Она была матерью его сиротам

 

Джордж и Мэри Мюллер

 

Я уверен, что вы помните Джорджа. Это тот самый человек, который основал сиротские приюты в Бристоле. За полтора года до того, как Чарлз Диккенс в своем романе «Оливер Твист» поведал миру о тяжелой жизни сирот, Джордж Мюллер уже активно занимался этой проблемой. Он начал организовывать приюты, а потом просто встал на колени и попросил Бога накормить его сирот.

Возможно, вы помните историю о том, как однажды сироты сели в столовой за длинный стол, но на столе ничего не было, кроме пустых тарелок. Еды не было, и не было денег, чтобы купить хоть что-нибудь. Тогда Джордж попросил Бога благословить еду, которой на самом деле не было: «Дорогой Отец, мы благодарим Тебя за то, что Ты даешь нам ныне на завтрак». Молитва Джорджа была прервана стуком в дверь. Это был булочник. Он сказал: «Мистер Мюллер, я не спал всю ночь. Я понял, что у вас нет хлеба к завтраку. И Господь захотел, чтобы я принес вам поесть. Я поднялся в два часа ночи и испек вам немного». Джордж поблагодарил его и отнес хлеб в столовую. Но едва дети притронулись к хлебу, как в дверь снова постучали. На этот раз стучал молочник. Он извинился за то, что побеспокоил мистера Мюллера. Дело было в том, что прямо напротив приюта его тележка сломалась. Починка требовала времени, а молоко могло скиснуть за это время. Поэтому молочник попросил оказать ему услугу — взять бидоны с молоком для сирот.

Теперь вы вспомнили Джорджа Мюллера?

А кто же такая Мэри Мюллер? Что же делала она, когда Джордж молился? Что значило быть замужем за эмигрантом из Пруссии? Каково это — оказаться родителями двух тысяч детей, и при этом без средств к существованию? Как и большинство молодых людей, они и понятия не имели, на что шли, когда женились.

Когда Джордж впервые ступил на британскую землю, ему было двадцать три года. Он прибыл проповедовать лондонским евреям, и в связи с этим у него были две небольшие проблемы: он не знал иврита, а по-английски говорил с таким сильным немецким акцентом, что его едва можно было понять. Он стал заниматься по двенадцать часов вдень, чтобы решить эти две проблемы. Вскоре после своего приезда он услышал об одном дантисте из Девоншира, который оставил свою практику ради того, чтобы отправиться миссионером в Персию. Но что самое удивительное, этот дантист утверждал, что у него нет никакой финансовой поддержки, только надежда на Бога. Джордж был поражен. Он никогда не забывал об этом человеке. Никогда не забывал он и его имени — Энтони Норрис Гроувз. Двенадцать часов занятий вдень были вещью непосильной для Джорджа, и потому он вскоре заболел. Врачи посоветовали ему уехать из Лондона.

Куда было отправиться прусскому эмигранту на поправку? А почему бы и не в Девоншир? Возможно, ему даже удалось бы встретиться с Энтони Гроувзом. К сожалению, Гроувз еще раньше уехал в Багдад. Но Джордж встретился там с шотландцем по имени Генри Крэйк, которому, как и Джорджу, было двадцать три года, и он тоже стал христианином, учась в университете. Но еще более интересен для Джорджа был тот факт, что Генри давал частные уроки в доме Гроувза совсем незадолго до их встречи с Джорджем. Джордж близко сошелся с группой христиан, молившихся за Гроувза. Хотя позже они стали известны как Плимутские братья, тогда у них не было никакого особого наименования. Некоторые из них принадлежали к англиканской церкви, многие были баптистами или методистами. Проведя три месяца в Девоншире, Джордж вернулся в Лондон для того, чтобы продолжить свои занятия, но теперь ему не терпелось начать миссионерскую работу. Руководство миссии хотело, чтобы он завершил свое образование и изучил получше как иврит, так и английский. Но Джордж считал, что продолжение занятий означало бы для него потерю времени и здоровья.

Джордж обычно предпочитал руководить, а не подчиняться. Так случилось и на этот раз. Миссия постановила, что «он не пожелал прислушаться к духовному водительству в том, что касается миссионерской деятельности». А Джордж был уверен, что «служитель Христа в своем миссионерском призвании должен быть водим Духом Святым, а не людьми». Поэтому он бросил учебу, оставил Лондон и отправился в Девоншир. Хотя денег у него было мало и он говорил на плохом английском, ему удалось прожить, проповедуя различным группам Плимутских братьев. Одна из общин, состоявшая из восемнадцати человек, попросила его стать их пастором. Однако это желание вовсе не было единодушным. Джордж вспоминал: «Многие ушли, да так и не вернулись».

Проповедуя в этой маленькой общине, он нашел себе ночлег в небольшой школе, располагавшейся по соседству. Вскоре выяснилось, что эта школа и была домом дантиста Энтони Гроувза. А сестра Энтони, Мэри, все еще жила в этом доме, помогая семейной паре, управлявшей школьными делами. Конечно же, Джордж очень хотел поговорить с Мэри. Так он и сделал. Более того, он пришел снова и поговорил с нею еще. Сначала он, казалось, больше интересовался ее братом. Но затем его гораздо больше заинтересовала сама Мэри.

Джордж намеревался оставаться холостым. Он считал, что брак помешал бы его служению. Как он сам говорил, ему хотелось «оставаться свободным для странствий и служения Евангелию». Затем, спустя несколько месяцев пасторского служения, он изменил свое мнение: «Во многих отношениях молодому священнику лучше быть женатым. Остается один вопрос: „На ком?“». И каждый раз, когда он спрашивал себя об этом, перед его взором возникало лицо Мэри Гроувз. Долгими часами он молился об этом. И все указывало на то, что его женой должна стать Мэри. Почему Бог обратил его внимание на брата Мэри почти сразу по его приезду в Лондон? Почему Генри Крэйк, живший с Гроувзами, стал первым человеком, с которым он встретился, приехав в Девоншир на лечение? Почему он встретился с самой Мэри? И почему ему так нравится говорить с ней?

Джорджу казалось, что он знает ответ на эти вопросы. Бог желал, чтобы Мэри стала постоянной частью его жизни. Он восхищался ее братом. Он восхищался Генри Крэйком. И чем больше он говорил с Мэри Гроувз, тем больше восхищался ею. Да, она была на семь лет его старше и пока не говорила по-немецки. Но у нее, казалось, были все прочие мыслимые достоинства. Она знала французский, латинский и даже иврит. Кроме того, она была человеком артистичным, интеллектуальным, была при этом и прекрасной домохозяйкой. Но самым важным для Джорджа было то, что она была верной и дисциплинированной христианкой. Вне всякого сомнения, семья Гроувз была исключительной семьей. Отец Мэри и Энтони был преуспевающим бизнесменом. Дядя — известным лондонским дантистом. Их двоюродный брат был хирургом. После десяти лет зубоврачебной практики Энтони отправился в Дублин, в Тринити-колледж, чтобы изучить богословие перед тем, как стать миссионером. Но вскоре он уехал оттуда, заявив, что для миссионерского служения не нужны ни диплом, ни рукоположение. У Энтони Гроувз были твердые убеждения относительно того, что такое служение. Он говорил: «Каждый должен все отдать Христу. Без ограничений. И добровольно». Эти его взгляды были подкреплены нерушимой верой. Он вверял себя Богу во всем. Вскоре вместе с семьей он отправился в Персию и стал там миссионером.

Живя с братом и его женой, Мэри переняла очень многое из их взглядов. Ей очень нравился их образ жизни. Но теперь они уехали, и она чувствовала себя одинокой. И вот появился этот высокий, стройный молодой человек из Пруссии. Он был энергичным, нетерпеливым и очень одухотворенным. Вокруг Джорджа собирались люди. Она знала, что он не был искусным оратором. Она знала, что он еще не закончил свое богословское образование. Но она также хорошо знала и то, что, когда Джордж начинал проповедовать, многое менялось. Рядом с ним невозможно было представить что-либо скучное и занудное. И в этом он очень походил на ее брата и на Генри Крэйка.

Джордж побаивался романтических отношений. В Германии у него был роман с одной девушкой, и он позволил ей сбить себя с пути, предначертанного ему Богом. Поэтому Джордж не хотел, чтобы его отношения с Мэри были омрачены романтикой. Но поскольку он выяснил, что она суждена ему Богом, он не видел оснований тянуть с предложением. Чтобы быть абсолютно уверенным, что в этом не было никакой романтики, а также в том, что он выражается правильно (в таких вещах, как предложение вступить в брак, он все еще не очень доверял своему разговорному английскому), Джордж сделал ей предложение письменно. Он написал также, что зайдет к ней так скоро, как только сможет, чтобы услышать ее ответ. И через несколько дней он действительно зашел. Мэри уже знала, что она ответит. Она была согласна. «Первое, что мы сделали — это встали на колени и попросили Бога благословить наш предполагаемый союз». Мэри, познакомившейся с Джорджем всего за несколько недель до этого, предстояло узнать, что когда Джордж брался за дело, то все происходило очень быстро.

В его жизни все всегда происходило быстро.

Он родился в 1805 году, в Пруссии, в семье сборщика налогов, который хранил деньги в местах, слишком доступных для любопытного мальчишки. Джорджу не было еще и десяти, когда он начал воровать. Вскоре это стало его привычкой. Когда отец однажды поймал Джорджа, то сурово наказал его, но тот решил, что все это игра. Главное было в том, чтобы не попадаться. Он стал умным, осторожным и артистичным вором. Ему было всего четырнадцать, когда его мать умерла. В то время как она лежала на смертном одре, Джордж кутил в таверне. Даже ее смерть не стала для него серьезным ударом. «Эта утрата не оставила почти никакого следа в моей душе. Я становился все хуже и хуже». Но и в следующем году он явно не начал свою жизнь с чистого листа. За несколько дней до конфирмации Джордж признавался, что жил аморально. А в день конфирмации обманом выманил деньги у приходского священника. Он катился по наклонной плоскости.

Когда ему исполнилось шестнадцать, Джордж украл у отца деньги для того, чтобы погулять с подругой в другом городе. Он останавливался в дорогих отелях, оставлял огромные счета и скрывался, не заплатив. Вскоре его задержали и отправили в тюрьму. Через три недели его отец внес за него залог, и Джордж оказался на свободе. Один из его биографов пишет: «Шестнадцатилетний мальчишка уже был лгуном и вором, мошенником и пьяницей». Как-то за один вечер Джордж ухитрился выпить десять пинт пива. Биограф Роджер Стиер говорит о нем немного добрее: «Его самым большим несчастьем была неспособность распоряжаться деньгами. Он делал долги, которые просто не в состоянии был возвратить». Но у Джорджа были и другие проблемы. Он говорил, что прежде жил, как распутник. «Мне не было никакого дела до Бога. И я жил, скрывая ото всех множество своих грехов».

Когда ему исполнилось девятнадцать, Джордж поступил в знаменитый университет в Гале и решил изменить свою жизнь к лучшему. Он подумал, что ему следует заняться богословием и стать священником. Это понравилось его отцу, который был доволен тем, что, став клириком, Джордж будет всем обеспечен. Но, став студентом богословского факультета, Джордж мало изменился. Как-то раз он решил организовать для однокашников поездку в Швейцарию. Им нужно было получить паспорта, и Джордж научил их подделывать документы. Потом студенты заложили свои книги для того, чтобы собрать деньги на поездку. Джордж был казначеем группы. Он быстро сообразил, как ему использовать деньги товарищей в своих интересах. «Я сделал так, что поездка стоила мне на треть дешевле, чем она обошлась каждому из моих друзей». Не слишком благородный характер! Но Джордж и сам не был в восторге от того, чем он занимался. На втором курсе его пригласили в группу по изучению Библии. Эти занятия очень его взволновали. Возвращаясь домой, он сказал одному из своих товарищей: «Все, что мы видели в Швейцарии, и все наши удовольствия — ничто по сравнению с одним этим вечером». Позже Джордж написал: «Тот вечер стал поворотным моментом в моей жизни... У меня нет ни малейшего сомнения в том, что Бог начал менять меня с помощью Своей благодати именно в тот вечер».

Вскоре Джордж начал задумываться о миссионерской деятельности. По крайней мере, он задумывался о ней до тех пор, пока не влюбился в девушку, с которой познакомился в группе по изучению Библии. Оба они хотели стать миссионерами, но когда ее родители отнеслись к этой идее без одобрения, Джордж решил, что ему также не стоит с этим связываться. Он продолжал бы учиться, стал бы священником, а о миссионерской работе нечего было и думать. Но, оставив мысль о миссионерстве, он почувствовал, что его духовная жизнь внезапно оскудела. Молитва превратилась в рутинную обязанность. Джордж почувствовал, что, подобно Исаву, он по дешевке отдал право первородства. Исав сделал это за миску похлебки, а он — из-за девушки. И Джордж расстался с той, которую любил, для того чтобы стать миссионером.

Первоначально Джордж планировал отправиться в Бухарест, но разразилась русско-турецкая война, и его планы рухнули. Затем он решил отправиться в Польшу и проповедовать варшавским евреям. Но в конце концов решил поехать в Лондон для того, чтобы сотрудничать с Лондонским обществом по распространению христианства среди евреев. Через год он окончил университет и пересек Ла-Манш, направляясь в Англию. И всего через полтора года они с Мэри поженились. Ему было двадцать пять лет, а ей — тридцать два. После краткой церковной церемонии они отметили день свадьбы очень скромно. «Днем, — вспоминал Джордж, — мы встретились с несколькими нашими друзьями-христианами... и вспоминали о смерти нашего Господа. Затем мы с моей возлюбленной невестой проехались в экипаже, а на следующий день мы уже трудились ради Господа». Спустя годы он писал: «Я никогда не жалел ни о том, что женился, ни о моем выборе».

В то время богословские воззрения Джорджа еще только формировались. Он не мог определиться в своей деноминационной принадлежности. Самое большое влияние на него оказал человек, с которым он никогда не встречался, — его шурин, Энтони Норрис Гроувз. Взгляды Гроувза утвердил в нем не только друг Джорджа Генри Крэйк, но также и его жена Мэри. Как и Гроувз, Джордж начал праздновать Вечерю Господню каждое воскресенье. Когда к нему обратились с вопросом о том, что говорит Писание о крещении, Джордж принял учение баптистов о крещении погружением. Размышляя о таинствах, он также задумывался и о вопросах денежного содержания. Джорджу было неловко, что его доход как священника составляла арендная плата за скамеечки в церкви. Поскольку скамеечки лучшего качества стоили дороже, он полагал, что такая практика дискриминирует малоимущих. Он перестал взимать плату за скамеечки, и все сидячие места в церкви стали бесплатными. Но в результате он лишил себя доходов. Через три недели после свадьбы, заручившись поддержкой Мэри, Джордж объявил своему приходу, что более у него не будет никакого фиксированного содержания. Это был шаг, основанный на вере. И Джордж в этом последовал примеру Энтони Норриса Гроувза. Для всех, кто пожелал бы материально поддержать священника и его жену, он установил в церкви ящик для сбора добровольных пожертвований. Более того, — и это было гораздо более важное решение, — они с Мэри решили никогда более никого, кроме Бога, не просить о деньгах.

Когда он был подростком и жил в Германии, любовь к деньгам стала для Джорджа источником многих зол. Он крал их у отца и выманивал у друзей с помощью мошенничества. Теперь они с Мэри со своими финансовыми нуждами не хотели идти ни к кому, кроме Бога. Для Мэри, брат которой часто говорил о необходимости подобного шага, это решение не было трудным. Но это вовсе не означает, что все складывалось очень легко и просто. Через несколько недель у них с Мэри осталась всего пара шиллингов. На утренней молитве Джордж вверил эту проблему Богу. Через четыре часа к нему подошла какая-то женщина и сказала: «Господь велел мне дать вам немного денег». Джордж вел дневник, в котором описывал рост своей веры. Он записал: «6, 7 и 8 января 1831 года я просил Господа дать нам денег, но мы ничего не получили». Он признается, что начал сомневаться. «Я начал говорить себе, что, возможно, зашел слишком далеко и что жить таким образом невозможно». Несколько минут спустя к ним в дом постучала женщина и дала два фунта четыре шиллинга. «Господь восторжествовал, — пишет Джордж, — и наша вера укрепилась».

Одной из проблем, с которой столкнулись Джордж и Мэри, стало извлечение пожертвований в пользу пастора из ящика, установленного в церкви. Было решено, что один раз в неделю ящик будут открывать и передавать его содержимое Мюллерам. Но иногда люди, назначенные ответственными за выемку денег, забывали это сделать. Случалось, они забывали это сделать в течение трехчетырех недель. Джордж считал, что напоминать им об их ответственности означало бы отступить от своих принципов. «Однажды, — писал он в своем дневнике, — я настойчиво просил Господа послать нам денег... Но день прошел, а их не было. У нас оставалось девять пенсов. В то утро мы надеялись на Господа и ждали избавления. На завтрак у нас оставался только небольшой кусочек масла, которого было достаточно, чтобы накормить брата И. и одного жившего с нами родственника, которым мы не говорили о наших затруднениях, чтобы не тревожить их». Джордж, безусловно, помнил, что ящик в церкви снова забыли открыть. Поэтому он молился о том, чтобы «Господь повлиял на брата У., и тот вспомнил бы о том, что ящик нужно открыть». И вот что случилось. Брат У. пришел к ним и принес деньги. Он сказал, что он и его жена не спали всю ночь, думая о том, что семье священника были нужны деньги. Прожив пятнадцать месяцев, наполненных жизненной практикой, основанной на вере, Джордж и Мэри были изумлены результатами. «Мы ничуть не проигрывали, полагаясь единственно на волю Господа, — писал он. — Если бы я получал регулярное денежное содержание, я вряд ли получил бы столько же».

Жизнь верой стала для Джорджа настолько захватывающей, что он забывал даже о том, что вот-вот станет отцом. Правда заключалась в том, что он просто не хотел об этом думать. Беременность Мэри тревожила его.

Как ранее он опасался, что брак отвлечет его от служения, так теперь он думал, что ребенок станет ему помехой в деле Божьем. Ребенок родился мертвым, и сразу же после родов Мэри серьезно заболела. Джордж почувствовал, что в этом виноват он лично, поскольку так боялся стать отцом. Несколько дней не было никакой уверенности в том, что Мэри выживет. «Жизнь моей дорогой жены висела на волоске. И я понял, что это — наказание, которого я заслуживал».

Когда этот тяжелейший кризис миновал, Джордж стал задумываться о новом служении. Проведя два года священником в маленькой церкви в городке Тейнмаут и доведя количество прихожан с пятнадцати до пятидесяти человек, Джордж написал в своем дневнике: «Сегодня я осознал, что мое место — не в Тейнмауте и что мне нужно уехать отсюда». Неделю спустя он поехал на проповедь в Бристоль вместе со своим другом Генри Крэйком. Там они собрали до тысячи человек. Люди шли и шли послушать необычную пару проповедников — шотландца и немца. Крэйк со своим необычным шотландским произношением был лучшим оратором и богословом, но «сильный акцент и интонация» Джорджа привлекали множество людей, приходивших попросту поглазеть на диковинку. Джордж так никогда и не выучился говорить по-английски без акцента. Это на всю жизнь стало его яркой отличительной чертой. Когда он говорил, будь то в частной беседе или с кафедры, он «говорил медленно и тщательно артикулируя слова».

Вскоре Джордж, которому исполнилось двадцать шесть лет, и Мэри, которой было тридцать три, перевезли все свое скромное имущество в Бристоль, ставший основным их местом жительства до конца дней. Мэри снова была беременна. И на этот раз не было никаких сомнений в том, что Джордж очень переживал за нее. Не только потому, что ее первые роды оказались такими тяжелыми, но и потому, что в Бристоле разразилась эпидемия холеры. Ведь Мэри была так слаба. Генри Крэйк писал в своем дневнике: «Похоронный колокол звонит непрерывно. Это — жуткое время». Люди толпами шли в церковь. Даже на молитвенные собрания в 6 часов утра люди шли и молились о прекращении эпидемии. Джордж и Генри посещали больных. Днем и ночью они принимали приходивших к ним людей. Непрерывно находясь в контакте с носителями инфекции, Джордж решил, что неизбежно заболеет и сам. «В Твои руки, Господи, вверяю себя», — написал он как-то ночью. В другой раз он сказал: «Если этой ночью меня сразит холера, моей единственной надеждой и оплотом остается кровь Иисуса Христа, пролитая за мои грехи». Когда у Мэри начались роды, Джордж провел в молитве всю ночь. Он молился не только за Мэри, но и за ребенка, который должен был родиться. На следующий день на свет появилась маленькая Лидия Мюллер. Это был единственный выживший ребенок Мюллеров.

Через восемнадцать месяцев у них родился мальчик Илия. Но он прожил совсем недолго и вскоре умер от пневмонии. В те часы, когда маленький Илия боролся за свою жизнь, Джордж больше молился за Мэри: «Господь, укрепи мою жену в этом тяжком испытании». За день до смерти Илии он написал в своем дневнике: «Да свершится воля Господа над моим малышом». Многие задумывались над тем, почему Джордж, человек столь огромной веры, не молился за жизнь своего сына более горячо. Но он проводил четкое различие между тем, что он называл даром веры, и благодатью веры. Биограф Стиер отмечает: «Дар веры — это уверенность в том, что тяжело больной человек выздоровеет, ибо (в Слове Божьем) нет обещания, что так и будет. Благодать веры заключается в уверенности, что Господь не оставит нас в наших нуждах... и это обещано нам в 6-й главе Евангелия от Матфея». Именно благодать веры была тем краеугольным камнем, на котором Джордж строил свою жизнь. И в своем дневнике он отмечал как ответы на молитвы о малых вещах, так и ответы на молитвы о вещах очень важных. «Это уже четвертая шляпа, — писал он в 1835 году, — которую посылает мне Господь, и даже прежде, чем моя старая шляпа совсем износилась. Как добр ко мне Господь!»

Но были у Джорджа и более серьезные проблемы. Он часто болел, и особенно тяжелыми были осложнения с желудком. Джордж также страдал и от нервных расстройств. Временами он слишком переживал от того, что казался себе чрезмерно нетерпимым. Один из биографов назвал это «природной раздражительностью» и добавил, что Джордж «не всегда переносил дураков с радостной улыбкой на лице». В своем дневнике Джордж иногда касается этой темы: «Последние три дня я слишком мало общался с Богом, а потому духовно был очень слаб и многократно чувствовал раздражение и гнев».

Другой важной проблемой для Джорджа и Мэри было определиться — отправляться им в другую страну в качестве миссионеров или нет. Начиная со дней своего обращения, Джордж всегда хотел стать миссионером. А Мэри вовсе не была против этого. Она в отличие от той девушки, в которую Джордж был влюблен в Германии, стремилась всей своей душой за моря с проповедью. Однажды пришло письмо от ее брата Энтони, в котором тот звал их с Джорджем присоединиться к его миссии в Багдаде. Энтони был настолько уверен в том, что это необходимо, что отложил двести британских фунтов для их переезда в Персию. Он потерял жену и сына и действительно очень нуждался в Мэри и Джордже. А они были очень и очень взволнованы его письмом. Оба они преклонялись перед Энтони. Тот оказал огромное влияние на формирование их библейских и богословских взглядов. Именно благодаря ему их практическая жизнь была основана на вере. Как было отказать ему, когда он нуждался в их помощи? Они горячо молились об этом вместе. Джордж написал в дневнике: «Я не знаю, какова воля Господа относительно этого путешествия». Джордж поделился своими сомнениями с Генри Крэйком, и оба они молились об этом две недели. Но время, казалось, было совсем неподходящим для поездки. Мэри с большим трудом оправлялась от тяжело протекавшей беременности. Малышке Лидии было всего несколько месяцев. Кроме того, Бог делал их служение в Бристоле очень успешным. За два года работы они обратили к вере во Христа двести человек, и гораздо большие благословения казались такими близкими и ощутимыми. Но насколько близкими — тогда Джордж и Мэри еще и не подозревали.

Примерно в это время Джордж начал читать биографию немецкого профессора богословия Августа X. Франке. Он слышал о Франке и прежде, ведь он учился в Галле, где Франке основал школы для детей из бедных семей и сиротские приюты. Когда Джордж был студентом, он даже как-то прожил два месяца в одном из этих приютов. Но Джордж никогда прежде не слышал историю жизни Франке. Читая об этом человеке, он поражался все больше и больше.

«Господь, даруй мне благодать идти по его стопам», — молился он. Необходимость подобного служения в Бристоле была очевидна. Джордж писал: «Большинство людей Божьих, которых мы знаем в Бристоле, бедны. И если Господь дарует нам более долгую жизнь, чем этому дорогому благословенному человеку (Франке), мы, возможно, получим для наших бедных братьев и сестер гораздо больше из запасов Отца нашего небесного».

Джордж и Мэри всегда глубоко сострадали бедным. Каждое утро они раздавали хлеб беднякам, которых набиралось от шестидесяти до восьмидесяти человек. У их порога собирались как взрослые, так и дети. Джордж даже начал у дверей своего дома говорить о Библии собиравшимся там мальчикам и девочкам, а днем он беседовал и со взрослыми. Соседям очень не нравилось, что Джордж и Мэри привлекают в общину подобных людей. Многие протестовали против этого. Мюллеры, скрепя сердце, перестали оказывать нищим такую помощь, но это решение тревожило их совесть.

Впервые оказавшись в Бристоле, Джордж и Мэри были поражены множеством нищенствующих на улицах детей. И они никак не могли забыть об этом. Джордж писал в своем дневнике о маленьком нищем сироте, который посещал некоторое время одну из школ

Мюллеров, но позже его забрали в работный дом. Джордж молился: «Пусть этот случай подвигнет меня сделать чтолибо для нужд бедных детей». В 1830-е годы в Англии сирот очень часто отправляли в работные дома вместе с сумасшедшими, умственно отсталыми и стариками. Частных сиротских приютов было очень немного, хотя один или два были основаны. Для «детей, происходивших от уважаемых родителей». Но в Бристоле «от уважаемых родителей» происходили очень немногие.

Хотя соседи и сорвали план Джорджа, касавшийся обучения и материальной помощи сиротам, они с Генри Крэйком задумали осуществить другой проект. Думая о духовных и материальных нуждах бедняков, они основали организацию, ставшую известной как «Общество познания Писаний дома и за рубежом». За первые семь месяцев своего существования этот институт организовал воскресную школу на сто двадцать детей, классы для взрослых, где занимались сорок мужчин и женщин, и четыре общеобразовательные школы, где училось двести детей. Также было распространено более тысячи экземпляров Библии и Нового Завета. Кроме того, в помощь зарубежным миссиям были направлены большие суммы денег.

Многим из бедствующих детей это помогло духовно, но не поддержало материально. А Джордж не оставлял своих размышлений о том, что удалось сделать Франке в обеих сферах: духовной и материальной. Поначалу он чувствовал отчаяние. В его дневнике есть такая запись: «Сегодня мне исполнилось тридцать лет. И я вижу, что мое служение бесполезно». Он чувствовал, что должен совершить в своей жизни нечто значительное, дабы прославить Бога. Вскоре после своего дня рождения он пишет: «Сегодня я ощутил необходимость не просто размышлять об основании приюта для детей-сирот, а активно браться за практическое осуществление этого замысла». Примерно в это же время он открыл для себя 11й стих псалма 80: «Открой уста свои, и Я наполню их». Джордж понял это, как обещание Богом, что, если он откроет приют, то Господь даст пищу голодным ртам.

Будучи человеком очень организованным, Джордж записал цели открытия приюта: «1) забота отелах нищенствующих детей, лишенных обоих родителей; 2) силой Господа воспитывать бедных сирот в страхе Божьем; 3) главная цель — прославить Бога тем фактом, что сироты, попечение о которых я беру на себя, будут обеспечены всем необходимым только силою молитвы и веры, без обращения к кому-либо за помощью ни с моей стороны, ни со стороны моих сотрудников». Примерно через пять месяцев первый сиротский приют был открыт. Начиная с 1830 года, когда они поженились, Джордж и Мэри жили одной только верой, не имея денежного содержания и не прося ни у кого денег. Бог обеспечивал их необходимым. Иногда их вера подвергалась серьезным испытаниям, но Господь не оставлял их и давал им то, в чем они нуждались. Но содержать верой целый приют — это было шагом, далеко превосходившим решение содержать верой маленькую семью. Если бы из этого ничего не вышло, если бы детям пришлось голодать, то Джордж навлек бы на себя гнев каждого достойного гражданина в Бристоле. Но пять лет жизни, основанной на вере, убедили Джорджа и Мэри, что на Бога можно положиться и в деле обеспечения всем необходимым детей-сирот.

Джордж никогда не просил денег. Но он никогда ничего не делал без уведомления общественности о своих действиях. Он был превосходным организатором и продумывал все до мельчайших подробностей. Разработав ту или иную программу, он собирал людей на особое совещание, где план утверждался и принималось решение о его воплощении в жизнь. В городской газете размещалось соответствующее уведомление, распространялись также и информационные листки. Все в округе знали о том, что Джордж Мюллер открывает сиротский приют. Но, широко освещая свою деятельность, Джордж никогда не обращался за финансовой поддержкой ни к общественности, ни к отдельным людям. Но деньги, продовольствие и добровольцы начали стягиваться в Бристоль, и 11 апреля 1836 года первый приют был открыт. Для Джорджа Мюллера это стало началом новой эпохи в его жизни.

Следующий приют открылся в октябре. Вскоре был открыт третий, а затем еще и еще один. В итоге на попечении Джорджа и Мэри Мюллер оказалось более двух тысяч детей. «Эти две тысячи сирот нужно не только кормить, но и одевать... Каждый год поступает несколько сот детей. И каждого из вновь прибывших нужно снабдить всем необходимым». Через год после открытия первого приюта Джордж написал свою первую книгу «Повести о некоторых деяниях Господа, свершенных Им с Джорджем Мюллером», которая сделала имя Мюллера известным христианам по всему миру. К этой «Повести» он написал еще четыре и начал публиковать ежегодные отчеты о деятельности приютов.

Джордж Мюллер был человеком веры. Но он был также и предприимчивым пруссаком. Он полагался на Бога во всем, что касалось самого существования приютов, но считал своим долгом организовывать их работу с максимальной коммерческой изобретательностью. Однажды Джордж сказал о себе следующее: «Я не фанатик. Я не энтузиаст. Все, кто знают меня, прекрасно понимают, что я холодный, невозмутимый, расчетливый бизнесмен». Этот расчетливый бизнесмен, по словам одного из биографов, обладал «некоей трудноопределимой властностью и величием», но в то же время «такой почти детской простотой, что сами дети чувствовали себя в его обществе легко и естественно». Он, безусловно, обладал всеми качествами, необходимыми для управления приютами. Люди, жившие далеко, говорили об этих учреждениях как о приютах Джорджа Мюллера. Но все бристольцы отлично знали, что эти приюты — результат совместных усилий великолепно сплоченной команды.

Мэри исполняла множество обязанностей. Она была агентом по закупкам, управляющей делами, интендантом и ревизором. Пирсон пишет: «Каждый месяц она изучала бухгалтерию, сотни счетов, поступавших от экономок, управлявших приютами, и глаз эксперта сразу же выявлял малейший финансовый промах». Она также занималась кухнями и столовыми. Управляла всем, что было связано с общими спальнями, палатами для больных и школами при приютах. Она прекрасно шила и разбиралась в тканях для пошива одежды, постельного белья и т. д. В ее обязанности входило заказывать и оценивать качество сотен тысяч ярдов самых различных тканей».

Их ежедневный рабочий график состоял из работы в разных приютах. Джордж обычно спал семь часов и поднимался в пять утра. (Он утверждал, что мужчинам достаточно семи часов сна, в то время как женщинам необходимо восемь.) Он быстро одевался, окунал голову в холодную воду, чтобы стряхнуть с себя сон, и начинал читать Библию. Прежде он начинал свой день с молитвы, но после десяти лет подобной практики пришел к выводу, что самым важным и необходимым для него является чтение Слова Божьего. «Ибо именно Слово порождает во мне единение с Богом», — говорил он. В хорошую погоду он брал с собой на улицу Новый Завет, отпечатанный крупным шрифтом, бродил по полям, читал несколько стихов, обдумывал их и беседовал о них с Господом. Иногда, прочитав и обдумав какой-нибудь стих, он молился о прочитанном. Проведя таким образом около часа на прогулке, он обычно возвращался домой к шести часам, чтобы позавтракать вместе с Мэри. За завтраком Мюллеры молились и прочитывали отрывок из Библии.

В это время собирались вместе все, кто жил в их доме: Мэри, Лидия, гости. Одно время у них останавливался брат Мэри, подорвавший в Азии свое здоровье и вынужденный возвратиться в Англию после нескольких лет миссионерского служения. Так в их доме Библия прочитывалась стих за стихом. Полностью весь текст они проходили примерно за четырнадцать месяцев. После семейной молитвы Джордж и Мэри оставались вдвоем «на краткую совместную молитву, на которой Богу приносились все нужды, касавшиеся данного конкретного дня». Джордж пишет в своем дневнике, что Мэри охотно присоединялась к его молитве о помощи. «Мы вместе просили этой помощи у Бога, и помощь приходила. И мы вместе радовались этому, и часто вместе плакали от счастья». Около восьми часов утра Джордж начинал работать с корреспонденцией, а в десять часов к нему приходили девять помощников с докладами о состоянии дел, за которые они были ответственны, и за инструкциями на предстоящий день.

Но самым надежным помощником Джорджа была Мэри. Он редко был в курсе, где она находилась в течение дня, но они часто неожиданно сталкивались — либо на улицах Бристоля, либо в одном из приютов. Джордж всегда приходил в восторг от этих неожиданных встреч. «С каждым годом мы сталкиваемся все более счастливыми. Где бы и в какое бы время мы ни встретились, она всегда так рада мне! Встречая ее в приютах, я испытываю такою же радость». Ужинали они обычно вместе, где-нибудь в одном из приютов. Затем шли домой, в ее комнату, и садились вместе на кушетку. «Я знал, что ее активному уму и трудолюбивым рукам нужен был отдых. И знал, что ее муж в эту минуту должен быть рядом с ней. Да и мне самому необходимо было отдохнуть после ужина, ведь у меня очень слабое пищеварение. И в это время я всегда бываю с моей дорогой женой. Мы так и сидим рядом, держа друг друга за руки... иногда обмениваясь словами, а иногда — молча, но всегда испытывая огромное счастье в Господе и друг в друге, за разговором или в молчании».

Но день на этом не заканчивался. Нужно было многое еще проверить и проконтролировать. И пунктуальный Джордж любил лично удостовериться в том, что все идет своим чередом. Последний перед отбоем час в приютах посвящался молитве. «Тогда моя возлюбленная жена приходит ко мне в комнату, и наши молитвы исполняются ходатайств и благодарений». Иногда эти молитвы продолжались в течение целого часа. «Во время этих молений мы упоминали, пожалуй, более пятидесяти различных фактов, людей или обстоятельств, прося о них Бога». То, что им нужно было молиться о пятидесяти различных обстоятельствах, вещь вполне понятная. Ведь они кормили и одевали до двух тысяч сирот и платили жалование управляющим, поварам и рабочим. Первые два года, когда служение росло, с финансами почти не было проблем, но вскоре объем пожертвований сократился. Последующие восемь месяцев Мюллеры едва сводили концы с концами. Вот что мы читаем в дневнике Джорджа:

«18 августа 1838. У меня нет ни пенни для моих сирот. Я полагаюсь на одного только Господа.

1 сентября. Наступил самый трудный момент за все время работы... И все же я прекрасно понимаю, что должен славить Господа за все то, что Он для нас делает.

5 сентября. Час испытаний пробил. Господь по великой милости Своей дает нам необходимое на каждый день, но теперь Он дает нам в тот самый день, а иногда и час, когда далее обходиться без этого невозможно.

8 сентября. Господь пока не посылает помощь. Вчера и сегодня я нашел одиннадцать причин, по которым Господь милостиво мог бы помочь нам сейчас.

17 сентября. Испытания продолжаются. С каждым днем искушение все сильнее, оно угрожает даже вере. Но нам необходимо ждать, и Бог поможет нам».

В этот период Бог отвечал на молитвы Джорджа и Мэри — но только о нуждах на данный день. Удивительно, но сами сироты даже и не догадывались о каких-либо финансовых затруднениях. Джордж писал: «Малыши ничего не знают. У них на столе все то же самое, что было, когда у нас в банке лежало восемьсот фунтов. И они ни в чем не нуждаются». В ноябре этого года Джордж писал: «Хуже дела никогда не обстояли. Возможно, они никогда даже не были так плохи, как сейчас». В двух или трех приютах не хватало молока и хлеба. На завтрак их уже точно не было бы. Джордж вспоминал: «Казалось, нас объяла тьма». Он, Мэри и все сотрудники собрались для совместной молитвы. Когда они молились, в дверь постучали. Мэри пошла открывать дверь, а Джордж и остальные продолжали молиться. Когда время молитвы окончилось, Джордж поднялся с колен со словами: «Бог, безусловно, поможет нам». Тут он увидел адресованное ему письмо, которое принесла Мэри. В письмо был вложен чек на десять фунтов. И это было более чем достаточно для покупки молока и хлеба на завтрак.

Но финансовые проблемы не были единственными из тех, с которыми сталкивались Мюллеры в это время. Джордж все чаще и все тяжелее болел. Врачи говорили, что у него плохо функционирует печень. У Джорджа также были сложности с пищеварением. Кроме того, его мучили головные боли. В своем дневнике он жаловался, что его голова «слабеет». Врачи рекомендовали ему оставить работу в приютах и уехать в отпуск. Джордж колебался. На отпуск у него не было денег, а приюты требовали ежедневных трудов и внимания. Но когда Джордж получил пожертвование с особой пометкой, что оно предназначено ему лично, то он решил, что это Божий знак и что ему следует отправиться в отпуск. Так он и сделал. Но отдых на море не улучшил существенно состояния его здоровья. Головные боли усилились. Джордж опасался, что сходит с ума, но врачи заверили его в том, что это лишь результат нервного перенапряжения. Выздоровление не было быстрым. В течение нескольких недель Джордж чувствовал себя так плохо, что начал опасаться скорой смерти. Он написал отцу в Германию, и в письме говорил, что, возможно, он уже никогда больше не сможет ему написать.

Постепенно Джордж пошел на поправку и наконец вернулся к своим обязанностям в Бристоле. Возможно, несколько преждевременно. Груз забот, касавшихся церкви и приютов, был чересчур велик, и временами Джорджу было стыдно за то, что он плохо справляется с делом. В своем дневнике он писал: «Этим утром я обесчестил Господа своей раздражительностью по отношению к моей дорогой жене. И это едва поднявшись с колен после молитвы, в которой я славил Бога за то, что Он даровал мне такую супругу!»

Через четыре месяца после проведенного ранее лечения врачи Порекомендовали ему вновь отправиться в отпуск. На этот раз Джордж покинул Бристоль на пять месяцев. Некоторое время Мэри сопровождала его. Затем вместе с дочерью Лидией она вернулась обратно, чтобы приглядывать за всем, что происходило в приютах. Мэри снова была беременна. Поскольку все ее предыдущие беременности проходили очень трудно, они оба решили, что лучше всего ей оставаться дома. Тем временем Джордж из Траубриджа отправился в Оксфорд, а затем в Лимингтон, в поисках исцеления от мучивших его болей. В Лимингтоне его здоровье пошло на поправку, но морально ему было очень трудно без Мэри. Кроме того, без Мэри он ощущал внутренние соблазны, которые его смущали. В дневнике он пишет: «Благодать преодолевает скверные мысли, которые возникают у меня в сердце... Это время стало для меня временем испытаний». Он молился о том, чтобы Мэри приехала к нему в Лимингтон. «Я чувствую, что из-за моего одиночества, моих проблем со здоровьем и из-за того, что мой разум сейчас ничем не занят, сатана одерживает надо мной верх». Господь ответил на его молитву на следующий же день. Мэри приехала. Вместе они много гуляли по пригородам. Но, прежде чем вернуться в Бристоль, Джордж отправился на родину. Мэри из-за беременности не смогла поехать вместе с ним. Когда Джордж возвратился в Бристоль, ему было тридцать два года. И с этих пор его здоровье начало укрепляться. Два года спустя он писал: «Я считаю, что это благословение Божье, свершившееся благодаря ранним подъемам и холодному душу». Много лет спустя он говорил, что на восьмом десятке лет он чувствовал себя много лучше, чем когда ему было тридцать.

Теперь Джорджа более заботило здоровье Мэри, которой было уже сорок и которая перенесла несколько тяжело протекавших беременностей. Роды начались в девять часов вечера, и через десять часов она родила мертвого ребенка. Джордж написал в дневнике: «Всю ночь я провел в молитве, насколько у меня хватало сил». Выживет ли Мэри, было неясно. На следующий день Джордж писал: «Моя дорогая жена жива, но за каждую минуту ее жизни я молюсь и полагаюсь на Бога». Тремя неделями позже он написал: «Похоже, что она идет на поправку». Постепенно Мэри вернулась к своим ежедневным трудам. С возрастом у нее из-за ревматизма стали сильно болеть руки. Джордж говорил, что это из-за того, что она слишком много работала. «Моя дорогая жена работала так тяжело и так много... над открытием нового сиротского приюта, что ее здоровье сильно ухудшилось, а силы стали покидать ее. Я просил ее поберечь себя, но тщетно. Она всегда любила труд и не могла переносить безделье». Теплые морские ванны облегчали ее боли, и Джордж отправил ее на лечение, молясь о ее скорейшем выздоровлении.

Ее отсутствие стало даже большей проблемой для приютов, чем предыдущее отсутствие Джорджа, отправлявшегося на лечение. Без Мэри дела шли уже не так гладко, как прежде. Джордж и Мэри любили океан. Пожалуй, самым счастливым для них был отпуск, который они провели вместе с Лидией, карабкаясь по утесам на берегу океана. Биограф А. Т. Пирсон рассказывает, как однажды во время такой прогулки Джордж зашел несколько вперед, присел, дождался Мэри с Лидией и, когда они тоже собрались сесть, поднялся и невозмутимо произнес: «Ну, что ж, вот и отдохнули, пора в путь». Так Джордж пытался шутить. Когда Лидии исполнилось одиннадцать лет, ее отправили в школу, и Мэри представилась возможность путешествовать вместе с Джорджем. Они дважды съездили к нему на родину, в Германию. Мэри, которая была очень способна к языкам, добавила немецкий к списку иностранных языков, на которых она свободно говорила.

Со временем их брак стал прекрасным союзом. Сначала Джордж почти не замечал ее присутствия и относился к ней почти как к неизбежной обузе. Но их любовь росла по мере их совместных трудов и молитв. Джордж неоднократно говорил, что они с Мэри подходят друг другу. Однажды он сказал Мэри: «Дорогая моя, сам Бог предназначил мне тебя. Ты самая замечательная жена. О лучшей я и мечтать не мог». Мэри была очень практичным человеком. Она знала множество полезных вещей. Джордж писал: «Она никогда не отвлекала меня от путей Божьих, но всегда стремилась укрепить меня в Господе». Были ли они счастливы в браке? Вот ответ самого Джорджа: «Воистину так. С каждым годом мы становились все более счастливыми».

В чем же секрет их семейного счастья? У Джорджа был ответ и на этот вопрос. Мэри была истинно верующим человеком, и они «очень подходили друг другу», но «этого было бы недостаточно для постоянного семейного счастья... если бы не кое-что еще». Как ему было свойственно, Джордж упорядочил свои соображения и изложил их по пунктам:

«1. Оба мы, Божьей благодатью, имели одну цель в жизни, и только одну — жить во Христе.

2. Мы имели благословение обильного труда... Божьей благодатью мы оба отдали себя этому труду, и обилие труда весьма способствовало нашему счастью... Наши утра никогда не омрачались неуверенностью относительно того, как нам провести день и что нам делать.

3. Хотя мы всегда были очень заняты, мы никогда не позволяли этой занятости мешать нам заботиться о наших душах. Прежде чем взяться за дело, мы всегда молились и читали Священное Писание.

4. И наконец (и это самое главное), в течение многих лет, наверное двадцати или даже тридцати, помимо наших молитв каждого в отдельности и семейных молитв, мы регулярно молились вдвоем».

Очевидно, в начале их супружеской жизни Мюллеры не молились вдвоем. И такие молитвы стали тем фактором, который в наибольшей степени укрепил их семью. «По моему мнению, это секрет не только долгого семейного счастья, но и взаимной любви, которая становилась все более живой и теплой, гораздо в большей степени крепкой, чем в прежние годы нашего брака, хотя и тогда мы были друг к другу очень нежны».

Брачные узы, начинавшиеся с того, что они «были очень нежны», становились с годами все крепче. Когда Мэри было уже за шестьдесят, ее здоровье оставалось очень крепким во всем, за исключением ревматизма. В течение десяти лет она ни разу серьезно не заболела. Но в начале 1870 года Мэри, которой тогда было семьдесят два, сильно простудилась. Пятое и последнее здание приюта только что приняло сирот. И, как всегда, Мэри чрезмерно переутомилась, работая над подготовкой этого события. Она постаралась не замечать болезни и продолжала хлопотать по делам приюта. Прошло несколько недель, но болезнь не проходила. Тогда вызвали врача. Тот определил, что у Мэри — ревматический жар, и прописал постельный режим. Через несколько дней врачи сказали Джорджу, что надежды на выздоровление Мэри нет. 6 февраля 1870 года, на сороковом году их брака, Мэри умерла.

Джордж произнес проповедь на ее похоронах. Перед началом службы Джордж отошел в сторону и долго стонал: «О, Мэри, моя Мэри!» На похороны пришли тысячи людей. Среди них было тысяча двести сирот и сотни верующих, прибывших издалека. Для Джорджа эта проповедь стала одной из самых трудных. Но когда началось богослужение, он попросил Господа дать ему сил проповедовать на текст 68 стиха псалма 119: «Благ и благодетелен ты». И Господь дал ему силы, в которых он так нуждался. Джордж говорил: «Бог вознес меня на небывалые высоты. С каждым днем мне не хватает ее все больше и больше. В своем сердце я ощущаю пустоту». Она была так нужна ему, но «возлюбленной уже не было рядом, и не с кем было разделить печали и радости». В течение нескольких месяцев Джордж тяжело переживал эту утрату. Он писал в дневнике: «Все мои земные радости покинули меня». Особенно Джон тосковал о ней вечерами. Ведь именно в это время они всегда оставались вдвоем.

Спустя два года Джордж снова женился. Этот брак также был счастливым. Сюзанна, его вторая жена, очень любила путешествовать. А поскольку Джордж стал всемирно известной фигурой и получал приглашения со всего мира, многие годы их совместной жизни они провели в путешествиях. Вместе они проехали более двухсот тысяч миль. Джордж умер в 1898 году, преодолев девяностолетний возраст. Вторая его жена умерла четырьмя годами раньше. Они прожили в браке около двадцати шести лет. В молодости Джордж считал, что брак не для него. Он опасался, что это помешает ему трудиться на ниве Господа. Как мог такой человек вдруг оказаться связанным узами брака? Ведь семья требовала не меньшего внимания, чем служение. Но он обнаружил, что Мэри не только не препятствует его трудам, она разделяет их. И вся его жизнь стала много полнее. На склоне лет Джордж очень любил давать советы относительно брака и считал, что брак — это огромная радость. Он знал, что немногие браки были такими же счастливыми, как его собственный. Он предостерегал: «Брак зависит не только от молитвы. Наше счастье, полезность, жизнь в Боге во многом зависят и от нашего выбора».

Как же сделать правильный выбор? Джордж считал, что «ни красота, ни возраст, ни деньги, ни умственные способности не должны оказывать решающего влияния на наш выбор». И он приводит список того, что, по его мнению, в выборе наиболее важно: «1) твердая надежда на Бога; 2) искреннее стремление следовать Его воле; 3) истинная вера без тени сомнения... должна быть первостепенным критерием; и 4) совместимость. Образованному мужчине не следует жениться на необразованной женщине. И наоборот». Джордж был уверен в том, что эти критерии правильны — ведь они оказались правильными в его случае. Следуя этим принципам, он женился на женщине, которая стала для него «самой замечательной женой».

 

Библиография

 

Harding, William Henry. The Life of George Muller. Glasgow:

Pickering and Inglis, 1914.

Muller, George. The life of Trust. Boston: Gould and Lincoln, 1873.

Pierson, A. T. George Muller of Bristol. London: Pickering and Inglis, 1899.

Steer, Roger. George Muller: Delighted in God. Wheaton, 111.: Harold Shaw, 1981.

 

 

 

Что же не сложилось?

 

 

У добрых христиан не бывает плохих браков...

Неужели?

Конечно же, бывают плохие браки и у них.

А как насчет христианских лидеров? У них тоже случаются неудачные браки? А как насчет великих христиан? Тех христиан, которые изменили ход церковной истории? Тех христиан, которых Бог использовал для изменения жизненных устоев тысяч других людей, которые оказали огромное влияние на последовавшие за ними поколения? У них тоже случались неудачные браки?

Да. К несчастью, это так.

Но почему? Если они были столь праведны, столь исполнены Духом, если Бог столь мощно влиял через них на мир, как могло случиться так, что их семейную жизнь постигла неудача?

Возможно, о некоторых причинах вы догадаетесь, а другие поймете, читая этот раздел. Мы познакомимся с четырьмя выдающимися мужчинами и женщинами, чьи браки были крайне трудными. В других разделах есть истории и о парах, которые боролись с возникшими сложностями. Ливингстон, Маршаллы и Стоу — три пары, преодолевшие очень трудные времена, и их жизнь годится для раздела «Можно ли спасти этот брак?» в «Женском домашнем журнале».

Но браки Уэсли, Смитов, Кэри и Химс кажутся просто безнадежными. Ханна Уайтэлл Смит, автор книги «Христианский секрет счастливой жизни», явно не была счастлива, когда писала: «Я с большим трудом могу поверить в то, что хоть одна пара действительно счастлива вместе».

Конечно, они жили в те времена, когда консультантов по вопросам брака и семейных психологов еще не существовало, а полки христианских книжных магазинов не ломились от множества изданий, посвященных бесчисленным аспектом семейной жизни.

Можно ли было бы спасти брак, если бы и муж, и жена раньше осознали, что в семье существуют проблемы? Какие ошибки становятся роковыми? Что предвещает начало конфликтов? Есть ли что-то схожее в проблемах этих людей со сложностями, которые возникают в семьях сегодня?

Христиане, безусловно, не избавлены от сложностей в браке. Иногда их браки держатся только авторитетом церкви и нежеланием делить имущество. А иногда их нацеленность на исполнение высшей миссии разрывает все их земные привязанности.

Читая об этих трудных браках, вы узнаете о многих проблемах. Ведь вы боролись с ними и в вашем собственном браке. А распознав их, вы, возможно, найдете те решения, которые эти великие христиане прошлого найти так и не смогли.

 

 

 

13

 

Любовь — это вздор

 

Джон и Молли Уэсли

 

Большинству из вас не нужно представлять Джона Уэсли, отца методистского движения. Вы поете гимны, написанные Джоном и его братом Чарлзом. Вы знаете о его обращении на улице Олдерсгейт. Всеми признан вклад Джона в дело евангелизации и его особое внимание к проблеме личной святости. Но вы вряд ли что-нибудь слышали о Молли Голдхок Вазейль-Уэсли, жене Джона. Возможно, что после того, как я вас познакомлю с ней, вы решите, что вам лучше было бы никогда не встречаться с нею. Но я гарантирую, что, когда вы познакомитесь поближе с Джоном и Молли, у вас появится много поводов к размышлению.

Почему их брак был таким несчастливым? Мог ли он быть иным? Что вы можете почерпнуть для себя во всей этой истории, чтобы избежать проблем в вашем собственном браке?

Один из ранних биографов Уэсли утверждал, что, наряду с Ксантиппой и женой Иова, миссис Джон Уэсли можно причислить к самым худшим женам в истории человечества. Позже другой историк возразил, что если это так, то Джона Уэсли следует считать одним из худших мужей в истории. Оба эти утверждения — крайность. Но как же нам отнестись к истории о том, как Молли Уэсли таскала мужа за волосы по всей комнате? А как насчет переписки Джона Уэсли с его восторженными поклонницами, которую он отказывался прекратить, несмотря на негодование жены?

Джон Уэсли широко известен как неустрашимый проповедник методизма, проехавший на лошади четверть миллиона миль, который утверждал, что его приход — весь мир, который вставал на молитву в четыре часа утра. Но у него дома была просто бойня. Через четыре года семейной жизни он написал своему брату Чарлзу: «Любовь — это вздор». За пятьдесят три года своего служения он произнес сорок две тысячи проповедей, часто по четыре-пять вдень. Послушать его собиралось до тридцати тысяч человек. Когда в восьмидесятивосьмилетнем возрасте он умер, в мире было сто пятьдесят три тысячи методистов. Это движение распространилось в Америке, Голландии, Ирландии и Шотландии. Это был исключительный человек, и Господь являл через него Свою мощь. Но его брак был просто провалом.

Джон не женился до сорокасемилетнего возраста. Возможно, он ждал слишком долго. (А кому-то покажется, что недостаточно долго.) Он влюблялся, когда ему было двадцать пять, тридцать пять и сорок пять лет. И в самую последнюю минуту он принимал решение остаться холостым. Возможно, женись он раньше на любой из этих трех женщин, его брак был бы гораздо более счастливым, чем его жизнь с Молли. Но если бы брак Уэсли оказался счастливее, мы не увидели бы такого размаха замечательного методистского движения.

Чтобы понять Уэсли и его проблемы с женой, вам стоит заглянуть в тот необычный дом, где он вырос. Джон Уэсли был пятнадцатым из девятнадцати детей, родившихся у Самьюэла и Сюзанны Уэсли. Самьюэл был суровым англиканским священником, проведшим большую часть жизни в удаленном от больших городов приходе, пытаясь хотя бы отчасти урезонить толпу необразованных головорезов. Похоже, самым большим удовольствием в его жизни были поездки на пасторские советы в Лондон, когда он имел возможность выбраться из

Эпворта. Для него участие в этих собраниях было большой честью. Он получал удовольствие от возможности подискутировать там с известными богословами. Дома же он дискутировал со своей женой Сюзанной, очень образованной и очень плодовитой женщиной, которая всегда заботилась о благе своего мужа и своих детей и которая всегда точно знала, что и с какой целью она делает.

И Сюзанна, и Самьюэл были людьми упрямыми. Кроме того, Самьюэл был очень вспыльчив. Однажды во время семейной молитвы, после того как он, как и положено, помолился о здравии правящего английского монарха, короля Вильгельма Оранского, он заметил, что жена не произнесла своего обычного «аминь». Задумавшись об этом, Самьюэл вспомнил, что «аминь» она не говорит уже много дней. Причина была очевидна. Сюзанне не нравился король Вильгельм Оранский, она считала его узурпатором. Она была приверженцем семьи Стюарт. И вот, по словам Сюзанны, ее муж «встал на колени и призвал вечное проклятие и гнев Божий на свою голову и на все свое потомство, если прикоснется хоть раз к своей жене или ляжет с ней в постель, прежде чем она попросит прощения у Господа и у него самого». Вскоре после того Самьюэл отправился на очередной пасторский совет в Лондон. И в это время король Вильгельм умер, что стало ответом на молитвы Сюзанны и, возможно, не менее упрямого Самьюэла, поскольку после смерти Вильгельма на трон взошла королева Анна — из семьи Стюарт. Теперь Сюзанна могла с чистой совестью произносить «аминь», когда ее муж молился за царствующего монарха. История эта весьма характерна для их брака. Вот несколько цитат из записей Сюзанны: «Раз уж я столь терпеливо позволяю ему наслаждаться своей правотой, ему бы следовало оставлять мне хоть немного простора для свободы совести». «Мне кажется, наша совместная жизнь не слишком счастливая». И далее: «Главное несчастье в нашей семье — это то, что наши мнения никогда не совпадают».

Вскоре после коронации королевы Анны родился Джон Уэсли, пятнадцатый из девятнадцати детей, родившихся в семье Уэсли. Девятеро из них умерли при родах или в детстве, и, таким образом, десятерых нужно было вырастить на скромный доход приходского священника в Эпворте. Когда Джону (или «Джеки», как называла его мать) было всего два года, его отца на три месяца посадили в тюрьму за то, что он не смог выплатить долг в тридцать фунтов. В тюрьме Самьюэл очень переживал за семью, но писал: «Жена переносит все с надлежащим мужеством, как я того и ожидал от нее». Позже, когда Самьюэл снова надолго уехал на пасторский совет в Лондон, в его церкви проповедовал другой священник. С кафедры он непрерывно метал громы и молнии относительно хронических долгов Самьюэла и прочих его многочисленных недостатков, которые и в самом деле имели место. Людей в церкви становилось все меньше и меньше. Тогда Сюзанна начала проводить вечерние богослужения у себя на кухне. Вскоре у нее по вечерам стало собираться больше народа, чем по утрам в Эпвордской церкви. Священнику это не понравилось. Он написал Самьюэлу в Лондон, побуждая того прекратить это безобразие. Но Сюзанна тоже написала мужу и объяснила мотивы своего поступка. Она говорила, что необходимо было что-нибудь предпринять, а ни у кого в приходе не было такого сильного голоса, как у нее. Кроме того, никто не мог так бегло читать молитвенник и никто больше не смог бы должным образом прочесть проповедь. Она писала, что уверена в том, что Бог одобряет ее действия, но что она, безусловно, подчинится мужу, если тот твердо запретит ей продолжать проводить богослужения. Но мужу следовало четко и внятно сформулировать свой запрет. Затем она задавала вопрос: запрещает он ей продолжать вести службы или нет. Вот как она написала об этом: «Не говори мне, что ты против. Этого будет недостаточно для того, чтобы успокоить мою совесть. Но пришли мне твердый и четкий запрет, написанный в таких внятных выражениях, которые освободили бы меня от ответственности и от будущего наказания за небрежение к совершению добра, когда мы явимся на страшный и великий суд нашего Господа Иисуса Христа».

Самьюэл Уэсли решил, что раз уж проблема исчезнет, как только он вернется домой через несколько недель, то и никаких срочных мер принимать просто не стоит. У Уэсли и без того хватало проблем, но однажды ночью в 1709 году их дом загорелся. Пожар уничтожил практически все имущество, но дети, к счастью, успели убежать в сад. Все, кроме одного. Пятилетнего Джона среди них не оказалось. Отец попытался пробраться в дом, но пламя и дым бушевали повсюду, и эта попытка не удалась. Принесли лестницу и подняли ее к окну в комнате Джона. Мальчика спасли. Почти тотчас крыша рухнула внутрь пылавшего дома. Сюзанна говорила, что спасение это произошло лишь благодаря чудесному вмешательству, и называла Джона «головней, исторгнутой из огня»^[5]. После того случая, заботясь о духовности своих детей, особое внимание она уделяла Джону. Она приняла решение «быть особенно внимательной к душе этого ребенка, которого Господь так милостиво сохранил для них».

Сюзанна воспитывала детей в строгости. В годовалом возрасте каждому ребенку внушалось, что если он хочет плакать, то делать это нужно тихо. Она занималась образованием детей с их самого раннего возраста, и дочери ее учились так же, как и мальчики. Она строго организовывала свою духовную практику и требовала от детей того же. Сюзанна выделяла по дню в неделю для того, чтобы дать духовные наставления и организовать чтение Писания каждого из детей. Джону посвящался четверг. Джон рос вместе с семью сестрами. Позже у большинства из них, как и у Джона, браки оказались очень неудачными. Трудно сказать, что было тому виной. Многие винили в этом отца, который стремился разрушить отношения дочерей с молодыми людьми, если видел, что у них складываются многообещающие хорошие отношения. В итоге дочери сбежали из дома, выйдя замуж за первого встречного. Одна из них открыто говорила о «необъяснимой страсти» ее отца к раздорам. Его забота была чрезмерно строгой и авторитарной.

Самьюэл Уэсли никогда не мог разобраться в обстоятельствах своей жизни. Его приход был маленьким и захолустным. Кроме того, особым уважением он не пользовался. Дома он испытывал постоянную неудовлетворенность из-за неспособности наладить хорошие отношения с Сюзанной и детьми. И иногда эта неудовлетворенность прорывалась во вспышках гнева и странных поступках. Да и сама Сюзанна была человеком очень властным, что наложило отпечаток на личности всех ее детей и в особенности на Джона. Она была духовником Джона до самой ее смерти, когда Джону исполнилось уже тридцать девять лет. Один из биографов пишет: «Именно ее голос стал решающим в вопросе о миссионерской поездке в Джорджию двоих ее сыновей, которая обернулась неудачей. Именно в ее непоколебимости Джон искал опоры по возвращении в Англию, когда вера его была поколеблена, а будущее его было в опасности. Как только у него появился свой собственный дом, она практически всем управляла и там. Он сам признавался, что с юности отринул мысли о браке, полагая, что никогда не встретит равную ей женщину».

Джон Уэсли был столь же логически мыслящим человеком, как и его мать. Его брат Чарлз унаследовал отцовский вкус ко всему поэтическому. Но Джон также был и искусным спорщиком, обожавшим остроумные шутки. Его остроумие привлекало к нему много молодежи. Одна из его сестер говорила, что, если Джон был рядом, грустить было невозможно. В семнадцать лет Джон отправился в Оксфордский университет, где изучал классическую филологию и где впервые всерьез влюбился.

Одной из ранних записей в его дневнике, который он вел более шестидесяти лет, стала следующая: «Неужели я способен любить женщину или общество друзей больше, чем Бога?» Этот вопрос мучил его долгие годы. Среди друзей, с которыми общался Джон, было четыре девушки, и к каждой из них Джон чувствовал влечение. Он писал матери о Бэтти Керкхэм как о «друге в вере», но из его дневника становится очевидным, что для него она была весьма особым «другом в вере». Однако прождав несколько лет, когда чувства Джорджа воплотятся в предложение руки и сердца, Бетти Керкхэм приняла предложение другого юноши. Дневник Джона свидетельствует о том, что он задумывался о браке, но чтото его удерживало. Они продолжали поддерживать отношения с Бетти, хотя ее муж очень ревновал ее к Уэсли. Джон в то же время начал ухаживать за другой девушкой из того же круга. Но когда единственно возможным развитием отношений в дальнейшем стал брак, Джон вновь отступил.

Джону было тогда двадцать пять лет. Он защитил в Оксфорде ученую степень, стал преподавателем и вместе с братом Чарлзом основал «Клуб святости» — группу, которая из-за методичного подхода к духовным вопросам стала впоследствии известна как движение методистов. Отец Джона, которому было уже семьдесят лет, хотел, чтобы Джон унаследовал его приход в Эпворте, но Джон отказался. Он хотел оставаться в Оксфорде, где активно занимался своей духовной жизнью. Он сказал отцу, что только там, где он сам мог совершенствоваться в святости, он мог бы подвигать к святости и других. Тогда же Джон предпочел преподавание профессорству. Он хотел руководить духовной жизнью людей, искренне стремившихся к спасению. Но у него было две проблемы: 1) он не был уверен в своем собственном спасении и 2) он был очень наивен в оценке тех людей, которые говорили, что стремятся к духовности, в особенности если это были женщины. Кроме того, Джон явно не осознавал, насколько он был для женщин привлекателен.

Это стало очевидным в 1735 году, когда его назначили капелланом в миссию во вновь основанную колонию в штате Джорджия в Америке. В обязанности Джона входило служение обращенным колонистам — евреям, немцам и прочим, в том числе и бежавшим от своих долгов в Европе, а также проповедовать индейцам, которых Джон считал «малыми детьми, смиренными и стремящимися к учению». Но главным мотивом Джона, побудившим его поехать в Америку, было «стремление прежде всего к спасению собственной души». Кроме того, он был уверен, что в Джорджии он будет избавлен от плотских соблазнов и вообще не увидит женщин, «разве только совершенно чужих и далеких». Он и не подозревал, до какой степени ошибался. На корабле Джон был «в опасности каждый час», как он сам писал в своем дневнике. Джон даже собирался просить брата Чарлза молиться за него — столько молодых женщин было на борту корабля. И многие из них делали вид, будто проявляют огромный интерес к духовным вопросам. Джон думал, что ему необходимо, чтобы о нем кто-нибудь молился, поскольку не желал «ни одну из них познать по плоти».

Когда на Атлантике поднялся шторм, Джона постигло еще одно духовное потрясение. Немцы из моравских братьев были единственными пассажирами на корабле, которые оставались совершенно спокойными среди бушующей стихии. Когда Джон спросил их, отчего они так спокойны, те, в свою очередь, задали ему несколько вопросов: «Знаешь ли ты Иисуса Христа?» «Знаешь ли ты о том, что ты — чадо Божие?» «Знаешь ли ты, что спасен?» Джон был потрясен. Он был священником и сыном священника. Более того, он был миссионером и стремился к строгой святости, каким бы трудным это ни казалось, и готов был ехать ради этого на край света. И он обнаружил, что не обладает такой непоколебимой уверенностью в личном спасении, как моравские братья.

После того как Джон оказался на твердой земле в Америке, дела не пошли лучше. Хотя он и тщательно выполнял все, что требовалось, — поднимался в четыре утра, в пять начинал богослужение и т. д., — он, как священник, не оказывал ни малейшего влияния на колонистов, а как проповедник — ни малейшего влияния на индейцев. Но он оказал большое влияние на Софи Хопки, восемнадцатилетнюю племянницу мирового судьи города Саванна. Джону, которому было тогда тридцать три года, казалось, что Софи воплощает собою идеал женщины. Она была «тиха и полна внимания», когда он читал ей сборники проповедей. Она быстро схватывала материал, когда он начал учить ее французской грамматике. А поскольку дома с дядей и тетей жилось ей несладко, то ей очень хотелось выйти поскорее замуж. Джон не знал, что ему делать. Рядом с ней его охватывало «недостойное желание», как он признавался. Он намекнул ей, что хотел бы провести с ней остаток жизни. Похоже, добрая половина колонии убеждала его жениться, но Джон и на этот раз вырвался из пламени. «Я полагаю, мисс Софи, что не в моих силах сгорать в этом пожаре. Я возвращаюсь на пути Божьи».

Но расставание с Софи не решило проблемы. Поэтому для того, чтобы точно выяснить, следует ему жениться или нет, он решил тянуть жребий. На одном листочке он написал: «Жениться». На другом: «Не в этом году». А на третьем написал: «Выбросить из головы эти мысли». И вытащил последний. Хотя это и было очень трудно, Джон порвал отношения с Софи и к концу того года вернулся в Англию. О своем разрыве с Софи он писал в дневнике как о бегстве. И в этот раз он снова стал «головней, исторгнутой из огня». На обратном пути у него было достаточно времени поразмыслить о своей миссионерской работе в Америке. Она продолжалась два года. И у Джона хватало здравого смысла, чтобы понять, что результаты его работы были нулевыми.

Но через полгода в жизни Джона начался новый этап. Тогда, погруженный в депрессию, он пошел на собрание неподалеку от улицы Олдерсгейт, где читали «Комментарий на Послание к Римлянам» Лютера. Уэсли ощутил «необычное тепло» у себя в сердце. Так состоялось его обращение. Он открыл для себя «спасение одной только верой». Теперь он также знал Иисуса Христа, как моравские братья. Годом позже, в 1739-м, Уэсли начал свои проповеди на открытом воздухе. На них собирались огромные толпы народа. На некоторые службы, по оценке Уэсли, приходило до двадцати тысяч человек. Началось и практическое служение. В Кингсвуде была открыта школа для детей из малоимущих семей. В Бристоле было построено новое здание для молитвенных собраний. Недалеко от Мурфилдса старый цех по литью артиллерийских орудий был перестроен в часовню на полторы тысячи человек. В течение последующих пятидесяти лет Джон объездил на лошади всю Англию. Скакал по пыльным сельским дорогам, проповедуя Евангелие девять месяцев в году, и открывал отделения общества методистов по всем Британским островам. Уэсли стал одной из самых значимых фигур восемнадцатого века.

В самом начале своего нового служения он встретился с Грэйс Мюррей. Это был самый серьезный его роман. Грэйс Мюррей было чуть меньше тридцати, и она была вдовой моряка. Проповедь Уэсли произвела на нее огромное впечатление, и вскоре она стала самой известной активисткой методистского движения, проповедь которой была обращена именно к женщинам. В 1745 году Уэсли серьезно заболел. Ему было тогда сорок два года. Ухаживала за ним «любезная, благочестивая и умелая» миссис Мюррей. Джон не сделал ей предложения, но его буквальными словами были: «Если я когда-нибудь женюсь, то думаю, что на вас». Вдова Мюррей была польщена его вниманием.

Когда Уэсли почувствовал себя достаточно здоровым для того, чтобы продолжать проповедническую работу, он предложил ей присоединиться к его группе. Через несколько месяцев Джон отправился с проповедью в Ирландию. Грэйс отправилась с ним и на этот раз. Они даже ездили вместе на одной лошади. Уэсли писал о ней: «Она узнавала все о женщинах в небольших городках, и вообще обо всех верующих повсюду. Она организовывала женские собрания, посещала больных и молилась с теми, кто носил траур». Говорили, что она была единственным человеком, с которым Джон смог проработать вместе в течение такого долгого времени. Джон был горячо влюблен в Грэйс и взвешивал все «за» и «против» вступления в брак. Как это было ему свойственно, он сделал это письменно. По всем семи пунктам, по которым он оценивал женщин (домохозяйка, няня, товарищ, друг, сотрудник в деле Евангелия Христова, духовные дары и духовные плоды ее трудов), он оценил Грэйс на «отлично». Из этого он заключил: «Итак, все семь аргументов, которые могли бы удержать меня от вступления в брак, в данном случае недействительны. Многое говорит в пользу того, что мне следует жениться, и не на ком-нибудь, а именно на Г. М".. «Г. М". означало, конечно же, Грэйс Мюррей.

Джон осознавал, что это могло повлечь и определенные проблемы. В частности, как им следовало поступить с детьми? Он считал, что детей следовало поместить в методистскую школу в Кингсвуде, пока он с женой будет продолжать организовывать евангелизационные кампании. Один из исследователей замечает: «Он не был способен представить себя ведущим полноценную семейную жизнь. Ему нужен был хороший заместитель, а не жена». Но у этого предполагаемого брака были и другие препятствия. Прежде всего, Джон всегда был до крайности нерешителен в этих вопросах. Кроме того, в «Клубе святости» он торжественно обещал не жениться без разрешения клуба. Это означало, что среди прочего ему требуется получить еще и одобрение его брата Чарлза. Грэйс не была в восторге от медлительности Джона. Один из его сотрудников, Джон Беннет, был также влюблен в Грэйс и готов был перейти к активным действиям при первом же проявлении холодности со стороны Уэсли. Он считался женихом Грэйс до ее знакомства с Уэсли. Но хотя Беннет и оказался в стороне, он, безусловно, оставался заинтересованной фигурой. Многие методистские лидеры считали, что Уэсли не стоило жениться на Грэйс Мюррей. Тогда создалось бы впечатление, будто все эти годы она была его любовницей. Другие полагали, что Джону ни в коем случае нельзя было жениться на женщине низкого социального происхождения. Это могло бы внести раскол вметодистское движение.

И тут вмешался Чарлз Уэсли. Правильнее было бы сказать, что он ворвался в это дело. Он был уверен в том, что в случае женитьбы Джона все достижения методизма пойдут прахом. Любой другой методистский священник мог жениться, но Джон был «особым случаем». Кроме того, если бы Джон женился на Грэйс, то половина лидеров просто вышла бы из движения. Джон формулирует в своем дневнике мнение своего брата следующим образом: «Мысль о браке вообще и в особенности с женщиной низкого происхождения кажется ему просто дикой». Чарлз не мог терять ни минуты. Он вскочил на лошадь и бросился к Грэйс. Он сумел убедить ее в том, что если она выйдет замуж за Джона, то «разрушит и его самого, и все дело Божье». Через два часа он отвез Грэйс к Беннету, убедил их обоих, что ради спасения методизма им необходимо жениться, и буквально через несколько дней они вступили в брак. Один из биографов сомневается в том, что Уэсли женился бы на Грэйс Мюррей: «Нет никакого сомнения в том, что Джон Уэсли думал о Грэйс Мюррей как о жене, предназначенной ему самим Богом. Но, учитывая его предыдущие любовные истории, встает вопрос о том, воплотилось ли бы это предназначение в свадьбе, даже если бы Чарлз и не вмешался в это дело». И все же спустя пятнадцать месяцев, Джон Уэсли женился. И на этот раз он твердо решил, что никто не ускачет вместе с его невестой.

Одним из немногих методистских священников, вставших на сторону Джона в его конфликте с братом, оказался Винсент Перронет. Перронет был убежден, что Джону следует жениться. Более того, он всячески подталкивал Джона к этому шагу. Перронет посоветовался с банкиром Эбеназером Блэкуэллом и предложил подходящую кандидатуру — Молли Вазейль, вдову лондонского торговца, который оставил ей в наследство десять тысяч фунтов. В случае с Грэйс Джон Уэсли письменно проанализировал достоинства своей предполагаемой супруги. С Молли он ничего не анализировал. По поводу Грэйс он посоветовался со своим братом, и выяснилось, что его выбор был ошибочным. По поводу Молли Джон не советовался с братом, но все равно выяснилось, что выбор его оказался ошибочным. Он не советовался с Чарлзом, просто сказал, что собирается жениться и не сказал на ком. Чарлз написал в своем дневнике: «Я был словно громом поражен». А через несколько дней, когда Чарлз узнал, кто невеста, он «впал в глубокий траур». Он «весь день стенал, равно как и все последующие дни». Он «не мог ни есть, ни проповедовать, ни отдыхать ни ночью, ни днем».

Несмотря на свое возмущение, на этот раз Чарлз не стал вмешиваться. Джон не собирался вносить ухаживания в свой рабочий график и продолжал непрерывно проповедовать вплоть до одного злополучного происшествия. Проходя по Лондонскому мосту в середине 1751 года, он поскользнулся и сильно потянул лодыжку.

Несмотря на боль, он произнес запланированную проповедь, а затем прихромал к дому вдовы Вазейль. Его невеста Молли ухаживала за ним в течение недели. У нее дома он проводил время «частично в молитве, за чтением или разговором, частично за написанием „Грамматики иврита“ и „Уроков для детей“». В разговорах с Молли они, вероятнее всего, обсуждали их будущий брак. Уэсли стремился уверить Молли в том, что он не прикоснется ни к единственному пенни из завещанных ей денег. Один из ее сыновей был против этого брака, и, скорее всего, Джон хотел, чтобы не оставалось и тени подозрения о том, что он женится ради денег. Вне всякого сомнения, он рассказал ей о своей проповеднической работе, которая требовала его отсутствия в доме три четверти всего времени. Молли предстояло либо сопровождать его в евангелизаиионных кампаниях, либо оставаться дома, со своими детьми. Вероятно, Джон сказал ей, как он говорил это и другим, что проповедник не должен ставить в зависимость от своего семейного положения выбор: ехать или не ехать, проповедовать или нет. Означало это только то, что Джон не собирался менять свой образ жизни. Приспосабливаться следовало Молли.

В следующий понедельник, хотя лодыжка у Джона продолжала болеть, они поженились. Днем раньше, в воскресенье, он проповедовал, стоя на коленях, поскольку не мог встать на ногу. Во вторник он уже снова проповедовал, и снова на коленях. Между проповедями он и женился. И, судя по всему, также стоя на коленях. Точно узнать об этом мы не можем, поскольку Джон не удосужился упомянуть об этом событии в своем дневнике.

Ухаживания длились недолго, всего около шестнадцати дней. И, без сомнения, брак этот был поспешен и заключен был практически без размышлений. Джон все еще тосковал по отнятой у него Грэйс. К сорока семи годам ему просто необходимо было жениться. Ему всегда нравилось общаться с женщинами, а будучи человеком привлекательным, он легко находил их общество. Но по мере роста методистского движения он оказывался все более и более одиноким. Даже его брат Чарлз стал далек от него, далек в своем счастливом браке с Салли Гвинне, далек из-за своего резкого вмешательства в роман Джона с Грэйс. И хотя Джон встречался каждый год с тысячами людей и с сотней человек поддерживал дружеские отношения, временами он остро ощущал одиночество, а в болезни или в несчастье он чувствовал себя всеми брошенным. Именно тогда, когда он заболел, Джон и полюбил Грэйс. А теперь он с растянутой лодыжкой оказался в доме Молли Вазейль, на улице Трэнидл в Лондоне. Ему доставляло огромное удовольствие беседовать с Молли. По его словам, она обеспечила ему «самую сильную поддержку, какую только могут дать слова, выражающие нежность и трепет».

Молли Голдхок Вазейль-Уэсли, которой был тогда сорок один год, до того как вышла замуж за лондонского торговца, была прислугой. Муж всячески «баловал ее и потакал ее капризам». Она привыкла к достатку и удобствам. У нее было четверо детей, младшему из которых еще не исполнилось и пяти лет. Джон говорил, что она — человек «очень средних умственных способностей». По словам одного из биографов, она была «религиозна лишь настолько, насколько того требовали светские приличия». Ранние биографы Уэсли всячески очерняли ее и превозносили Джона, так что к их свидетельствам следует относиться с осторожностью. Многие из этих первых биографов полагают, что, выйдя замуж за Джона, Молли сумела подняться выше по социальной лестнице и что она втянула его в брак чуть ли не обманом. То есть осуществила то, что оказалось не по силам ни Грэйс Мюррей, ни Софи Хопки. Но это предположение — явно грубое преувеличение. Джона Уэсли представили ей двое друзей ее покойного мужа. И его внимание было ей столь же лесг-но, как и ее внимание самому Уэсли. И оба они стремились к вступлению в брак в равной степени.

Этот брак, не слишком хорошо начавшись, становился все хуже и хуже. В ближайшее после свадьбы воскресенье Джон решил, что ему нужно объяснить другим лидерам методистского движения, почему он так внезапно женился и предварительно не посоветовался с ними. Это объяснение смутило тех, для кого оно было предназначено, а Молли просто привело в ярость. Джон сказал, что этот брак — «крест, который он на себя принял» ради движения, и что он женился для того, чтобы «разрушить сложившиеся о нем и о мире предрассудки». Молли была потрясена. И за этого человека она вышла замуж? Через неделю Джон уехал на конференцию, затем вернулся на неделю домой, затем вновь надолго уехал с проповедями на север страны. В первый день этой поездки он написал в дневнике: «В том, что касается поездок, методистский проповедник, у которого есть жена, должен действовать так, словно жены у него нет». Но вечером он пишет Молли теплое письмо: «Ты безусловно имеешь право на все то, чем я могу подтвердить мою любовь к тебе, и на всю ту небольшую помощь, которую я в состоянии оказать. Ибо ты отдала мне самое себя. Как нам достойно прославить Бога, благодаря Которому мы встретились?!» Джон даже написал своему другу, банкиру Блэкуэллу, и попросил того позаботиться о Молли в его отсутствие: «У нее много забот, но ровно столько, сколько Бог дает ей ради ее же пользы».

И одной из самых главных ее забот был сам Джон. Молли уже разговаривала с Блэкуэллом о том, что муж ее относится к ней слишком невнимательно. Затем она встретилась с Чарлзом Уэсли, всего через четыре месяца после свадьбы. От нее этот визит потребовал большой силы духа, поскольку она знала о том, что Чарлз был резко против их с Джоном брака. Чарлз согласился побеседовать с братом с глазу на глаз о его проблемах с женой, и затем встретиться еще раз — уже всем втроем — и постараться все уладить. Но эта встреча не имела почти никаких положительных последствий. Молли перечислила все накопившиеся у нее претензии, причем не только к Джону, но и к Чарлзу, а Джон упорно стоял на том, что не станет приносить служения, данного ему Богом, в жертву капризам Молли. В итоге Чарлз решил разрядить обстановку чтением латинских поэтов. Чарлз так никогда и не смог наладить с Молли хороших отношений. «Мне необходимо либо молиться, либо поддаться духу мщения», — как-то сказал он после очередного скандала, который Молли ему устроила. Отрицательное отношение к ней Чарлза очень скоро распространилось и среди других лидеров методистского движения. Очень скоро Молли почувствовала себя затравленной. Она была женой самого главного методиста, но все методистское движение было настроено против нее.

Молли сперва предпочла оставаться дома, пока Джон ездил по делам своего движения, но установлению добрых отношений в семье это не способствовало. Затем она попробовала вторую из предложенных ей альтернатив. Возможно, если бы она стала сопровождать мужа в его поездках, думала она, их брачные узы укрепились бы, и то раздражение, которое она испытывала по отношению к Джону, постепенно сошло бы на нет. Но из этого также ничего не вышло. Грэйс Мюррей была прекрасным спутником в путешествиях, чего никак нельзя было сказать о Молли. Джон не хотел даже и сравнивать их, но ничего не мог с собой поделать. По английским дорогам было не так-то легко путешествовать, особенно пользуясь теми средствами передвижения, которыми пользовался Джон Уэсли. Молли вообще была склонна стенать и жаловаться. И теперь поводов для этого у нее было более чем когдалибо.

Помимо трудностей, связанных с непрерывными и многочисленными передвижениями по стране, Молли пришлось страдать от проливных дождей, ледяного ветра, зимней стужи, камней, которые швыряли в них разгневанные толпы, и едких насмешек идейных противников. Однажды, когда они приехали на место заранее назначенной встречи, их с Джоном встретила стайка восторженных женщин, которые были «нарочито принаряжены». В тот момент Молли осознавала только две вещи: во-первых, проскакав на лошади пятьдесят миль, выглядела она хуже некуда, и, во-вторых, всем этим собравшимся вокруг ее мужа женщинам не было до нее никакого дела. Их интересовал исключительно Джон. После собрания Джон с воодушевлением говорил о духовных дарах, а она стенала по поводу жестких постелей, не очень чистых и не подходящих по размеру пододеяльников и мерзких маленьких насекомых, сновавших повсюду.

Несомненно, история с тасканием за волосы произошла тогда, когда все эти впечатления были куда как свежи, если она вообще имела место. Вот что рассказывает один из методистских священников: «Однажды, будучи в Северной Ирландии, я зашел к ним домой и застал миссис Уэсли ревущей от ярости. Ее муж лежал на полу, а она таскала его за волосы. Она все еще сжимала в руках клочья его почтенных волос, вырванных с корнем». Это произошло приблизительно через полтора года после их свадьбы. Поздние биографы не вполне доверяют этому рассказу, хотя и не берутся утверждать, что история эта вымышлена. Вспышки гнева Молли вошли в поговорку, и в приступе ярости она была способна на самые невероятные поступки. Джон как-то написал, не упоминая жену напрямую: «Какая жалость, что мне приходится иметь дело с такими неуравновешенными людьми».

Случались у них и примирения. Первые письма Джона свидетельствуют о любви и привязанности. Он ценил ее помощь в финансовых вопросах. Он даже наивно позволил ей (и это было его собственной инициативой) вскрывать любые письма, адресованные ему и приходившие в его отсутствие. А когда Молли вскрыла кое-какие из адресованных Джону писем, то это вызвало новую вспышку ее гнева. Беда была в том, что беседы о духовности, которые Джон вел с женщинами, не прекратились и после его вступления в брак. Он оставался таким же мягким и отзывчивым человеком. А поскольку Джон и Молли пришли к заключению, что ее участие в поездках мужа не играет решающей роли в судьбах методистского движения, она теперь оставалась дома, читала почту Джона, и в ее воображении рисовались картины, одна другой ужаснее.

Джон назначил управляющей школой в Кингсвуде некую Сару Райен, которой было тридцать три года и которая была недавно обращена. Она трижды выходила замуж, но ни разу не разводилась. Далеко не все были в восторге от этого назначения. Уэсли духовно руководил ею и, кроме того, в своих письмах к ней он рассказывал о своих трудностях с Молли, при этом выражения, в которых он писал о духовной общности, можно было истолковать и неверно. Что и произошло. Сара в свою очередь писала Джону: «Не знаю, как мне быть. Я колеблюсь — мне трудно определить, слишком малое или, напротив, слишком большое значение я придаю нашему духовному общению». Когда Молли прочла одно из таких писем, она решила, что это и в самом деле уж слишком. То, что Джон рассматривал как agape^[6], Молли сочла подозрительно смахивающим на eros^[7]. Она потребовала, чтобы Джон прекратил эту переписку. Джон писал: «Она пришла в такую ярость, в какой я не видел ее много лет». Молли ушла от него и поклялась, что никогда больше его не увидит. Эта сцена и действительно состоявшийся отъезд Молли не заставили Джона прекратить переписку с Сарой. По прошествии месяца, на собрании, где было более шестидесяти священников-методистов и где председательствовала Сара Райен, произошло следующее: Молли ворвалась в помещение и, указывая на Сару пальцем, выкрикнула: «У этой шлюхи трое живых мужей!»

Вскоре после этого Молли вернулась к Джону, но, как вы можете себе представить, их совместная жизнь счастливее не стала. Временами эта жизнь походила на вооруженное столкновение. Молли была стороной, воплощавшей насилие. Джон считал, что он прав. Она обвиняла его в том, что он соблазнил жену своего родного брата. Он обвинял ее в том, что она клевещет на него его соратникам. В одном из писем к Молли Джон перечисляет ей десять своих основных к ней претензий. В частности: Молли воровала бумаги из его бюро; ему было невозможно пригласить друзей на чай; она заставляла его чувствовать себя заключенным в его собственном доме; ему приходилось докладывать Молли, где он был; Молли показывала другим людям его частные бумаги и письма без его разрешения; она разговаривала с прислугой, как базарная торговка; она непрерывно порочила его.

Он клялся, что готов делать все, чтобы ее настроение было хорошим, если только это не требовало поступков, наносящих вред его или ее душе и не мешало делу Божьему. Написание душевных писем Саре Райен и другим женщинам было, конечно же, составной частью «дела Божьего». Джону было психологически трудно появляться на людях с Молли, поскольку он никогда не знал, что она может сказать. Он писал: «Она, не задумываясь, могла бы забросать меня петардами». Молли говорила с ним так, как «ни одна жена не решится заговорить с мужем». Она знала, что ее манера выражаться была очень язвительной. Но не одна она была виновата в том, что брак их оказался несчастливым, и Молли хотела, чтобы мир знал об этом. Ее обижал пасторский тон писем, которые она получала от мужа. Создавалось впечатление, что она ему вовсе не настолько близка и дорога, как Сара Райен. Джон писал ей: «Как можешь ты созерцать все совершенные тобою грехи?» Или: «Если бы ты сейчас умерла или если бы ты вообще не появлялась на свет, то разве это было бы потерей для дела Божьего?» Такие проповеди ее в восторг отнюдь не приводили.

Кроме того, у нее было слабое здоровье. Она страдала от подагры и тяжело проходила через климактерический период. Основательная часть ее наследства так или иначе перешла к другим лицам, а дети доставляли ей массу хлопот и переживаний. Один из них умер, другой был очень болезненным, а другие двое сыновей были очень «трудными» молодыми людьми. Обо всех этих тяготах Джон писал, что они, вероятно, посланы Богом для того, чтобы «усмирить и смягчить черствость» ее сердца. Она и сама понимала, что, возможно, так оно и было, но ей не хотелось, чтобы муж непрерывно напоминал ей об этом. Джон Уэсли умолял ее, читал ей нотации, а когда это не помогало, он просто переставал ее замечать. Джон был способен переубедить практически любую женщину. Но оказать хоть какое-то влияние на Молли он был не в состоянии. Однажды он сказал: «Это все равно что перевоспитывать северный ветер».

Более двадцати лет «семейная жизнь Уэсли следовала этим тернистым путем, — пишет Стэнли Эйтлинг. — Это был брак по существу формальный и почти несуществующий; разрывы были частыми, но до 1776 года они не становились окончательными. Супруги непрерывно злились друг на друга». Иногда у них случались периоды примирения, как, например, в 1766 году, когда Уэсли, которому было тогда шестьдесят три года, писал: «Моя жена меня просто изумляет. Чудеса еще не прекратились на этой земле. Никаких вспышек гнева. Мы только начинаем жить». Но через три года, почти в двадцатилетнюю годовщину свадьбы, Молли снова ушла от него. Уэсли так пишет об этом в своем дневнике: «23 января. Не знаю, что произошло. Но моя жена уехала в Ньюкэсл и не собирается возвращаться. „Non eam reliqui; non dimisi; non revocabo“ („He я оставил ее; не я отослал ее; и я не буду просить ее вернуться")». Но через год она вернулась. И не просто вернулась, а отправилась с ним вместе в одно из его проповеднических путешествий. Ей тогда было шестьдесят два года. Во время этой поездки она столкнулась с резко неприязненным отношением к ней со стороны лидеров методистского движения. Ей казалось, что Джона они возносят на пьедестал, а ее низвергают в сточную канаву. В 1774 году она написала мужу: «Ради Бога, ради тебя самого, останови изливаемые на меня потоки грязи». Но потоки не иссякали. В 1776 году, когда ему было семьдесят три, а ей шестьдесят семь лет, они расстались в последний раз. «Вода разлита, — писал Джон, — и собрать ее невозможно».

Два года спустя Джон Уэсли написал свое последнее письмо к Молли. Письмо это было горьким. «Если бы ты прожила и тысячу лет, ты не смогла бы исправить того, что натворила». В 1781 году, в возрасте семидесяти двух лет, Молли Вазейль-Уэсли умерла. Она не завещала Джону ничего, кроме обручального кольца. В соответствии с завещанием, кольцо она оставила Джону в знак того, что умирает «в любви и дружбе с ним».

Джон Уэсли продолжал свои титанические труды. Он пересек Ирландское море сорок два раза. В восьмидесятилетнем возрасте он отправился на проповедь в Голландию. С годами его горечь по отношению к Молли смягчилась, и к бурным годам своего брака он стал относиться следующим образом: «Если бы миссис Уэсли была лучшей женой», то он, возможно, не был бы так уверен в той миссии, которую возложил на него Бог. Джон

Уэсли был женат на своих трудах и считал непростительным грехом нарушение верности этому чудесному браку. Но иногда служители Божьи не могут провести границу между любовью к Богу и любовью к делу Божьему.

 

Библиография

 

Ayling, Stanley. John Wesley. Cleveland: Collins-World, 1979.

Brailsford, Mabel. A Tale of Two Brothers. New York: Oxford University Press, 1954. Flint, Charles. Charles Wesley and His Colleagues. Washington, D. C.: Public Affairs Press, 1957.

Lee, Umphrey. The Lord’s Horseman, John Wesley the Man. Nashville: Abingdon, 1954. Wesley. John. The Heart of Wesley’s Journal. New Canaan, Conn.: Keats, 1979.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

14

 

Ты — старая сухая ветвь

 

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться: