С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ. 54, Route des Gardes, Bellevue, Seine et Oise, France.

Ноября 1924 г., Бельвю

54, Route des Gardes, Bellevue, Seine et Oise, France.

9.XI.1924

 

Дорогой Николай Яковлевич.

Ваше письмо от 24 октября получил, равно как и предыдущее, от 18 августа. Винюсь за долгое молчание и признаюсь, что причиной его была самая низкая профессиональная зависть: в Вашем августовском письме Вы так сочно описали окончание эскизов Вашей восьмульки, что мне захотелось в свою очередь похвастаться окончанием эскизов моей второй¹. Увы, это случилось лишь совсем недавно, после злейшей возни. Теперь отделываю эскизы, и в декабре надеюсь взяться за оркестровку. Столько возни, а вся симфошка всего в двух частях: первая — сердитое аллегро, allegro ben articolato, вторая — тема с вариациями. В последнюю из них введены темы первой части, для более крепкой спайки и заключения. Очень обидно, что ученики душат Вашу работу.

<стр. 205>

Моя мечта вытащить Вас в Париж, но пока мне не удается найти возможность для этого.

Меня беспокоит участь партитуры и материала Вашей 5-й симфонии. И то и другое гниет у меня без дела, отчасти оттого, что Вы велели мне беречь их для исполнения Стоковским в Америке. Я в свое время написал об этом Зилоти, и тот ответил мне утвердительно, прибавляя, что о высылке материала он сообщит мне дополнительно, но до сих пор ничего не сообщил. Когда летом я был в деревне, Стоковский приезжал в Париж. Узнав об этом, я написал Эбергу, прося его справиться у Стоковского о Вашей симфонии. Эберг ответил, что Стоковский уже уехал в Москву², «где, вероятно, лично увидит Мясковского». На этом я успокоился, однако из Вашего последнего письма совсем не явствует, что Вы виделись со Стоковским. Во всяком случае, одновременно с этим письмом я пишу Зилоти в Нью-Йорк с просьбой на месте разузнать, как обстоит дело. Через неделю я еду в Брюссель, где буду играть 3-й концерт и слушать в первый раз сюиту из «Шута» (до сих пор ее нигде не играли) ³. Захвачу с собой Вашу пятую. Брюссельский дирижер Рюльман — чуткий человек, я уверен, она ему понравится.

Правильно ли я понял из Вашего письма, что Универсаль предлагает Вам пятилетний контракт без всякого обязательства печатать все, что Вы пришлете, или, по крайней мере, известного количества в год? Если так, то ведь это же крысиная ловушка! Если Ваша первая партитура не будет иметь хорошего сбыта (а Ваши сочинения, наверное, не пойдут как «Веселая вдова»), то он за эти 5 лет может так-таки ничего и не напечатать! Насчет аванса я не знаю, надо ли Вам настаивать, но что очень важно, это выговорить хорошие проценты с проката материала: это самая доходная статья с симфонических вещей. Я думаю, Вам надо требовать процентов 20 и, в крайнем случае, cоглашаться на 15. Гутхейль мне платит 25, но едва ли Вы получите столько с Универсаля. За те сочинения, за которые я получил гонорар, Гутхейль платит мне 10 процентов.

Благодарю Вас за сообщение Ваших чрезвычайно для меня интересных впечатлений от оркестрового исполнения моего скрипичного концерта. В моей заносчивости я думаю, что многие из Ваших упреков надо отнести все-таки на счет недостаточной срепетованности оркестра и второсортности дирижера. Вылезающая туба, козлящая труба, исчезающие альты — все это симптомы одной болезни: недостаточной эквилибрированности оркестра. Этот концерт так инструментован, что, если не уравновесить звучность отдельных групп, то получается черт знает что. Кусевицкий этого достиг, — у него и альты доканчивали тему, и трубы звучали издали, и туба выглядела симпатичным увальнем. Когда же я услышал тот же концерт у французского дирижера, то чуть не убежал из зала. Взял партитуру, просмотрел ее всю — и не нашел никаких поправок, которые были бы необходимы. Впрочем, сделал одну, о которой Вы упоминаете в Вашем письме: в конце прибавил

<стр. 206>

пассажи кларнета и флейты, а то без какого-нибудь дивертисмента уж больно звучало под увертюру из «Лоэнгрина»! Клавир к тому времени уже был напечатан, поэтому пассажи эти так и останутся сюрпризом для знакомящихся с концертом по клавиру. [...]

Ваши дирижерские замыслы необходимо привести в исполнение. Ведь в сущности страшен только первый шаг. И Рахманинов и Стравинский при своих дирижерских дебютах сели в глубочайшие калоши, что, однако, не помешало им сделаться отличными исполнителями своих вещей. Ваша скромная задача для первого раза — это постараться как можно уменьшить глубину этой калоши, ни на минуту при этом не упуская из памяти, что она вполне традиционна и никакого влияния па дальнейшее оказывать не может. Вот Стравинский, который вдруг взял и сделался пианистом, — это храбро! Черепнин всю жизнь мечтает сыграть свой концерт, да так до сих пор и не собрался, а Стравинский засел на полтора года за экзерсисы, а затем вдруг выступил. Зато и ангажементов у него теперь больше моих!

Недавно я купил в Париже Ваши «Круги»⁴, и, хотя неприлично хвалить автору его старые сочинения, должен признаться, что прямо упивался этой изумительной вещью. On revient toujours à ses premiers amours*.

Крепко обнимаю Вас. Не заражайтесь моим долгим молчанием, я, кажется, искупил его неудержимой болтливостью этого письма! Обратите внимание на мой новый адрес; Бельвю в 15 минутах от Парижа.

 

Любящий Вас С. Прокофьев

⇐ Предыдущая39404142434445464748Следующая ⇒

Поделиться: