Структура приключения: пунктирность

Если вторая история может сойти за реа­лизацию обдуманного плана (содержащего элементы импровизации), то первая предста­ет как очевидная авантюра, возникшая на ровном месте. В какой-то момент возникает номадический аттрактор — минимальная структура, запускающая необратимую по­следовательность событий. В данном случае конфигурация, выданная быстрым счетчи­ком вариантов, имеет следующий вид: вымо­гатели, конфискующие ровно половину де­нег — неразменная монетка — верность слову. Как только три переменных совпада­ют, онтологическая принудительность чис­того авантюрного разума требует немедлен­ного действия. В известном смысле Клирику, как и героям Достоевского, тоже «прежде всего надобно мысль разрешить». Но эта мысль не имеет никакого отношения к тягомо­тине так называемых «последних вопросов». Блицголоволомка, призывно требующая раз­решения, формулируется совершенно иначе: «Как наказать за излишнюю доверчивость того, кто считает девиз "Не верь!" своей главной заповедью?» Вот задача, достойная номада, — и Клирик немедленно берется за нее. Всмотримся в принцип решения.

На первом этапе (участке траектории), когда Клирик подцепляет вымогателей на крючок, его действия в принципе укладыва­ются в стереотип романтического героя, благородного разбойника (наподобие Дуб­ровского или Зорро). Но следующий этап включает в себя очевидные элементы веро­ломства, Правда, нам известно этическое ис­числение ибн-Зейда, предохраняющее воина от ловушки рессентимента:

Верность верному — верность. Неверность верному — вероломство. Неверность вероломному — верность. Верность вероломному — вероломство.

Однако и это исчисление всего лишь грам­матика для экзистенциальной мотивации но­мада. Этические фрагменты пригодны толь­ко в той мере, в какой они применимы для построения структуры приключения, — все, что сдерживает динамику авантюры, должно быть отброшено.

Вообще, отличительным признаком номадической траектории является отсутствие имманентного смыслового ряда, который мог бы описать ее в целом. Каждый отдель­ный участок допускает правдоподобную или даже безупречную интерпретацию в рамках «слишком человеческого », но эта убедитель­но работающая интерпретация не может быть перенесена на соседний участок.

В поле практического разума номадичес-кая траектория представлена в виде пункти­ра. Леха Шалый исчислим и предсказуем в той же мере, что и нефтяники-вахтовики и Жером Кюйсманс. Но поведение Клирика не поддается предсказанию за пределами от­дельно взятого фрагмента, а значит, и истол­кование самого фрагмента может быть оши­бочным.

В качестве аналогии можно воспользо­ваться перемещением трехмерного существа по плоскости, населенной гипотетическими двумерными существами — плоскостопами. Плоскостопы могут исследовать все пара­метры следа, но для них останется необъяс­нимым, откуда появляется след и почему возникает прерывность между следами. И Татьяна Тетерина, и Леха Шалый оказы­ваются примерно в равном положении: для интерпретации поступков номада они пытаются использовать знакомую мерку — как им кажется, не без успеха. Но тут же возникают и моменты явной бессмыслицы, поскольку смысловые поля плоского мира непригодны для непрерывной проекции дан­ностей чистого авантюрного разума: провалы в бессмысленность эквивалентны промежут­кам между следами. Особенно неожиданны (и потому болезненны) точки отрыва: не успе­ет плоскостоп «наконец угадать» мотив по­ведения, как тут же падает в пропасть — иногда больно.

Вот Леха перебирает варианты. Кто перед ним: фраер, своего поля ягода? Получается что-то вроде проповедника, с его точки зре­ния — человек божий. Если бывает военный священник (капеллан), то может быть, этот Клирик — священник-урка (как тут не вспомнить изречение Кафки, что «астматику должен являться бог удушья »)? И в итоге во­ровской авторитет наказывется за непра­вильную интерпретацию, как обычный плос­костоп наказывается за фатальную разницу скоростей. Только задним числом он понимает, что принял Клирика не за того челове­ка, но и это знание не помогает Лехе уяс­нить, с кем же на самом деле он встретился: может, все-таки с явившимся богом удушья? Ибо со времен Конфуция известно: сюцай отличается от простолюдина не тем, что со­вершает другие поступки, а тем, что, посту­пая точно так же, он все равно поступает так по другим причинам.

Монограмма номада

Правило гуманистической этики гласит: человек человеку — Друг, товарищ и брат. В действительности этот принцип не выпол­няется, но для устойчивости социума вполне достаточно и того, что он провозглашается. При номадических скоростях данный прин­цип не играет никакой роли — даже в качест­ве благого пожелания или заклинания.

Уголовный мир руководствуется не менее древним принципом «человек человеку — волк». На первый взгляд это правило ка­жется простой констатацией факта, лишен­ной каких-либо иллюзий. Но на деле оно порождено неврозом обиды и призывает тратить силы на волчью грызню. То есть те­рять скорость. Оба правила неприемлемы для светоносной частицы, и после всех вы­читаний остается простой закон, чистая мо­нограмма номада: человек человеку — трамплин.

⇐ Предыдущая123456Следующая ⇒

Поделиться: