Замок Майлдерхерст, 4 сентября 1939 года

 

Очевидно, существовал секрет, как намазать полоску ткани клеем и не перепачкать стекло. Жизнерадостная особа из иллюстрированного руководства, похоже, без малейших проблем укрепляла свои окна; более того, она в целом выглядела намного свежее: тонкая талия, аккуратная прическа, кроткая улыбка. Несомненно, она справится с бомбами, когда те начнут падать. Саффи, напротив, пребывала в замешательстве. Она начала работу над окнами еще в июле, когда брошюры только прибыли, но, несмотря на мудрый совет в министерской брошюре номер два – «Не тяните до последнего!» – позволяла себе отлынивать, когда казалось, что войны еще удастся избежать. Однако после ужасного объявления мистера Чемберлена она собрала волю в кулак. Тридцать два окна заклеены крест‑накрест, осталось всего сто. И почему бы не использовать простую клейкую ленту?

Она прилепила последний угол ткани, слезла со стула и отступила оценить дело своих рук. О боже; она чуть наклонила голову и нахмурилась при виде перекошенного креста. Сойдет, но шедевром не назовешь.

– Браво! – Люси вошла в дверь с подносом чая. – Цель отмечена крестом, кажется, так говорят?

– Искренне надеюсь, что нет. Надо предупредить мистера Гитлера: Перси ему покажет, если его бомбы хотя бы поцарапают замок. – Саффи схватила полотенце липкими руками. – Боюсь, клей затаил на меня злобу; не представляю, чем я обидела его, но это, несомненно, так.

– Клей с характером. Весьма пугающе!

– Если бы только он! Бомбы – это пустяки; после этих окон мне придется лечить нервы.

– Знаете что… – Люси разливала чай и завершила фразу только после того, как наполнила вторую чашку: – Я уже отнесла обед вашему отцу; может, помочь вам здесь?

– Люси, милая, вы серьезно? Какая вы умница! Я сейчас зарыдаю от благодарности.

– Это ни к чему. – Люси постаралась не расплыться в радостной улыбке. – Я только что закончила со своим собственным домом и обнаружила, что научилась управляться с клеем. Давайте вы будете резать, а я мазать?

– Замечательно!

Саффи швырнула полотенце обратно на стул. Ее руки все еще были липкими, но ничего, жить можно. Когда Люси протянула ей чашку, она с благодарностью приняла. Мгновение женщины стояли в тишине, полной дружеской приязни, наслаждаясь первым глотком чая. Это стало своего рода привычкой – пить чай вдвоем. Никакой роскоши; они не прекращали рутинные заботы и не доставали лучшее серебро; просто умудрялись найти себе общее дело в нужное время дня. Саффи подозревала, что Перси пришла бы в ужас: метала бы громы и молнии, поджимала губы и твердила нечто вроде «Это неприлично» и «Нельзя забывать о своем положении». Но Саффи нравилась Люси – в известной степени они были подругами, – так что она не видела вреда в чашечке чая. Кроме того, раз Перси не знает, то ей и не повредит.

– А вот скажите, Люси. – Она нарушила паузу и тем самым дала знак, что пора вернуться к работе. – Как дела у вас дома?

– Очень хорошо, мисс Саффи.

– Вам не слишком одиноко?

Испокон веков Люси с матерью жили в маленьком домике на окраине деревни. Саффи оставалось только догадываться, какую брешь пробила смерть старой женщины.

– Мне есть чем заняться.

Пристроив чашку на подоконник, Люси провела намазанной клеем кистью по диагонали стекла. На мгновение Саффи показалось, что на лице экономки мелькнула печаль, как если бы она собиралась поделиться неким более глубоким чувством, но передумала.

– Что случилось, Люси?

– Нет‑нет, ничего. – Экономка помедлила. – Конечно, я скучаю по матери…

– Конечно.

Люси была сдержанной (даже чересчур, по мнению Саффи, когда ее обуревал приступ любопытства), но за минувшие годы Саффи узнала достаточно и понимала: с миссис Миддлтон приходилось нелегко.

– Но? – настаивала Саффи.

– Но мне неплохо живется одной, – отозвалась Люси и покосилась на хозяйку. – Это звучит не слишком ужасно?

– Вовсе нет, – улыбнулась Саффи.

Если честно, она считала, что это звучит прекрасно. Она начала воображать свою собственную лондонскую квартирку мечты, но вовремя остановилась. Глупо отвлекаться в день, когда полно рутинных забот. Она села на пол и принялась нарезать ткань полосками.

– Наверху все в порядке, Люси?

– Комната выглядит прелестно; я проветрила ее и сменила белье. Это ничего, что я убрала китайскую вазу вашей бабушки? – Экономка разгладила кусок ткани. – Не представляю, как я проглядела ее на прошлой неделе, когда мы упаковывали и убирали на хранение дорогие предметы. Теперь она в полной безопасности в архивной, вместе с остальными вещами.

– О! – Глаза Саффи расширились, изучая лицо Люси. – Вам не кажется, что мы становимся довольно гадкими? Все мысли у нас только о разрушениях да о катастрофах.

– Отнюдь. Я просто решила, что береженого бог бережет.

– Верно, – кивнула Саффи, когда экономка взяла новый лоскут ткани. – Очень мудро, Люси, и, конечно, вы правы. Мне следовало додуматься самой. Перси будет довольна. – Она вздохнула. – И все же, по‑моему, мы должны поставить небольшой букет свежих цветов на прикроватный столик. Поднять настроение бедной малютке. Может, возьмем стеклянную вазу из кухни?

– Это другое дело. Поискать?

В знак согласия Саффи улыбнулась, но тут же представила приезд ребенка, и ее улыбка увяла. Она покачала головой.

– Разве это не ужасно, Люси?

– Поверьте, никто не ожидает, что вы выставите лучший хрусталь.

– Нет, я имею в виду все в целом. Само положение. Толпа напуганных детишек, их бедные матери в Лондоне, которым пришлось улыбаться и махать руками, глядя, как их кровиночки исчезают в никуда. И ради чего? Чтобы очистить сцену для войны? Чтобы молодые мужчины убивали других молодых мужчин вдали от дома?

Экономка повернулась и взглянула на Саффи с удивлением и капелькой беспокойства.

– Вам не следует так расстраиваться.

– Я знаю, знаю. Не буду.

– Мы должны поддерживать боевой дух на высоте.

– Конечно.

– Слава богу, что есть такие люди, как вы, готовые принять несчастных бедняжек. Когда ребенок должен прибыть?

Отставив пустую чашку, Саффи снова взялась за ножницы.

– По словам Перси, автобусы приедут между тремя и шестью дня; точнее ей неизвестно.

– То есть выбор сделает она?

Голос Люси слегка дрогнул, и Саффи поняла почему: Перси, по мнению экономки, не самый подходящий судья в вопросах материнства.

Люси переставила стул к соседнему окну, и Саффи перебралась поближе, чтобы его поддержать.

– Иначе мне не удавалось ее уговорить… Вы же знаете, как она печется о замке; ей мерещился ужасный сорвиголова, отламывающий завитушки от перил, рисующий на обоях, поджигающий занавески. Мне пришлось не раз ей напомнить, что эти стены простояли сотни лет и пережили нашествие норманнов, кельтов и Юнипер. Один‑единственный ребенок из Лондона уже ничего не изменит.

Люси засмеялась.

– Кстати, о мисс Юнипер: она вернется к обеду? Кажется, я видела, как она уехала на машине вашего отца.

Саффи помахала ножницами в воздухе.

– Мне известно не больше вашего. В последний раз я выяснила, что у Юнипер на уме, когда… – Она на мгновение задумалась, подперев подбородок костяшками пальцев, и театрально всплеснула руками. – Что‑то никак не припомню.

– У мисс Юнипер хватает талантов, но предсказуемость среди них не числится.

– Да, – ласково улыбнулась Саффи. – Талантов у нее хватает.

Помедлив, Люси слезла на пол и провела тонкими пальцами по лбу. Забавное старомодное движение, как будто придворная дама размышляет, не упасть ли в обморок; Саффи развеселилась и прикинула, не включить ли эту милую привычку в свой роман, – именно так могла поступать Адель, волнуясь из‑за мужчины…

– Мисс Саффи?

– Ммм?

– У меня к вам серьезный разговор.

Люси выдохнула, но не продолжила, и на одно ужасное жаркое мгновение у Саффи вспыхнуло подозрение, что экономка больна. Возможно, у нее плохие вести от доктора; это объяснило бы молчаливость Люси и, если вспомнить, ее рассеянность в последнее время. За примерами не надо далеко ходить: на днях Саффи заглянула на кухню и увидела, как Люси невидяще смотрит сквозь заднюю дверь на огород и на горизонт, покуда яйца для папы варятся вкрутую, хотя он предпочитает всмятку.

– В чем дело, Люси? – Саффи встала, жестом приглашая Люси в зону отдыха. – Все хорошо? Вы неважно выглядите. Принести воды?

Экономка покачала головой, поискала взглядом, на что опереться, и выбрала спинку ближайшего кресла.

Саффи ждала на кушетке; и когда новость Люси наконец взорвала воздух, она порадовалась, что сидит, а не стоит.

– Я выхожу замуж, – сообщила Люси. – В смысле, мне сделали предложение, и я согласилась.

На мгновение Саффи показалось, что экономка бредит или, по крайней мере, разыгрывает ее. Бессмыслица какая‑то: Люси, милая надежная Люси, которая за долгие годы работы в Майлдерхерсте ни разу даже не упоминала о друге мужского пола, не говоря уже об ухажере, собирается замуж? Сейчас, точно гром среди ясного неба, в ее возрасте? Да она на несколько лет старше Саффи, ей должно быть уже под сорок.

Люси переступила с ноги на ногу, между ними воцарилась тяжелая тишина, и Саффи осознала, что теперь ее очередь. На языке вертелись несколько слов, но она была не в силах их произнести.

– Я выхожу замуж, – повторила Люси, на этот раз более медленно и с некоторой осторожностью, которая позволяла предположить, что она и сама еще не свыклась с этой мыслью.

– Ах, Люси, какая чудесная новость! – Саффи внезапно прорвало. – И кто же этот счастливчик? Где вы познакомились?

– Вообще‑то, – покраснела Люси, – мы познакомились здесь, в Майлдерхерсте.

– Неужели?

– Это Гарри Роджерс. Я выхожу за Гарри Роджерса. Он сделал мне предложение, и я согласилась.

Гарри Роджерс. Имя казалось смутно знакомым; Саффи была уверена, что ей известен упомянутый джентльмен, но она никак не могла вспомнить его лица. Надо же, как неловко! Она ощутила, что краснеет, и прикрыла замешательство широкой улыбкой, в надежде, что это убедит Люси в радости хозяйки.

– Конечно, мы знаем друг друга много лет, ведь он так часто навещал замок, но встречаться начали всего пару месяцев назад. Весной, сразу после того, как забарахлили напольные часы.

Гарри Роджерс. Неужели это маленький заросший часовщик? Но он не был ни красив, ни галантен, ни, насколько Саффи могла судить, хотя бы отдаленно остроумен. Он был самым обыкновенным человеком, которого интересовали только беседы с Перси о состоянии замка и механизмах часов. Как казалось Саффи, он был довольно любезным, и Перси всегда отзывалась о нем с теплотой (пока Саффи в шутку не попросила сестру вести себя поосторожнее, не то он влюбится в нее); тем не менее он ничуть не подходил Люси с ее хорошеньким личиком и жизнерадостным смехом.

– Но как это случилось?

Вопрос вылетел так быстро, что Саффи не успела его удержать. Люси, по‑видимому, не обиделась и ответила откровенно – немного поспешно, как показалось Саффи, словно ей самой нужно было услышать ответ, чтобы понять, как такое могло произойти.

– Он приходил проверить часы, а я закончила работу пораньше, потому что мать плохо себя чувствовала, и мы случайно столкнулись по дороге к двери. Он предложил подвезти меня домой, и я согласилась. Мы подружились, а потом, когда мать умерла… Ну, он был очень внимателен. Настоящий джентльмен.

Повисла пауза, за пологом которой обе женщины мысленно проигрывали этот сценарий в весьма различных подробностях. Саффи испытывала не только удивление, но и любопытство. Вероятно, в ней пробудилась писательница; ей не терпелось выяснить, что обсуждали эти двое в небольшом автомобильчике мистера Роджерса; как именно простая любезность расцвела в любовную связь.

– И вы счастливы?

– О да, – улыбнулась Люси. – Да, я счастлива.

– Что ж. – Саффи заставила себя улыбнуться. – Тогда я очень счастлива за вас. Непременно приведите его на чашечку чая. Устроим скромный праздник.

– О нет, – покачала головой Люси. – Нет. Вы очень добры, мисс Саффи, но, мне кажется, лучше не стоит.

– Почему же? – удивилась Саффи и в тот же миг прекрасно поняла почему и испытала прилив смущения, что повела себя так неосторожно.

Люси была слишком правильной, чтобы обрадоваться обеду со своими хозяевами, в особенности с Перси.

– Мы бы не желали поднимать шум, – пояснила экономка. – Мы оба немолоды. Долгой помолвки не будет; ждать нечего, ведь на дворе война.

– Но ведь Гарри в его возрасте, конечно, не отправится…

– О нет, ничего такого. Но он будет исполнять свой долг в отряде мистера Поттса. Знаете, он был на первой войне, сражался в битве при Пашендейле. Вместе с моим братом… вместе с Майклом.

На лице Люси появилось непривычное выражение – вариант гордости, догадалась Саффи, робкого удовольствия, пронизанного смущением. Разумеется, все дело в новизне, недавней перемене обстоятельств. Люси пока не свыклась с положением женщины, которая выходит замуж, которая является частью пары, у которой есть партнер‑мужчина и которая сияет его отраженной славой. Саффи приятно было на нее смотреть; она не знала человека, заслуживающего счастья больше, чем Люси.

– Что ж, звучит весьма разумно, – похвалила она. – И вы, конечно, возьмете несколько выходных перед свадьбой и после. Возможно, я смогу…

– Вообще‑то… – Люси поджала губы и уставилась в пространство над левым плечом Саффи. – Именно об этом я и должна с вами поговорить.

– Вот как?

– Да, – улыбнулась Люси, но не легко и счастливо, улыбка сразу увяла, оставив вместо себя только легкий вздох. – Видите ли, это довольно неловко, но Гарри хотел бы… то есть он считает, что, когда мы поженимся, мне лучше сидеть дома, вести хозяйство и вносить свой вклад в дело фронта. – Возможно, Люси так же, как и Саффи, остро ощутила, что этого объяснения недостаточно, и быстро добавила: – И на тот случай, если Господь благословит нас детьми.

И тогда у Саффи словно пелена с глаз упала. То, что было размытым, стало резким и четким: Люси любит Гарри Роджерса не больше, чем Саффи, просто она хочет ребенка. Удивительно, что Саффи сразу не сообразила; теперь, когда все прояснилось, это казалось таким простым. Если честно, причиной замужества экономки не могло быть что‑то иное. Гарри дал Люси единственный, последний шанс; какая женщина на ее месте приняла бы другое решение? Саффи потеребила свой медальон, провела большим пальцем по замочку и испытала прилив сопереживания Люси, сестринской любви и солидарности, такой сильный, что ее охватило внезапное желание все высказать экономке, признаться, что она, Саффи, как никто понимает ее чувства.

Она открыла рот, собираясь это сделать, но не нашла слов. Тогда она чуть улыбнулась, моргнула и с изумлением ощутила, что к глазам подступила волна жарких слез. Люси тем временем отвернулась, что‑то ища в карманах, и Саффи, пытаясь собраться с силами, украдкой взглянула в окно, где единственная черная птица парила в невидимом потоке теплого воздуха.

Она снова моргнула, и все подернуло дымкой. До чего глупо плакать! Конечно, виноваты война, неуверенность и осточертевшие, ненавистные окна!

– Я тоже буду скучать по вам, мисс Саффи. По всем вам. Я больше половины жизни провела в Майлдерхерсте; всегда считала, что окончу свои дни здесь. – Люси немного помедлила. – Это не слишком ужасно звучит?

– На редкость ужасно.

Саффи улыбнулась сквозь слезы и снова дотронулась до медальона. Она будет безмерно скучать по Люси, но это не единственная причина ее слез. Она больше не открывала медальон; ей не нужна была фотография, чтобы увидеть его лицо. Лицо юноши, которого она любила и который любил ее. Будущее простиралось впереди, и все было возможно; все, что угодно. Пока ее не лишили всего…

Но Люси ничего об этом не знала, а если и знала, если за долгие годы соткала разрозненные ниточки в печальную картину, она была достаточно благовоспитанной, чтобы никогда об этом не упоминать. Даже сейчас.

– Свадьба назначена на апрель, – тихо сообщила она, протягивая Саффи конверт, который достала из кармана.

«Просьба об увольнении», – догадалась Саффи.

– Мы поженимся весной. В деревенской церкви, как можно скромнее. Никакой шумихи. Я с радостью останусь у вас до тех пор, но пойму, если… – В глазах экономки блеснули слезы. – Простите, мисс Саффи, что не поставила вас в известность заранее. Особенно в такое время, когда прислугу почти не найти.

– Чепуха, – отмахнулась Саффи и поежилась, внезапно осознав, что сквозняк холодит ее влажные щеки. Она достала платок, промокнула слезы, испачкав ткань пудрой, и воскликнула в притворном ужасе: – О господи! Ну и видок у меня, наверное. – Она улыбнулась Люси. – Все, хватит извинений. Вы не передумаете, а плакать вам точно не стоит. Любовь – это праздник, а не горе.

– Да, – кивнула Люси, ничуть не похожая на влюбленную женщину. – Что ж, тогда прощайте.

– Прощайте.

– Мне пора.

– Да.

Саффи не курила, терпеть не могла запах и вкус табака, но в тот миг пожалела об этом. Хорошо бы занять чем‑то руки. Она сглотнула, чуть выпрямилась и собралась с духом – она часто черпала силы, представляя себя Перси…

О боже. Перси.

– Люси?

Экономка, собиравшая пустые чашки, обернулась.

– А как же Перси? Она знает о Гарри? Знает, что вы покидаете нас?

Люси побледнела и покачала головой.

В желудке Саффи вспыхнул тревожный пожар.

– Возможно, мне следует?..

– Нет, – отрезала Люси со слабой, но отважной улыбкой. – Нет. Это мой долг.

 

4

 

Перси не пошла домой. Не пошла она и в сельский клуб, чтобы помочь с распределением консервированной солонины. Позже Саффи обвинит ее в том, что она нарочно не забрала эвакуированного ребенка, что она никогда и не хотела его брать. Однако, хотя в этом последнем обвинении была доля правды, отсутствие Перси в клубе не имело отношения к Саффи, а только к сплетням миссис Поттс. Кроме того, как она напомнила сестре‑близнецу, все закончилось хорошо: Юнипер, непредсказуемая, обожаемая Юнипер, случайно заглянула в деревню и забрала Мередит в замок. Тем временем Перси, в некоем оцепенении покинув собрание Женской добровольной службы, забыла о своем велосипеде и отправилась по Хай‑стрит пешком, уверенной поступью, высоко подняв голову. Для всего мира она казалась человеком, имеющим в кармане список из сотни дел, которые необходимо выполнить к ужину. Никто бы не догадался, что она – ходячая рана, призрачное эхо былой Перси. Она сама не поняла, как забрела в парикмахерскую, но онемевшие ноги привели ее именно туда.

Волосы Перси всегда были длинными и светлыми, хотя и не такими длинными, как у Юнипер, и не такими золотистыми, как у Саффи. Перси не слишком переживала на этот счет; ей было наплевать на свое главное украшение. Пока Саффи отращивала волосы, поскольку была тщеславна, а Юнипер не подстригала свои, поскольку тщеславна не была, Перси сохраняла их длинными просто потому, что так нравилось папе. Он считал, что девушки должны быть хорошенькими, а его дочерям в особенности следует обладать длинными светлыми волосами, волнами ниспадающими на спину.

Перси вздрагивала, пока парикмахерша мочила и расчесывала ее волосы, отчего они стали тусклыми и прилизанными. Металлические лезвия невозмутимо зашелестели у нее на затылке; первый локон упал на пол и остался лежать неподвижно и мертво. Перси ощутила легкость.

Парикмахерша была шокирована просьбой Перси и несколько раз уточнила, уверена ли она.

– Но ваши кудри такие прелестные, – печально произнесла она. – Вы правда хотите их отрезать?

– Правда.

– Но вы же себя не узнаете!

«Не узнаю», – подумала Перси, и эта мысль ее обрадовала. Сидя в кресле, все еще в тумане, Перси посмотрела на свое отражение в зеркале и застигла себя врасплох. Зрелище ее встревожило. Стареющая женщина накручивает на ночь волосы на лоскутки с целью получить девические кудри, в которых ей отказано природой! Подобная тщета годится разве что для романтичной Саффи, которая до сих пор не готова отказаться от былых мечтаний и признать, что рыцарь в сияющих доспехах не явится, что она навсегда останется в Майлдерхерсте; но для Перси она попросту смехотворна. Для Перси‑прагматика, Перси‑педанта, Перси‑хранительницы.

Ей следовало отрезать волосы много лет назад. Новая прическа была аккуратной и лаконичной, и хотя лучше выглядеть она не стала, ей было достаточно того, что выглядит она по‑другому. С каждым щелчком ножниц что‑то внутри ее освобождалось от старой идеи, за которую она невольно цеплялась, и когда наконец молоденькая парикмахерша отложила ножницы и несколько наивно спросила: «Ну вот, дорогуша. Разве не хорошо?» – Перси проигнорировала раздражающую снисходительность в ее голосе и с некоторым удивлением согласилась, что да, несомненно, хорошо.

 

Мередит ждала уже много часов, сначала стоя, потом сидя, затем сгорбившись на деревянном полу сельского клуба Майлдерхерста. Время еле тянулось, поток фермеров и местных леди окончательно иссяк, за окнами повисла темнота, и Мередит задумалась, какая ужасная судьба ее ждет, если ее вообще не выберут, если она никому не понравится. Неужели следующие несколько недель она проведет здесь, одна‑одинешенька, в пронизанном сквозняками клубе? От одной только мысли об этом стекла ее очков запотели, и все вокруг стало размытым.

И тут вошла она. Ворвалась в клуб, будто ослепительный ангел, персонаж придуманной истории, и подняла Мередит с холодного твердого пола. Словно откуда‑то знала, благодаря некой магии или шестому чувству – чему‑то, что науке еще предстоит открыть, – что в ней нуждаются.

Ее появление ускользнуло от Мередит, которая старательно протирала стекла очков подолом юбки, но девочка ощутила, как воздух словно заискрил; среди щебечущих женщин воцарилась неестественная тишина.

– О, мисс Юнипер, – сказала одна из них, пока Мередит неловко возвращала очки на нос и моргала, уставившись на стол с напитками. – Какая неожиданность! Чем мы можем помочь? Вы случайно не мисс Блайт ищете? Так странно, но мы не видели ее с середины дня…

Девушка, которую, по‑видимому, звали мисс Юнипер, оборвала женщину взмахом руки и сообщила:

– Хочу забрать своего эвакуированного. Не утруждайте себя. Я вижу ее.

Она прошла мимо детей в переднем ряду, и Мередит еще несколько раз моргнула, взглянула через плечо и поняла, что позади никого не осталось. Она обернулась как раз вовремя, чтобы обнаружить, что восхитительная особа стоит прямо над ней.

– Готова? – спросила незнакомка, небрежно, легко, будто они были старыми подругами и все это планировалось заранее.

 

Позже, после того как Перси умудрилась потерять несколько часов у ручья – сидела, скрестив ноги, на гладком обкатанном камне и пускала кораблики из всего, что попадалось под руку, – она вернулась к церковному клубу забрать велосипед. За чудесным теплым днем наступил прохладный вечер, и когда Перси поехала к замку, сумерки уже укрыли холмы.

От отчаяния мысли Перси путались, и она пыталась в них разобраться, давя на педали. Помолвка была катастрофой сама по себе, но глубже всего ее задела двуличность. Все это время – ведь предложению должен был предшествовать период ухаживаний – Гарри и Люси украдкой встречались у нее за спиной, миловались у нее под носом, как если бы она была для них никем, ни возлюбленной, ни хозяйкой. Предательство жгло ее грудь раскаленным железом; ей хотелось кричать, раздирать себе лицо, и ему и ей тоже, царапать и бить их обоих за то, что они ранили ее. Вопить, пока не сядет голос, принимать удары, пока не притупится боль, закрыть глаза и никогда больше не открывать.

Но она ничего подобного не сделает. Перси Блайт так себя не ведет.

Темнота за верхушками деревьев затягивала синевой далекие поля; стая черных птиц вспорхнула и полетела в сторону Ла‑Манша. Бледный контур луны, еще не сияющий, безжизненно висел в тени. Перси лениво подумала, не прилетят ли сегодня бомбардировщики.

С коротким вздохом она коснулась рукой непривычно обнаженной кожи на задней стороне шеи; затем, когда дыхание вечера мазнуло ее по лицу, быстрее надавила на педали. Гарри и Люси поженятся, никакие слова или поступки Перси этого не изменят. Слезы не помогут, как и упреки. Что сделано, то сделано. Перси остается лишь составить новый план и следовать ему. Исполнять свой долг, как всегда.

Достигнув наконец ворот Майлдерхерста, она преодолела шаткий мостик и спрыгнула с велосипеда. Хотя Перси почти весь день просидела, она ощущала странную усталость. Усталость до кончиков пальцев. Ее кости, глаза и руки стали рыхлыми, как будто слепленными из песка. Она была словно резиновый жгут, который закрутили слишком сильно, а потом раскрутили, и теперь он болтается, растянутый и потрепанный, вялый и бесформенный. Перси пошарила в сумке и отыскала сигарету.

Она прошла последнюю милю, толкая велосипед и куря, и остановилась, лишь завидев замок. Почти незаметный, он возвышался черным арсеналом на фоне темно‑синего неба; ни лучика света. Шторы задернуты, ставни захлопнуты, приказ о затемнении выполнен точно. Это хорошо. Не хватало еще, чтоб Гитлер положил глаз на ее замок.

Бросив велосипед, она легла рядом на прохладную ночную траву. Выкурила еще сигарету. Затем еще одну, последнюю. Свернулась клубком на боку и прижала ухо к земле, прислушиваясь, как учил папа. «Наша семья, наш дом воздвигнуты на фундаменте слов, – повторял он снова и снова, – фамильное древо переплетено с фразами‑ветвями». Высказанные мысли слой за слоем впитались в почву садов, так что стихотворения и пьесы, проза и политические трактаты обязательно прозвучат, когда это потребуется. Предки, которых она никогда не видела, которые умерли до ее рождения, оставили после себя слова, слова, слова, которые перекликаются друг с другом, обращаются к ней из могил, так что она никогда не останется в одиночестве.

Через некоторое время Перси встала, собрала вещи и молча направилась к замку. Темнота поглотила сумерки; явилась луна, прекрасная предательская луна, протянувшая бледные пальцы над пейзажем. Отважная полевка метнулась через серебристый простор лужайки; на пологих склонах полей задрожала тонкая трава, и леса окутались мраком.

Приближаясь, Перси слышала голоса: Саффи, Юнипер и еще один, голос ребенка, девочки. Позволив себе мгновение помедлить, Перси поднялась на первую ступеньку, затем на вторую, вспоминая, как тысячи раз вбегала в эту дверь, спеша увидеть будущее, узнать, что ее ждет.

Стоя на крыльце, держась за ручку двери собственного дома, она дала клятву и взяла в свидетели деревья‑великаны Кардаркерского леса. Она – Персефона Блайт из замка Майлдерхерст. В ее жизни есть и другие достойные любви вещи, немного, но все же. Ее сестры, отец и, конечно, их замок. Она старшая… пускай всего на несколько минут… наследница папы, единственная, кто разделяет его любовь к камням, сердцу, секретам этого дома. Она соберется с духом и продолжит жить дальше. И с этого момента ее долгом будет оберегать своих любимых, делать все, что потребуется, чтобы оградить их покой.

 

 

III

 

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться: