Через неделю прилетел самолет. Аверьянов пообещал уладить дело с жильем в городе и забрать Анюту с Максимом.

Своего жилья в городе на тот момент у него не было. После размолвки с женой сам попросился в Пензу. Там как раз требовался человек на руководящую работу во вновь организуемом аэроклубе при ДОСААФ.

- И клуб организую и болячки старые, что бы доктора не ворчали подлечу - извлек из этого события свои положительные стороны Аверьянов.

 Извлек с прибытком, что сказать! Но этим планам не суждено было сбыться. Через некоторое время, подлечившего свои раны Аверьянова, отправили в действующую армию на карельский фронт. Там он и сгинул.

А в памяти Анюты остался застенчивый, постоянно улыбающийся, веснушчатый мальчишка. Совсем, героический военлёт первого класса Аверьянов, не был похож на закаленного в боях, избалованного женской лаской, мужика, которому сам черт, не брат.

И очень часто снились ей васильки, сыплющиеся на головы Лопуховских ротозеев, на ее голову, из кабины навсегда улетающего из Анютиной жизни планера, увлекаемого за собой, сердито урчащим своим изношенным двигателем, «кукурузника».

Глава 10.

 ЛОСИНАЯ ФЕРМА

       Очень жирное лосиное молоко, при регулярном употреблении в пищу, в разумных пределах, конечно же, и обязательно в свежем виде, является одним из лучших средств лечения язвы желудка и двенадцатиперстной кишки. Если не самым лучшим. Однако лоси, мирно пасущиеся в наших лесах, как известно молоко отдавать добровольно не желают. Собственного детеныша только-только выкормить. А если двойня? Выживет один. Тут уж без вариантов. И было лосям совершенно безразлично, какая по размеру язва у секретаря обкома партии, или, в каких тюрьмах царского режима заработал свою язву прокурор. К каким только ухищрениям не прибегали - лоси упорно стояли на своем. Привлекли ученых. Кого по доброй воле. Кого в принудительном порядке. Ученые пораскинули мозгами и предложили создать на территории области несколько экспериментальных лосиных ферм, и уже в рабочем порядке попытаться, используя известный метод кнута и пряника, а также последние изыскания в этой области иностранных, в частности финских ученых, договориться с лосями на месте. Гласу ученых вняли, и в конце тридцатых, неподалеку от Лопуховки, попытались организовать свою ферму. К этому вопросу, в прочем, как и ко всему другому, что делалось тогда в молодой стране, в Лопуховке подошли с должным размахом. Начали с общего собрания членов колхоза, избрания обязательного президиума, и прочтения бумажек, розданных парторгом, с названиями обязательных в таком случае здравниц в честь: организующей и вдохновляющей во главе с ее бессменным руководителем, не рушимого братства рабочего класса и трудового крестьянства страны, солидарности с другими народами мира. Именно трудящимися народами, а не буржуйскими прихвостнями. Долго и азартно аплодировали, и только после этого, озвучили цель собрания. Вот тут-то рты у присутствующих и пораскрылись, даже не смотря на то, что чего уж им только в последнее время не предлагали. Не говоря о создании колхозов и прочих хозяйственных кооперативов, от полного отказа, в целях рационального использования, посевных площадей и, конечно же, от привычных севооборотов. Даже обыкновенные одуванчики, от которых на грядках и без того никакого спасения нет, настойчиво рекомендовали на полях выращивать. Резину, из одуванчиков этих, видите ли, можно делать! А на хрена им резина, когда калоши только передовикам выдают. Да и то по великим праздникам. Но, чтобы бешенных лосей, словно спокойных буренок, доить….

 - Правильно! - сказал, под одобрительный хохот односельчан вездесущий конюх Михеич -о каких надоях может вестись речь, когда никто из присутствующих, лосих за сиську не держал. За такое и от собственной бабы по мордасам можно завсегда получить. А тут - лосиха! Это дело обоюдное. Захочет лосиха молоко отдать, отдаст. А ежели не захочет? Общественным порицанием стращать? Или вместо лосих, лосей доить будем? Может они посговорчивее окажутся!

 Видя, что единомышленников у него нет, председатель начал проявлять инициативу. В случае достижения положительных результатов, и отметят, мол, и поощрят. A его слова -

 -Да я сам, лично приму посильное участие - вызвали дружный хохот.

Из травленного газами в германскую войну парторга, работничек, мягко говоря, никакой. А ежели результатов не будет? Собирай котомку и на нары отправляйся! - Дело-то новое, рискованное – снова загалдели сомневающиеся.

Были и согласные. Больше из тех, что - с ложкой первые, а с сошкой последние. Им-то уж точно ничего путного не поручат. Перебранивались долго и упорно, словно исподнее белье при разводе делили. Всех святых вспомнили. И было им, святым этим очень неуютно в насквозь прокуренном, плохо протопленном, переполненным истошно орущими мужиками и бабами, захламленном Лопуховском сельсовете. Наконец, догадались поставить вопрос на голосование. И вопреки ожиданию, идею парторга одобрили. В основном за счет тех, кому заниматься этим не благодарным делом, уж точно не придется. А позубоскалить, в случае неудачи, ужасть как хочется.

Анюте предложили должность заведующей фермой, с иллюзорными правами и неподъемными обязанностями. Заведующая лосиной фермы дело заманчивое – пораскинула она мозгами. Слова –

 - Кому многое дано будет, с того многое и спросится – на ум ей тогда не приходили. И как оказалось, зря.

Прислали из области настоящего академика. С двумя чемоданами книг. Может и не настоящего. Но, как с первого же дня окрестили его жители Лопуховки академиком, так до последнего и называли. И не-то, чтобы он Лопуховским бабам не понравился. Мужикам, причем любым, вообще до каких-то там академиков никакого дела нет, будь они из областных центров, или самой Москвы. А вот бабы, от маленького, тщедушного старичка, с неизменной трубкой в зубах, в восторге не были. Их пасечник, Антон Ермолаич, хоть и постарше этого будет, сто крат солиднее выглядит. И соломенная шляпа у него поновее и трубка. И бороденка поокладистее. И портки почище. И голосок побархатистее. А главное, к ним никакого мужского внимания. Не бабы они, что ли! Какое им, собственно говоря, дело до того, что у него жена в Пензе.

Однако, вопреки первому впечатлению, характером приезжий академик обладал железным. И прикрикнет на кого нужно. И пошлет куда подальше, и переделать заставит, если оплошность какую за кем, обнаружит. Кремень, а не академик. Под его руководством, несколько гектаров заболоченного леса, забором обнесли и парочку сарайчиков для хозяйственных нужд построили. Даже, соответствующую этому случаю вывеску на воротах, указывающую на-то, что здесь находится объект повышенной государственной важности, толстенными гвоздями приколотили. Изначально планировали использовать загоны, обнесенные осиновыми слегами. Однако, лоси, благополучно расправившись с оставленной в загонах молодой порослью лиственных деревьев, схрумкали слеги и ушли на волю. Скорее всего, даже не догадались, что их зачем-то закрывали. У лосей специфическая кормовая база. В отличие от своих далеких родственников - коров, они, мало интересуются соломой и сеном. Даже веники, нарезанные из молодой липовой и осиновой поросли, а затем высушенные, едят только в случае крайней необходимости. Свежая, молодая поросль и не большие деревца, дело другое. Тоже самое можно сказать и про обыкновенную поваренную соль, которая в нашей местности в свободном доступе не встречается. Если только на солонцах. Но их давно распахали. Зная про это, организаторы фермы успели завести несколько машин лизунца. Иными словами -ископаемой комковой соли. Эта соль для диких животных, в том числе и лосей с кабанами, первейшее лакомство. Привезли и забыли. Какая там соль, когда чуть ли не насильно навязанное районом минеральное удобрение, не внесенное под зиму, горами на земле лежать осталось. Чуть им по недогляду, колхозных коров не угробили. Хорошо еще, вовремя смекнув, что это за штуковина такая - удобрение, и как оно положительно влияет на урожайность собственной картошки, растащили по частным подворьям.

И как это часто бывает, помог случай. По недосмотру, или по чьему-то злому умыслу, повредила одна из беременных лосих ногу. Забивать на мясо ее не стали. Пожалели. Постепенно привыкла она и к принесенным сотрудницами фермы свежим веткам и молодым деревцам. И воду из колоды стала пить. А тут и время телиться пришло. Академик как раз кстати вспомнил, а может и не забывал никогда что лосих, можно обмануть, спрятав лосенка при родах. Лосиха, мол, по глупости кого первого видит во время отела, тому молоко и отдает. Спрятали и дело пошло. Вот только, выстраданное с таким трудом лосиное молоко, никому не пригодилось. Ни секретарю обкома со своей язвой. Ни прокурору со своей. Потому, что на поверку, оказались они, обыкновенными врагами народа. А вскоре и саму ферму закрыли, посчитав делом затратным и в современных условиях вредным. Арестовали и академика.

И тут у женщин, специально прикрепленных к дойным лосихам, начались проблемы. Хоть из дома не выходи! Соберется какая из них за грибами или ягодами сходить, а порою и возле собственного дома появиться, подходит лосиха с распертым от молока выменем и настаивает, чтобы её сею же минуту подоили. Молоко у лосих в скором времени перегорело. Но бабам же про это никто не докладывал. Впору совсем в лес не ходить.

Про лизунец, изначально приготовленный для подкормки диких животных в их естественной среде, припрятанный предусмотрительной Анютой до лучших времен, вспомнили первой военной осенью. Хотя, весь предыдущий год, эта соль провалялась неприкаянной на складе лосиной фермы. Её даже разбросать по лесу не удосужились. Теперь другое дело. Война, каждое зернышко в закромах, каждая травинка в стогах, каждая буханка хлеба в пекарнях, каждая крупинка соли в солонках, на учете! Приехала машина из потребкооперации. Плюгавенький мужичек потряс перед носом Анюты какими-то бумагами, и велел срочно организовывать погрузку. Услышав, что и организовывать-то собственно говоря некого - она одна и за начальника, и за подчиненных, и за лосей, попытался было на нее наорать, но сделать это, ему не позволили, категорически. В Лопуховке и без него мастеров глотку драть достаточно. Жалко Анюте соль, но куда деваться. Засолку капусты для нужд фронта никто не отменял. Пришлось отдавать. Пришлось терпеть. Пришлось организовывать. Ну а Лопуховские бабы в очередной раз перебьются. Перебьются? А может дорогой товарищ, как вас там – уполномоченный, не на ту напали? И став в мгновение ока такой добренькой, и такой покладистой Анюта, пока уполномоченный свой любопытный нос не слишком глубоко в их дела засунул, погрузку организовала и выпроводила его из Лопуховки. Большая же часть соли, которую за это время успели разложить для приманки животных, сохранилась. Анюта эту соль в сараюшку давно уже перетаскала и на огромный амбарный замок закрыла. Жалко лосей с кабанами, но людей жальче…. И ничего, что соль зверье уже основательно излизало. Страшнее, когда в доме ни крупицы соли. И как же она была права! Весь следующий год Лопуховка не знала нужды.

Весной рыба в старом Лопуховском пруду задохнулась, потому что по указанию какого-то головотяпа из райкома, всю зиму запрещали прорубать проруби. Несколько возов снулой рыбы пришлось отвести на свиноферму. А парочку центнеров просолили и отправили на базар. Ушла со свистом. При нынешнем дефиците продовольствия, можно было толкнуть и по более высокой цене. Но как говорится - хорошая мысля, приходит опосля! Зато, наученные горьким опытом, грибов, капусты и огурцов насолили столько, что всю зиму и весну горя не знали. И солонина у многих до самого поста со столов не сходила. Новый пруд, как его не укрепляют, каждый год уходит. Однако можно поручить мальчишкам сбор ракушек. В Европах говорят, трескают, аж за ушами пищит. Чего только у них в Европах не едят! Даже лягушек, по слухам, во Франции, за обе щеки уписывают. Да и чего только не сожрешь, если есть нечего. Хотя и в Лопуховке сейчас не до жиру… Крупных, пресноводных моллюсков, размером с детскую ладошку, в Лопуховке называют перловицами, в иных местах жемчужницами. Жемчуг и перлы, по сути, название одного и того же блестящего камушка, встречающегося по слухам, внутри створок ракушек. Может, где-то и встречались, но Анюте жемчуга не попадались. Совсем не до жемчугов сейчас Анюте. А вот парочку, троечку кусков лизунца, пока никто по причине разгулявшейся метели не видит, притащить не помешает. Вот за этой солью и отправилась она, прихватив салазки, уже под вечер в направлении караулки. Передохнет немного, а там и до фермы рукой подать. Салазки у нее отличные. Вместо полозьев, старые охотничьи лыжи. По любому снегу пройдут. По нынешним временам вещь не заменимая. По два, если не по три куска, возить можно. Тем более, после череды оттепелей с проливными дождями, сформировался крепкий наст. Что же касается начинающейся метели…. Не существует, наверное, на белом свете метели, которая, русскую бабу остановить бы смогла! Анюта замерла на месте, словно натолкнувшись на какую-то незримую преграду. Здесь кто-то был. Причем совсем недавно. Вон и снег с молодых кустов орешника неловко как-то сбит. Явно человек прошел. Зверье лесное осторожнее передвигается. Анюта огляделась. Когда же, из припорошенных снегом кустов, она увидела торчащие короткие немецкие сапоги, то чуть было не потеряла дар речи. Кричать, и звать на помощь, не было смысла. Кто поможет одинокой женщине, среди унылого ночного леса, суровой зимы сорок второго года? Второго года опостылевшей до чертиков войны. Полу заметённые следы, тянущиеся откуда-то из глубины леса. Приглушенный волчий вой, к которому она, за последнее время, успела привыкнуть. Да и кто сказал, что волки страшнее людей? Сделала робкий шажочек. Второй. Третий…. В приглушенном свете луны увидела форменные штаны, когда-то мышиного цвета, полу коротенькой шинели. И внимательно следящие за ней, настороженные и вместе с этим, до смерти перепуганные, выразительные, совсем еще детские глаза. Фриц! Так и есть – фриц. Какого лешего ему здесь нужно? Из госпиталя, поди, сбежал, паршивец. А ей теперь что прикажете делать? Сначала хотела укрыть немца собственным полушубком, а самой, добраться побыстрее до лесной сторожки и позвать кого-нибудь на помощь. Но что будет, если про ее находку узнают те, кому про это знать не следует! Немного поколебавшись, сбросила бесценные по нынешним временам куски соли, прямо в сугроб. Погрузила легкое, будто детское, щупленькое тельце раненого фрица на салазки, и прямиком, через озимое поле, пруд и колхозный сад, поперла на звук колоколов Лопуховской церкви. Совсем, видно плохи дела в стране, если закрытые церкви, повсеместно заново открывать начали, в надежде на божью помощь

Сельский почтальон Петька, слабый на головку, потому и не забрали в армию, сбился с ног, разнося по Лопуховским избам похоронки. Настал черед идти на войну недавней ребятне. Когда она увидела, сворачивающую к дому военкоматовскую телегу, запряженную изможденной гнедой кобылой, с подвязанным не по-здешнему хвостом и сидящих в телеге вооруженных винтовками красноармейцев, сердце ее тревожно забилось. Произошло самое страшное, что только могло произойти, приехали за Максимкой! Больше всего на свете ей хотелось тогда заплакать, заломить руки, страшно закричать. Но ничего этого, вопреки ее желанию, не произошло. Она, словно окаменела и не смогла выдавить из себя ни слезинки, ни единого, даже самого слабого стона. Ее жизнь потеряла маломальский смысл. Ему еще и семнадцати не исполнилось. Попыталась докричаться до сердца, показавшегося ей старшего среди всех, молодого, но уже совершенно седого красноармейца, с большим трудом передвигающегося на раненой ноге и упорно отводящего от нее глаза. На выручку товарищу пришёл маленький и шустрый, одетый в забрызганный грязью ватник -

 - Не исполнилось, исполнится в учебке. Не на фронт же его сразу погонят. Что поделаешь, доля наша мужицкая такая. У меня трое братьев воюют. Самого к военкомату по ранению приписали. Думаешь мне, вот так, с кровью, выдирать пацанов приятно! ЧО, я чурбан бессердешный что ли, по-твоему. Прости мать, приказ! Мы люди военные. Лучше уж самому под пули, чем вот таких мальчишек посылать.

Наотрез отказались от предложенного молока, хотя по голодным глазам всё было видно, закурили. Подождали, пока Максимка соберет свою нехитрую одежонку и спешно собранную матерью снедь. Повздыхали, выкурили по самокрутке, взгромоздились на телегу и уехали. А убитая горем мать так и осталась стоять у калитки, на обочине грязной деревенской улицы. И будь ее воля, простояла бы так, до самого возвращения сына, если бы только знала, что он вернется. Если бы только знала! Но разве такое заранее знать можно!

Как же она тогда ненавидела всё их отродье фашистское! Всех без исключения, стариков и детей, мужчин и женщин. Всех, всех, всех! Всю эту немчуру поганую…. Мысль о том, что спасенный ею немец - тоже немец, ей на ум не приходила.

Лето выдалось жарким. Дождей не было с начала мая. Яровые на Лопуховских полях представляли собой жалкое зрелище, однако озимые еще держались. Травы на покосах, скорее всего благодаря обильным снегопадам минувшей зимы, внушали уважение и надежду на успешную грядущую зимовку скота. Бабы, вооружившись тяжеленными косами, вилами и граблями, дневали и ночевали на покосе. Сил порою не хватало даже на – то, чтобы дотащиться до дома. Зачастую засыпали голодными прямо среди луга, на свежескошенной траве. Но, зарядили дожди. Хляби небесные прохудились основательно, лихорадило Лопуховское небо непрерывными грозами и нескончаемыми водяными потоками, дней десять. Хорошо еще, обошлось без града. А потом, как отрезало. Правильно говорят, что осенний дождь сопливится час, сохнет неделю. Летний дождь, льющий без устали неделю, высыхает за час. Так оно и получилось. Снова установилась жаркая погода. Появились грибы. И столько их было в прилегающих к Лопуховке лесах, что в пору возить собранные дары природы возами, что бабы и ребятишки с большим удовольствием и делали. Грибы отличное подспорье к скудным деревенским харчам второго военного лета. Ох, как пригодилась им тогда уворованная в свое время Анютой, соль!

Выгадав свободное время Анюта, Маруська, несколько баб из семей беженцев, приехавших в Лопуховку еще в самом начале войны и, конечно же, вездесущие ребятишки, в общей сложности человек десять, отправились в лес.

Шум мотора самолета, приняли сначала за звук, издаваемый при движении железнодорожного эшелона. Через Большую Тичелму составы шли днем и ночью. Под Сталинградом творилось, что – то непонятное. Самолет с огромными крестами вынырнул со стороны солнца, чудом не зацепив верхушки гигантских берез. Сделал разворот, и принялся строчить из всех пулеметов по оторопевшим женщинам и детям. По кому еще ему стрелять подумала Анюта, но быстро поняв, что летчик издевается над безоружными женщинами, стреляя поверх голов, крикнула: «Бабы, девки пока до горячего не достало, быстро в лес». Но летчик видимо еще не наигрался. И не успели женщины, и дети добежать до опушки, их встретили пули из авиационных пулеметов, развернувшегося самолета. Пришлось бежать в противоположном направлении. Сколько продолжалась эта гонка? Минуту? Час? А может целую вечность? Самолет бесновался и бесновался. Безоружные люди метались по лугу. Над их головами кружил и кружил, непрерывно стреляя, довольный летчик. Несколько раз самолет снижался так, что Анюта видела его довольную физиономию. Эх, военлёта первого класса Аверьянова бы, сейчас сюда! Он бы тебе подлюке показал. Ну прилети же, прилети! Господи Боже, праведный, сделай так, чтобы Аверьянов прилетел! Но Аверьянов не прилетел.

Через некоторое время, у фашиста, видимо закончились патроны и его пулеметы замолчали. Сделав несколько фигур высшего пилотажа, самолет улетел, предварительно выбросив какой – то яркий пакет. Мальчишки его тут же нашли и распотрошили. Маленький букетик васильков, перевязанный вычурной ленточкой. Европейская культура, чего уж тут говорить! Но, куда этому букетику, до букета, выброшенного улетающим Аверьяновым! Целлулоидный пакетик с леденцами, который ребятишки тут же пустили по прямому назначению. И парочка каких – то неизвестных резиновых изделий, в бумажных пакетиках с надписью по-немецки. Мальчишки их тут же, надули. Получилось здорово. Немного порезвились. Жалко, быстро лопнули. А женщинам осталось только гадать, что это за резинки такие, выбросил летчик. И, на что это он, срамник такой, намекал? Были подозрения, но прости Господи, неужели у них, там, в Европах все так, не по-человечески…

Ждать ответа пришлось долго. Ситуацию разрулил сын, раскулаченного Ивана Куляева – Дмитрий, после войны он несколько лет служил в восточной Германии и по его словам, этими резиновыми штучками пользоваться пробовал. Немецкие бабы без них ни в какую не соглашаются. А ему они не понравились. Морока одна с ними. Пока в кармане нашаришь, пока куда нужно приспособишь. Гляди и забыл совсем, зачем с этой фрау уединился. Да и размер не наш.

 - Хм! Знаем мы ваш размер - ухмыльнулась, присутствующая при разговоре Маруська. Был у нас один с таким размером, да плохо кончил. Хотела еще, что – то сказать, но вовремя одумалась, увидев стоящую поодаль Анюту и вспомнив тряпку, зажатую у нее в руке, во время похорон цыгана. И хорошо еще, что вовремя вспомнила. В Лопуховке, про такое, забывать не следует.

 

Глава 11.

⇐ Предыдущая15161718192021222324Следующая ⇒

Поделиться: