Четыре пятки в одной кроватке

 

Но что такое ложь? Простой ответ:

Не более как правда в полумаске.

Лорд Байрон. Дон Жуан, песнь XI[33]

 

 

1

 

Лина слушала короткие гудки еще некоторое время после того, как Бетт дал отбой. Потом наконец и она положила трубку.

«Все должно было быть не так», – подумала девушка.

Она встала и, медленно подойдя к окну, выглянула наружу. Лил дождь, и мокрая мостовая блестела в свете уличных фонарей. За парапетом набережной плескались воды залива Маунтс: волны то поднимались, омывая пляж, то опадали, возвращаясь в родную стихию.

«Папа совершил ошибку», – решила Лина.

Ей действительно не следовало приезжать сюда. Нет, она не сомневалась, что справится со своим заданием. К тому же, несмотря на трудности, оно ей очень нравилось (если, конечно, не считать досадного падения с велосипеда). Настоящий шпионский роман – что бы там ни говорил Бетт.

Но оказаться замешанной в убийстве… Знать, что оно готовится, и ничего не предпринять…

Это пугало.

Лина знала Клэр Мэбли лишь по донесению частного детектива. Она ничем не была ей обязана и все же сейчас не могла бездействовать, потому что эта девушка не заслуживала смерти, – не важно, что она являлась лучшей подругой Джейни Литтл и путалась у Бетта под ногами.

Интересно, догадывается ли папа о том, что у Бетта на уме? Лина никогда не отличалась излишней сентиментальностью и ничего не имела против применения силы, если это было оправдано, но напрасные жертвы… Ее вдруг замутило от сознания того, что Майкл Бетт будет убивать с удовольствием.

Ему всегда доставляли удовольствие чужие страдания. Лина поняла это уже давным‑давно. Всякий раз, находясь в присутствии Бетта, она ощущала, что в груди его плещется целый океан с трудом контролируемой злобы, которая жаждет выплеснуться наружу. Лина достаточно хорошо разбиралась в людях, чтобы безошибочно определять в них склонность к садизму, не путая ее с обычной вспыльчивостью или несдержанностью. Настоящие злодеи действовали молча, и это было особенно страшно. Их вспышки жестокости не имели ничего общего с обычным гневом – они проистекали из неправильного представления о мире либо, что еще хуже, болезненной потребности мучить других.

В Бетте же, похоже, присутствовало и то и другое.

Возможно, Орден совершил ошибку, положившись на него…

Лина еще помнила ту ночь, когда отец посвятил ее в секреты Ордена Серого Голубя. Ей было семнадцать, и она готовилась к встрече с группой старых леди и джентльменов, вознамерившихся безраздельно править миром, однако ее ожидало совсем другое зрелище.

В церкви, расположенной в верхней части Нью‑Йорка, собрались сразу три поколения Ордена: пожилые люди, годившиеся Лине в дедушки и бабушки (ее собственные по обеим линиям давно умерли, и отец никогда не говорил, были ли они членами Ордена), представители поколения ее отца и совсем еще молодые юноши и девушки.

Все присутствующие прятали лица под масками словно члены масонской ложи, подумала тогда Лина. Впрочем, очень скоро она решила, что если Орден также был тайным сообществом, то весьма зловещим, поскольку на церемонии пили кровь, и Лина до сих пор не могла сказать наверняка, была ли она человеческой, как ей тогда сообщили, или же принадлежала животному и весь ритуал носил чисто символический характер. А потом ей нанесли татуировку.

Поначалу Лине было просто весело, но с годами, пройдя несколько стадий посвящения и глубже проникнув в таинство, она наконец поняла, что с помощью умелого использования собственной воли человек может получить все, что угодно, и участие в делах Ордена уже не казалось ей развлечением.

Вы хотели жить вечно?

Орден уверял, что это возможно. В частности, немало его членов заявляло, что им уже за сотню, хотя на вид ни одному из них нельзя было дать больше шестидесяти.

Вы желали богатства?

Все члены Ордена его получили, а те, кто, подобно Лине, родился в роскоши, не переставали стремиться к большему, ибо такова природа человека.

Вы жаждали обладать властью над другими?

Орден откроет вам тайну контроля над стадом. А если для достижения успеха необходимо принять дополнительные меры – например, подмешать кому‑то наркотик, – Орден посвятит вас в магию, позволяющую добиться наилучшего результата.

Во многих отношениях Орден ничем не отличался от любой другой крупной организации, и в нем приходилось пробиваться наверх точно так же, как в деловых кругах или высшем свете.

Лина процветала в этой закрытой от посторонних глаз среде, хотя демонстративно держалась на некотором расстоянии от остальных: пусть старейшины даже не мечтают, что смогут контролировать и ее. Она прекрасно видела, как руководители Ордена манипулируют молодежью, словно стадом баранов.

Лина охотно брала от своих учителей все, что могла, но, не испытывая ни малейшего желания играть в их игры, находила иной способ применения приобретенным знаниям, а внутри Ордена создала собственный, неподвластный старожилам круг влияния.

Однако время от времени ее все же опускали с небес на грешную землю. Так случилось и теперь, когда Ролли, испуганный и смущенный своеволием дочери, отправил ее сюда, стремясь доказать и ей, и Ордену, что он все еще способен ею управлять.

Обычно Лина старалась выполнить задание побыстрее, чтобы как можно скорее вернуться в Бостон, в свое привычное окружение, где она чувствовала себя бесспорным лидером. Но на этот раз Феликс Гэйвин все значительно усложнил.

Каким‑то непостижимым образом он тронул ее сердце – тронул настолько, что пробудил в нем сострадание к совершенно постороннему человеку, и самым худшим из всего этого было то, что Лина не видела в своем новом состоянии ничего плохого. Если, конечно, не считать зарождающихся в ее груди чувств…

Вздохнув, она оторвала взгляд от окна и задумчиво посмотрела на свое запястье: серый голубь, символ папочкиного драгоценного Ордена. Догадываются ли его всеведущие хранители о том, что Бетт окончательно вышел из повиновения?

Очень может быть. Но все‑таки лучше предупредить отца.

Лина проковыляла обратно к кровати и сняла телефонную трубку, но, поразмыслив, повесила ее обратно: до прибытия Джима Гейзо – то есть до завтрашнего утра – у нее не будет надежного защитника. Если сейчас она позвонит отцу, тот, несомненно, потребует у Мэддена немедленного отзыва Бетта, а уж последний не преминет навестить ее пепел отъездом. Но сначала он все равно убьет Клэр Мэбли. И Феликса тоже, если она, Лина, не сумеет задержать его в своем номере. И ни папа, ни Орден не смогут помешать этому безумию.

Так что же предпринять?

Прежде всего, разумеется, необходимо взять себя в руки. И с этим она легко справится. Но вот как быть с Клэр? И с Феликсом? Лина смутилась: ей совсем не хотелось обманывать его. Все, о чем она мечтала, это – боже помоги! – просто выиграть его у Джейни Литтл в честной борьбе.

Но пока реальность предлагала ей лишь одно – жизнь Клэр Мэбли в обмен на ложь Феликсу Гэйвину. Что ж, возможно, он все поймет, когда узнает правду, – ведь они с Клэр были друзьями…

Лина снова подняла трубку:

– Это ты, Вилли? Нет‑нет, не беспокойся – Бетта тут нет… Понимаю, он мне самой не нравится… Послушай, у меня к тебе важное дело. Ты помнишь ту подружку Джейни Литтл? Да, по фамилии Мэбли. Ее собираются убить этой ночью… Нет, я не знаю кто, но мне нужно, чтобы она осталась целой и невредимой. Ты не мог бы связаться со своим приятелем в Маусхоле и попросить его присмотреть за ней? Нет, у вас нет времени на подготовку: девушка уже покинула дом Литтлов, и ты должен срочно позаботиться о том, чтобы она благополучно добралась до своего. Ты получишь тысячу долларов, если она переживет сегодняшнюю ночь. И твой дружок столько же… Спасибо, Вилли. Я не сомневалась, что тебя заинтересует мое предложение. Только не подведи меня, потому что…

В этот момент в дверь постучали.

– Я перезвоню тебе позже, – быстро сказала Лина.

Положив трубку, она пригладила волосы и громко крикнула:

– Кто там?

– Феликс.

«Что ж, Феликс, я уже сделала первый ход, и теперь тебе лучше подыграть мне, иначе нам обоим крышка», – подумала она и добавила вслух:

– Подождите секундочку.

Быстро взглянув на свое отражение в зеркале, Лина направилась к двери и так неудачно ступила на поврежденную ногу, что – непреднамеренно, но очень кстати – побледнела от боли.

– Простите, что опоздал, – начал Феликс, едва лишь она открыла ему, – но…

– О боже, да у вас ужасный вид!

Феликс слабо улыбнулся, однако Лина сразу же заметила печаль в его глазах.

Вид у него и вправду был ужасный: короткие волосы слиплись, с одежды стекала вода. На плече у него висел вещевой мешок, на полу у ног стоял черный футляр. В руке Феликс держал трость.

«Клэр Мэбли дала, – догадалась Лина, мрачнея. – Не подведи же, Вилли!»

– Входите, – пригласила она.

– Я спешу…

– Ну, пара минут ничего не решает. Вы что, добирались вплавь?

– Нет, я попал под дождь…

– Ясно. – Лина взяла у Феликса трость и, опираясь на нее, прошла в комнату. – О, да с ней гораздо удобнее! Вы просто ангел! Где вы нашли ее? Да входите же, – повторила она, обнаружив, что он по‑прежнему переминается с ноги на ногу на пороге.

– Но я действительно спешу. – Феликс достал из кармана визитку. – Это трость моей подруги…

– Той самой?

Молодой человек покачал головой, и печаль в его глазах стала глубже.

– Нет. Хотя я видел ее сегодня вечером. Она… то есть мы… Знаете, мне не хочется об этом говорить.

– Ну и не надо. Все в порядке, Феликс. Совершенно незачем делать то, что вам не хочется.

– Я просто зашел передать вам трость. Мне одолжила ее девушка по имени Клэр. – Он протянул Лине визитку. – Занесите трость в магазин, когда соберетесь уезжать.

– Непременно. Ваша Клэр даже представить себе не может, как она меня выручила.

– Она всегда всех выручает.

– Мечтаю с ней встретиться. «Пожалуйста, Вилли, не подведи!»

– Я уезжаю в Лондон, – помолчав, сказал Феликс. – Мне необходимо уехать.

Лина понимающе кивнула:

– Иногда это все, что нам остается. – И мягко добавила: – Впрочем, сперва вам не мешало бы обсохнуть. Вы похожи на мокрую кошку.

– Но…

– Я не кусаюсь.

Он все еще колебался, и Лина, демонстративно морщась от боли, вернулась к двери и протянула руку к черному футляру.

– Ну ладно, – сдался Феликс, подхватывая свой багаж. – Но только ненадолго.

Лина отступила, пропуская его в комнату.

– Повесьте куртку на стул у камина, пусть сушится. Я сделаю вам чай. Мне нравятся здешние отели: в каждом номере есть чайник, заваривай как хочешь…

Пока Лина оживленно болтала, Феликс снял куртку и уселся на диван, от его ботинок на ковре остались грязные следы. Между тем дождь, успевший превратиться в настоящий ливень, отчаянно хлестал по оконному стеклу.

Поставив чайник, Лина присоединилась к своему гостю.

– Послушайте, – сказала она ему, – вы так торопитесь, но мне кажется, вам некуда идти.

– Со мной все будет в порядке.

– Не сомневаюсь. Но почему бы вам не переночевать здесь? Вы можете лечь на диване. До отправления первого утреннего поезда еще несколько часов.

Феликс покачал головой:

– Мне не терпится выбраться из города.

«Может, это как раз то, что нужно?» – встрепенулась Лина, припоминая свой последний разговор с Беттом.

Когда к тебе придет Феликс, ты задержишь его у себя в номере…

Нет, решила она. Риск слишком велик – Феликс мог попасться Бетту на глаза по дороге от нее, и тогда…

Лина задумчиво посмотрела на Феликса, уткнувшегося взглядом в пол.

«Черт, а ведь он не останется…»

Что ж, тогда у нее нет выбора.

Лина носила два перстня, каждый со специальным отделением под камнем. Камни сдвигались с места так легко, что высыпать содержимое тайников в питье было секундным делом. Оба порошка не имели ни вкуса, ни запаха, но в перстне на правой руке хранилось обычное снотворное, а в перстне на левой – кое‑что особенное, приготовленное одним из членов Ордена и подчиняющее не только тело, но и волю жертвы.

Вернувшись к закипевшему чайнику, Лина задумалась над тем, какое же средство выбрать. Новые чувства, разбуженные в ней Феликсом, ратовали за первое – этого было вполне достаточно, чтобы выполнить уговор с Беттом. Но, с другой стороны, где уверенность, что ей представится еще один шанс побыть с Феликсом? Если бы он был хотя бы чуточку раскованнее…

Испытывая невольные угрызения совести, Лина повернулась к Феликсу спиной и быстро опустошила над его чашкой перстень на левой руке.

– Молоко? Сахар? – спросила она.

– Немного и того и другого.

Лина тщательно размешала приготовленный напиток и вздрогнула, почувствовав дыхание Феликса у себя за плечом. Впрочем, он подошел лишь для того, чтобы взять у нее чашки и отнести их на столик.

Продолжая разговор, Лина внимательно наблюдала за гостем. Ожидание ее было недолгим: очень скоро язык Феликса начал заплетаться, движения стали замедленными, и спустя несколько минут он уставился куда‑то в пустоту.

– Феликс? – окликнула его Лина.

– М‑м…

– Как вы себя чувствуете?

– М‑м‑м…

– Вам, должно быть, неудобно сидеть в мокрых туфлях. Давайте просушим их.

Опершись на трость, Лина поднялась с дивана и помогла встать Феликсу, после чего расстегнула пуговицу на его воротничке. Феликс послушно снял рубашку, а за ней и всю остальную одежду.

– У вас прекрасная фигура, – улыбнулась Лина. – Вы занимаетесь спортом?

– М‑м…

Наркотик лишил Феликса способности осмысленно отвечать на вопросы, но Лина и не собиралась ни о чем спрашивать его сегодня: подсыпанное ею вещество предназначалось совсем для других целей, а точнее – для одного из ритуалов Ордена. Сама Лина ни разу в нем не участвовала, но знала, что он носит сексуальный характер. Вероятно, это была идея какого‑нибудь старичка, который увлекался молодыми девицами, но не имел возможности овладевать ими иным путем. До этого дня Лина не особо интересовалась магией секса, относясь к последнему исключительно как к развлечению.

И вот сейчас она снова развлекалась. Угрызения совести становились все слабее по мере того, как она укладывала Феликса в свою постель. Наконец, скинув с себя одежду, Лина улеглась рядом и принялась ласкать его.

«Что из этого он запомнит?» – спрашивала она себя, чувствуя, как твердеет его пенис под ее рукой. Не много, судя по опыту Лины.

Но зато запомнит она.

А ему будут сниться сны, источник которых навсегда останется для него загадкой…

 

 

2

 

«Была темная, ненастная ночь[34], – думала Клэр, направляясь к дому. – Полуночную тишь потревожить не смеет даже юркая мышь[35]. Но что за блеск я вижу на балконе? Там брезжит свет».[36]

Слабая улыбка тронула ее губы.

«Ты слишком много читаешь, Клэр Мэбли», – сказала она себе.

Она действительно много читала и очень любила объединять обрывки различных фраз в новые предложения и целые абзацы – привычка, выработавшаяся у нее за долгие годы одиночества. Подобным образом Клэр играла со строчками из песен, заголовками газет и названиями книг.

«Взять, к примеру, Томаса Харди. Под деревом зеленым, вдали от обезумевшей толпы, голубые глаза.. – Что? Незаметны? – Клэр покачала головой. – Так нельзя. Куда же девать Джуда? А что если взять названия стихотворений? Под деревом зеленым, вдали от обезумевшей толпы, призрак прошлого, позабытый Богом, вернулся на родину… Что ж, неплохо. Этот высокий поэтический стиль…»

Внезапно она замедлила шаг и оглянулась: ей почудилось, что кто‑то крадется за ней по Рэгиннис‑Хилл… Впрочем, нет, все в порядке. Клэр смахнула с лица дождевые капли и продолжила путь, не вспоминая более ни о Харди, ни о высоком стиле.

Холодный ветер прокрадывался под одежду, но девушку знобило не из‑за этого. В воздухе ощущалось что‑то странное, словно он был пронизан электричеством, не имеющим ничего общего со вспышками молний. События минувшего дня вдруг отчетливо встали у Клэр перед глазами. Феликс. Джейни. Дедушка…

«Возьмем Шекспира, – вернулась она к своему излюбленному занятию в надежде отвлечься от мрачных мыслей. – Много шума из ничего… Буря… Черт, что‑то не получается…»

Дрожа от страха, Клэр снова оглянулась. И снова никого не заметила. Позади лежал лишь Маусхол – мирный и тихий, время было уже позднее, магазины и бары закрылись еще несколько часов назад, и все нормальные люди давным‑давно разошлись по домам.

Темные узкие улочки, крутые повороты, за которыми так легко спрятаться, густые тени…

Клэр понимала, что сама себя пугает, но ничего не могла с этим поделать.

«Мисс Мэбли, вы просто глупая курица!» – попробовала она надавить на самолюбие. Увы, это тоже не помогло.

Она попыталась идти быстрее, однако ноги закоченели, а скользкая дорога поднималась вверх так круто, что, наверное, улитка или черепаха легко обогнали бы на ней человека с тростью.

Дождь лил уже как из ведра, и Клэр приходилось низко опускать голову, а свободной рукой придерживать капюшон. Между тем предчувствие чего‑то ужасного стало совершенно невыносимым, и девушка оглянулась еще раз, желая убедиться, что за спиной у нее по‑прежнему никого нет…

И подпрыгнула от неожиданности.

– О боже! – выдохнула она, наткнувшись на человека в темном, неслышно подошедшего сзади. – Вы меня так перепугали, что я чуть не упа…

Клэр осеклась на полуслове, когда разглядела мешковатый дождевой плащ, нелепые очки под низко надвинутой шляпой и широкий, закрывающий нижнюю часть лица шарф. Незнакомец сунул руку в карман и вытащил оттуда большой складной нож. Секунда – и из рукоятки, словно по волшебству, выскочило длинное лезвие.

– Н‑нет… – прошептала Клэр. – Пожалуйста…

– Сейчас мы с вами прогуляемся – вы и я, – приглушенно произнес незнакомец. – К утесу, я полагаю.

На какое‑то время леденящий ужас сковал мышцы Клэр, но потом она собрала остатки воли в кулак и замахнулась на незнакомца тростью. Увы, он легко отразил удар и тут же нанес ответный. Трость отлетела в сторону, а сама Клэр рухнула на землю, скорчившись от резкой боли в ноге.

Девушка попыталась отползти, но негодяй подскочил к ней и крепко схватил за воротник.

– Мы будем гулять без шума, – процедил он. – И на утес вы пойдете сами. В противном случае я оттащу вас туда за волосы, и тогда посмотрим, сможет ли дождь смыть с вас кровь.

Странные очки уставились на Клэр, убив в ней последнюю надежду.

– Смерть может быть мучительно долгой, – усмехнулся незнакомец.

Клэр открыла рот, чтобы закричать, но закрыла его едва лишь нож коснулся ее левой щеки.

– Без шума. Тем более что в этом нет ни малейшего смысла – ведь в такую ненастную ночь вас все равно никто не услышит.

Незнакомец принялся небрежно поигрывать ножом. Клэр в ужасе смотрела на него. Черты злодея невозможно было различить из‑за очков и шарфа, но кое‑что она все‑таки заметила: шляпа измята так, словно долго пролежала в кармане, на правом лацкане плаща недостает пуговицы; небольшая татуировка на левом запястье…

Наконец незнакомец убрал нож в карман и, подняв Клэр на ноги, подтолкнул ее к тропинке, ведущей на побережье.

– Моя… моя трость…

– Обойдетесь без нее.

– Но…

Негодяй опять вынул из кармана нож и одним легким щелчком выпустил лезвие.

– Вы начинаете меня раздражать, – прошипел он. – Не делайте этого. Вам самой не понравится, если я потеряю терпение.

Нож заплясал перед лицом Клэр. Она инстинктивно сделала шаг назад, но незнакомец вцепился ей в руку.

– Вам все это очень, очень не понравится, – тихо добавил он.

 

 

3

 

Это был самый неудачный день в жизни Джейни. Дворники ее «релианта» работали так плохо, что не успевали стирать дождь с лобового стекла, и девушке приходилось то и дело высовываться в окно, из‑за чего она основательно промокла еще задолго до Ньюлина.

У нее была поистине веская причина отправиться в путь этой ночью…

Джейни стрелой промчалась через Ньюлин и Пензанс, практически не соблюдая правил дорожного движения. Высматривая на обочинах Феликса, девушка осыпала себя проклятиями: ну почему она не выслушала его? Почему даже не попыталась быть немного мягче?

Это все ее чертов характер!

Доехав до окраины Пензанса, Джейни в бессильной злобе ударила кулаками по рулю.

Автобусы и поезда в это время суток, конечно, не ходили, но что если Феликса кто‑нибудь подвез?

Джейни еще раз объехала город, теперь уже двигаясь гораздо медленнее, но и это ни к чему не привело. У ньюлинского моста, выстроенного у основания Северной дамбы, она наконец остановилась.

Включенные дворники старательно размазывали грязь по стеклу, а машинально наблюдавшая за ними Джейни думала, что же ей делать дальше – ведь Феликс мог отправиться куда угодно.

И тут ее осенило: по словам Клэр, он собирался занести Лине Грант трость перед тем, как покинуть Пензанс. А вдруг он задержался там, чтобы переждать непогоду?

Джейни немного воспряла духом. Наверняка американка остановилась в одном из отелей.

Маленький «релиант робин» снова сорвался с места.

Отель! Ну конечно же, отель! Вот только какой именно?

Джейни повезло в третьем. За стойкой дежурил Рон Холлиншед, ее школьный товарищ. Когда девушка вошла, он захлопнул журнал, который читал, и быстро пригладил волосы, но, узнав посетительницу, расплылся в широкой улыбке.

– Привет, Джейни, – поздоровался он, бросив взгляд в сторону «релианта». – Машина?

– Не напоминай мне о ней.

Рон вышел из‑за стойки:

– Хочешь, чтобы я присмотрел за ней?

– Нет, спасибо, я здесь по другому делу. Скажи, пожалуйста, не проживает ли в вашем отеле американка по фамилии Грант?

Рон кивнул:

– Лина Грант. Она приехала несколько дней назад. Похоже, эта девица возомнила себя принцессой. А зачем она тебе?

– А не навещал ли ее кто‑нибудь сегодня? – вопросом на вопрос ответила Джейни.

– Да пришел один парень с полчаса назад. Явно не из богатых. И такой мокрый, словно весь день в заливе плавал.

– А багаж при нем был?

– Ага. Вещевой мешок и какой‑то ящик. А в чем дело, Джейни?

– В каком номере остановилась американка?

– Я не могу тебе сказать.

– Но это очень важно, Рон.

Молодой человек смутился:

– Это закрытая информация, Джейни. Я потеряю работу, если буду позволять своим знакомым тревожить наших постояльцев.

– О, я никого не потревожу, – заверила его Джейни. – Честно! Просто мне необходимо перекинуться парой слов с тем парнем.

– Вряд ли это уместно, – покачал головой Рон. – Даже дураку понятно, чем занимаются в отеле в такое время суток.

Джейни потребовалось все самообладание, чтобы сдержать охватившую ее ярость.

«Я сама прогнала его. И если сейчас он в постели с другой, это моя вина. Я буду спокойна. Я только поговорю с ним. Ну, может быть, выцарапаю ей глаза…»

– Прости, Джейни, – потупился Рон, – но существуют правила, и я не могу их нарушать.

Джейни нахмурилась:

– Так ты не скажешь мне номер комнаты?

– Нет.

– Что ж, обойдусь без тебя. – И она направилась к лестнице.

Рон испуганно схватил ее за руку:

– Ради бога, Джейни, не поднимай шума!

– Не буду, если ты объяснишь, как их найти. – Она очаровательно улыбнулась. – Ну же, Рон. Это действительно очень важно.

– Черт побери!

– Никто не узнает, что ты имеешь к этому отношение.

– А ты не устроишь скандал?

– Ни за что на свете! – поклялась Джейни, перекрестившись, а про себя добавила: «Я убью ее молча».

– Джейни, если я лишусь этого места…

– Не лишишься. Я поднимусь всего лишь на несколько минут и буду вести себя тихо, как мышка.

Рон тяжело вздохнул и бросил в сторону фойе виноватый взгляд, словно ожидая увидеть там своего работодателя, который не поленился приехать в столь поздний час в отель специально для того, чтобы уличить его, Рона, в нарушении какой‑нибудь инструкции.

– Ну хорошо, – сдался он. – Номер пять – это вверх по лестнице направо. Но запомни: ты…

Джейни оживленно кивнула:

– Я буду бесшумна, как призрак.

«Призрак мести», – усмехнулась она, но тут же отогнала от себя эту мысль: она пообещала сохранять спокойствие и сдержит слово, с чем бы ей ни пришлось столкнуться наверху.

– Спасибо, – произнесла она вслух и поспешила к лестнице.

Рон, явно подавленный, напряженно смотрел ей вслед. Девушка приложила палец к губам и начала демонстративно красться на цыпочках, пока наконец не нырнула за ближайший угол, где снова перешла на нормальный шаг.

«Я буду очень, очень спокойна», – уверяла она саму себя, приближаясь к деревянной двери, на которой висела медная табличка с цифрой «5».

Сердце учащенно забилось, и от спокойствия не осталось и следа.

Возможно, Дина и Феликс уже спят. В одной постели. Утомленные бурным сексом…

Нет, она все‑таки убьет эту женщину! Она…

«Спокойно», – осадила себя Джейни.

Она постучала и не получила никакого ответа. Однако в комнате кто‑то был. Более того – этот «кто‑то» издавал хоть и слабые, но весьма ритмичные звуки.

Джейни постучала во второй раз и, когда ей снова не ответили, взялась за ручку. Дверь легко распахнулась, девушка сделала несколько шагов и замерла. Худшие опасения подтвердились: Феликс лежал на кровати, а обнаженная женщина, упершись руками ему в плечи, отчаянно работала бедрами, будто объезжая молодого норовистого скакуна. Неожиданно она обернулась, увидела Джейни и застыла. Феликс никак на это не прореагировал.

– Что, черт побери, ты здесь делаешь? – грозно спросила женщина.

Джейни принялась оглядывать комнату в поисках тяжелого предмета.

 

 

4

 

Дэйви Роу застегнул рубашку и сунул правую ногу в штанину.

«Две сотни фунтов! – думал он. – Да еще без всякого криминала! Ну чем не удача?»

– Это ты, Дэйви?

Дэйви взглянул на стенку, отделявшую его комнату от спальни матери.

– Да, мам.

– А кто сейчас звонил?

На этот раз ее голос прозвучал гораздо отчетливее.

«О, пожалуйста, оставайся в постели!» – мысленно взмолился Дэйви, понимая, впрочем, что услышаны его мольбы все равно не будут.

– Да так, приятель, – ответил он вслух. Через секунду мать возникла в дверном проеме.

На ее худенькое тело был накинут поношенный, выцветший от времени халат.

– А зовут этого приятеля Вилли Кил, да? Дэйви покачал головой:

– Нет, Дэррен Спенсер. Он проколол шину, когда проезжал через карьер, и сейчас ему нужна моя помощь.

– Я не люблю Вилли Кила, – вздохнула мать, словно не слыша его. – Однажды он уже втянул тебя в большую беду и непременно сделает это снова, если ты не будешь держать ухо востро. Запомни мои слова, Дэйви: он подлый и…

Дэйви прервал ее нежным поцелуем в щеку.

– Мне нужно идти, мама. Дэррен ждет.

– Ну что ж, помогать друзьям – это хорошо. Правда, что‑то я не припомню, чтобы Дэррен помогал тебе, когда ты был в тюрьме. А почему, интересно? Зато теперь, когда проблемы возникли у него самого… Кстати, во сколько ты должен встретиться с ним?

– Чем раньше, тем лучше. Ложись спать, мама. Я скоро вернусь.

Она кивнула:

– Не забудь надеть плащ и шляпу. Сдается мне, сегодня на улице настоящий потоп.

– Не забуду.

Ботинки валялись у входа, там, где Дэйви бросил их накануне. Он быстро обулся. Мать, продолжая болтать, наблюдала за тем, как он натягивает на плечи дождевик и нахлобучивает широкую рыбацкую шляпу на свои непослушные каштановые кудри.

– Дэйви, помни: большие мальчики тоже иногда простужаются, – заметила она.

– Со мной все будет в порядке, мама.

Дэйви с радостью захлопнул за собой дверь: проливной дождь показался ему сущей ерундой по сравнению с матушкиным нытьем. Он понимал, что она желала ему добра, но ее беспрестанное жужжание выводило его из себя. Конечно, он сам виноват. «Мальчику уже под тридцать, а он все с мамочкой живет!» – хохотал Вилли. Однако у Дэйви не было выбора. Во‑первых, он просто не мог позволить себе иметь собственное жилище, а во‑вторых – кто станет присматривать за матерью, если его не будет рядом? После того как несколько лет назад их ближайшие родственники переехали в Канаду, старая ворчунья и ее непутевый сын остались единственными Роу в Маусхоле.

Дела их шли неплохо, пока был жив отец Дэйви, добавлявший к скромному доходу рыбака кое‑какую выручку от занятия контрабандой. А уж во времена деда мужчины семьи Роу считались главными контрабандистами полуострова Пенвит.

Но эти дни остались в том далеком прошлом, когда в море было полно сардин, а рыбацкие лодки использовали бесплатный ветер вместо дорогих моторов. Ныне же все, что светило Дэйви, – это две сотни фунтов, если он успеет найти и спасти Клэр Мэбли.

Две сотни!

Торопливо шагая в сторону Рэгиннис‑Хилл, Дэйви пытался отгадать две вещи: сколько из причитающихся ему денег Вилли положил себе в карман и кому понадобилась смерть Клэр.

В прошлом Дэйви и сам занимался грязными делами, но он ни за что на свете не поднял бы руку на больную женщину – даже обокрасть ее не согласился бы.

И потому он не мог понять человека, способного ее убить.

 

Из‑за плотной пелены дождя Дэйви почти ничего не видел и едва не налетел на мужчину и женщину, которые взбирались по склону холма: Клэр, оставшаяся без трости, хромала и морщилась от боли, а убийца безжалостно подталкивал ее, поторапливая.

– Эй, ты! – окликнул его Дэйви. – А ну отвали от нее!

Мужчина резко развернулся, молниеносно выхватив из кармана нож.

Дэйви быстро оценил ситуацию: разумеется, злодей в своем маскарадном костюме походил на придурка, насмотревшегося дешевых американских фильмов про маньяков, но вот нож… В нем не было решительно ничего смешного, равно как и в манере незнакомца держать его – уверенно, острием вверх.

Дэйви невольно представил себе, что сейчас холодное лезвие вонзится ему в грудь и будет терзать плоть, пока не упрется в ребра…

И все же он не пал духом.

«Две сотни фунтов! – промелькнуло у него в мозгу. – И Клэр…»

Она всегда ему нравилась.

– Нашел где‑то ножичек и сразу возомнил себя крутым, да? – крикнул он.

Вместо ответа незнакомец сделал внезапный выпад. Нож прорезал плащ Дэйви, но не успел вонзиться – молодой человек ловко увернулся и в следующую секунду ударил негодяя по голове так, что тот рухнул на землю как подкошенный.

«Кому‑то утром будет очень плохо», – усмехнулся Дэйви. Он наклонился, желая убедиться, что незнакомец действительно без сознания. Однако тот внезапно вскочил как ни в чем не бывало и выставил перед собой нож. Дэйви инстинктивно попятился.

«Что ж, придется действовать по‑другому», – подумал он. Дэйви бросился на мужчину и ногой выбил у него из рук нож. Незнакомец упал. Склонившись над ним, Дэйви прошипел:

– Игра окончена, приятель.

«Приятель» что‑то глухо прорычал и попытался встать. Дэйви со злостью наступил ему на руку. Послышался хруст.

«Сломана, – решил Дэйви. – В любом случае он больше не опасен».

– Это мое последнее предупреждение, парень. Внезапно Дэйви остро почувствовал ненависть, вспыхнувшую в скрытых за темными стеклами глазах незнакомца, – лютую, невыразимую, ни с чем не сравнимую… В пылу драки Дэйви потерял шляпу, и теперь дождь отчаянно хлестал его по голове, но молодой человек, казалось, не замечал этого. Наконец незнакомец отполз в сторону, с трудом поднялся на ноги и заковылял вниз по склону холма.

Дэйви нагнулся, подобрал нож и отшвырнул его прочь. Затем отыскал свою мокрую шляпу, выжал ее, сунул себе в карман и подошел к Клэр, которая сидела на корточках, съежившись от страха, и широко раскрытыми глазами смотрела на него.

– О боже, Дэйви… – выдохнула она. – Этот негодяй хотел убить меня…

Дэйви помог Клэр выпрямиться и… растерялся: он понятия не имел, как вести себя дальше.

– Ну… – начал он.

– Дэйви, ты спас мне жизнь!

– Я… я просто случайно оказался поблизости…

Клэр оперлась на него. Дэйви чувствовал, как она дрожит.

– Я еще никогда не была так напугана, – призналась девушка.

– Успокойся, он не вернется.

– А что если ты ошибаешься?

– Вряд ли.

Дэйви почувствовал себя немного увереннее.

– Но что если все‑таки да? – не унималась Клэр. – По‑моему, нам стоит позвонить в полицию.

– Никакой полиции, – помрачнел Дэйви.

– Но… – Клэр посмотрела ему в глаза и кивнула. – Конечно. Ты ведь с ними не в ладах…

Дэйви нервно сглотнул:

– Да уж… Этот тип тебя не ранил?

– Нет. Но я до сих пор не могу оправиться от шока.

– Я провожу тебя домой.

– Очень мило с твоей стороны.

– Ты можешь вызвать полицию из дому, – предложил Дэйви. – Только не упоминай обо мне.

– Хорошо…

Дэйви помог Клэр отыскать трость, и вместе они стали подниматься по крутому склону. Миновав госпиталь для диких птиц, они подошли к дому Клэр.

– А что могут сделать полицейские?! – неожиданно воскликнула девушка. – Его уже не догнать.

– Не догнать, – подтвердил Дэйви.

– Однако мне все равно следует заявить о случившемся, пока этот псих не причинил вред кому‑нибудь еще. Если только… – Клэр вдруг как‑то странно замолчала.

– Если только что? – встревожился Дэйви. Клэр снова задрожала. Ее руки тряслись так сильно, что она не смогла отпереть дверь. Дэйви взял у нее ключ и вставил его в замок.

– Мне почему‑то кажется, что он приходил именно за мной.

– Но почему? – изумился Дэйви.

А сам подумал о двух сотнях фунтов и о Вилли Киле. Кто‑то предупредил его о нападении. Кто‑то за спасение Клэр готов был выложить кругленькую сумму – две сотни, не меньше, а скорее всего раза два больше (Дэйви почти не сомневался, что Вилли собирается прикарманить половину).

Единственным человеком, который, по мнению Дэйви, мог так раскошелиться, была американка, недавно прибывшая в Пензанс. Но на кой черт ей это? Почему Клэр?!

– Я ничего не понимаю, – сказала Клэр. – Но кто‑то явно охотится за мной.

Она шагнула внутрь и оглянулась.

– Может, зайдешь? Ты весь промок. Я напою тебя горячим чаем.

– Пожалуй, – согласился Дэйви. – Если ты не будешь вызывать полицию, пока я здесь.

Клэр нахмурилась:

– Во что ты снова ввязался, Дэйви?

– Ни во что, клянусь! Просто полицейские не станут меня слушать – арестуют, да и все.

– Ну уж этого я не допущу! – возмутилась Клэр. – После того, что ты для меня сделал… Кстати, а зачем ты болтался по улице в такой ливень?

– Хотел проветрить мозги.

– Хм… Похоже, ты не единственный, кто в этом нуждается…

– Что?

– Ладно, забудь… Так, значит, чай?

– С удовольствием.

– Сейчас приготовлю.

Клэр сняла плащ и отправилась на кухню. Скинув дождевик, Дэйви в замешательстве топтался в прихожей, пока девушка не позвала его к себе.

– С тобой мне будет спокойнее, – объяснила она ему. – Ты же помнишь, какое лицо было у того типа?

– Я помню лишь очки, шарф и шляпу.

– Точно! Как подумаю о нем, у меня мороз по коже.

Дэйви кивнул и уселся за стол. Это и вправду было ужасно – раненый или нет, негодяй все еще находился где‑то поблизости. Значит, в любую минуту он мог вернуться. Что если это случится, когда девушка будет одна? Прощайте тогда, две сотни фунтов. Не говоря уже о самой Клэр…

– Где у тебя телефон? – спросил он.

– Ты же не хотел вызывать полицию.

– И сейчас не хочу. Но мне нужно предупредить приятеля, что я не смогу встретиться с ним сегодня.

Брови Клэр удивленно изогнулись.

– Ну, по‑моему, мне лучше побыть здесь, – смутился Дэйви. – На случай, если этот парень все‑таки заявится сюда. Ведь полиция не станет тебя охранять.

– О, Дэйви…

– Но если ты против…

– Нет‑нет, я постелю тебе на кушетке. Устроит?

– Более чем. – Дэйви помолчал, затем повторил свой вопрос: – Так как насчет телефона?

– Он в библиотеке, – отозвалась Клэр.

– Спасибо.

Пройдя к телефону, Дэйви сразу же набрал номер Вилли.

– Можешь готовить деньги, – сказал он, едва лишь тот ответил.

– Как все прошло?

– Нормально. Ты знаешь, кто это был?

– Нет.

– Считаешь, он может вернуться?

– Я как‑то не подумал об этом… Но, наверное, было бы неплохо, если бы ты проследил за домом Клэр. Я, конечно, понимаю: погода дрянь…

– Все в порядке, – перебил его Дэйви. – Я сейчас как раз у нее. Она сама пригласила меня.

– Ты сможешь переночевать там?

– Похоже, да… Кто за всем этим стоит, Вилли?

– Я не в курсе, дружище. Я просто делаю свою работу и получаю за нее деньги. Так поступают все, кто хочет продвинуться в нашем мире.

– Я запомню это, – пообещал Дэйви и повесил трубку.

Он оглядел комнату, от пола до потолка заставленную книгами, и изумился: неужели Клэр действительно все это прочла? Он помнил ее с детства, когда она была еще в младших классах, а сам Дэйви сдавал (но так и не сдал) экзамены в среднюю школу Пензанса. После несчастного случая Клэр очень долго не выходила из дому, а когда немного поправилась, начала приезжать на занятия в инвалидной коляске, которую катала неизменная Джейни Литтл.

«У Клэр была масса времени, чтобы осилить все эти книжки», – решил наконец Дэйви. Он взял с полки первый попавшийся томик и принялся листать его. Ему искренне хотелось узнать, что ощущает человек, читая подобную литературу. Читательские интересы самого Дэйви ограничивались еженедельником «Бино»[37] в детстве и газетами в зрелом возрасте, да и те он покупал исключительно ради футбольных сводок и фотографий обнаженных девушек. Но книги… Лучше посмотреть хороший старый фильм, в котором все просто и ясно и не нужно ломать голову, чтобы разобраться, где – белое, а где – черное, как это часто бывает в реальной жизни.

Дэйви повертел томик в руках и улыбнулся: фильмы – это очень, очень хорошо, зато у книг есть собственный вес…

Вероятно, Клэр стала такой умной именно благодаря им. А хорошенькой она была всегда. Странно, что раньше он не замечал этого. Увы, когда мужчина смотрит на хромую женщину, он видит только ее трость…

– Чай готов! – донесся из кухни голос Клэр.

– Уже иду! – отозвался Дэйви.

Умная, красивая и добрая. И вот теперь ее могут убить.

Если он не вмешается.

 

 

5

 

– Феликс, как ты мог! – закричала Джейни.

Это словно пощечина. Самое страшное предательство. Ведь она готова была его выслушать. Она позволила Клэр убедить себя в его невиновности. И все лишь для того, чтобы обнаружить его здесь… Осознать, что все это время он держал ее за дурочку…

Волна отчаянного гнева пробила стену фальшивого спокойствия, которую с таким трудом выстраивала вокруг себя Джейни в течение последних нескольких часов.

– Феликс! – закричала она снова. – Может, ты хоть посмотришь на меня?

«Ты сама толкнула его в объятия другой», – противно пропищал внутренний голос.

Чушь! Да, она поступила необдуманно, но если бы Феликс действительно был невиновен, разве побежал бы он за утешением в постель американки?

– Феликс! – закричала Джейни в третий раз дрожащим от гнева голосом.

Между тем Лина казалась воплощением спокойствия. Она слезла с кровати и не спеша накинула халат.

– А ну убирайся отсюда, – сказала она Джейни, и в ее низком, грудном голосе зазвенели металлические нотки.

Это был тон, выработанный специально для приказаний, – тон, предназначенный для слуг.

Джейни проигнорировала слова Лины, всецело сконцентрировавшись на Феликсе.

Он не повернул к ней головы. Он даже не пошевелился. Он просто лежал на кровати, тупо уставившись в потолок.

Джейни подалась вперед, но Лина метнулась ей навстречу и преградила путь.

– Я же тебе велела…

Резкое движение этой женщины лишило Джейни остатков самообладания. Сжав кулак, она изо всех сил врезала американке под дых и быстро отскочила в сторону. Лина согнулась пополам, отчаянно пытаясь сделать вдох. Еще секунда, и она упала на ковер, неловко подвернув ногу.

Джейни одним прыжком преодолела расстояние, отделявшее ее от кровати, и помахала рукой перед глазами Феликса, пытаясь добиться от него хоть какой‑нибудь реакции. Бесполезно: он продолжал равнодушно таращиться в потолок.

И тут она все поняла.

– Ты накачала его наркотиками, – выдохнула Джейни, поворачиваясь к Лине.

Феликс был невиновен. Однако, даже осознав это, Джейни не смогла успокоиться. Напротив, ее гнев разгорелся с новой силой: чем напичкала Феликса эта девица? Сможет ли он оправиться после ее зелья?

Лина тем временем сумела восстановить дыхание. Опершись о край кровати, она медленно встала и вздрогнула, когда Джейни шагнула к ней.

– Не думай… что это… сойдет тебе с рук, – выдавила из себя Лина. – Ты дорого мне заплатишь, маленькая…

– Ты опоила его! – зарычала Джейни, не обращая ни малейшего внимания на ее угрозы. – Что ты ему дала?

Лина не удостоила ее ответом. Вместо этого она неожиданно бросилась на Джейни, своими длинными полированными ногтями намереваясь вцепиться ей в лицо. Джейни с легкостью увернулась и в следующую секунду снова ударила Лину. Та отшатнулась и инстинктивно прижала ладонь к щеке, на которой мгновенно проступил ярко‑красный след.

– Что ты ему дала? – угрожающе повторила Джейни, занося руку для очередного удара.

– С ним все будет в порядке. Я подсыпала ему в чай средство, парализующее волю. Его действие закончится через несколько часов.

Теперь в голосе Лины звучала уже нескрываемая ненависть, но Джейни было глубоко плевать на это – ее собственной ярости с избытком хватило бы на то, чтобы за волосы вышвырнуть американку из Маусхола.

Краем глаза не переставая следить за ней, Джейни вернулась к Феликсу.

– Феликс, ты меня слышишь?

– М‑м…

Она схватила его за руку и, с силой дернув, заставила сесть, будто это был не человек, а заводная игрушка: пока не повернешь ключик – не пошевелится. Затем Джейни подобрала с пола брюки и рубашку Феликса и протянула ему:

– Надевай.

Феликс покорно взял свои вещи и опять уставился куда‑то в пустоту.

Джейни украдкой взглянула на Лину: утомленная борьбой, та лишь в бессильной ярости сверкала глазами. Отлично. Значит, не будет мешать. Джейни помогла одурманенному Феликсу одеться (он при этом не многим отличался от манекена) и, поддерживая его, направилась к дверям, не забыв прихватить с собой багаж Феликса и трость Клэр – пусть эта заморская гостья хоть на коленях ползает!

– Ты еще пожалеешь об этом, – прошипела ей вслед Лина.

– Да неужели? – усмехнулась Джейни, гордясь своим спокойствием.

– Ты даже не представляешь, кто я…

– А вот тут ты ошибаешься. Я прекрасно знаю, кто ты и зачем пожаловала сюда.

Заметив изумление Лины, Джейни холодно улыбнулась.

– Да‑да, – добавила она. – Может, там, откуда ты приехала, твои приказания исполняются по одному щелчку пальцев, но здесь все по‑другому. Это – наш город, и лучшее, что ты можешь сделать, – это сесть на первый же поезд, идущий в Лондон, а там купить билет на самолет и убраться восвояси, потому что, если ты останешься, на тебя ополчится весь Маусхол. У меня много друзей, Лина Грант. Настоящих друзей.

– Ты не…

Но Джейни уже не слушала ее: вытолкнув Феликса в коридор, она демонстративно хлопнула дверью и с вещевым мешком, тростью и футляром в руках поплелась к лестнице.

– Нам нужно спуститься, – объяснила она Феликсу, опять подталкивая его.

Внизу их встретил взволнованный Рон. Он внимательно посмотрел на Феликса, снова замершего, как игрушка, у которой кончился завод, а затем обратился к Джейни:

– Я слышал крики…

Джейни устало кивнула:

– Мы кого‑нибудь разбудили?

– Нет, но… – Рон взглянул на Феликса. – А что с ним такое?

– Ваша постоялица накачала его наркотиками. Хорошенькие, однако, у вас клиенты!

– Мы их не выбираем… Ты повезешь его в больницу?

Джейни покачала головой:

– Нет, домой.

– Но…

Так будет лучше. Не хочу, чтобы он проснулся в больничной палате, недоумевая, что же произошло.

Рон хотел сказать что‑то еще, но, передумав, просто пожал плечами.

– Что ж, давай помогу. – И, подхватив вещи, направился к «релианту».

Пока он складывал их в багажник, Джейни пыталась запихнуть Феликса на пассажирское сиденье.

– Еще что‑нибудь? – спросил Рон после того, как Джейни заняла место за рулем.

– Нет. Спасибо тебе за все. Иди, а то простудишься под дождем.

Она включила передние фары и дворники, которые тут же принялись лениво размазывать грязную воду по лобовому стеклу. Вздохнув, девушка открыла окошко, помахала Рону, наблюдавшему за ней с порога отеля, и, развернув машину, покатила в сторону Маусхола.

«Если в моей жизни и была более кошмарная ночь, – с горечью подумала Джейни, – то я определенно не помню когда».

 

 

6

 

Лина стояла, глядя на захлопнувшуюся дверь. Щека горела, ребра ныли. Распахнув халат, девушка принялась осматривать свое тело.

Да, досталось ей…

Она медленно проковыляла через комнату и выглянула в окно: старенький «релиант робин» только что отъехал прочь. Лина долго смотрела ему вслед, массируя больные места и ничуть не заботясь о том, что стоит у окна полуголая и ее могут увидеть слу‑чайные прохожие. Наконец она запахнула халат и уселась в кресло.

«Это карма», – подумала Лина. Она ведь хотела как лучше, но при этом позволила своему телу одержать верх над разумом, и вот что в итоге получилось…

«Думай головой, а не передним местом, – нередко наставлял ее отец. – Это главное правило успеха как для мужчин, так и для женщин: если желаешь продвинуться в каком‑нибудь деле, слушай голос разума, а не похоти, ибо из‑за нее сгинуло немало талантливых людей».

Но она не последовала этому совету и, позабыв о здравом смысле, поддалась порыву чувств. Если бы она подсыпала Феликсу обычное снотворное и уложила его спать на диван, а сама отправилась в свою постель, сейчас все было бы иначе. А так…

Чего стоит одна только эта маленькая сучка, ворвавшаяся к ней в номер, словно к себе домой!

Ярость была бессмысленной, но Лина не могла сдержаться. Лишь спустя некоторое время она перевела дыхание и постаралась успокоиться.

«Не сходи с ума», – сказала она себе.

Однако теперь Лина могла потерять Феликса навсегда. Не то чтобы она считала его главной целью своей жизни. В какой‑то мере она вообще не хотела сближаться с ним – ведь он был всего‑навсего неотесанным моряком.

И все же…

Лина подумала о неведомом доселе чувстве, которое пробудил в ней этот человек, и с необъяснимым волнением осознала, что оно не угасло. Феликс Гэйвин действительно сумел пробить ледяную стену, которую она выстроила вокруг себя, и отыскал путь к сердцу, чтобы остаться в нем навсегда.

Лину покорила не готовность, с которой он бросился ей на помощь (чего, безусловно, не сделали бы люди ее круга – в лучшем случае они сочувственно покачали бы головой), не искренность, светящаяся в его взгляде, не внимание, с которым он слушал ее, и даже не его мускулистое тело…

Лина сама не понимала что. А все непонятное вызывало у нее страх, поскольку заставляло чувствовать себя уязвимой и глупой, неудачницей, не способной добиться желаемого.

Лина вспомнила тепло Феликса, прикосновение к его коже. Правда, в тот момент он был без сознания, что несколько отдавало некрофилией… И тем не менее это было так приятно…

Откинувшись на спинку кресла, Лина закрыла глаза и принялась ласкать себя, представляя, что это руки Феликса скользят по ее телу, но тут в фантазии ворвалась Джейни Литтл, а потом перед мысленным взором возникло мрачное лицо Феликса, когда тот появился на пороге с дурацкой тростью, и…

Рука замерла – Лине больше ничего не хотелось.

Спустя некоторое время она открыла глаза и, поправив халат, поднялась.

«Не сходи с ума».

У нее оставался еще один шанс порадовать и папу, и Орден, и саму себя. И она им воспользуется.

Берегись, Джейни Литтл!

 

 

7

 

Для Клэр Мэбли самым важным в жизни было самообладание. И это отличало ее от миллионов других людей на свете.

Когда на Клэр напал незнакомец, она, конечно, испугалась. Испугалась боли. Испугалась смерти. Но больше всего испугалась, что может лишиться самообладания. И вот в эту ночь у Клэр все‑таки отняли то, что спасало ее в течение долгих лет борьбы с болезнью.

Судьба обошлась с ней жестоко, хотя некоторые говорили, что Клэр сама себя наказала. Правда, она была совсем еще юной, когда случилось несчастье. Клэр полностью утратила контроль над своим телом, но не сдалась и потому смогла – хоть и не сразу – восстановить его. Она не выздоровела окончательно, но сумела победить болезнь настолько, что удивила даже врачей.

А в чем секрет? В самообладании.

Снова начав ходить, Клэр поклялась себе больше никогда, ни при каких обстоятельствах не терять самообладания. Сегодня она лишилась его. Незнакомец отнял у Клэр самое главное в жизни и сделал это легко и небрежно, словно жестокий мальчишка, отрывающий крылья у бабочки. И даже сейчас, находясь у себя дома на кухне в компании Дэйви Роу, девушка не могла успокоиться. Ей казалось, что она – пловец, который запутался в морских водорослях и теперь, задыхаясь, идет ко дну, теряя силы, надежду, самообладание…

Самообладание…

Клэр посмотрела на Дэйви, который сидел напротив и пил чай, стараясь не хлюпать слишком громко. Дэйви… Отвратительные шрамы, нос картошкой и огромный подбородок, правое ухо крупнее левого, глаза хоть и добрые, но слишком маленькие и расположены чересчур близко друг к другу, над левой бровью фиолетовая бородавка… Подобные черты могла любить только мать. И, насколько Клэр знала, так оно и было.

Дэйви тоже досталось в жизни. Из‑за отталкивающей внешности у него почти не было друзей, а когда он приходил устраиваться на работу, двери захлопывались прямо у него перед носом. Образования он так и не получил и за годы юности научился разве что драться. Но за это, увы, не платили денег, и в итоге Дэйви пришлось добывать свой хлеб насущный, воруя кошельки и обчищая номера отелей, благо в летнее время туристов на полуострове Пенвит хватало. А что еще бедняге оставалось?

В Маусхоле его отнюдь не считали паршивой овцой и относились даже с некоторой симпатией, хотя никто особенно не стремился проводить время в его обществе.

Но Клэр вдруг осознала, что, несмотря на уродство и темное прошлое этого человека, испытывает к нему неизъяснимую нежность и ощущает непонятное духовное родство с ним.

В надежде отвлечься от мрачных мыслей о сегодняшнем вечере Клэр попыталась представить себя на месте своего спасителя.

Он не был инвалидом – его тело исправно выполняло свои функции, и все же Дэйви нельзя было назвать полноценным: подобно тому, как люди, глядя на Клэр, не видели ничего, кроме ее трости, точно так же при взгляде на Дэйви они замечали лишь его уродство. Главное различие между ними заключалось в том, что Клэр изо всех сил стремилась изменить отношение к себе, и ей это удавалось, тогда как у Дэйви не было ни малейшего шанса.

– Ты' прочла все те книги? – неожиданно спросил он.

Клэр вздрогнула и вернулась в реальность.

– Что?

– Ну, книги в библиотеке. – Дэйви махнул рукой. – Ты все их прочла?

Клэр улыбнулась:

– Нет, еще не все. Но я много читаю. А что?

– Ну, мне хотелось бы знать, каково это.

– Каково что – прочесть все книги?

– Нет, книгу вообще. Но от начала до конца, и настоящую, без картинок.

– Ты никогда не читал книг? – Клэр стоило немалого труда скрыть изумление в голосе.

Дэйви пожал плечами:

– Да как‑то времени не было…

– И на что же ты его тратишь? – язвительно поинтересовалась Клэр и тут же прикусила язык. – Прости, Дэйви. Мне не следовало…

– Нет‑нет, все в порядке. Ну, я люблю гулять. А теперь, когда Вилли отдал мне свой велосипед, я часто катаюсь – например, до Сент‑Ивза и обратно. Еще я очень люблю слушать радио, а по вечерам мы с мамой смотрим телик. К тому же я обожаю ходить в кино. Но вот посмотрел на твои книги и подумал: прочитав столько, волей‑неволей поумнеешь.

– Нужно не просто читать, – покачала головой Клэр.

Ей, продавщице книжного магазина, лучше других было известно, какая литература пользовалась наибольшим спросом среди покупателей: любовные романы и детективы. Она даже не помнила, когда в последний раз кто‑нибудь кроме студентов спрашивал Джойса.

– Нужно осмысливать то, что читаешь, – объяснила она Дэйви. – Книга должна бросать вызов твоему интеллекту. Хотя я не имею ничего против развлекательной литературы. Стараюсь читать всего понемножку.

Дэйви кивнул, но Клэр сразу же стало ясно, что он ее не понимает.

– Ты ведь еще и музыкой занимаешься, – перевел он разговор на другую тему. – Играешь у Чарли Бойда, да?

– Да, по пятницам. А откуда ты знаешь? Вроде бы мы с тобой там не встречались.

Дэйви пожал плечами:

– Бывает, я прогуливаюсь мимо дома Чарли и, если оттуда доносится музыка, останавливаюсь, чтобы послушать.

– А почему ты никогда не заходишь?

– Ну, я же не умею ни играть, ни петь.

– Ты мог бы рассказать какую‑нибудь историю – например, что‑нибудь о временах твоего деда.

– Да не знаю я никаких историй. Я… – Дэйви нервно заерзал на стуле. – Стоит мне где‑нибудь появиться, как все тут же умолкают и начинают глазеть на меня. Чтобы поладить с людьми, мне приходится разыгрывать из себя дурачка. Тогда сперва все смеются надо мной, а потом угощают выпивкой или предлагают партию в бильярд, но… – Дэйви запнулся.

Клэр в растерянности не знала, что сказать.

– Иногда я так от всего устаю, – добавил он.

– Дэйви, быть не похожим на других очень нелегко. Мне это прекрасно известно.

– Не сравнивай себя со мной. Ты красивая и умная, а я… – Он вздохнул и одним глотком допил свой чай. – Уже поздно. Не могла бы ты дать мне подушку и одеяло, я постелю себе на кушетке.

Клэр хотела сказать что‑нибудь утешительное, но не решилась, боясь обидеть Дэйви жалостью, которую сама ненавидела до глубины души.

Она поднялась со стула:

– Сейчас я все тебе принесу.

 

Позже Клэр заглянула к матери. Та спокойно спала. Девушка оставила на тумбочке записку, в которой коротко объяснила, почему Дэйви ночует у них, и отправилась к себе. Раздевшись, Клэр легла в постель, но очень скоро поняла, что не сможет уснуть. В итоге она провела остававшиеся до рассвета часы, наблюдая, как постепенно прекращается дождь. И только небо было по‑прежнему облачным и тяжелым, напоминая о минувшей ночи.

Чайки уже начали кружить над крышей, когда Клэр наконец задремала, сидя в кресле. Ей снился мужчина в маске. Он гнался за ней по узким извилистым улочкам, а она не могла двигаться быстро, потому что потеряла свою трость. И вот над ней склонилось закрытое очками и шарфом лицо, и рука с татуировкой в виде голубя на запястье приставила к ее горлу нож. Из‑под шарфа донесся приглушенный смех.

Очнувшись, Клэр продолжала слышать его и лишь спустя некоторое время осознала, что это всего‑навсего крики чаек. Чувствуя себя совершенно разбитой, она кое‑как доковыляла до кровати и заползла под одеяло, где вскоре снова забылась сном, но на этот раз без сновидений.

 

 

8

 

Входная дверь хлопнула, и Дедушка, вздрогнув, проснулся. Книга Данторна свалилась с его коленей и упала бы на пол, если бы он не успел ее подхватить. Старик быстро вскочил на ноги, когда его промокшая, перепачканная внучка ввела в коридор такого же мокрого и грязного Феликса, спавшего, казалось, прямо на ходу.

– Ты нашла его! – обрадовался он. – Феликс, я даже выразить не могу, как сильно сожалею о…

– С ним сейчас бесполезно разговаривать, дедуля, – перебила его Джейни.

Дедушка подошел ближе и обнаружил, что, хотя глаза Феликса были широко раскрыты, он явно ничего не видел. Двигался же он исключительно потому, что Джейни буквально волокла его за собой.

– Что с ним стряслось? – спросил Дедушка. – Несчастный случай?

Джейни покачала головой:

– Да нет, дедушка, ничего случайного – все было тщательно спланировано… Помоги мне дотащить его до кровати.

Они потратили с полчаса на то, чтобы доставить полуживого Феликса наверх, раздеть его и уложить в постель, и еще примерно столько же времени переносили вещи из машины в дом, после чего дед с внучкой уселись на диване в гостиной, и Джейни по порядку рассказала обо всех событиях минувше го вечера. Закончив свою историю, девушка уткнулась Дедушке в плечо и разрыдалась.

В течение некоторого времени старик молча обдумывал услышанное, а затем крепко обнял Джейни и принялся ее успокаивать. Он шептал ей на ухо, что все уладится, что они обязательно докопаются до истины и что ей не о чем волноваться.

Но это были всего лишь слова…

Произнося их, Дедушка смотрел на лежащую в кресле книгу Данторна и не мог избавиться от странного ощущения, что самое худшее еще впереди.

Дедушка слушал завывание ветра за окном, и необъяснимое предчувствие чего‑то ужасного усиливалось.

Да, это только начало. Дальше будет хуже.

 

Глупый старик

 

Философы веками спорят, сколько ангелов одновременно может танцевать на острие булавки. Материалисты полагают, что все зависит от того, танцуют ли они буги‑вуги или же прильнув щекой к щеке.

Том Роббинс. Аромат джаза

 

 

1

 

Оглушенная ударом о волны, Джоди с головой погрузилась в темную глубину, но через несколько мгновений вынырнула на поверхность.

Холод моментально сковал ее тело, и Джоди вспомнила, что на дворе стоит поздняя осень. В эту пору многие моряки, оказавшись в воде, замерзали насмерть. Иногда их посиневшие распухшие тела выбрасывало на берег, и для родственников это было слабым, но все‑таки утешением, однако большинство пропадало без вести, превратившись в вечную игрушку волн.

Но Джоди уже не чувствовала холода, который высасывал жизнь из ее тела. Она просто плыла, отчаянно работая руками и ногами, и мысли ее были совсем о другом.

Эдерн Ги…

Его кожа, которая плавилась, словно воск…

Дыра у него в груди, из которой сыпались болтики и гаечки…

Эта картина застыла в ее памяти, вытеснив все остальное…

Задумавшись, девушка опустила голову и чуть было не захлебнулась. Соленая вода попала в нос, Джоди закашлялась и задрожала.

«Плыви, – сказала она себе. – Плыви, или ты погибла!»

Но ее трясло все сильнее, и все труднее было держаться на воде.

Течение уносило ее прочь от пристани. Уиндл, фамильяр Вдовы, сидя на ящике, злобно смотрел ей вслед, самой Вдовы нигде не было видно. Теперь, когда Джоди была размером с мышь, ей казалось, что до берега так далеко.

Девушка закрыла глаза…

И снова увидела Эдерна, его расплывшееся лицо, разорванную грудь и металлические детали.

«Плыви! Плыви!» – твердила она себе.

Но руки и ноги онемели, и Джоди почувствовала, что теряет надежду.

«Зачем бороться с холодом? – думала она, слабея. – Зачем бороться со стихией?»

Море никогда не было ей другом – оно украло у нее отца и мать и вот сейчас отнимало жизнь. В темной глубине ее ждал покой – он манил ее, обещая тепло и уют, если только она перестанет сопротивляться…

Внезапно волна подхватила Джоди, и, приподнявшись над поверхностью залива, девушка заметила, как что‑то темное, оставляя за собой клинообразный след, быстро приближается к ней.

«Акула!» – ахнула она.

Вероятно, это была маленькая голубая акула, таких местные рыбаки прямо в гавани ловили удочкой на макрель или сардину.

Еще секунду назад Джоди готова была сдаться, но теперь инстинкт самосохранения заставил ее продолжить борьбу. Ей вовсе не хотелось становиться закуской для акулы.

Девушка принялась отчаянно барахтаться, однако вовремя сообразила, что этим только быстрее привлечет внимание зубастой хищницы.

«Это несправедливо, – всхлипнула Джоди, – что бы там ни говорила тетя Нетти по поводу распределения справедливости на земле». В это время года здесь вообще не должно быть акул.

Девушка взлетела на очередной волне и с удивлением обнаружила, что ее преследовательница исчезла.

«Слава богу!» – с облегчением выдохнула Джоди и тут же вскрикнула от неожиданности, почувствовав прикосновение чего‑то живого и очень крупного.

Она бешено замолотила по неизвестному существу своими крошечными кулачками, но вдруг поняла, что это не скользкая кожа акулы, а всего‑навсего мокрая тюленья шкура. Взволнованная, Джоди прижалась к ней и забормотала:

– Спасибо, спасибо, спасибо…

У нее лихорадочно стучали зубы, дрожали руки и ноги, но девушка накрепко вцепилась в своего спасителя, направлявшегося к берегу, не ослабила хватку даже тогда, когда смертельная усталость смежила наконец ей веки.

 

 

2

 

Спустя час после общения с трупом Джона Бриелло Дензил Госсип все еще не мог решить, разыграли его или нет. Если да, то мистификация была спланирована поистине великолепно и имела продолжение, поскольку теперь все четверо плыли в лодке по темному заливу.

Хенки Вэйл, благоразумно поместив свою массу в центре лодки, гнул спину на веслах. Он сменил медвежью шкуру на привычные штаны, свитер и шарф. Топин, вооружившись фонарем, устроился на носу и пристально вглядывался в волны, высматривая Джоди и брошенные корабельные снасти, которые могли представлять серьезную угрозу для лодки. Дензил, также с фонарем, сидел на корме вместе с Лиззи Снелл, походившей сейчас на бывалого пирата, – Хенки предложил ей облачиться в один из костюмов, в какие наряжал своих моделей, если вообще наряжал. Лиззи склонилась на одну сторону лодки, Дензил на другую, и оба внимательно изучали поверхность воды в поисках Джоди, которая, превратившись в Крошку из старого детского стихотворения, в эти минуты должна была беспомощно барахтаться в заливе.

Если, конечно, верить словам мертвеца, что, по мнению Дензила, было совершенной глупостью.

Вся эта история казалась ему сплошным абсурдом. За исключением того, что Джоди действительно пропала, а сам он до сих пор чувствовал прикосновение холодных пальцев к своей руке и слышал загробный голос, слетающий с обескровленных губ Бриелло…

– Что это?! – воскликнула Лиззи, когда свет от фонаря Дензила упал на какое‑то движущееся по волнам существо.

Топин направил на него луч своего фонаря, а Хенки перестал грести и прищурился.

– Оно гораздо больше мыши, – покачал головой Топин.

– Это всего лишь тюлень, – добавил Хенки.

– Так, может, и у него попросим помощи? – усмехнулся Дензил, не в силах сдержать сарказм.

Однако Хенки заметно оживился.

– О нет, – пробормотал Дензил. – Это уже чересчур…

В Бодбери рыбаки с промысловых люггеров и матросы с торговых кораблей, контрабандисты и ловцы крабов – все, чья работа была так или иначе связана с морем, – отличались крайней суеверностью.

Они не любили, когда что‑то пропадало с их судов, и не только по очевидной причине, но еще и потому, что, согласно примете, вместе с исчезнувшим предметом корабль терял и часть своей удачи. Из этих же соображений моряки неохотно одалживали вещи и считали необходимым немного подпортить их, прежде чем передать в чужие руки.

Большим несчастьем считалось отправиться в плавание со священником, поэтому моряки старались даже слова этого не произносить, используя вмест0 него выражения вроде «белая удавка».

Поднявшись на борт, не стоило возвращаться на берег за какой‑нибудь забытой вещью.

Появление женщины на корабле воспринималась как предвестие несчастья.

Если сардину начать есть с головы, можно отпугнуть целый косяк рыбы.

И сотни других, разнообразных и зачастую совершенно немыслимых поверий.

О душах мертвых у моряков тоже было собственное представление, не имеющее отношения к традиционным раю и аду. Души рыбаков, по их мнению, вселялись в чаек, а души усопших эльфов – в тюленей, поэтому причинить вред этим существам – все равно что разбить зеркало: к большой беде.

Подобное отношение позволяло чайкам свободно летать повсюду, а тюленям, колония которых располагалась на Йолен‑Рок, к югу от городка, безбоязненно заплывать в гавань. Никто не осмеливался тронуть их. К тому же разве они не помогали рыбакам отыскивать косяки сардин и не указывали в густом тумане путь к причалу?

В Бодбери не верили в селчей – тюленей‑оборотней, напротив, этих животных считали символом Доброго Соседства и чтили не меньше, чем домовых.

И только для Дензила Госсипа все это оставалось полнейшей ерундой…

Между тем Хенки неожиданно сложил руки рупором и прокричал что‑то тюленю.

– У нее есть что‑то на голове, – заметила Лиззи.

– Шляпа, должно быть, – съязвил Дензил. – Кстати, с чего вы взяли, что это она, а не он? Может, станем определять пол по головному убору?

– Это она, – мягко ответил Хенки.

«Ну еще бы, – хмыкнул про себя Дензил. – Такому волоките, как ты, всюду мерещатся самки».

– Посветите на нее, – попросил Хенки, снова взявшись за весла.

Дензил тяжело вздохнул и стал смотреть на берег. Его взгляд упал на человека, явно наблюдавшего за ними с Новой Пристани. В темноте с такого расстояния Дензил мог различить лишь силуэт, имевший бесспорное сходство с очертаниями Вдовы Пендер.

Странный холодок пробежал у него по спине. Пытаясь избавиться от неприятного ощущения, старик зажмурился, а когда он снова открыл глаза, фигура уже исчезла.

– Боже мой! – завопил вдруг Топин. Усталый и раздраженный, Дензил повернулся взглянуть, что так взволновало чудаковатого философа, и в следующую секунду во второй раз за ночь лишился дара речи.

 

 

3

 

Джоди видела странный сон.

Стоял солнечный летний день, и море у Йолен‑Рок было удивительно спокойным. Джоди мерно покачивалась в каркере – крошечной лодочке, какие местные мальчишки мастерили из древесной коры. Как раз то, что надо для Маленького Человечка.

Вокруг – ив воде, и на скалах – виднелись тюлени. Больше сотни тюленей. Взрослые самки и самцы, молодые особи и совсем еще юные детеныши. Все они грелись на солнышке или плескались в теплом море. Она повсюду слышала их голоса – низкий лай стариков и тоненькое повизгивание малышей сплетались в разговор, и Джоди казалось, что она смогла бы его понять, если бы хорошенько сосредоточилась.

Прежде она часто приходила сюда с Олли. В плохую погоду он забирался к ней за пазуху, а в хорошую сидел у Джоди на плече или просто бежал рядом. Иногда она часами напролет болтала с Дензилом или молча наблюдала за тюленями в обществе Топина.

Но никогда еще она не оказывалась так близко к этим животным, как сейчас.

Несколько малышей резвились на берегу, наполняя воздух своими криками, – ну точь‑в‑точь расшалившиеся ребятишки из Трущоб. Джоди направила каркер в их сторону, но тут у нее на пути возник взрослый тюлень. Он поднял голову над водой и посмотрел на девушку.

Камень, – послышалось ей.

Это прозвучало словно звон колокольчика и не имело ничего общего с грубым тюленьим лаем. Джоди вдруг почудилось, что она уже слышала этот голос, эту четкую, правильную речь.

Она бросила взгляд на Йолен‑Рок.

– Что – камень?

Камень с дыркой.

У Джоди появилось неприятное ощущение, словно туча закрыла солнце.

– Нет… – прошептала она.

Пройти девять раз.

Неприятное чувство стремительно нарастало, сжимая. грудь, и Джоди задрожала всем телом.

– Не говори со мной так!

На восходе луны.

В сознании Джоди что‑то щелкнуло. Боль сдавила виски.

– Пожалуйста, не…

Но было уже поздно. В то же мгновение она вспомнила все: и Вдову, и ее прихвостней, и Эдерна – растерзанный на кусочки часовой механизм, из которого сыпались болтики и гаечки…

Когда ты проснешься, – сказал тюлень, глядя на нее своими огромными влажными глазами, – не забудь о камне.

– Но я не хочу просыпаться.

Быть Маленьким Человечком здесь – хорошо и приятно, а наяву это означало снова столкнуться с ведьмами, их фамильярами и слочами. И еще там ее ждало море – такое же враждебное, как в день гибели отца…

– Ты не можешь заставить меня проснуться! Но все вокруг уже начало расплываться, словно гигантская рука стирала наваждение со стекла реальности.

– Нет! – закричала она.

Но ты нужна нам.

Джоди опять плыла, но теперь уже не по волнам: она будто бы парила в темноте, где не было ни неба, ни земли.

Ты нужна мне…

Девушка невольно вспомнила старые морские байки, будто души умерших эльфов вселяются в тюленей, и перед мысленным взором снова возник образ Маленького Человечка – ее погибшего друга…

– Эдерн?

Тишина.

– Эдерн, а может, ты все‑таки был настоящим?

Но ответа не последовало, а сама. Джоди постепенно возвращалась в свое измученное тело, и вскоре тьма отступила перед лучом яркого света, ударившим ей прямо в лицо.

 

 

4

 

– Какая крошка! – ахнула Лиззи, захлопав глазами от удивления. – Словно куколка.

Хенки только хмыкнул, мельком взглянув на Джоди, сейчас его гораздо больше волновало другое: он изо всех сил старался удержать лодку на месте, чтобы тюлень мог спокойно приблизиться, не уронив своего пассажира.

Дензил же, стоя рядом с Лиззи, молча смотрел на крошечную фигурку на голове животного и размышлял, сошел ли с ума он сам или же мир вокруг. Сняв очки, он старательно протер их и водрузил на переносицу.

Для него изменилось все – невозможное каким‑то необъяснимым образом стало возможным.

Все утратило смысл. Он больше ни в чем не был уверен. Облегчение от сознания того, что Джоди жива и здорова, смешивалось с недоумением по поводу ее размера. Бедный Дензил чувствовал себя глупым стариком, посмешищем со всеми своими научными принципами и элементарной логикой.

Как страшно вдруг обнаружить, что ты всю жизнь заблуждался! Но в то же время в груди у Дензила поднималось странное, неведомое ему доселе волнение: существование чудес открывало безграничные возможности для принципиально новых исследований.

Кроме того, Дензила утешало, что Лиззи и Топин были ошарашены ничуть не меньше, чем он, да и немудрено: не каждый день увидишь Джоди размером с мышь.

Лиззи осторожно сняла девушку с головы тюленя, завернула ее в носовой платок, поднесла к фонарю и принялась качать, напевая при этом какую‑то песенку, что, насколько было известно Дензилу, привело бы Джоди в неописуемую ярость, если бы она услышала.

Старик наклонился ниже:

– Джоди…

– Она насквозь промокла и промерзла до костей, – шепнула ему Лиззи. – Но с ней все будет в порядке. Да, Хенки?

Хенки, направлявший лодку в сторону складов, опять неопределенно хмыкнул, но Дензил предпочел расценить это как согласие. Пусть уж лучше великан не отвлекается, поскольку лавировать среди останков кораблей и без того не так‑то просто.

Топин поднялся, намереваясь получше рассмотреть малютку Джоди. Лодка закачалась.

– А ну‑ка сядь! – рявкнул Хенки. Философ повиновался.

Между тем Дензил оторвал взгляд от Джоди и повернулся к тюленю, однако тот уже успел уплыть.

– Какое поразительное создание, – задумчиво произнес старик и громко прокричал в темноту: – Спасибо тебе!

Хенки с улыбкой посмотрел на него, но ничего не сказал. Великан старательно греб к берегу, и его массивные мускулы перекатывались под свитером. Дензил снова обратил все свое внимание на Джоди и удивленно вскинул взгляд, когда лодка ударилась о причал: обратный путь показался ему слишком коротким.

– Ну что, вы изменили свое мнение? – поинтересовался Хенки.

– О чем?

– Обо всем.

– Пожалуй.

– Ой, смотрите! – перебила их Лиззи. – Она приходит в себя.

И правда, тонюсенькие реснички задрожали, и в следующую секунду Джоди очнулась.

– Чертово волшебство, – выдохнул Хенки. – Жаль, что у нее нет крылышек. Хотел бы я увидеть, как они работают.

– Она же не фея, – возразил Дензил.

– Но в любом случае она служит живым доказательством существования магии, не так ли?

– Да тише вы! – зашипела на них Лиззи, когда Джоди поморщилась и заткнула уши.

– Давайте поскорее внесем ее в дом, – предложил Хенки, привязывая лодку.

Он пытался говорить приглушенно, но даже шепот его звучал как раскаты грома.

– Тише! – простонала Лиззи.

Хенки кивнул и, пробормотав себе нос: «Черт побери», – зашагал к своему жилищу.

Остальные последовали за ним. Дензил, замыкавший цепочку, задержался в дверях и внимательно оглядел вымощенную булыжником дорожку, соединявшую Старый Причал и Новую Пристань. Вдовы нигде не было видно, и все же он испытывал навязчивое ощущение, что кто‑то наблюдает за ними. В воздухе воняло болотом, хотя Дензил понятия не имел, откуда мог исходить подобный запах.

Он постоял еще немного, а затем тряхнул головой и вошел внутрь.

 

 

5

 

Оправившись от шока, вызванного появлением над ней громадных лиц, Джоди грелась в одежде, снятой с куклы, которую Хенки отыскал в одной из бесчисленных коробок, заполонивших его дом, пила чай из наперстка и рассказывала свою историю. Девушка совершенно охрипла, и, чтобы смягчить горло, в чай добавили немного рому из пипетки. К счастью, гиганты, как Джоди мысленно называла своих спасителей, теперь говорили только шепотом, так что в ушах больше не звенело.

– Я чувствую себя членом банды заговорщиков, – признался Топин.

– В некотором роде так оно и есть, – заверил его Хенки.

От его голоса у девушки по‑прежнему закладывало уши.

Как и все, кто вырос в Трущобах, Джоди прекрасно знала эксцентричного художника, однако дома у него оказалась впервые. Здесь все было именно так, как она и представляла, вместе с другими ребятишками украдкой заглядывая в жилище Хенки сквозь грязные окошки. Она могла бы часами бродить по этому огромному лабиринту, а учитывая ее нынешний размер, пожалуй, и целыми днями… Мысли Джоди вернулись к насущной проблеме.

– Как мне снова стать прежней? – спросила она.

– Для начала, – ответил Хенки, – мы отправимся к чертовой Вдове и заберем у нее пуговицу.

– Это не так‑то просто, – возразил Дензил.

– Почему же? – скривился Хенки.

– Потому что, когда мы были еще в море, я видел, как Вдова шпионила за нами с пристани. Наверняка она уже успела надежно спрятать пуговицу.

– Эта старая карга ни за что не скажет, куда она ее подевала, – вздохнула Лиззи.

– Уж мы‑то заставим ее заговорить, – прорычал Хенки.

– Угу, – хмыкнул Топин. – Не думаю, что это понравится констеблю.

– К тому же среди нас есть некоторые нарушители общественного спокойствия, – не преминул съязвить Дензил.

– Тремер не упустит случая упрятать тебя за решетку, Хенки, – добавила Лиззи.

– Значит, нужно найти другой выход! – заревел Хенки, в очередной раз заставив Джоди вздрогнуть.

– А как насчет камня? – напомнила она. – Камня Мен‑эн‑Тол?

– Это всего лишь сказка, – возразил Дензил. – Какой бы ни был камень – с дыркой или без, – магии в нем не больше, чем в…

– Чем в чем? – ухмыльнулся Топин.

– Не важно, – насупился Дензил.

Все рассмеялись, и Джоди пришлось снова заткнуть уши, когда захохотал великан.

– Хенки, – укоризненно покачала головой Лиззи.

Он взглянул на нее, потом на Джоди и замолчал, скривив губы в беззвучном «черт побери».

– А тот Маленький Человечек… – сменил тему Топин. – Ты говоришь, он оказался заводной игрушкой?

Смех тут же оборвался, и Джоди грустно кивнула.

– А потом тебе приснилось, что его душа вселилась в тюленя?

– Да.

– Я считал, что только боги и ангелы могут обращаться к кому‑то во сне, – саркастически заметил Дензил.

– Вообще‑то да, – растерянно согласился Хенки.

– А что если эльфы обладают способностями, о которых мы не подозревали, – задумчиво произнес Топин.

– Например? Является во сне? – поинтересовался Хенки.

– Вероятно, они могут говорить с людьми посредством других существ, когда их собственные тела почему‑то не подходят для реализации замысла, – предположил Топин.

Дензил крякнул, но воздержался от комментариев.

Топин улыбнулся:

– То и дело выясняется, что мир гораздо сложнее, чем казался нам всего пару секунд назад.

– Наверное, все это правда, – оживилась Лиззи. – Вы никогда не обращали внимания, как иногда смотрят на нас обычные кошки? Словно понимают каждое наше слово.

– Есть над чем задуматься, не так ли? – лукаво подмигнул Дензилу Топин.

– По‑вашему, мы должны отнести Джоди к камню, чтобы она девять раз прошла через его дыру? – устало спросил тот.

– На восходе луны, – уточнила Лиззи. Дензил вздохнул:

– Но что из этого выйдет?

– Есть только один способ получить ответ на этот вопрос, – пожал плечами Хенки.

– Но нужно остерегаться Вдовы, – предупредила Джоди. – А вдруг она снова выследит нас с помощью Уиндла.

– Мне бы хотелось нарисовать ее фамильяра, – признался Хенки. Он взглянул на Джоди. – И тебя тоже, маленькая. Я и не подозревал, что у Нетти есть дочка, да еще такая хорошенькая.

– Я ее племянница, – поправила его Джоди.

– И она вовсе не желает, чтобы ты ее рисовал, – возмущенно фыркнул Дензил.

Он покосился на мольберт с незаконченным портретом обнаженной Лиззи и презрительно отвернулся.

Хенки хихикнул:

– Я же не собираюсь запечатлевать малышку нагишом.

– А я согласна! – неожиданно вмешалась Джоди. – Меня еще никогда не рисовали.

– И надеюсь, никогда не нарисуют, – пробормотал Дензил. – Что сталось бы с твоей бедной тетей, если бы…

– То существо… – перебила его Лиззи, нервно озираясь по сторонам. – Может, оно где‑то поблизости?

Все замолчали и начали вглядываться в темноту, сгустившуюся по углам.

– На всякий случай нам лучше говорить шепотом, – предложил Хенки, – хотя я сомневаюсь, что фамильяр нас подслушивает.

– У Вдовы есть еще слочи, – сказала Джоди. – Болотные твари. Правда, живут они всего одну ночь, и их можно учуять издали.

– Учуять? – Дензил резко выпрямился в кресле и поправил съехавшие на нос очки. – Снаружи стояла невыносимая вонь, когда мы входили сюда…

Хенки вскочил на ноги так стремительно, что опрокинул стул, на котором сидел. Сморщившись от грохота, Джоди быстро заткнула уши. Двумя огромными прыжками художник приблизился к двери и широко распахнул ее. Над городом уже брезжил рассвет. С минуту Хенки стоял на пороге, осматриваясь, а затем нагнулся и принялся изучать что‑то на земле.

– Что там? – поинтересовался Топин.

– Понятия не имею.

Все, включая Дензила с Джоди на ладони, высыпали наружу и столпились вокруг подернутых ряской лужиц.

Джоди почувствовала знакомый запах и снова вспомнила об ужасной гибели Эдерна. Девушка отвернулась и уткнулась лицом в большой палец Дензила.

– Как много они, по‑вашему, слышали? – спросила Лиззи.

– Это зависит от того, насколько хорошо развит их слух, – ответил Хенки.

Он втолкнул всех внутрь и захлопнул дверь.

– Нам нужен план, – прошептал он так тихо, что остальным пришлось подойти поближе, чтобы ничего не пропустить. – Мы должны сбить старуху с толку. – Он задумчиво взглянул на Лиззи. – Не ссорясь при этом с законом.

– О чем это вы? – насторожился Дензил.

– О ребятишках из Трущоб, – начал Хенки. – Целая ватага ребятишек на велосипедах, крутящихся повсюду, словно назойливые мухи…

 

Загадка

 

Полмира спит, природа замерла,

И сновиденья искушают спящих.

Уильям Шекспир. Макбет[38]

 

 

1

 

Если представить, что Орден Серого Голубя – это таинственное озеро, скрытое от глаз в дремучем лесу, то Джона Мэддена можно было бы сравнить с брошенным в воду камнем, от которого расходятся круги.

Установить взаимосвязь не так уж сложно: существовал мир, в нем существовал Орден, а в Ордене Совет Старейшин, Тайный Совет и, наконец, сам Мэдден, дергающий за нити сплетенной им паутины. Каждое его действие вызывало движение на всех уровнях Ордена и отражалось на стаде баранов, для управления коим Мэдден и был, по его глубокому личному убеждению, рожден.

Он всегда получал то, что хотел. И он был терпелив.

Только однажды ему пришлось испытать горечь поражения – причем абсолютного, но зато его отголоски Мэдден ощущал до сих пор. Как, например, сегодня вечером, во время заседания Тайного Совета Ордена.

В этой среде избранных не практиковались спектакли с масками, балахонами и свечами, приберегаемые для молодых членов организации. Не было ни блокнотов, ни ручек, ни секретарей для ведения протоколов. Совет проходил в строгом, со вкусом обставленном зале, который располагался на тридцатом этаже одного из небоскребов Манхэттена. Единственным настенным украшением в сияющем стеклом и сталью помещении был гобелен с изображением серого голубя Ордена, висевший позади кресла председательствующего Мэддена. У длинного деревянного стола стояли еще четыре кожаных кресла.

Справа от Мэддена сидел Роланд Грант, которого еженедельник «Форбс» назвал седьмым по счету богатейшим человеком планеты, не считая монарших особ. Это был крупный, сильный мужчина, настоящий исполин североамериканского делового мира в неизменном костюме‑тройке, сшитом на заказ. Он выглядел опрятным и подтянутым, несмотря на внушительный вес, и, невзирая на годы, у него на голове не было ни единого седого волоса. Число же корпораций, в которых Грант держал свои акции, многократно превышало количество игровых клеток в «Монополии».

Если у него и была какая‑то слабость, так это его дочь, Лина.

Рядом с Грантом расположился Джеймс Келли – Джей Кей – Хейл, официальный представитель Гонконга в ряде западных компаний, – смуглый худощавый мужчина с тонкими ястребиными чертами лица. Мэдден готовил его к выходу на американскую политическую арену, причем Хейл считал это собственной инициативой.

Слева от Мэддена сидела Эва Дизель, западногерманская писательница и активистка в борьбе за права человека, умело использующая в интересах Ордена свое влияние на правительство и общественность. Эта потрясающая женщина обладала поистине редкостным темпераментом, и даже Мэдден не мог сказать наверняка, во что из пропагандируемого она действительно верила, а что всего лишь служило ширмой для проведения политики Ордена.

Последним членом Тайного Совета был Арманд Монетт, французский магнат, многочисленные компании которого занимались судоходством, добычей и транспортировкой топлива и различными медиа‑проектами. Разрушая традиционное представление об облике истинного француза, он часто появлялся на публике в мятой рубашке и криво повязанном галстуке, с взъерошенными волосами, красными глазами и щетиной на лице, однако ум его был столь же остр, сколь внешность неряшлива, и если дела Монетта шли не так хорошо, как у Гранта, то исключительно потому, что Мэдден, не слишком доверявший этому человеку, время от времени натягивал вожжи.

Всем собравшимся было уже за шестьдесят, хотя, просочись подобная информация в прессу, она потрясла бы многих.

Члены Тайного Совета встречались раз в месяц, чтобы оценить работу Ордена и обсудить свои личные проекты. Кое‑какие соображения позже высказывались на Совете Старейшин, однако о планах, вынашиваемых внутри Тайного Совета, старейшины могли лишь догадываться, и это, по мнению Мэддена, было абсолютно правильно, ибо большинство из них, несмотря на свою преданность Ордену, в действительности мало чем отличались от обычных баранов.

Иногда – особенно в такие моменты, как сейчас, – Мэддену казалось, что и членов Тайного Совета не мешало периодически ставить на место. Правда, при этом они ни в коем случае не должны были заподозрить, что он их контролирует, – ведь вера в собственную значимость усыпляла их бдительность, в то время как главное оставалось неизменным: правил бал он, Джон Мэдден, и никто другой. Орден Серого Голубя был создан благодаря его идее и его упорству. Все прочие являлись только строительным материалом, тогда как без него, Мэддена, Ордена попросту не было бы.

Итак, сегодня Мэдден позволил коллегам обратиться к нему с вопросами и даже коснуться его провала с секретом Данторна, но сделал это в самом конце заседания, за несколько минут до того, как объявить собрание закрытым. Он воистину правил ими!

– Bien[39], – начал, как и ожидал Мэдден, Арманд Монетт. – Нам еще нужно обсудить вашу корнуэльскую загадку, Джон. Как там успехи?

– Сейчас над ней работают два наших лучших агента.

Мэдден увидел, с какой благодарностью посмотрел на него Грант за столь лестный комплимент в адрес Лины, но притворился, что ничего не заметил.

– Они работают над ней уже вторую неделю, – пожал плечами Монетт. – А где конкретные результаты?

– Да‑да, – поддержала его Эва Дизель на своем безупречном английском. – Вы годами интригуете нас этой тайной, но известно ли вам что‑нибудь новое?

Мэдден задумался: как объяснить этим людям, что между ним и тайной, спрятанной Данторном, существовала незримая связь; что он чувствовал каждое ее пробуждение, но при этом понятия не имел, как она выглядит, ощущая лишь скрытую в ней власть, равной которой еще не было на земле?

И потом, чего ради он должен был все это им рассказывать?

Он вообще давно уже жалел о том, что однажды обмолвился о своем поединке с Данторном…

– Мне известно только то, что тайна снова проснулась, – ответил он наконец. – И что мы приблизились к ней вплотную.

Джей Кей Хейл выпрямился в своем кресле: – Я хочу спросить вас, Джон: почему мы так Долго ходим вокруг да около этой вашей тайны? Что мешает нам просто взять ее?

Мэдден покачал головой:

– Данторн был в нашем распоряжении два дня, но он ничего не сказал. Действуя слишком быстро, мы рискуем потерять ключ к разгадке еще лет на тридцать пять.

– Но теперь у нас совсем другие методы допроса, – возразил Хейл. – За прошедшие годы было изобретено несколько весьма эффективных средств…

– Плюс ваше личное руководство… – вставил Монетт.

Хейл бросил на него раздраженный взгляд:

– Мы можем заставить говорить кого угодно. Дайте моим людям всего один день и…

– Я осведомлен о фармацевтических успехах как в Америке, которая, кстати, не является моей родиной, так и за границей, – перебил его Мэдден. – Но вы недооцениваете друзей Данторна. Перед их стойкостью все ваши методы бессильны. Кроме того, они могут даже не догадываться о том, чем владеют.

– Но вы же сами сказали, что тайна проснулась, – напомнила ему Эва Дизель. – Стало быть, кто‑то ее разбудил?

Мэдден молчал: он не сомневался, что, если бы все в зале вдруг замерли, он услышал бы голос пробудившегося секрета Данторна, взывающий к нему через океан, ибо никогда прежде он не ощущал его биения так отчетливо, как сейчас.

– Возможно, это вообще не предмет, – тихо предположил он. – Возможно, это… место. Нам нужно раздобыть ключ к нему, и тогда…

– Место? – удивился Монетт.

Мэдден нахмурился, рассердившись на себя за то, что ляпнул лишнее, и на Монетта за то, что ухватился за это. Однако Мэдден уже не мог остановиться: шепот тайны в его сознании становился все отчетливее, порождая странные желания и затуманивая мысли.

– О чем это вы? – спросила Эва Дизель, и в глазах ее зажегся неподдельный интерес.

Хейл также заметно оживился:

– Вы что‑то выяснили, Джон?

Только Грант не произнес ни слова, и Мэдден был искренне благодарен ему за это.

– Если вы не чувствуете того, что чувствую я, – сказал он, вставая из‑за стола, – то вряд ли вы готовы к встрече с загадкой Уильяма Данторна. Это великий дар, но овладеть им сможет лишь достойный. – И поднял руку в знак того, что разговор окончен. – Подумайте об этом, – добавил он, покидая зал.

 

 

2

 

Спустя некоторое время к Мэддену, отдыхавшему у себя в кабинете, присоединился Грант.

Комната была уютной: на полу лежал толстый ковер, кожаная мягкая мебель казалась предназначенной скорее для удобства, нежели для красоты. Одну из стен занимал книжный шкаф от пола до потолка, на другой висели картины импрессионистов. В центре стоял старинный, отполированный до блеска письменный стол. В углу располагался небольшой бар, с другой стороны находилась целая компьютерная система, контролирующая огромную коммерческую империю Мэддена. Сам он стоял у огромного окна, за которым простиралось море огней ночного Нью‑Йорка.

Мэдден смотрел на линию небоскребов Манхэттена, но не видел их: взгляд его летел далеко за пределы этих возведенных человеком каменных гор, через темные воды Атлантики, к маленькому полуострову со скалистыми берегами – туда, где проснувшаяся тайна Данторна отчаянно пульсировала, излучая власть, которой он, Джон Мэдден, так страстно жаждал завладеть.

Грант молча налил себе виски, положил в него два кубика льда из мини‑холодильника в баре и, усевшись на диван, принялся неторопливо потягивать напиток, ожидая, когда же Мэдден повернется к нему.

– Они не понимают, Ролли, – сказал тот наконец.

– Я тоже. Мэдден кивнул:

– Я знаю. Но у тебя, в отличие от них, есть терпение…

Грант поставил бокал с виски на стеклянный столик перед диваном.

– Их можно заменить, – предложил он.

Мэдден усмехнулся:

– Тогда нам пришлось бы в срочном порядке готовить новых людей – не можем же мы взвалить все на себя! – а это то, на что сейчас ни у тебя, ни у меня нет времени. А главное – этих волков мы, по крайней мере, уже изучили.

– Ты прав.

Грант снова взял свое виски, и на чистой поверхности столика остался мутный кружочек.

– Что ты видишь, когда вглядываешься в ночь, Джон? – спросил он. – Что такое видишь ты, чего не можем видеть мы?

Услышав этот вопрос от кого‑нибудь другого, Мэдден счел бы его навязчивым, но Роланд Грант был не просто его старейшим партнером – он являлся для него тем, кого обычно называют другом.

– Я вижу больше, чем мощь и славу, Ролли, – ответил он. – Я вижу тайну, которая становится тем туманнее, чем ближе ты подходишь к ней, но при этом дух твой с каждым шагом растет, и однажды он сумеет объять весь мир. Клянусь! И все же самое великое в этой тайне то, что ее невозможно постичь, а значит, пути твоему не будет конца, и даже после смерти ты последуешь за ней. Последуешь в вечность…

Мэдден снова уставился в окно. Когда же он опять развернулся к Гранту, на губах его играла улыбка, а в глазах светилось невыразимое сочетание дикого возбуждения и вселенского покоя. Потом Мэдден моргнул, и все исчезло.

– В бессмертие… – закончил он мягким голосом.

– И все это вмещает секрет Данторна?

– Да. Этого дара хватило бы на всех, и, тем не менее, достанется он, как я уже говорил, лишь тому, кто достоин… Но тебе не о чем беспокоиться, Ролли, – добавил он, заметив, что Грант нервничает. – Ты заслужил право прикоснуться к тайне.

– Не в такой степени, как ты, Джон.

Мэдден знал Гранта слишком хорошо, чтобы посчитать его слова грубой лестью. Он ни минуты не сомневался в искренности этого человека и потому хотел сделать его – после того, как сам станет воплощением божественного на земле, – своим ближайшим сподвижником. Он собирался поставить Гранта даже выше Майкла Бетта – ведь тело Майкла вмещало в себя душу Зверя, а Зверю, несмотря на весь его опыт и мудрость, не стоило доверять ни в прошлом, ни в нынешнем воплощении. Грант же был открытым и преданным, и таким он будет всегда.

– Где бы ни скрывалась тайна Данторна, – продолжал Мэдден, – она пробудилась. Я постоянно ощущаю ее присутствие в воздухе.

– Можешь ли ты определить ее точное местонахождение?

– Наверное, да… – Мэдден на мгновение задумался, затем повторил уже твердо: – Да, могу.

Грант потер руки:

– И когда же мы вылетаем в Корнуолл?

– Даже так? – расхохотался было Мэдден, но замолчал, когда Грант нахмурился. – Что случилось, Ролли?

Тот заколебался.

– Между нами нет секретов, – соврал Мэдден. – Помнишь?

Грант кивнул:

– Это все из‑за Майкла. Сегодня мне звонила Лина: похоже, он сорвался с тормозов.

– А, Лина…

– Я знаю, как ты относишься к ней, Джон, и все же осмелюсь утверждать, что она может быть весьма компетентной, когда всецело сосредоточивается на задании.

– Но она так часто отвлекается… – покачал головой Мэдден и, прежде чем Грант бросился защищать дочь, примирительно поднял руку. – Я разговаривал с Майклом по телефону перед началом собрания, и он показался мне каким‑то… взвинченным. Думаю, на этот раз Лина права. Пока Майкл не вышел из‑под контроля, но, если мы оставим его без присмотра, это может произойти в любую минуту.

– Так, значит, мы все‑таки едем?

Мэдден улыбнулся:

– Конечно, Ролли. Ведь от тайны Данторна нас отделяет всего пара шагов.

– Я послал на помощь Лине одного из своих людей, – сообщил Грант. – По‑видимому, Бетт угрожал ей. Однако Гейзо будет там не раньше завтрашнего утра.

– Ты поступил правильно, Ролли. Так тебе будет спокойнее. Хотя сейчас Майкл вряд ли станет тревожить твою дочь: этим вечером он обнаружил, что бараны умеют бодаться.

– Они его ранили?

– Они его побили. Но сильнее всего пострадала его гордость. – Мэдден опять взглянул в окно, за которым манящий шепот тайны становился все громче и настойчивее. – Позаботься о нашем вылете, Ролли, – тихо добавил он.

Он не слышал ни ответа Гранта, ни того, как Роланд вышел из кабинета: голова его гудела от предвкушения власти, заключенной в тайне Данторна, которая однажды была утрачена и теперь, пробудившись вновь, взывала к Джону Мэддену.

И не было звука слаще, чем этот.

 

 

3

 

Мэдден оказался далеко не единственным, кого нынешней ночью растревожила тайна Уильяма Данторна. Подобно туману окутала она всех спящих в Маусхоле и Поле, Ламорне и Ньюлине и даже в Пензансе. Она навевала мрачные или, напротив, светлые сновидения. Людям являлись близкие и любимые, умершие и находящиеся вдали, оживали былые надежды и забытые страхи. Одни встречали своих ночных гостей с радостью и любовью. Других охватывало смятение. Третьи испытывали страх.

 

Клэр Мэбли снова переживала свой недавний ужас, но на этот раз поблизости не было Дэйви Роу, готового прийти ей на помощь.

Под проливным дождем она плелась по узким извилистым улочкам Маусхола, и ее преследовал человек в маске, но в руке у него был уже не перочинный нож, а настоящий топор мясника, которому позавидовал бы даже Джек Потрошитель. Клинок горел адским пламенем, шипел и переливался, когда капли дождя падали на сверкающую сталь. Незнакомец настиг Клэр в районе Миллпула и занес над ней свой топор, но прежде, чем успел нанести смертельный удар, девушка сорвала шарф с его лица и обнаружила, что это…

Клэр проснулась в своем кресле и, дрожа всем телом, замотала головой.

– Нет, – прошептала она, – только не Феликс…

 

В спальне этажом выше Лилит Мэбли видела во сне покойного мужа.

Они сидели вдвоем на крыльце своего дома, как это часто бывало, а в сумерках перед ними плескались волны залива Маунтс. Муж обнял Лилит за плечи. От него остро пахло морской солью, но она не обращала на это внимания – им столько нужно было рассказать друг другу…

 

Вокруг Дэйви Роу собрались уроды. Их черты были такими расплывчатыми, что казалось, это не люди, а ожившие неуклюжие детские рисунки. Находились они в пещере чудес, скрытой от посторонних глаз под гранитным утесом, неподалеку от селения.

Снаружи шумело море, однако внутри вода была гладкой, как стекло, и излучала фосфорическое сияние. На выступе помещалось зеркало, возле него горела необычайно яркая свеча, и к этой свече один за другим подходили несчастные, желающие получить свою долю чуда, ибо в ее свете их внешняя оболочка таяла, и в зеркале отражался лишь истинный, внутренний мир человека. Некрасивый ребенок вдруг становился подобен ангелу, кривой мужчина – античному богу, изуродованная женщина – богине…

И вот наконец наступил черед Дэйви.

Дрожа от нетерпения, он направился к зеркалу. Его тонкие ноги заплетались, отказываясь нести непропорционально крупное тело, но Дэйви это больше не расстраивало – ведь через мгновение все изменится: он погрузится в волшебный свет и, взглянув на свой истинный облик, обнаружит, что на самом деле…

– О нет! – вскричал Дэйви.

Он стал еще уродливее, чем прежде…

Дэйви очнулся в библиотеке Клэр и резко сел на кушетке, запутавшись в одеяле. Бедняга не сразу сообразил, где он и как сюда попал.

Он же спас Клэр Мэбли! Дэйви доказал, что он хороший парень – совсем как Богарт или Иствуд или еще какой‑нибудь киноидол.

Ага. И две сотни фунтов здесь совершенно ни при чем. Правда, Дэйви?

Но он спас бы ее в любом случае!

Разумеется. Чтобы потом залезть к ней под юбку.

Это ложь!

Ну и парочка из вас вышла бы – калека и урод.

Она не калека!

Скажи еще, что ты – красавец. Назови‑ка кого‑нибудь, кто может смотреть на тебя без содрогания.

Клэр. Она…

Калека!

Дэйви тряхнул головой, пытаясь избавиться от голоса, звучавшего у него в ушах.

Ни Кэри Гранту, ни Редфорду небось никогда не приходилось платить за секс.

– Заткнись, – простонал Дэйви.

А ты, даже когда платишь, читаешь в глазах женщин желание чем‑нибудь прикрыть твою физиономию…

Дэйви раскачивался, сидя на диване, и тихо рычал, отказываясь слушать дальше. Когда на небе забрезжила серая полоска рассвета, он выбрался на улицу и побежал домой, а противный голос продолжал изводить его, и Дэйви знал, что не сможет от него укрыться. Это чудовище постоянно жило в его сознании, порою становясь невыносимым.

 

Недалеко от подножия Рэгиннис‑Хилл, в маленьком доме на Дак‑стрит, Дедушке снилось, что легкая весельная лодочка уносит его прочь из родной гавани Маусхола. На корме рядом с ним была его жена Аделина – милая, нежная Адди, и Дедушка держал ее за руку, а их сын Пол, сидевший на веслах, направлял лодку мимо коралловых рифов к острову Сент‑Клемент, и на губах его играла знакомая лучезарная улыбка.

На острове среди камней сидел и читал книгу старый Дедушкин приятель Уильям Данторн. Заметив лодку, он приподнялся и помахал рукой. Странно, но Данторн совсем не походил на молодого человека с пожелтевших фотографий, каким помнил его Дедушка, нет, он выглядел так, как если бы дожил до нынешних дней.

– Билли! – позвал Дедушка.

– Я удивил тебя, да? – прокричал ему в ответ Данторн. – Ты ведь думал, что я мертв?

Дедушка повернулся к сыну.

– Подожди немного, Пол! – взмолился он. Но тот продолжал грести, и вскоре Данторн скрылся из виду.

– Не волнуйся так, – попросила Дедушку Адди. – Расскажи‑ка мне лучше, как там наша Джейни.

– Наша Джейни…

Тревога оставила Дедушку, едва лишь он заглянул в смеющиеся глаза жены.

– Она теперь музыкант, – начал он и улыбнулся, когда сын подался вперед, чтобы не пропустить ни слова из его рассказа.

 

Сон Джейни Литтл был не о Дедушке и не об отце, хотя все‑таки касался одного из членов их семьи, а именно женщины, которая произвела ее на свет.

Джейни брела по огромному ночному городу. Она никогда не бывала в Нью‑Йорке, но узнала его сразу же, как только окунулась в суматоху Таймс‑Сквер. Неоновые огни слепили, прохожие толкались. Ей предлагали то купить наркотики, то продать себя, и Джейни уже начало казаться, что голова вот‑вот лопнет от всего этого шума, когда она наконец очутилась в относительно тихом переулке.

Здесь в нос ей ударил отвратительный запах помоев и нечистот. Джейни ненадолго прислонилась к стене, пытаясь справиться с приступом тошноты, а затем пошла дальше и чуть не упала, споткнувшись о кипу газет. Кипа зашевелилась, и через секунду из‑под нее показалось человеческое лицо. Грязь, несколько слоев рваной одежды, сальные волосы… Джейни в шоке уставилась на свою мать.

– Ты, наверное, уже не чаяла меня вштретить? – хрипловатым голосом спросила та, шепелявя из‑за отсутствия передних зубов. – Я так шкучала по моей девочке…

Тонкие, похожие на птичьи когти пальцы потянулись к Джейни. Девушка отступила назад.

– Пожалуйшта… – прохрипела мать.

На мгновение почувствовав вину, Джейни тем не менее продолжала пятиться. Мать с трудом поднялась с земли. По ногам у нее текло, но, не обращая на это внимания, она ухватилась за стену и направилась к дочери. Джейни развернулась и бросилась бежать.

На Таймс‑Сквер ее опять толкали сердитые прохожие, но девушка неслась без остановок, пока у нее не перехватило дыхание.

Обливаясь холодным потом, Джейни проснулась и села в постели. Сделав глубокий вдох, она посмотрела на Феликса: тот метался во сне, терзаемый собственными кошмарами. Джейни протянула к нему руку – чтобы успокоить его и успокоиться самой, но отдернула ее, вспомнив слова, летевшие ей вслед во сне:

Прости меня…

Это был голос ее матери, неожиданно чистый и трезвый.

Прости меня.

С болью в сердце Джейни вдруг осознала, что никогда не интересовалась судьбой этой женщины. Она даже внешности ее не помнила. И уж никак не могла считать ее своей матерью. Ведь, совершив предательство, она умерла для своей семьи.

Но что если мать раскаялась? Раскаялась давным‑давно и все эти годы жестоко корила себя, но было уже слишком поздно?

Прости меня.

Разве сама Джейни не совершала ошибок? Ошибок, которые впоследствии оказывались роковыми? Разве не принимала опрометчивых решений?

Она снова посмотрела на Феликса, которой все так же беспокойно ворочался рядом.

Прости меня.

Джейни потрясла головой: это был всего лишь сон. Дурной сон.

Прости меня.

Она ничего не должна своей матери. И мать ничего не должна ей.

Прости меня.

Слезы, навернувшиеся на глаза Джейни, не смогли затуманить стоявший перед мысленным взором Джейни образ несчастной бродяжки, а в сознании звучало все громче:

Прости меня.

– Не знаю, хочу ли я этого, – прошептала Джейни.

Прости меня.

– Не знаю, смогу ли…

 

Феликса Гэйвина повесили.

Он не знал, какое преступление совершил и кто осудил его. Ему просто накинули петлю на шею и столкнули вниз. Позвонки хрустнули, руки и ноги безжизненно повисли. Умерший, Феликс по‑прежнему находился в своем теле, хотя оно больше не подчинялось ему. Теперь он был странником, отправившимся в вечное путешествие, а тело просто раскачивалось под дождем на импровизированной виселице – огромном старом дубе на перекрестке.

Неожиданно Феликс почувствовал, как к нему приближается женщина, закутанная в плащ с капюшоном. Зажав в зубах нож и подобрав юбки, она вскарабкалась на дерево, дотянулась до веревки и перерезала ее. Феликс упал на землю, даже не почувствовав удара.

Его нервные окончания были мертвы. И сам он был мертв. Призрак, заточенный в собственном трупе, бесстрастно взирающий на мир из раковины, которую носил при жизни.

Смерть оказалась не такой, как учила Церковь, но Феликс давно уже привык к тому, что сильные мира сего лгут. Впрочем, одна вещь, касающаяся повешения, все‑таки оказалась правдой: когда петля стягивает шею и ломаются позвонки, мужчина действительно испытывает непроизвольную эрекцию.

Феликс убедился в этом, когда женщина, сорвав с него одежду, снова подобрала юбки и села верхом на него, лежащего в грязи, под дождем. Своими теплыми пальцами она нащупала его холодное невысказанное «Да пошли вы все!» и ввела в себя.

«Это омерзительно, – ужаснулся Феликс. – Тошнотворно. Настоящее извращение!»

Между тем женщина начала быстро двигаться, и из горла ее вырывались хриплые, отрывистые стоны. Все это действо казалось Феликсу дикостью, словно совокупление масла с маслобойкой.

Женщина вдруг резко выгнулась и запрокинула голову. Капюшон соскользнул, и, будь у Феликса на тот момент дыхание, оно непременно остановилось бы.

Эти темные волосы…

Знакомые черты…

Женщина забилась в экстазе и упала Феликсу на грудь, уткнувшись ему в щеку горячими губами.

Физически Феликс не ощущал ничего, но духом, который был еще жив, почувствовал, как что‑то внутри его медленно угасает.

– Я готова на все, – прошептала женщина. – На все, чтобы ты был моим.

Слегка укусив Феликса за губу, она просунула язык ему в рот.

«Нет!» – хотелось воскликнуть ему. Но у него больше не было голоса. У него не было больше ничего…

– И если ты не мог принадлежать мне при жизни…

Она сжала его бедрами.

«Нет! – рвалось из его онемевшего горла. – Это ужасно!»

Он отчаянно пытался обрести контроль над застывшими руками, чтобы сбросить с себя мучительницу.

– … то будешь принадлежать мне после смерти.

И она снова начала двигаться.

Феликс силился закричать и… проснулся.

Его трясло как в лихорадке, затылок раскалывался от чудовищной боли, а желудок выворачивало наизнанку. Значит, он все‑таки жив. Он просто не мог пошевелиться и был способен лишь бессмысленно таращиться в потолок, казавшийся смутно знакомым, и тихо стонать.

Пружины кровати скрипнули: на ней лежал кто‑то еще. Феликс попытался повернуть голову, чтобы взглянуть, кто рядом с ним, но тут же почувствовал сильнейший приступ тошноты.

«Я захлебнусь собственной рвотой! – испугался он. – Я…»

Однако кто‑то помог ему приподняться, и Феликс успел заметить над собой встревоженное лицо Джейни, прежде чем извергнуть содержимое своего желудка в заботливо подставленную корзину для бумаг.

Устало откинувшись на подушку, он сделал несколько осторожных вдохов. Его все еще мутило, в висках стучало, а во рту стоял отвратительный привкус.

Он силился разобрать слова Джейни, которая осторожно обтирала ему губы влажной салфеткой, но слышал лишь волшебную музыку ее голоса.

Он старался понять, как очутился здесь – к этому моменту Феликс уже узнал свою комнату в коттедже Литтлов – и почему Джейни ухаживает за ним, словно за больным.

Но последнее, что он помнил, – это дерево, на котором его повесили…

Нет‑нет. Это был всего лишь сон.

Последнее, что он помнил, – это…

Женщина, которая прыгала на нем, извиваясь в экстазе…

Но нет, это тоже было во сне.

Последнее, что он помнил отчетливо, – это то, как Джейни и Дедушка выгнали его из дому. Потом он играл на аккордеоне и смотрел на волны. После начался дождь… Затем Лина… Чай…

– Феликс, ты меня слышишь?

Наконец до него дошел смысл слов Джейни. Молодой человек попытался ответить, но не смог и просто кивнул.

– С тобой все будет в порядке, – сказала ему Джейни. – Тебя накачали наркотиками. Ну, та женщина…

– М‑м.. Как? – выдавил он из себя.

– Я нашла тебя у нее в номере. О Феликс…

Неожиданно яркий образ промелькнул в сознании Феликса: обнаженная женщина, сидящая на нем, но не в грязи, а в чистой постели…

Сон?..

– Феликс, ты помнишь, что с тобой произошло?

Превозмогая боль, Феликс попробовал сосредоточиться и отделить обрывки назойливых сновидений от реальности.

– М‑м… нет, – наконец обессилено выдохнул он.

Джейни наклонилась и поцеловала его в лоб:

– Прости, что не дала тебе возможности все объяснить. Иногда я и вправду бываю ужасной.

«Нет!» – собирался крикнуть он, но издал лишь слабое: «М‑м…»

– Я люблю тебя, Феликс.

– И… и я… лю…

Джейни прижалась к нему, и на ресницах ее блеснули слезы. Глаза самого Феликса тоже быстро заволакивало влажной пеленой. Когда девушка стала подниматься, он хотел удержать ее, но не смог даже рукой пошевелить.

«Не уходи! – мысленно взмолился он. – Не покидай меня!»

А вслух прозвучало лишь очередное:

– М‑м…

Но она вдруг все поняла и улеглась обратно. Измученный болью и усталостью, Феликс вскоре забылся в объятиях Джейни, и она сама через какое‑то время задремала.

Феликсу больше ничего не снилось. А вот ей…

 

На этот раз сон унес Джейни совсем недалеко: она оказалась в гостиной перед Дедушкиным любимым креслом, на котором лежала «Маленькая страна» Уильяма Данторна. Откуда‑то струился мягкий свет, и кресло напоминало сцену, а книга – актера. Появление Джейни, вероятно, послужило сигналом к началу спектакля: обложка книги скрипнула и распахнулась. Страницы быстро зашелестели, словно их листал ветер или чья‑то невидимая рука.

Джейни сделала шаг вперед, но застыла на месте, охваченная внезапным порывом музыки, взявшейся из ниоткуда. Незнакомая, но в то же время такая близкая, она рассказывала о чудесных краях и забытых тайнах, которым не терпелось раскрыться. Джейни невольно защелкала пальцами в такт. Как только музыка стала громче, страницы книги замерли.

Статуэтки на каминной полке, картины на стенах и хрусталь в буфете задрожали, а пол под ногами Джейни закачался.

Она снова попыталась приблизиться к книге и опять замерла, заметив под обложкой какое‑то движение: крошечный человечек выбрался изнутри и принялся с любопытством осматривать комнату.

Он был не больше крота или мыши, каких Дедушкин кот Джейбс порой ловил и с гордостью приносил на крыльцо. Загадочный гость мог с легкостью поместиться у Джейни на ладони.

Дыхание девушки участилось, когда его взгляд остановился на ней.

А музыка между тем продолжала литься. Это было что‑то вроде медленного рила, исполняемого на неизвестных Джейни инструментах. Они безусловно напоминали обычные, но звучали несколько иначе. Джейни казалось, что она слышит бойран и гобой, псалтерион[40] и клавесин и знаменитый корнуэльский пибкорн – древний народный инструмент с двумя коровьими рогами на конце кедровой трубки, наподобие бретонского бомбардона.[41]

Мелодия была до боли знакомой, и в то же время девушка нисколько не сомневалась, что слышала ее впервые. Будто эта музыка долгие годы жила внутри ее и вот теперь наконец выплеснулась наружу. Она была наполнена таинственностью и внушала благоговейный трепет. Она требовала безоговорочного приятия и вместе с тем искала отклика и понимания.

Яркие вспышки радости чередовались в ней с беспросветным унынием, проникавшим в самое сердце, а грань между ними была тонка, словно узкая тропинка в Волшебное Царство из старинных народных песен.

Джейни помнила эти песни о нелегком пути в Рай, широкой дороге в Ад и Волшебном Царстве, лежащем где‑то посредине. Будь ее воля, она, не сомневаясь, выбрала бы узкую тропку: ведь Рай был слишком светлым, а Ад чересчур мрачным, тогда как Волшебное Царство…

Музыка словно указывала к нему путь. Она манила за собой в зачарованные долины, где потаенные чудеса дожидались своего часа.

Джейни должна была отправиться туда.

Но как попасть в Волшебное Царство, могла подсказать только музыка. Ответ витал в воздухе и вместе с тем был совершенно недосягаем.

– Как мне… – хотела было спросить Джейни. Музыка взвилась крещендо, потом снова стала тише.

Тот, кто спрашивает, – раздалось в голове у Джейни, – никогда не найдет дороги.

– Но…

Девушка бросила беспомощный взгляд на Маленького Человечка из книги Данторна.

Тьма – это лучшее, – зашептала вдруг музыка. – Тьма – это все.

На лице человечка вдруг отразилась тревога, которая мгновенно передалась и Джейни.

Тем временем музыка зазвучала ниже. Старый Дедушкин коттедж задрожал в такт ее басам: деревянные балки затрещали, фундамент зашатался. Всевышняя благодать и таинственность Волшебного Царства стихли.

А Джейни шагнула вперед.

Резкий звук неожиданно рассек мелодию. Маленький Человечек поспешно нырнул обратно в книгу, размахивая руками так, будто его засасывала трясина. Джейни кинулась было к нему, но в очередной раз остановилась, услышав странный скрежет. Она глянула в окно и увидела целую армию крошечных гоблинов. Они царапали когтями по стеклу, и их глазки‑щелочки горели желтым огнем.

Боковым зрением уловив какое‑то движение, Джейни быстро повернулась: незримая рука вновь торопливо листала роман. Музыка ударила громче, и с распахнутых страниц книги в комнату повалила тьма.

От стен отделились чьи‑то зловещие тени, и в воздухе повеяло смертью. Детские ночные страхи мгновенно ожили, словно кто‑то открыл ящик Пандоры, выпустив на волю болезни и бедствия, которые беспощадно обрушились на родных и близких.

Дедушка, словно восставший мертвец, пошатываясь, показался из темноты. Рот его кишел червями, глаза были пусты…

Полусгнивший труп Феликса, покрытый гнойными язвами, протягивал к ней окровавленные руки…

Безногая Клэр ползла по ковру, орлиными когтями впиваясь в мягкий ворс, а с острых клыков ее капала алая кровь…

Репортер из «Роллинг стоун» ковылял, закатив глаза, а за ним тянулись вывалившиеся внутренности…

И многие, многие другие. И все они подступали к Джейни…

Сотни костлявых рук впились в ее тело, сдирали с него кровоточащие полоски кожи и тащили девушку в самую глубь тьмы, где ее ожидали еще более страшные пытки…

Гоблины ломились в окно все яростнее…

В гостиной, как на скотобойне, стоял запах крови, экскрементов, паленой шерсти и гниющей плоти…

К ритмичным басам теперь уже электронной музыки примешивался скрежет клыков, бульканье, зловещий шелест…

И протяжный жалобный стон, вырвавшийся из груди Джейни перед тем, как она наконец проснулась.

Только спустя долгое время ей, совершенно измученной, удалось снова задремать.

 

В номере маленькой частной гостиницы, расположенной неподалеку от Дедушкиного дома на Дак‑стрит, Майкл Бетт лежал в своей постели и размышлял.

Незадолго перед этим ему тоже снился сон. Будто идет он по залитым солнцем холмам, среди фиалок и анемон[42], которые своим сладостным ароматом привлекают неутомимых пчел. У подножия холмов плещется море, на небе нет ни облачка, и в воздухе плывет нежная мелодия – мягкий голос нортумбрийской волынки выводит мотив, в котором Бетт узнал одно из произведений Джейни Литтл.

Ему никогда в жизни не доводилось бывать в столь мирном месте, и это спокойствие и безмятежность повергли его в неописуемую ярость.

Ведь все вокруг было лживым: на самом деле мир жесток, и в игре под названием «жизнь» побеждает сильнейший.

А это лишь жалкая иллюзия.

Бетт отыскал палку и принялся колотить по цветам, сбивая со стеблей их яркие головки, однако вскоре у него заныло плечо, а звуки волынки, казалось, проникли в мозг, вызвав безумное желание немедленно убить невидимого музыканта.

Джейни Литтл…

Он бы собственными зубами перегрыз ей глотку!

Занеся палку, Бетт лихорадочно огляделся в поисках ненавистного врага. А из груди его вырвался дикий вопль…

С этим воплем он и очнулся, отчаянно пытаясь выбраться из Кокона сбившихся простыней и ощущая пульсирующую боль в плече.

Он вспомнил свой недавний провал с Клэр Мэбли и внезапную перемену в Лине Грант.

Он вспомнил, как ему пришлось отчитываться перед Мэдденом минувшим вечером…

Он хотел сорвать на ком‑нибудь свою злость, но вынужден был в ожидании рассвета, морщась от боли, тупо таращиться в потолок.

«Терпение, Майкл, – сказал он себе. – Осталось недолго. Скоро эти бараны узнают, что такое настоящая боль». Он выяснит, как устроен каждый из них: сколько вдохов они смогут сделать с дырой в груди, сколько криков успеют издать, пока он сдирает с них шкуру.

Он умел быть очень терпеливым…

Вот только снов на сегодня достаточно.

 

В своей комнате в отеле Пензанса Лина Грант тоже бодрствовала.

Хотя ее недавние видения были вполне обыденными по сравнению с теми, что посещали других обитателей полуострова Пенвит. Во сне она несколько раз сталкивалась с разъяренным Феликсом и пыталась оправдаться перед ним за свой поступок, но он упорно не желал ее слушать.

Сердце Лины было разбито. Сама не понимая зачем, она снова и снова пускалась в объяснения, но он был все так же безжалостен.

Наконец с лицом, мокрым от слез, она проснулась одна в своей постели, ощущая пустоту, которой не чувствовала никогда прежде. Лина села, подтянув к подбородку колени, и принялась раскачиваться из стороны в сторону. Чтобы отвлечься, она решила подумать о Бостоне, о том, чем будет заниматься в ближайшие выходные его блистательное общество, но мысли ее, как назло, неизменно возвращались в Пензанс.

Как же ей хотелось забыть!

Забыть о Феликсе, о Джейни Литтл, о своей боли… О Клэр Мэбли и о том, сумел ли приятель Вилли Кила отыскать ее раньше Майкла Бетта.

Отец сказал, что завтра утром они с Мэдденом прилетят в Англию.

Как и Бетт, Лина чувствовала, что все вокруг рушится, но, в отличие от него, винила в этом исключительно себя.

Она менялась… Нет, она уже изменилась. И решительно не могла понять почему. Как этому мускулистому моряку удалось сотворить с ней такое?

Огорчение из‑за того, что она подвела отца, а вместе с ним и весь Орден, равно как и беспокойство по поводу Бетта, сейчас отодвинулось на второй план: в данный момент ее больше волновало, что же все‑таки перевернуло ее мир. Если это любовь, то она обойдется и без нее. Благодарим покорно! Правда, никто не предлагал ей выбора…

Сегодня Лине открылась горькая истина, которую ее отцу и Мэддену еще только предстояло узнать: не все в этом мире зависит от самого человека…

Так длилась эта странная ночь, и те, кто был награжден или проклят причастностью к тайне Уильяма Данторна, часами путешествовали по своим сновидениям, наполненным радостью и скорбью, гневом и страхом.

Для одних рассвет забрезжил слишком рано.

Другим казалось, что утро не наступит никогда.

 

 

⇐ Предыдущая1234567Следующая ⇒

Поделиться: