Представление ситуации в виде открытой игры

Среди таких эпизодов можно вспомнить сцену, когда Моцарт в спектакле «Моцарт и Сальери. Дон Гуан. Чума» исполняет свои произведения. В характеристике: «Какая глубина! / Какая смелость и какая стройность!», данной Сальери «безделице», которую принес ему Моцарт, для режиссера наиболее важной стала смелость гения, нарушение им принятых норм. В спектакле оригинальность и самобытность Моцарта воплотились в самом своеобразии представления собственных сочинений. Ту самую «безделицу», которую он демонстрирует Сальери, он буквально протанцовывает, причем без музыкального аккомпанемента. В этот самозабвенно исполненный танец, с его свободными и неожиданными движениями, было вовлечено все существо сценического Моцарта. Танцуя, он аккомпанировал себе то эмоциональными возгласами, то странноватыми звуками, порой похожими на те, которые издают дети, имитируя шум паровоза. Исполняя Реквием в спектакле, Моцарт вытягивает струну из рояля, раскручивает ее и опять же самозабвенно прыгает под ее гудящее пение.

Как открыто условная игра было решено завершение сцены похорон Офелии. Доску, только что представлявшую сторону глубокой могилы, Могильщик вдруг срывал с места. И так, на его спине, эта доска вместе с ним начинала вертеться и одновременно передвигаться по сложной, закручивающейся траектории, пока не исчезала из вида. Завораживающее движение могильной доски выглядело страшновато-таинственным действом и связывалось с непостижимостью ухода человека из мира.

{199} Игра с натянутыми простынями в руках участников спектакля «Отелло», носившихся от авансцены ко второму плану и обратно, создавала ощущение штормового ветра и одновременно усиливала предчувствие грядущей катастрофы.

Игрой, похожей на детскую, в этом спектакле было решено представление Отелло как морского генерала. Эпизод сразу убеждал в том, что Отелло — настоящий профессионал, без особого напряжения делающий свое дело. Герой уверенно вел эскадру, что для него было почти тем же, чем для мастера ученическое упражнение. Это становилось ясно уже из величины многочисленных кораблей: они были малы, как детские игрушки, и тащил он их за веревки, подобно тому как дети возят свои машинки. «Эффект Гулливера» возникал, как всегда, благодаря соотношению: не корабли малы, а велик Отелло.

Откровенно простодушными играми была насыщена дилогия «Времена года». Среди них назовем хотя бы представление грозы в спектакле «Радости весны». Здесь главный герой в наступившей темноте взмахивал размотавшимися веревками с красными концами. Взвившись, веревки изгибались подобно молниям и опадали словно струи дождя. С похожими веревками выбегали остальные участники спектакля, и через мгновение сценическое пространство, изрезанное «молниями» под шум дождя и грома, представляло картину весеннего ливня.

Вспомним и эпизод переправы через мост в этом спектакле. Трудностей все опасались, поэтому либо затягивали переход, либо искали способы упростить его. Так, один из парней преодолевал мост, устроив игру в паровоз, выпуская папиросный дым. Одновременно характер шага парня имитировал движение паровоза, который и «перевез» его.

Откровенно условной игрой выглядела поездка главного героя в «Благе осени». Из двух стульев, сдвинутых спинками друг к другу, он соорудил лошадь и «поехал», сев на спинки стульев и продев ноги в веревочные петли, словно в стремена, время от времени постегивая «лошадь».

Сходным образом была представлена и погоня волчьей стаи за героем. На втором плане участники спектакля, в огромных круглых очках, нерешительно переносили туда-сюда стулья, словно готовя удобную исходную позицию для нападения. Потом вдруг все одновременно легли на стулья, отжались, будто перед прыжком, и, перебирая руками, как пловцы, обернулись волчьей стаей, несущейся вслед герою, который ехал на авансцене на своей лошаденке.

Подобно тому, как дети строят что-нибудь из деталей игрушечного конструктора, участники спектакля «Песнь песней» мгновенно соорудили дом в виде контура из веревки, поставив по его углам парней с черепицей на головах. Сходным образом они превратили главного героя в птицу, приставив к его лицу клюв в виде полотнища косы и надев на руки {200} мешки-крылья. Почти детской игрой оказалась в этом спектакле и парная погоня за «уплывшей» героиней. Здесь оба парня, не трогаясь с места и будто стоя в своей лодке, спешно опирались шестами, словно веслами, то слева, то справа от себя.

С помощью демонстративно простых жестов и подручных средств оказался сыгран праздник Пасхи в спектакле «Фауст». На втором плане под женское пение согласно колебалось множество поднятых вверх рук, выхваченных светом, выражая всеобщее ликование. На первом плане участники спектакля устроили праздничную толчею: обнимались, целовались и складывали из палочек кресты, восклицая: «Христос воскрес!» Другие, подражая колокольному звону, пели «динь-дон, динь-дон…». При этом двое толкали от одного к другому третьего, который изображал раскачивающийся колокол или его язык. Так мгновенно возникло множество колоколов.

Объятия Фауста и Маргариты во время свидания озвучивались находящимися поодаль Духами. Когда она, едва ли не по-детски, что есть силы стиснула его, послышалось нечто вроде «х‑х‑х‑х‑х» или «ох‑х‑х‑х», «ой‑ох‑х‑х»; кряхтение-стон сопровождали и ответную инициативу героя.

Сочиненный режиссером образ разбушевавшейся лесной стихии, настигшей Маргариту, создавался на сцене покачиванием нескольких больших веток в руках помощников Мефистофеля. Те же помощники издавали при этом звуки, имитирующие вой ветра.

Открыто условной игрой была представлена гибель Валентина (К. Якштас). В этой сцене героя загнали в толпу Духов, которые беспорядочно стучали по полу молотками. Затем каждый из Духов, проходя один за другим мимо жертвы, ударил молотком по молотку в руке Валентина. А подошедший последним Бог, обняв брата Маргариты, увел его.

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться: