И опять судьба Анюты, как кобыла непослушная, на всём скаку развернулась, аж дух перехватило.

На сороковой день после кончины, по христианскому обычаю проводили всей Лопуховкой душу цыгана. Помянули, чем могли, в церковь и на кладбище сходили. И разошлись потом потихонечку по своим домам. Виновато, как – то разошлись, словно вину, какую за содеянное на себе чувствовали. А ближе к вечеру нагрянул в Лопуховку цыганский табор. Давненько столько цыган разом в Лопуховку не заезжало. Кибиток десять, если не больше. Прошлись по селу. Кур, кое - где, половили. Но сильно не наглели. Про цыгана Георгия поспрашивали. Головами покачали, языками поцокали…. Что же касается кур…. Да кто же этих кур в Лопуховке считал!

Расположились на ночлег возле речки. Всю ночь будоражили сердца сельчан грустные песни под гитару, соловьиные трели, да женский плач, доносящийся из самой большой кибитки. А рано утром, Анюта, ещё только – только корову подоила, даже на пастбище согнать не успела, остановилась возле дома одинокая цыганская кибитка. Женщина с сыном постучала в ворота. Совсем ещё молодая, а волосы, бывшие видно, когда - то, словно вороново крыло чёрными, совсем седые. Горе у каждого своё. Общего горя не бывает. Однако, и у Анюты ёкнуло сердце, от вида безысходности и печали, отражённых на лице женщины.

 - Здравствуй, шувани - сказала цыганка, окинув Анюту проницательным, слегка настороженным взглядом.

(Шувани - цыганская прорицательница, знахарка.) Анюта напряглась, но вида не подала. В избу пригласила, парного молока, целую крынку, принесла. Видя, как цыганёнок бросает жадные взгляды на яблоки, растущие в палисаднике, отрясла яблоню. Уселись две до селе не знакомые женщины, напротив друг друга. Долго, долго в глаза смотрели. Первой не выдержала цыганка -

 - Вот и повидала я тебя Анюта, а Георгия повидать не довелось. Всю дорогу думала, вот приеду, в дверь твою постучусь, и откроет мне Анфиса. Вернее, женщина, похожая на неё, как две капли воды. Может, ты и не знаешь, любил Георгий одну взбалмошную цыганку. Её давно уже нет, а он всё забыть её никак не мог. Все черты её в других женщинах искал. А ты оказывается, совсем не такая. Что он в тебе нашёл? Но ведь нашёл же! Не знаю уж, как ты смогла его удержать. А вот у меня как видишь, не получилось. Гадать я тебе не буду, ты и сама, похлеще меня рассказать всё о других можешь. Не поминай лихом.

Поклонилась в пояс, цыганёнка своего кликнула и уехала.

Словно ветром гонимая пронеслась по селу новость. У цыган свадьба! Сам цыганский барон на бывшей жене Георгия женится. Вот дела! Да сколько же у этого чернобородого, мерина жен по белу свету? Бросились Лопуховские бабы за околицу. Не каждый же день бароны женятся. Как на такое не посмотреть. Следом за бабами, и мужики подтянулись. А табора у речки песчанки уже нет. Исчез табор, будто никогда в Лопуховку и не заезжал.

Вернувшись в свои дома, сельчане были огорошены новостью. Пока они за околицей села, свои глаза продавали, пробежались по их о опустевшим домам, не весть откуда, появившиеся цыганята. Всё, что плохо лежало, к рукам прибрали. Заглянули и к Анюте. Дотрясла она им свой белый налив. Пирогами в дорогу снабдила. А цыганёнку, что до этого с красивой цыганкой её навещал, гитару Георгия отдала. Уж больно этот малец ей покойного мужа напомнил. И так тоскливо ей стало от вида сиротливо висящей на стене гитары. Её гитары. Не висеть ей уже никогда больше, с гитарой Георгия рядышком. Так же, как и ей, не засыпать в горячих объятиях милого её сердцу человека. Не успела осесть пыль, поднятая копытами лихих цыганских коней, не успели испуганные куры, наспех попрятанные перепуганными хозяевами поправить своё оперение, не успели бабы высказать всё, что думают о своих мужьях, обвинённых во всех тяжких. Кто же кроме них виноват в том, что кур и гусей слямзили? В жизни Анюты новое событие.

Протопила она баньку. Позвала соседку Маруську, большую любительницу попариться, составить в очередной раз компанию. Пожарились на полатях, веничками побаловались, в холодной, речной воде нагишом поплескались, Стемнело. Стали мыться – за окошком шорох.

 -Мальчишки балуются - усмехнулась Маруська – вот я их сейчас крапивой – то отхожу!

Прикрутила фитиль коптилки. Оказалось, что не мальчишки. В неярком свете закрытой облаками луны, в прибрежные заросли ивняка метнулись две мужские тени. С чего бы это мужикам за молодыми бабами через банное окошко подглядывать? В Лопуховке это не принято. Муторно стало женщинам. Спешно оделись и почти бегом направились к своим домам. Не прошло и получаса, снова прибежала к Анюте Маруська-

- Тут такое дело, такое дело! Закрывайся и никого не пускай! Решили мужики, ну из тех, что на Георгия из – за своих баб обиду держат, с тобой позабавиться. Отомстить, таким образом, значит. Мужик проговорился.

 А сама от страха трясётся-

 - Я тебе ничего не говорила, сама понимаешь, мне в селе жить.

Словно Анюте предстояло жить где-то еще. Протараторила и убежала. Перед утром, ещё только – только светать стало, слышит Анюта, как лязгает в сенцах задвижка, поддетая ножом. Тихо – то, как подошли, даже собака не залаяла. Подкормили видно заранее.

 - Заходите, не стесняйтесь, сейчас я вас ублажать, с огромным удовольствием, буду. Мне Георгий на память свой револьвер оставил. Шесть пуль. Пять вам, а последнюю - для себя приберегу! - в густой, предутренней тишине сочно лязгнул взводимый курок револьвера. Но в горницу так никто войти и не отважился. Пришедшая утром Маруська нашла Анюту, сидящей в нательной рубашке на полу. Посиневшие от напряжения руки сжимали взведённый револьвер. Еле разжала Анюте пальцы, еле доволокла до кровати.

 -Револьвер– то, у тебя - горюшко моё, откуда?

Не поленилась сбегать к речке. Не утопи тогда Маруська оружие в омуте, кто знает, как Анюта смогла бы оправдаться. Дня не прошло, как наведались в гости ОГП - ушники. Про револьвер узнали, а вот про насильников почему – то даже и не заикнулись. Револьвер, Георгию накануне своей смерти, оставил хорошо известный в наших местах после Антоновского метяжа человек, по кличке Огонёк. Человек сложной и трагической судьбы. Одним из первых, награждённых в Гражданскую войну орденом Красного Знамени. За землю и волю, кровь тогда проливал. А не получив ни того, ни другого подался к Антоновцам. Не знаю, какими судьбами пресеклись его пути с путями цыгана Георгия, возможно, сказалась общая цыганская кровь. По рассказам сильно они друг – друга уважали. Вот этот пистолет и оставил Огонек при последнем посещении дома цыгана Георгия. Ушёл Огонёк ночью, а поутру убили его прямо через стекло вокзала, расположенного в версте от станции полустанка. Наткнулись на него два милиционера случайно, а арестовывать побоялись. Пальнули из двух винтовочных стволов прямо через стекло. При попытке к «сопротивлению», оказывается, убили. Не придерёшься! Вот только никакого оружия тогда при нём не обнаружили. А через несколько лет после этого, револьвер его, неоценимую услугу Анюте оказал. Недели не прошло, полыхнула мельница у мельника. Да так обстоятельно полыхнула, что ни о каком восстановлении речи быть не могло. Сразу же на цыган подумали, но их след давно уже простыл. В соседней волости на ярмарке их кто – то видел. Потом на Анюту коситься стали. Но она в это время в горячке билась, чуть богу душу не отдала. И на мужиков, что цыгана подпалили, тоже грешили. Пожадничал, мол, мельник. Вот они от обиды и…. Но ларчик как всегда просто открылся. Приехала милиция, загрузили мельника со всем семейством в подводы и увезли. Доказал кто – то, что сам он свою мельницу поджёг, чтобы в колхоз не отдавать. Даже мука, которой откупился от милиции за злодейство, совершённое с цыганом, не помогла.

Бросила Анюта дом, всё своё крепкое на тот момент хозяйство, и от греха подальше, забрав малолетнего сына, подалась к родителям в Большую Тичелму. Компания как раз в самом разгаре была по раскулачиванию. А она чем не кулачка. И кузница – то у них с пасекой раньше была. Про – то, что цыган давно их в общую собственность передал, благополучно забыли. И дом добротный, жестью крытый, первый в Лопуховке. Опять же скотины полон двор.

⇐ Предыдущая11121314151617181920Следующая ⇒

Поделиться: