Подкуп — самый дешевый путь к победе. Он настолько дешев с ценой и риском битвы, что всегда нужно пытаться прибегнуть к нему.

7.Необходимо терпеливо подтачивать моральную и материальную силу врага. Это может потребовать немало времени, но спешить некуда. Если покончено с одним врагом — другой наверняка займет его место. ({{16}})

 

Люттвак именует это «оперативным кодексом Политбюро», но мне это напоминает что-то происходящее прямо сейчас на наших глазах. Как будто кто-то в России внимательно проштудировал его книгу.

 

Россия, как ни парадоксально, во многом находится еще в плену гиббоновщины. У нас по-прежнему есть довольно сильная византинистика, хотя и не такая господствующая в мировой науке, как столетие назад. Ею занимается немало первоклассных ученых, хотя и не так много, как на Западе.

 

Но даже у многих из них чувствуется несколько критически-враждебное отношение к Византии как к социально-политической системе, унаследованное от выдающегося исследователя Александра Каждана, создавшего более изощренную версию «гиббоновского» мифа. В вину византийцам ставится… индивидуализм, тесно связанный с идеей монашества и представлением об одиночестве человека перед Богом, в то время как на Западе развивался корпоративизм, существовали феодальные и церковные иерархии, и в них развивалось гражданское общество.({{17}})

 

Византийское общество по Каждану было сперва затерроризировано тираническим режимом Андроника Комнина, а затем, ослабленное, добито Четвертым крестовым походом. Есть, правда, одна загвоздка. С одной стороны, режим Андроника, рисуемого Кажданом как правление кровавого и похотливого плешивого тирана, оценивался современниками не столь однозначно.({{18}}) А с другой — свергнут был Андроник народным восстанием, что как-то плохо вяжется с картиной атомизированного и бессильного перед властью общества.

 

Есть, впрочем, и другая точка зрения, идущая от другого выдающегося нашего византиниста Геннадия Литаврина, некогда ближайшего соавтора Каждана. В своих последних работах Литаврин призывал «интересоваться вопросом не о том, почему империя погибла, а о том, где она черпала силы, чтобы в течение тысячелетия противостоять обстоятельствам, находясь почти непрерывно в экстремальных условиях».({{19}})

 

Если сравнить подход Люттвака и подход Литаврина, то начинает нащупываться суть «византийского урока». Оказывается, история Византии — это не история упадка, а великолепная школа экстремального выживания в режиме «один против всех». Те, кто привычно говорит о том, что «Византия пала», забывают о том, сколько она перед этим просуществовала.

 

А просуществовала Византия 1123 года.

 

Ни одно из возникших одновременно с нею политических образований не дожило до того майского дня 1453 года, когда пал Константинополь. Большинство великих империй, возникших позже Византии, не дожили до её падения — ни Арабский Халифат, ни империя Каролингов, ни монгольско-китайская империя Юань. Византию пережило поколение государств, родившихся через 600-700 лет после неё. «Срок» для этих государств подошел как раз сейчас, и большинство из них выглядят так себе. Никакой уверенности в том, что через полвека какой-нибудь Мехмед Завоеватель из ИГИЛ не въедет на джипе в Мечеть Парижской Богоматери, нет.

 

 

Вторая часть

 

Ruzzia = Graecia. Немного о пространственных координатах.

 

Совершала ли Русь роковой «ошибочный выбор» между Византией и Западом и заградила ли Византия России путь в Европу? Ответ на оба эти вопроса — отрицательный. Прежде всего, никакого «выбора» — принимать христианство из Византии или принять его от Рима — у Руси не было. Был выбор принять его при князе Владимире, или на поколение раньше, или на поколение позже.

 

Русь оформилась как государство во взаимодействии и на пути к Византии. Собственно, если давать техническое определение Руси, то её можно назвать государством, которое создали викинги в тесном взаимодействии со славянами, на речных путях, ведших в Византию в целях организации грабительских набегов и торговых сношений с последней. Константинополь был величайшим, богатейшим и неприступнейшим городом тогдашнего мира, его осью. И, разумеется, викинги в своей грандиозной экспансии не могли не устремиться к этому центру.

 

Из Скандинавии к Константинополю было два пути. Один кружной, через Атлантику и Средиземное море. Первый заплыв в Средиземноморье с Запада викинги совершили в 860 году (том самом году, когда с востока росы уже пришли под Царьград с войной, а путь выучили гораздо раньше). Этот заплыв обернулся страшным скандалом — викинги во главе с конунгом Хастингом плыли грабить Рим, но не зная ни географии, ни вообще чего-либо о Риме, кроме того, что это был большой и богатый город, страшно оскандалились, ограбив итальянский прибрежный городок Луна.

 

Понятно, что при таких географических познаниях викинги с Запада до Византии так и не доплыли. К тому же они цеплялись на своём пути за Италию. Норманны стали серьезной угрозой для греков лишь в следующую эпоху, и это уже были не обычные викинги, а нормандцы во главе с Робертом Гвискаром, обосновавшиеся в первой половине XI века на Сицилии и начавшие терроризировать Византию в надежде её завоевать.({{1}}) Вильгельм Бастард покорил Англию, Роберт Гвискар и его сыновья мечтали покорить Константинополь. Завоевания не получилось, но кровушки нормандцы с Сицилии попили у греков изрядно, и именно они ответственны за ослабление Византии, которое привело к её падению в 1204 году.

 

Значительно более коротким был другой, восточный путь из Скандинавии в Константинополь. Он лежал через «русский перешеек», как его именует Фернан Бродель — важнейшую систему речных артерий, связывающую Север и Юг Европы наряду с «французским перешейком» (системой Рона-Рейн/Маас/Сена).({{2}})

 

Путь по Неве, Волхову и Днепру был самым простым путем попасть из Швеции или Дании в Византию и так или иначе поживиться от её богатств — пограбить, поторговать, заработать в качестве наемника. Однако в отличие от моря, которое было пустынно и где викинги с легкостью ориентировались и плавали на дальние расстояния, русские реки были довольно плотно для глухих уголков раннесредневекового мира заселены славянами.

 

 

Грабить славян так, как можно было грабить монастыри Англии или Ирландии и города Германии и Франции, было бессмысленно. Во-первых, золота и шелков у них почти не было, а во-вторых, они могли дать викингам адекватный отпор в их же стиле. Славянские дружины с острова Рюген или воинства ободритов не сильно отличались от викингов ни экипировкой, ни свирепостью, и могли дать сдачи. Более того, высказано предположение, что именно славянская колонизация восточной Европы перекрыла скандинавам прямой путь с их полуострова на юг, к границам Римской Империи. Пройти «готским путем» скандинавы уже не могли, и им пришлось всерьез заняться мореплаванием.({{3}})

 

Однако викинги и славяне прекрасно дополняли друг друга в одном отношении. Викинги были гениями стратегического мореплавания. Славяне — прекрасно адаптировались к речному и озерному ландшафту. Вместе славяне и скандинавы могли добиться невозможного — превратить реки континентальной Русской равнины, тянущейся на тысячи километров, в такой же удобный и быстро проходимый путь в Византию (а заодно и на Восток), как и море. «У некоторых арабских географов сформировалось представление, будто Балтийское и Черное моря непосредственно соединены морским проливом».({{4}})

 

Славяно-скандинавский синтез создал уникальную русскую хозяйственно-культурную адаптацию — способность к стратегическому речному плаванию. Русские могли двигаться по реке как по морю на дальние и сверхдальние расстояния, что блестяще показала эпопея с покорением Сибири. В 1581 году Ермак начал свой Сибирский поход, а уже в 1649 году Семен Дежнев прошел будущим Беринговым проливом. Комбинируя речные пути, волоки и арктические морские пути, русские дошли до самого края земли. Первым плодом этого синтеза был Путь «из варяг в греки». Именно «в греки», а не куда-нибудь еще.

 

Североевропейская по своей исторической природе, Русь с самого начала, с первых своих шагов формировалась именно в византийской культурной рамке. Первое упоминание росов в истории — Бертинские анналы, 839 год.({{5}}) К франкскому императору Людовику I Благочестивому в Ингельгейм из Константинополя с сопроводительным письмом от императора Феодосия приходят послы «народа Рос», чей правитель зовется «хаканом». После допроса они оказываются шведами и Людовик их задерживает, опасаясь, что они норманнские разведчики. Обратим внимание на диспозицию — росы приходят из Константинополя, где их явно встречали дружественно, на Западе их немедленно воспринимают как врагов и поступают с ними дурно.

 

Первое знаменитое историческое деяние «росов» — это поход на Константинополь в 860 году, до смерти перепугавший греков, которые, однако, сумели с «росами» договориться и даже прислали к ним для крещения епископа.

 

« Ставший для многих предметом многократных толков и всех оставляющий позади в жестокости и кровожадности, тот самый так называемый Рос, те самые, кто, поработив окрест них и оттого чрезмерно возгордившись — подняли руки на саму Ромейскую державу! Но ныне и они переменили языческую и безбожную веру, в которой пребывали прежде, на чистую и неподдельную религию христиан, сами себя поставив в ряд подданных и гостеприимцев вместо недавнего разбоя и великого дерзновения против нас… приняли они у себя епископа и пастыря и с великим усердием и старанием предаются христианским обрядам » — пишет в 867 году в «Окружном послании» Патриарх Фотий.({{6}})

 

C самого своего рождения Русь оказалась под облучением именно византийского христианства. Первый поход росов на Константинополь в 860 году описан в проповедях патриарха Фотия и последующее «первое крещение Руси» — дело его рук. Патриарх Фотий — величайший человек своего времени, обширно образованный (ему принадлежит, в частности, труд «Мириобиблион» — каталог сотен прочитанных им книг древних и византийских авторов), прекрасный оратор, мудрый государственный деятель, тонкий богослов.({{7}})

 

Фотия в западной традиции и по сей день воспринимают с неприязнью, поскольку именно он вывел на концептуальный уровень спор с Римской Церковью о догмате filioque и о первенстве Папы. Его считают «виновником» разрыва между Западом и Востоком. И хотя это, конечно, преувеличение, историческая роль Фотия огромна, в частности потому, что он был инициатором активного обращения Византии к проповеди среди окрестных языческих народов — миссии Кирилла и Мефодия, обращения росов.

 

Когда русы клялись при заключении мира с Византией в 944 году, то уже часть дружины князя Игоря клялась по языческому обычаю, а часть приводили к присяге в киевской церкви Святого Ильи, причем эти христиане были варягами.({{8}}) Двое из этих варягов позднее погибнут и станут мучениками, когда князь Владимир попытается завести в Киеве человеческие жертвоприношения.

 

Единственная попытка скорректировать религиозный выбор в пользу Запада принадлежит княгине Ольге. В 957 году она посещает Константинополь, причем её принимают как христианку греческого обряда. Но в 959 году, недовольная итогом своих переговоров с Византией, Ольга послала послов к германскому императору Оттону с просьбой прислать для её земли священников. В ответ была снаряжена миссия каноника Адальберта, поставленного по сему случаю «епископом ругов». Адальберт долго и трудно добирался из Южной Германии через Чехию, Краковы и Волынь (позднее этот путь станет регулярным торговым путем «Из немец в хазары»).

 

Но, прибыв в Киев, Адальберт обнаружил, что ему там не рады. Одни исследователи считают, что передумала сама Ольга, другие — что немцы своим оскорбительным поведением настроили против себя киевлян, третьи — что прибытие напористых миссионеров, одинаково чуждых и язычникам, и христианам греческого обряда, спровоцировало переворот против Ольги и переход власти к Святославу. Адальберт едва унес с Руси ноги, а некоторые из его спутников погибли.({{9}})

 

Так или иначе, это была единственная попытка маневра между Западной и Восточной Церквями, предпринимавшаяся Русью. Она стала основой для дальнейшего самоопределения Руси по отношению к латинству: «отци наши сего не прияли суть» — отвечает Владимир папским послам в рассказе о выборе веры. Явно здесь имеется в виду решение отца Владимира — Святослава — прогнать Адальберта. В отличие от Болгарии и Сербии, которые маневрировали между Римом и Константинополем годами и десятилетиями, Русь определилась с выбором сразу.({{10}}) И решающую роль сыграл тут, полагаю, именно пространственный фактор. Ближайшие развитые западные культурные центры были от Руси бесконечно дальше, чем находившийся практически на расстоянии вытянутой руки Константинополь (а Херсонес и Болгария были еще ближе).

 

Русь описывается, воображается, культурно структурируется именно в византийском культурном пространстве. Скажем, наш главный источник по путешествиям русов в Царьград и полюдью — трактат «Об управлении империей» Константина Багрянородного, императора, принимавшего у себя княгиню Ольгу.({{11}}) Для византийцев Русь очень скоро становится северной окраинной частью своего пространства.

 

Напротив, для жителя Западной Европы XI века Киев — это Греция. «Киев — достойный соперник Константинопольской державы, славнейшее украшение Греции».({{12}}) Согласно географическим представлениям немецкого хрониста, как резюмирует А.В. Назаренко, «Ruzzia = Graecia».({{13}})

 

Мономах и Санта-Клаус

 

На тот момент, когда Русь принимала крещение, никакого церковного конфликта между Римом и Константинополем не существовало. Споры эпохи патриарха Фотия отошли в прошлое, хотя и не разрешились. Германские императоры охотно сватали византийских принцесс. Конфликт между Востоком и Западом если и имел место, то носил скорее культурный, чем религиозный характер — германцев раздражало богатство Византии в сочетании с чуждым им образом жизни, вплоть до скромной, почти лишенной мяса греческой кухни. Они не понимали, почему этим грекам достаются все богатства и роскошь мира, в то время как жизнь Запада убога и идея ограбить Константинополь и в самом деле была популярна среди франков, ходивших в Крестовые походы. Но никакого религиозного основания она не имела.

 

В Х-XII веках Русь была частью европейского мира. Причем скорее северо-, нежели западно- европейского. Между христианскими правителями Норвегии, Швеции, Дании, Англии и Руси поддерживались постоянные брачные связи. В обоих направлениях шли интенсивные культурные влияния. Сохраняя безусловную верность православию, Русь, однако, ни в коем случае не путала веру как таковую и частные интересы греков. Русские совершенно не настроены были конфликтовать с Западом только потому, что с ним поссорились византийцы.

 

Наиболее евроинтегрированную (в хорошем смысле слова) политику проводило влиятельнейшее княжеское семейство Мономахов. Это тем более поразительно, если учесть, что Мономахи были потомками по женской линии того самого императора Константина Мономаха, при котором произошел в 1054 году раскол Западной и Восточной Церквей.

 

В 1092 году великий князь Всеволод Ярославич, отец Владимира Мономаха, учредил вместе с митрополитом-греком Ефремом Переяславским празднование «Перенесения мощей святителя Николая Мирликийского в Бари». Этот праздник, «Никола вешний», отмечаемый на Руси и по сей день, был во многом скандалом. Предлагалось праздновать разбойничье похищение итальянскими купцами мощей святого из греческой церкви в Мирах Ликийских. Конечно, у итальянцев был тот резон, что они опасались захвата Мир турками-сельджуками и гибели мощей, но греки считали и считают это событие беззастенчивым грабежом. А Папа Римский Урбан II отправил к Всеволоду посольство с частицей мощей святителя. Позиция греков не помешала русским учредить этот праздник, положивший начало широкому культу Святителя Николая на Руси, где он стал фактически национальным святым.({{14}})

 

Вскоре Урбан получил от Мономашичей помощь в еще более деликатном вопросе. Дочь Всеволода и сестра Владимира Мономаха Евпраксия (Адельгейда), жена германского императора Генриха IV, публично выступила с обвинением в адрес своего мужа, который принуждал её к участию в групповых оргиях. После публичного обнародования информации об извращениях императора от него отвернулась большая часть германских вассалов и он оказался в очень тяжелом положении. Этот этап войны империи и папства за инвеституру оказался выигран папами благодаря русской императрице. Евпраксия же вернулась на родину, постриглась в монахини и упокоилась в центре православия Псково-Печерском монастыре.

 

Не менее характерна и русская реакция на первый крестовый поход. В едва освобожденный франками Иерусалим отравляется русский игумен Даниил, подробно описывает свое паломничество в Святую Землю в своем знаменитом «хождении», близко общается с первым иерусалимским королем Балдуином Фландрским, принимает участия в церковных службах крестоносцев у Гроба Господня, и оставляет в палестинской Лавре Святого Савы записку с поминовением русских князей: «Се же имена их: Михаил Святополкъ, Василие Владимеръ, Давидь Святославич, Михаилъ Олегъ, Панъкратие Святославич, Глѣ бъ Менский».({{15}})

 

А вскоре сами русские князья организуют настоящий крестовый поход на половцев, инициатором которого выступает Владимир Мономах:

 

« И оболичишася во брон ѣ , и полки изрядиша, и поидоша ко граду Шаруканю. И князь Володимеръ пристави попы своя, ѣ дучи предъ полкомъ, п ѣ ти тропари и коньдакы хреста честнаго и канунъ святой Богородици ».({{16}})

 

Ни одно сражение русских со степняками ни до, ни после, вплоть до похода Ивана Грозного на Казань, не имело столь отчетливого религиозного оформления. Мономах хотел дать именно степную реплику крестового похода, оказавшуюся, кстати, весьма результативной.

 

Владимир Мономах был женат на дочери погибшего в битве при Гастингсе английского короля — Гите Гаральдовне. И его сын — Мстислав Великий, носил второе имя — Гаральд. Ко времени правления в Новгороде Мстислава-Гаральда, женатого на шведской принцессе Христине, относится прибытие на север Руси святого Антония Римлянина, согласно житию, приплывшего в Волхов на камне и основавшего в русской земле монастырь. Плавание на камне — традиционная для агиографии специализация кельтских, ирландских святых. И вряд ли где еще в то время на Руси гость с Запада мог найти столь же дружеский прием, как у Мстислава-Гаральда.({{17}})

 

А к 1113 году относятся события, описанные в «Чуде св. Николы о князе Мстиславе». Заболевший князь молится святителю Николаю и получает исцеление от его иконы. Он закладывает Николо-Дворищенский собор, до сих пор стоящий в Новгороде, престольным праздником которого является не «Никола зимний», а именно «Никола вешний».

 

Существуют и еще более смелые культурные сближения Мономашичей с Западом, вплоть до гипотезы, что Владимир Мономах, составляя своё «Поучение», вдохновлялся англосаксонским памятником «Поучение отцов» (Faeder Larcwidas).({{18}}) Но приводимые в защиту этой теории текстологические параллели слишком натянуты, и более вероятно, что перед нами полностью оригинальный памятник в библейском жанре отцовских поучений, в котором, к тому же, множество цитат как раз из византийской литературы.

 

Так или иначе, церковный конфликт Рима и Константинополя воспринимался на Руси довольно прохладно и уж точно не как повод для политического и культурного разрыва с западными соседями. Напротив, Русь, особенно династия Мономашичей, несмотря на свое византийское происхождение, подчеркивала дружелюбие и к западным государям, и к Папам, и открытость к западным культурным влияниям, от основ византийского закона и вероучения отнюдь не отступая.

 

Никакого «закрытия» Руси от Запада ни в XI, ни в XII веке, ни в домонгольскую эпоху XIII века не произошло. Как не закрывалась от Запада и сама Византия — настоящим западником на троне в Константинополе был, к примеру, император Мануил Комнин, любитель пиров и турниров, больше напоминавший европейского рыцаря, чем василевса предыдущих эпох. Совершенно была пронизана западничеством, вплоть до униатства, поздняя Византия XIV-XV столетий, выходцы из которой, рассеявшиеся после падения Константинополя, во многом перестроили культурный код самого Запада, инициировав Ренессанс.

 

А вот Русь того времени, отвергнув церковную унию, отвергла и Запад, и выбор византийцев, так что уж точно не византизмом объяснялся русский изоляционизм той эпохи. Напомню, что на Ферраро-Флорентийский собор от Руси отправился грек митрополит Исидор, и, как и прочие византийские иерархи (кроме Марка Эфесского) и как император, подписал унию с Римом. Когда Исидор попытался войти в Москву с латинским крестом, его попросту выгнал великий князь Василий Темный, а вскоре Русь поставила собственного русского митрополита — Иону, вступив в длительный подспудный конфликт с патриархатом в Константинополе.

 

Еще одна попытка принести в Москву латинский «крыж» была предпринята папским легатом, находившимся в свите невесты великого князя Ивана III — Софьи Ветхословец (Палеолог), которую сосватал русскому князю архитектор унии и знаменитый гуманист — кардинал Виссарион Никейский. Как видим, «византийское влияние» и тут тянуло Русь к Западу, и было отвергнуто самой Русью. Когда легат с «крыжом» появился у ворот Москвы, митрополит Филипп I заявил великому князю: «Если он войдет в одни ворота, я тотчас же выйду через другие».({{19}})

 

Ревность в православии, отнюдь не заемная у Византии, а собственная, русская, гораздо большая, чем у самих византийцев и балканских народов, не мешала при этом Великим Государям пользоваться услугами Аристотеля Фиорованти при строительстве Успенского собора и развитии русской артиллерии, не мешала итальянским мастерам возводить стены и башни Кремля. Напротив, именно итальянско-византийские связи, связи греческой диаспоры в Италии с Русью, и привели к тому, что культурно Москва ориентировалась в тот период на локомотив развития тогдашней Европы — ренессансную Италию, в то время как Новгород зависел от гораздо более отсталой Германии.

 

⇐ Предыдущая12345Следующая ⇒

Поделиться: