спустя месяц Джон просит Марджори приехать в Шотландию, несмотря на все происходящее. Он ждал (писал буквально: «Жажду!») ее приезда к нему. И вот Марджори и двое их сыновей вместе с Кристофером Гудмэном, другом и коллегой Джона, покидают Женеву, едут в Париж и обращаются за разрешением проехать через Англию. В отличие от Джона, которому королева Елизавета отказала лично, Марджори и миссис Боуз получили необходимые документы без малейших затруднений. И остановились они не где-нибудь, а в замке Норхэм. Там уже все было иначе. Муж Элизабет, Ричард, умер за девять месяцев до их приезда, всего за несколько месяцев до смерти Марии Тюдор. Как раз тогда «Первый трубный глас» Нокса и начал расходиться по Англии. Ричард не упомянул в своем завещании ни Элизабет, ни Марджори. Он разделил свое состояние между другими своими детьми, в том числе между четырьмя незамужними дочерями. Но они должны были получить свою долю лишь в том случае, если их браки будут одобрены родственниками. Марджори вышла замуж за Джона против воли отца, и это лишало ее каких-либо наследственных прав. А Элизабет? Мог ли он оставить ей хоть что-нибудь? Ей, связавшейся с человеком, призывавшим свергнуть королеву?

На некоторое время миссис Боуз осталась у родственников в Англии, дожидаясь когда успокоятся бури в Шотландии. А бесстрашная Марджори с Натаниелом, которому было тогда два года, и Элеазаром, которому было десять месяцев, отправилась к мужу в самое опасное время. Они встретились с Джоном в Данди, на севере Шотландии. Должно быть, Марджори очень беспокоило то, что Джон и не думал себя беречь. Он непрерывно работал, хотя за месяц до ее приезда сильно болел. Марджори сразу же взялась помогать ему. Кроме ухода за детьми она взяла на себя обязанности по работе с корреспонденцией. Нокс писал: «Моя жена так мало отдыхает, что наутро едва помнит, что же она писала ночью».

Это были самые значительные дни шотландской истории. Примерно через месяц после прибытия Марджори с детьми в Шотландию королева-регент Мария де Гиз была отстранена от власти. Но война между французами, союзниками Марии, и разношерстной армией шотландских протестантов продолжалась еще восемь месяцев. Джон был лишь вдохновителем этой армии. Но каким вдохновителем! Английский посол докладывал, что голос Нокса «звучал как пятьсот труб». Пока шли военные действия, Джон и Марджори жили в замке святого Андрея, где Джон был капелланом двенадцатью годами раньше. Затем, в середине апреля 1560 года, Ноксы переехали в Эдинбург, где Джон стал пастором церкви Св. Гилза. Через два месяца Мария де Гиз умерла, и в июле был подписан договор, положивший конец гражданской войне.

В Эдинбурге Джон и Марджори жили в западной части Транк Клоуз, на Хай-стрит. Возле дома был сад и еще один небольшой земельный участок. Власти Эдинбурга оплачивали арендную плату, а также меблировку. Они также оплатили и покупку замка на дверь. Явно не все в Эдинбурге любили Джона. Наконец-то они с Марджори смогли вести оседлую жизнь. Женева была прекрасна, но там они были беженцами. В Эдинбурге они чувствовали себя дома. Джон смог вернуться к обязанностям приходского священника и отца семейства. Но спустя полгода после их переезда в Эдинбург Марджори внезапно скончалась. Ей было всего двадцать пять лет. Причина ее смерти неизвестна. Предполагают, что она истратила много сил за предыдущий год, и ее ослабленный организм не смог устоять перед одной из эпидемий, периодически разражавшихся в Эдинбурге. Не исключено, что она умерла при родах. Мы не знаем этого.

Мы знаем лишь, что Джон крайне тяжело переживал ее смерть. Хотя они были знакомы в течение десяти или одиннадцати лет, женаты они были всего пять лет, и в течение этого срока Джон иногда оставлял ее на целые месяцы.

Спустя годы, составляя свое завещание, Джон Нокс все еще пишет о Марджори как о «дражайшей супруге». Его друг Гудмэн писал о том, каким ударом для Нокса оказалась эта потеря. В своей «Истории Реформации в Шотландии» Джон не пишет ни о чем личном и тем более не дает никаких эмоциональных оценок прошлому. Но в связи со смертью Марджори он пишет, что был «в глубоком горе из-за кончины дорогой жены». Жан Кальвин написал ему из Женевы: «Поскольку Вы знаете, где искать утешения в несчастье, я уверен, что Вы перенесете все с надлежащим долготерпением». Джон, которому было тогда сорок шесть лет, оказался ответственным за двоих сыновей, старшему из которых еще не исполнилось и четырех лет, а также за новую национальную церковь и за все, что происходило в новом национальном правительстве.

Элизабет Боуз приехала к Джону, чтобы помочь в воспитании сыновей. Но тогда ей было уже около шестидесяти, и ей приходилось очень нелегко с юными озорниками. Два года спустя Джон Нокс женился вторично, на Маргарет Стюарт. Мало кто удивился тому, что Джон, которому было уже пятьдесят, женился на семнадцатилетней девушке. Однако многих в Эдинбурге шокировало то, что простолюдин Джон породнился со Стюартами — семьей, в жилах которой текла королевская кровь. Одним из предков Маргарет был Иаков II. Она была дочерью лорда Окилтри, одного из сильнейших союзников Джона в протестантском движении. Джаспер Ридли пишет: «Здесь дело либо в протестантстве лорда Окилтри, либо в любви Маргарет к Ноксу». Возможно, здесь дело было также и в том, что двум детям Нокса нужна была мать. Этот брак также был счастливым. У Джона и Маргарет родилось трое детей.

У Джона не было проблем ни с его женами, ни с его первой тещей, ни со вторым тестем, лордом Окилтри. Но у него все время были проблемы с королевами — Марией Тюдор и Елизаветой в Англии, Марией де Гиз и, наконец, с Марией Шотландской. Мария Шотландская стала последней женщиной-монархом, мучившей Джона. Хотя кто кого мучил — вопрос сложный. Она была прекрасна, молода, обворожительна, умна и великолепно вела интриги. Также она была католичкой и до смерти боялась Джона Нокса. Джон слишком долго сражался за протестантизм в Шотландии, чтобы позволить молодой королеве разрушить результаты своих усилий. То, как она действовала, слишком напоминало ему Марию Тюдор. И Ноксу было не до покоя. Английский посол писал в Лондон о визите Марии Шотландской в Эдинбург: «Мария нравится всем. Всем, кроме Джона Нокса, который мечет с кафедры громы и молнии... Он способен все испортить. Он правит чернью. Все боятся его».

Шесть лет продолжалась борьба между молодой красавицей-королевой и человеком, «который мечет с кафедры громы и молнии». Хотя политически он не был уже столь активен, но как проповедник Джон был в силе как никогда прежде. Впрочем, и семья стала для него значить гораздо больше. Макгрегор пишет: «В течение многих лет у него не было возможности наслаждаться покоем в частной жизни. Он слишком мало виделся со своими детьми. У него почти не было друзей... А теперь, со своей молодой женой, он мог воздать должное всему тому, чего он так долго был лишен. Он, боровшийся с королевскими домами, мог по достоинству оценить ее искренность. Ее радостным смехом смягчалась его мрачность. Ее простая, почти детская серьезность в ежедневных семейных молитвах исполняла радостью сердце этого человека, так жаждавшего праведности». После того как Джон Нокс женился на Маргарет, Элизабет Боуз вернулась в Англию. Любопытно, что через несколько лет оба сына были отправлены в Англию на учебу и провели с бабушкой довольно длительное время. Джон ездил навестить их туда как минимум дважды.

Когда в 1567 году Марию Шотландскую вынудили отречься от престола, Джон Нокс читал проповедь на коронации ее сына Иакова. Для Джона это было большой победой. Но самым большим триумфом в его жизни было признание в декабре шотландской протестантской церкви в качестве официальной национальной церкви. Спустя пять лет, в пятидесятилетием возрасте, Джон Нокс умер. Перед смертью он попросил свою молодую жену прочесть ему пятнадцатую главу Первого послания к Коринфянам (главу о воскресении). Ближе к вечеру он попросил Маргарет прочесть ему еще один отрывок из Писания. «Там, где я впервые бросил якорь», — сказал он. Маргарет хорошо знала это место. Она открыла Евангелие от Иоанна и прочла семнадцатую главу, которая сыграла огромную роль в его обращении. Вскоре после этого он скончался.

В течение последних четырехсот лет биографы и психологи ломают голову, размышляя о личности Джона Нокса и о его отношении к женщинам. Вопросов в их исследованиях всегда больше, чем ответов. Но во многом мы можем быть совершенно уверены. То, что могло стать для Джона мучительным треугольником, то есть Марджори и ее мать Элизабет, принесло замечательные плоды. У каждого были свои сильные стороны и свои слабости. Со временем Джон и Марджори полюбили друг друга, и Элизабет не просто уважала эту любовь, она старалась сделать ее еще крепче. Джон ценил силу характера Элизабет, ее чувствительную душу и любознательный разум. Она стремилась к знанию, а Джону очень нравилось в женщинах это качество. Но наибольшее восхищение у Джона вызвала ее твердая вера, она не отказывалась от нее, даже если это угрожало ей потерей имущества и друзей. В молодости Джон испытывал угрызения совести от того, что всегда стремился избегать конфликтных ситуаций, Элизабет же смело отстаивала свои убеждения.

Конечно, жизнь с Элизабет была, по словам Джона, его крестом. «Разум мой редко мог оставаться в покое, — писал он, — ибо мне всегда приходилось делать чтонибудь для того, чтобы успокоить терзавшую ее совесть». Марджори, несмотря на ее молодость, вносила в семью элемент стабильности. Она не позволяла матери погрузиться в мир внутренних сомнений и страхов, а для Джона она стала «левой рукой». Ее настойчивость, постоянство и любовь были тем, в чем Джон нуждался больше всего.

 

Библиография

 

McCrie, Thomas. The Life of John Knox. London: Thomas Nelson, 1847.

Ridley, Jasper. John Knox. New York: Oxford University Press, 1968.

MacGregor, Geddes. The Thundering Scot. Philadelphia: Westminster, 1957.

Reid, W. Stanford. Trumpeter of God. New York: Scribner’s, 1974.

Brown, Hume. John Knox. London: A. And C. Black, 1895.

Perry, Eustace. John Knox. London: Hodder and Stoughton, 1937.

 

 

 

 

 

 

 

 

12

 

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться: