Глава 2. Жизнь и творчество на родной земле.

Художник и вдохновение от красот родной земли

Художник почти семьдесят лет с 1932 года жил в Ленинграде. Весной Михаил Ткачев приезжает в Калач, живет в доме отца. К нему приходят ученики, с которыми он занимается. Много работает. Окрестные места – любимая тема в пейзажах Ткачева. На картине «Осень в Калаче. Перед грозой» (х., м., 30х50, 1955) изображена балка, поросшая кустами, вдали лес. Передано предгрозовое состояние природы, запечатлен интересный и живописный момент, когда зелень леса становится желто-оранжевой в лучах заходящего солнца. Небольшой этюд «У пруда» (х., м., 31х20, 1991) красочно передает пространство; все гармонично: и зелень деревьев, и синева неба, и водная гладь пруда.

Радостным цветом написаны картины, в которых изображается дом художника, дворик соседки: «Осенние заботы» (1958), «Двор соседки» (1966), «Родная деревня» (1980), «Домик соседки» (1993). Теплый колорит, сочетание цветовых пятен белой мазанки и облаков на голубом небе, зелени деревьев и разноцветия цветов; все просто, красиво и поэтично; картины написаны так, что зритель чувствует и разделяет любовь художника к родным местам.

Тема весны, весны человеческой и весны природы, волнует художника. Она находит свое отражение и в пейзажной живописи, которая полна чувством пробуждающейся природы и просыпающейся жизни. В пейзажах художника  полно воздуха, света, радостных красок. Разнообразие оттенков привлекает глаз, душа откликается, и как бы в ответ в ней что-то расцветает.

 «…В нём было заложено природное стремление к справедливости, к гармонии – в жизни и в искусстве. И, конечно, Ленинград, общение с первоклассными художниками, работа копиистом в Русском музее воспитали в нём вкус, достоинство благородства, которое неуловимо отличало его от многих провинциальных, да и столичных живописцев. С другой стороны, в нём не было городской тщедушности, депрессивности (по-моему, дед никогда не знал, что такое творческое бессилие), маломощности – сказывалась здоровая калачеевская основа, отмеченная природным талантом».[1] Жизнь простая привлекала его, ничто не могло оторвать от творчества, рисования пейзажей, натюрмортов, портретов… Вот как выглядело его жилище: «…В домике у деда (низкая притолка, земляной пол, крохотная прихожая – она же кухня, и зальчик-горница с маленькими окошками, тут художник хранил свои работы) несколько лет висел его старый – 80-х годов – автопортрет. Без рамы – холст прибит к стене гвоздями. С картины смотрел высокий, статный мужчина, с густой седой шевелюрой, с горьким, чуть надменным взглядом. Художник, похоже, не особо ценил эту работу, если оставлял её на зиму в домике (хибарку почти ежегодно обворовывали местные бомжи и пьяницы; уносили они, впрочем, не произведения искусства, а посуду, утварь, подушки, одеяла - всё, чем могли воспользоваться сами и что представляло интерес для их приятелей.) Потом картина исчезла – кажется, Михаил Евдокимович подарил её кому-то из местных»[2].

 

Наставник и его ученики.

Александр Павлович Поплавский, ученик Михаила Ткачева. Родился 23 декабря 1959 года в г. Калач, х. Залесный Воронежской области. Художественное образование начал в изостудии живописца Виктора Ракитянского. Позже окончил Бутурлиновское художественное училище. Как считает сам, огромное влияние на профессиональное становление оказало творчество заслуженного художника России, академика Михаила Ткачева, его непосредственные уроки. Интересно, что Ткачев является земляком Александра и в свою очередь учеником его деда живописца Петра Стефановича Поплавского.

Лидия Андреевна Сычева, выпускница Заводской школы (1983г), российская писательница, журналист, пишущий свои статьи в «Учительскую газету», познакомилась и подружилась с Ткачевым Михаилом Евдокимовичем очень давно, в 90-годы. Свои воспоминания она записала в статье – эссе под названием «Сила таланта», которая была напечатана в воронежском журнале «Подъем» в 2010 году, когда художника уже не было с нами, живущими. Вот так проходили встречи двух художников- слова и кисти: «…Но вот я миную проулок, вот эта скромненькая неприметная калитка, сбитая из некрашеных, серых от времени, штакетин, вот дорожка вверх – вся в розовых цветущих мальвах, тропка огибает груду огромных камней, слежавшихся, тронутых мохом, вот старое абрикосовое дерево – сучковатое, раскидистое, несколько оранжевых тыкв на маленьком огородике, а впереди уже весело сияет голубенькими ставнями старый домишко (наверное, самый маленький в нашем городке), а под деревом, в теньке, старый мольберт, и здесь на самодельном стуле у самодельного стола старый дед-художник что-то строгает ножичком… И всё в один миг волшебно менялось – я будто переносилась в совершенно другой мир. Это было пространство свободы, творчества и душевного отдохновения»[3]. (Приложение)

 

 

Заключение

В 1988 году в Союзе художника состоялась юбилейная выставка Михаила Ткачева. В одной из рецензий о выставке отмечается: «Михаил Евдокимович Ткачев – художник, «пластовского толка». […] Главное в его холстах – мир, увиденный глазами человека, мировоззрение которого сформировано временем. Пейзаж, портрет, натюрморт, которым привержен художник, – это всегда сложная, иногда очень глубоко упрятанная метафора, в которой мир увиден глазами мастера, это отражение времени в его думах, то радостных и восторженных, то тревожных и грустных».

В 2002-м вышел альбом «Михаил Ткачев».

Михаил Евдокимович Ткачев – оптимистический художник, человек большого и красивого ума. Его творчество пронизано светом и радостью жизни; везде – любование красотой, везде радость от форм и еще более красок.

«…Может быть, вот эта его порывистость, темперамент и определили со временем главную черту его творчества – импрессионизм, безусловно, русский, самобытный (и по материалу и по технике), и в то же время «советский» - по своему свободному, жизнерадостному мироощущению. Он жил во времена, когда человек был хозяином своей судьбы, своей страны и своего творчества. И это чувство счастливой соединённости с миром неуловимо предавалось на его полотнах: плывет ли лодка по реке, или склоняются к водам ивы, пегая корова щиплет траву у забора или цветут жарки в степи, девушка позирует у весенней яблони или дразнят краснощекие яблоки в белой эмалированной чашке - всё в зрителе рождает сопричастность, здоровую зависть. В лодку хочется сесть, а в теньке под ивами полежать; корова, видно, что своя, справная, домашняя, и хозяева у неё крепкие, а степные жарки, что ж, они быстро отходят, оттого грустно; да и яблоню сколько не обнимай - юность прошла, одна радость - спелым яблочком насладиться, зрелостью жизни...»[4]

  Из книги отзывов: «Достоверно - Вы гордость современного советского искусства, да и русское не посрамили, и это не преувеличение, но запомните, Вам этой выставки не простят, ибо всякое ничтожество не простит превосходства». Ещё: «Всё так солнечно, проникновенно и по-русски. Какие «добрые» картины! После выставки этого художника веришь, что искусство (истинное) спасёт мир, даст правильный жизненный ориентир – беречь и любить свою землю, не впадать в ничтожную жизненную суету». И – совсем коротко: «Я увидел красоту. Спасибо».

 

Работы Михаила Ткачёва находятся в музеях России и за рубежом, включая:

- Третьяковская галерея, Москва;

- Государственный Русский музей, Санкт-Петербург;

- Музей истории города, Санкт-Петербург;

- Военно-морской музей, Санкт-Петербург;

- Музей обороны Ленинграда, Санкт-Петербург;

- Артиллерийский музей, Санкт-Петербург;

- Музей изобразительных искусств, Киев;

в картинных галереях и художественных музеях Армавира, Иван-города, Калача, Красноярска, в частных коллекциях в России, Франции и США.

 

Перспективы

   Использование материалов моего исследования возможно для применения на уроках истории, краеведения, изобразительной деятельности, обществознания, проведения викторин, конкурсов, мастер-классов, недели истории в школе. Считаю важным и полезным изучение жизненного и творческого пути таких людей, как калачеевский художник, почетный гражданин города Калач, Заслуженный художник России М.Е.Ткачев.

Список использованной литературы:

1. Выставка произведений ленинградских художников. 1917-1957. Ленинград: Художник РСФСР. 1958.

2. Ленинград. Зональная выставка. Каталог.- Ленинград: Художник РСФСР, 1964.

3. Осенняя выставка произведений ленинградских художников 1970 года.- Ленинград: Художник РСФСР. 1972.

4. Hidden Treasures: Russian and Soviet Impressionism 1930-1970. USA: FFCA Publishing Company.1994.

5. Живопись: 1940-1990. Ленинградская школа. Каталог выставки.- Санкт-Петербург. 1996.

6. Кононихин Н. Живопись Ленинграда - Санкт-Петербурга. Из частных коллекций. CD-ROM. - СПб. 1998.

 

 

Дед говорил мне:

-

Художник в нём победил все соблазны. Какой же внутренней силой, убеждённостью надо было обладать, чтобы так упорно торить свой путь! Многие творцы «из народа», обладающие ярким дарованием, не выдерживают, поддаются конъюнктуре – не всегда из материальных выгод, скорее из хитрости, в надежде добиться большей известности. Михаил Евдокимович на это не пошел! А ведь мог бы!.. Но искусство было ему дороже славы.

Теперь, спустя годы, вглядываясь в его внешне простую жизнь, которая протекала на моих глазах, я невольно вспоминаю ещё один его автопортрет – замечательную акварель 1946 года. На ней запечатлён роковой красавец, покоритель морей. Синие полоски тельняшки, алый платок завязан на затылке на пиратский манер, но главное – не одежда «с вызовом», а выражение лица, глаз. С акварели внимательно смотрит умный, много повидавший человек, уверенно держащий в руках штурвал жизни. И этот внутренний стержень, скрытый за простотой его калачеевского быта, сохранился в Михаиле Евдокимовиче до глубокой старости. Жизнь его словно бы таила в себе несколько других миров, но они не разрушали его цельности, а делали его ещё сильней.

И всё-таки он дождался своего «звёздного часа», и мне тепло на сердце от того, что к этой его радости я оказалась причастной. В 2002 году в издательстве «Вече» выходила книга «Самые знаменитые живописцы России», составляла которую искусствовед Капитолина Кокшенёва. Сборник охватывал огромный период - восемьсот лет развития русской живописи, и в самом конце его, после творческих биографий Андрея Рублева, Василия Тропинина, Ивана Айвазовского, Ивана Шишкина, Архипа Куинджи, Василия Сурикова и других прославленных живописцев был небольшой раздел, посвященный современным художникам. Я попросила составителя разместить там информацию о Михаиле Ткачёве. Жаль, что в те времена у меня не было под рукой достойной иллюстрации, и в дело пошёл один из «дедовских» домиков – по правде говоря, не самый лучший. Но всё равно: справедливость таким образом восторжествовала! Я знаю, что в Питере Михаилу Евдокимовичу многие звонили, поздравляли, книгу эту он увидел даже раньше, чем я, несколько экземпляров привозил летом в Калач, с гордостью показывал издание своим гостям.

В общем, я пролила бальзам на его душу, и в этом событии было много чудесно-невероятного. Прежде всего, для меня – как быстро, оказывается, был пройден этот путь – от альбома «Художники Третьяковской галереи», который я рассматривала на переговорном пункте, до книги «Самые знаменитые живописцы России», где уже есть и частичка моего влияния…

То был счастливый для деда год – год его 90-летия, к юбилею было приурочено ещё одно знаменательное событие – выход альбома «Михаил Ткачёв. Живопись. Графика. Мелкая пластика» под общей редакцией Савелия Ямщикова.

Альбом собирала и готовила к печати дочь деда Наташа. Помню, как мы вместе перелистывали страницы издания, сидя в домике и рассматривая репродукции. Это было удивительное чувство: некоторые работы из последней части книги я видела «живьём» в это же комнате, а теперь они «отчуждены», официально признаны произведениями искусства.

И снова дед меня удивил: альбом ему не понравился. Даже в преклонные годы он не потерял зоркости художника, умел оценить сделанное по достоинству. С формальной стороны работа была выполнена добротно: толковый биографический очерк, живопись и графика в хронологическом порядке, фотографии персональной выставки, отзывы посетителей, каталог… Но, во-первых, печать оставляла желать много лучшего, а во-вторых, сам подбор работ был не шедевральным, даже я понимала, что такой состав не передаёт всех достижений художника.

Дед ворчал: «Наташа продала несколько картин, собрала альбом, насовала в него всякого… Я прибаливал, не мог всё отследить». Он мечтал выпустить ещё одно собрание репродукций – «такое, как я хочу». И рассказывал мне про свои картины, которые висят у него дома: «Умру, делайте что хотите, а пока живой, продавать не дам. Ни за какие деньги».

Что ж, мой рассказ приближается к неизбежному финалу… С годами дед стал плоховато слышать: я приходила к нему в домик, видела, как лёжа на кровати, застеленной байковым одеялом, он прижимает радио к уху, слушает новости. Но это ничего, страшнее было другое – он начал слепнуть! Старость и катаракта отнимали у него то, что составляло его жизнь – возможность творчески работать! В последнюю нашу встречу – кажется, летом 2005-го – он подарил мне грубоватый, незаконченный этюд: «Писал по памяти, на догадку, почти ничего не видя…»

Зимой его домик в очередной раз обворовали. Дед стал совсем старым, беспомощным.

И я к нему тоже пришла не то, чтобы обворованная, но сильно обиженная жизнью - я похоронила сестру, маму; на душе было смутно, меня всё больше захватывала житейская непогода, я стремительно теряла уверенность в себе, все прежние опоры шатались, меня начинала кружить, захватывать стихия саморазрушения. Всё казалось ничтожным, мелким перед этими потерями, ничего не спасало – ни искусство, ни творчество. «Зачем он сюда приехал?» – с тоской думала я, глядя на деда, понимая, как тяжело ему тут придётся.

А он, словно отвечая на мой мысленный вопрос, говорил:

- Зов родины, родина зовет!

И я, молодая ещё, здоровая, в очередной раз позавидовала ему – глухому, полуслепому старику, поразилось его силе жизни и силе таланта. Сила жизни земли часто не освящена никакой религией, только инстинктом. А сила смирения перед ударами судьбы иногда готова нас подвинуть навстречу смерти, к лёгкому согласию «на всё».

Я спускалась вниз по улице Герцена, в руке у меня был незаконченный, беззащитный этюд, сердце моё щемило. Но я не плакала, ожесточившись перенесёнными потерями. Я шла, и смотрела не под ноги, а на высокий, похожий на каравай, купол неба. И, как не раз уже бывало со мной в трагические минуты, я опять остро ощутила торжественную красоту этой большой и всё-таки неподвластной нам жизни. В тот день в храме природы был праздник, она ликовала, и, возможно, что-то хотела сказать мне в утешение… Но я прислушивалась только к себе и чувствовала, что с дедом мы больше не увидимся.

⇐ Предыдущая12345Следующая ⇒

Поделиться: