Иногда нужно просто покориться сложившейся ситуации

 

Я ненавижу утро в понедельник. Каждый понедельник я просыпаюсь вялой и беспокойной. Веки почему‑то тяжелеют, будто вот‑вот я свалюсь с сильнейшей простудой. И неважно, во сколько я отправлюсь спать в воскресенье, я всегда ложусь недостаточно рано. Я не любительница канала Европейского союза, но если он хочет завоевать мое расположение, то пусть лучше прекратит совать свой нос в искривление огурцов и вместо этого сообщит мне, как следует бороться с хандрой в понедельник утром. Тогда, скажем, если мне понадобится утром в понедельник поваляться в постели час‑другой, я буду не против уделить им внимание. Все, что мне понадобится сделать, так это позвонить в отдел кадров и потребовать у ЕС условий для любителей поваляться.

Но этим утром все иначе. Звонит будильник, я тут же выпрыгиваю из постели и стремительно ношусь по квартире, собираясь на работу. Я полна энергии и энтузиазма, потому что ночью я приняла жизненно важное решение. Сегодня я, Орла Кеннеди, незамужняя женщина с Госвелл‑роуд, подаю заявление об уходе. Я собираюсь покинуть «Браунс Блэк», чтобы никогда больше туда не возвращаться.

Эта мысль пришла мне в голову, когда я лежала постели, слушая, как в соседней комнате тихонько похрапывает Финн. Я прокручивала в памяти события последней недели, анализировала их, взвешивала и потому вдруг поняла, что единственный выход – уволиться. Бессмысленно дожидаться, что проект уверенно встанет на ноги, потому что в таких условиях этого не случится никогда. Если тянуть дальше, то «Легче перышка» может загнуться. Я назначу себе зарплату из фондов, предоставленных «Абакус Венчурс», и возглавлю акцию по возрождению веб‑сайта. Проблема лишь в том, что я не представляю себе, как это сделать. Антея уволена, о ней можно забыть, но как мне объявить о том, что на ее месте появился другой человек с точно таким же именем? История про то, что мы хотели сэкономить на визитках, выглядит бредовой.

Вчера мы так и не смогли придумать ничего стоящего. Лиз ушла почти в шесть, на прощание она крепко обняла меня и прошептала, как мама, что она уверена – все будет хорошо. Это послано нам для испытания и все такое. Еще минут через двадцать ушла Патти. Финн вышел с ней, захотел купить что‑то в круглосуточном магазине, который на самом деле открывается в 7 и закрывается через 12 часов. Запасы от Марио кончились, в холодильнике хоть шаром покати. Если не считать бутылки водки, туши для ресниц и трех стаканчиков с био‑йогуртом, – я искала указанный срок годности в календаре на текущий год, но найти так и не смогла. Я не выбрасываю их на тот случай, если вдруг мне захочется похудеть очень быстро. Скажем, перед свиданием или чем‑то таким.

Я прихожу на работу. Патти отсутствует, хотя на спинке ее стула висит пиджак. Я смутно припоминаю ее вчерашние слова о том, что утром ей нужно встретиться с каким‑то журналистом. На ее столе лежит стопка статей о «Браунс Блэк», которые были опубликованы на этих выходных. Наверное, сегодня она пришла очень рано, думаю я. Какая молодец. Я знаю, что она больше не сомневается в умственной отсталости Табиты, и хоть ничего мне не говорит, но давно ходит на собеседования по устройству на новую работу. Жаль, конечно, потому что она отлично бы справилась с работой Табиты, если эта ведьма хоть когда‑нибудь бы уволилась.

Сквозь прозрачные стены кабинета Табиты я вижу, что она говорит по телефону. Дожидаясь, пока она закончит разговор, чтобы можно было войти и подать заявление об уходе, я просматриваю вырезки из газет. Есть даже одна о Свене. Сделка по недвижимости в Словакии. Забавно. А я думала, что она прошла давным‑давно. Сто лет назад он изводил меня просьбами сообщить об этой сделке в прессу. Кажется, он даже рассчитывал на громкую статью об этой сделке, если мне не изменяет память, но точно сказать не могу, поскольку последние события меня окончательно вымотали. Тогда еще он вышел и вернулся с кучей новых галстуков – на случай, если потребуется фотографироваться. На всякий случай я внимательно прочла статью – вдруг обнаружится что‑то новое. Ага. Вот, нашла. Оказывается, это сделка на сто миллионов долларов. Ого! Тогда она была всего на десять миллионов. Видимо, Свен наконец‑то сделал что‑то по‑человечески. Хоть раз в жизни. Я прочла объяснение финансовой стороны. Но ничего не поняла. Наверное, эту статью готовила Патти. Очень даже неплохо.

Черт. Одну за другой я беру три статьи, где пишут о давних слухах про операционные убытки банка «Браунс Блэк». О черной дыре, в которую уходят все деньги банка. Странно, почему эти слухи возникли снова? В каждой статье процитированы слова Табиты о том, что она отказывается комментировать эти голословные утверждения. Провоцируя журналистов додумать самостоятельно или заткнуться. Вздыхаю. Ее воинственный настрой лишь побуждает их найти подтверждение слухам. Я перечитываю статьи снова. Как у этого банка может быть серьезное пресс‑бюро, когда три сотрудника этого самого пресс‑бюро понятия не имеют, что это за слухи? Если бы Табита сказала Патти о слухах хоть слово, несомненно, Патти бы рассказала мне. Мне же эта ведьма не сказала ни слова. У меня внутри все кипит при мысли о том, что нас держат в неведении, но я тут же вспоминаю, что теперь мне до этого нет никакого дела. Менее чем через час я стану свободной.

Я смотрю на Табиту. Она уже не говорит по телефону, а сидит, откинувшись в эргономичном кресле, и постукивает карандашиком по зубам, словно о чем‑то серьезно задумалась. Я делаю глубокий вдох. Пора дать ей настоящую пищу для размышлений.

Стучу в дверь.

– Ну что еще? – спрашивает она, карандашик замер на полпути. – Неужели ты не видишь, что я занята? – Она показывает на стопку бумаг на столе, которые создают иллюзию тяжкой работы. Но я‑то знаю, что это лишь бутафория, которую она создает каждую пятницу после обеда, как раз перед тем как отправиться отдыхать.

– У меня к тебе личный разговор, – сдержанно говорю я.

Она смотрит на меня в ужасе. Алые губы скривились в презрительную усмешку.

– Надеюсь, ты не собираешься нести всякую чушь про женскую солидарность? На прошлой неделе по банку прошла памятка о работе с младшим персоналом, но, честно говоря, меня это не волнует. – Она машет рукой, показывая чтобы я вышла из кабинета. – Мне все равно. – Она переключает внимание на коротенький документ на столе, предоставляя мне возможность смотреть на макушку ее безупречно причесанной головы, и добавляет: – Еще слишком рано просить о премии на этот год или определении размера налога.

Какого черта! Я ведь увольняюсь, в конце концов.

– Табита, если бы мне потребовался воспитатель, то могу заверить, без тени сомнения, что тебя бы не было даже в первой сотне списка кандидатов.

– Знаешь что, – она смотрит на меня с негодованием, – могла бы попридержать язычок.

– Нет, Табита, – медленно выговариваю я, – не могла бы. Я устала от твоей стервозности, от твоих вечных насмешек над тем, как я одеваюсь. Я устала от твоей лени, твоего абсолютного нежелания хоть немного помочь в работе, которую выполняем мы с Патти. И вообще я устала от тебя.

Неплохое начало, Орла.

Делаю глубокий вдох, сердце бьется с бешеной скоростью. Свобода уже близка! Ненавидимый мною объект становится красного цвета. Я стою в шести футах от ее стола, но практически чувствую, как она нагревается. Точно так же вскипает скороварка. Во вне возникает мимолетная паника, но вдруг я становлюсь спокойной и невозмутимой. Теперь, что бы она ни сказала, не имеет для меня никакого значения.

– Да как ты смеешь?! – взрывается она, взлетая с кресла. Табита упирается кулаками в стол, приготовившись к схватке. – Как ты смеешь входить в мой кабинет и говорить всю эту гадость? Да кем ты себя возомнила?

– Сотрудником, который собирается подать заявление об уходе, – спокойно отвечаю я.

– Ты не можешь уйти, – резко бросает она, тряся передо мной рукой с алыми ногтями.

– Я уже ушла.

– Не можешь, потому что я тебя увольняю.

– На каком основании? – Я ошеломленно смотрю на нее.

Мгновение она стоит в нерешительности, а затем выкрикивает:

– Неподчинение.

– После чего, Табита, думаю, ты узнаешь о том, что, увольняя сотрудника без официального предупреждения, ты нарушаешь трудовое право.

– Нечего мне тут говорить про трудовое право! – визжит она, ее лоб покрывается мелкими каплями пота. – Какая черная неблагодарность! Я научила тебя всему, что я знаю. Да как ты смеешь вести себя со мной таким образом! Я сейчас вызову охрану, чтобы тебя вышвырнули вон.

– На это у тебя есть исключительное право, – спокойно отвечаю я. – Вся работа сделана. Патти обработала прессу за выходные и написала отчет. Все у нее на столе. Должна сказать, что несколько статей касаются «черной дыры»…

Табита взвизгивает:

– Почему, черт возьми, все они присосались к этой истории?

Возможно, я ошибаюсь, но клянусь, на мгновение на ее лице промелькнула паника, которая исчезла так же быстро, как и появилась. Табита берет телефон и набирает номер.

– Даю тебе десять минут на то, чтобы убраться из банка. Пропуск, корпоративную кредитную карту, мобильный телефон и пейджер кладешь сюда. – Она показывает на свой стол. – А теперь вон из моего кабинета, неблагодарная корова. Можешь отправляться за пособием по безработице, потому что на работу тебя никто не возьмет.

– Честно говоря, я собираюсь работать на себя. – Я подхожу к ее столу. Она явно нервничает. – Честно говоря, я займусь тем, что буду управлять собственной компанией. Возможно, ты о ней слышала… проект «Легче перышка». – Срываю с монитора ее компьютера газетную вырезку с фотографией Антеи. – Она всего лишь была моей дублершей, но именно я заработаю на этом проекте миллионы.

– Я знала, – фыркает она с победным видом. – Я знала, что человек по имени Орла Кеннеди должен быть жирным. У них это в генах; я так и думала, что она самозванка.

– Знаешь, Табита, пару месяцев назад я бы обиделась на такие слова. Но теперь у меня двенадцатый размер, впервые за десять лет, – я чувствую себя просто великолепно. Ни единое слово не способно меня задеть.

– Вон! – вопит она.

– Уже ухожу. – Я пожимаю плечами. – Попрощайся от моего имени со своим любимым Свеном. (Табита смотрит на меня в ужасе.) – Я дала его жене номер твоего телефона. Чао.

Спустя десять минут я выхожу из банка в сопровождении Берта. Охранника, у которого одна нога – деревянная, а на кухне в клетке живет любимый тарантул. Я никогда не была у него дома, не видела его кухню, просто однажды на пожарных учениях он рассказал мне об этом. В руках у него черный мусорный пакет, в который мы бесцеремонно сгребли содержимое ящиков моего стола. Неожиданно для себя я нашла там пару туфель, две пары солнцезащитных очков, которые считала потерянными, восемь зубных щеток, которые в панике приносила с собой, если вечером намечалось какое‑нибудь событие, потому как считала что запах съеденного за обедом чеснока может убить остальных гостей.

– Орла, мне очень жаль, правда, – говорит он, когда мы проходим через турникет, и я испытываю унижение от того, что проходящие мимо коллеги избегают смотреть мне в глаза, потому что я иду под конвоем. – Но ты ведь понимаешь, если эта ведьма приказывает что‑то сделать, то это нужно делать.

– Да ладно тебе, Берт, все в порядке, – отвечаю я. – На самом деле все это даже смешно. Мне всегда было интересно, что чувствует человек, которого «конвоируют к выходу».

– Обычно я заставляю их самостоятельно выносить свои вещи, – он широко улыбается, – но сейчас особый случай.

Мы приближаемся к центральному выходу с прозрачными дверями, как вдруг на пороге банка появляется Патти. В руках она держит небольшую газету. Патти с трудом переводит дыхание – наверно, бежала сломя голову. Почти следом за ней идет Тони Янгер.

– Орла, – говорит она, поравнявшись со мной.

Берт вручает мне пакет, легонько пожимает руку и чмокает меня в щеку.

– Удачи и благословит тебя Бог, – шепчет он и возвращается в здание банка.

– Орла, что случилось? – спрашивает Патти.

Тони кивает, проходя мимо меня, черный пакет у моих ног несколько озадачивает его. На мгновение мне показалось, что сейчас Тони остановится и что‑то скажет, но он не остановился. Я ощущаю странную смесь разочарования и облегчения.

– Я уволилась. Ухожу, чтобы заняться проектом «Легче перышка» в полную силу, попробую спасти хотя бы то, что осталось. Мне звонил Финн. Говорит, что восемь человек уже поинтересовались условиями возврата товара.

– И что сказал Финн? – спрашивает она.

– Что сначала товар следует тщательно выстирать и освежить кондиционером для белья.

– Я не об условиях возврата, – резко говорит Патти. – Он говорил что‑нибудь еще?

– Нет. – Ее тон меня удивляет.

– А после моего ухода вчера тебе пришло в голову что‑нибудь еще, не считая увольнения? – спрашивает Патти.

– Ничего, – сознаюсь я.

– Значит, хорошо, что пришло кому‑то другому. – Она вдруг вся расцветает и всовывает мне в руки газету. – Страница девятнадцать. Думаю, тебе стоит взглянуть.

В ужасе смотрю на нее, сердце уходит в пятки от одной только мысли о том, что Антея снова что‑то выкинула, но Патти машет рукой, призывая меня поскорее открыть газету.

Я перелистываю страницы, пальцы меня не слушаются, и наконец обнаруживаю девятнадцатую страницу. Смотрю на фотографию и не верю своим глазам. Слезы обжигают глаза. Самая большая шлепается на газету и стекает по странице.

– Орла, – заботливо говорит Патти. – Что ты об этом думаешь? – Она внимательно смотрит на меня, пытаясь понять мою реакцию. – Я придумала это вчера утром. Когда Финн позвонил мне из телефона‑автомата, чтобы спросить, видела ли я газеты. Он так беспокоился о том, как ты отреагируешь. Мы целую вечность ломали головы, пытаясь придумать выход, и мне пришла в голову эта мысль. Помнишь, я вчера ушла на кухню, чтобы сделать звонок? Так вот я звонила узнать, все ли идет по плану. Она сама все организовала. Она так сильно хотела тебе помочь. Ну скажи же что‑нибудь. Что ты думаешь? – Патти сжимает мои руки, вцепившиеся в газету.

– Думаю, что она восхитительна, – в конце концов говорю я, глядя на огромную черно‑белую фотографию, на которой моя мать и Марселла стоят в трусах и лифчиках, а сверху заголовок, высотой в два дюйма: «ПОЧЕМУ НАМ НРАВИТСЯ «БЕЛЬЕ‑НЕВИДИМКА».

 

⇐ Предыдущая22232425262728293031Следующая ⇒

Поделиться: