Апатия как состояние души и тела, или Разрешение на посещение Елички получено

 

Хамовнический пиво‑медоваренный завод, на котором Алоизий Осипович служил главным инженером (или, сообразуясь с названием завода, главным пивоваром), был основан и построен в своей обширной усадьбе купцом Власом Ярославцевым ровно сорок лет назад. Уже через пять лет пиво‑медоваренный завод Ярославцева выпускал сто тысяч ведер «Богемского», «Черного» и «Пильзенского» пива в год, а через десять – двести пятьдесят тысяч ведер пива указанных сортов.

«Венское» пиво на заводе стали варить, когда его главным пивоваром стал Алоизий Осипович Кара. Его вместе с остальными чехами, мастерами в деле пивоварения, пригласил Герш Гершонович Эренбург, ставший директором завода еще в 1895 году. С появлением чехов Хамовнический пиво‑медоваренный завод расширил производство и в выпуске пива перевалил за полмиллиона ведер ежегодно.

Стараниями Алоизия Осиповича Кары в девятьсот втором году на этикетках хамовнического пива появился императорский герб. Это был высший знак качества товара, выпускаемого заводом, поскольку герб означал, что завод приобрел статус поставщика Двора Его Императорского Величества.

Контракт, заключенный на пять лет между заводом, уже как акционерным обществом, и Алоизием Осиповичем, был продлен еще на пять лет, и тут в семье главного пивовара случилось несчастье. Здоровье его пошатнулось настолько (какое‑то время он даже стал заговариваться), что было замечено господином Эренбургом. Директор, пользуясь своими немалыми связями, поднял на ноги всех лучших медиков Первопрестольной. Алоизия Осиповича поместили в клинику, обеспечили лучшими лекарствами, и через два месяца его психическое расстройство было сведено на нет. Однако взгляд его потух, движения стали замедленными, но главное, что более всего беспокоило Эренбурга, – это появившаяся апатия к пивоваренному делу, к планам завода, да и вообще к окружавшему его миру. Одним словом, внутри Алоизия Осиповича Кары надломился жизненный стержень. В таком вот апатичном ко всему состоянии и застал его судебный следователь Воловцов…

 

– Алоизий Осипович, я бы хотел задать вам несколько вопросов, вы разрешите? – начал судебный следователь, представившись главному пивовару завода и объяснив причину своего появления здесь.

– Задавайте… – безо всяких эмоций отреагировал Кара.

– Как вы узнали о несчастье, случившемся в вашей семье? – спросил Иван Федорович.

– Мне сообщили…

– И вы отправились домой?

Алоизий Осипович поднял взгляд на следователя.

– Конечно… А что я, по‑вашему, должен был делать?

– Понимаю… В котором часу вы приехали домой? – спросил Воловцов.

– В одиннадцатом… – меланхолично ответил Алоизий Осипович, погружаясь в собственные думы.

– Прошу прощения, но я вынужден задать вам этот вопрос: что вы увидели?

– Я увидел полицейских, врачей, еще каких‑то людей, незнакомых мне, сына… – Кара становилось трудно говорить, будто ему мешал ком в горле.

– Как бы вы описали его состояние?

– Кого? – не понял Кара.

– Вашего сына, – осторожно пояснил Иван Федорович.

– А как вы думаете? – Алоизий Осипович с недоумением посмотрел на судебного следователя, но Иван Федорович промолчал. – Александр находился в крайнем отчаянии. Когда я вошел, он бросился ко мне со словами: «Отец, если б я знал, кто это сделал, то разорвал бы его собственными руками…»

– А потом?

– А потом мне сделалось плохо, и меня отвели к доктору Бородулину на второй этаж, – ответил пивовар.

– Александр был с вами? – после недолгого молчания спросил судебный следователь.

– Да, какое‑то время… Потом его позвали на допрос к начальнику сыскной полиции…

– Помимо совершенных убийств, у вас пропали деньги, так? – стараясь говорить как можно мягче, произнес Иван Федорович.

– Да, это так, – ответил Кара и как‑то натужно вздохнул. – Господи, если б я мог предвидеть, я оставил бы в тот день все свои деньги на пороге, чтобы тот, кто убил жену и дочь, пришел бы, взял деньги и ушел восвояси. Ведь он приходил грабить, а не убивать, верно? – Он в упор взглянул на Воловцова, но тот опять промолчал… – И если бы в тот вечер дома никого не было, ничего бы и не случилось, верно? Он бы не убил мою жену и дочь и не покалечил бы Еличку, ведь так? – Алоизий Осипович отвернулся, опустил голову, и плечи его затряслись.

– Так, господин Кара, так, – вынужден был ответить Иван Федорович. – Но теперь уже ничего изменить нельзя…

– Да, ничего изменить нельзя, – повторил за судебным следователем несчастный Алоизий Осипович.

– И первейшая задача на сегодняшний момент – найти того, кто это сделал… – добавил Воловцов.

– Да, найти того, кто это сделал, – снова, как эхо, повторил его слова Кара. Вдруг он резко повернулся и подался к Воловцову: – А вы найдете его?

– Найдем, господин Кара, – заверил его судебный следователь.

– Зря я приехал в эту страну, видит бог, зря! Она принесла мне одни несчастья.

Иван Федорович не стал с ним спорить. Это было бы неправильно, не по‑человечески и помешало бы дальнейшему следствию. Но сказать Каре, что страна здесь вовсе ни при чем, что все произошедшее случилось внутри его семьи, что убийца – его сын, а значит, в семейном несчастии виноват и он, очень хотелось…

– Вы ведь помните, сколько у вас похитили тогда денег? – спросил Воловцов отчасти ради того, чтобы перевести разговор в иное русло.

– При чем тут деньги? – поднял голову Кара. – Надо не деньги искать, а убийцу.

– Убийцу мы ищем и изобличим очень скоро… – ответил Иван Федорович, и тут внутренний оппонент немедленно обнаружил себя:

«Каким это образом ты изобличишь убийцу?»

«Пока не знаю».

«Ну а коли не знаешь, так помалкивай».

– …но вы ведь помните, что из сундука в спальной комнате пропало семьсот пятьдесят рублей.

– Конечно, помню, ведь я их сам туда положил, – крайне нехотя произнес Алоизий Осипович.

– И помните, какого достоинства банковские билеты лежали в сундуке? – продолжал гнуть свою линию судебный следователь.

– Помню, – ответил Алоизий Осипович. – Там было два билета по пятьсот рублей, три по сто и один по пятьдесят. Исчезло семьсот пятьдесят рублей: пятисотенная, две сотенных и одна пятидесятирублевая бумаги. – Кара снова посмотрел на судебного следователя: – Только зачем это сейчас вам? Это может как‑то помочь найти убийцу?

– Возможно, – неопределенно проговорил Воловцов.

Они с минуту помолчали. Каждый о том, что его больше всего занимало. Затем Иван Федорович спросил:

– Вы меня простите, господин Кара, но у меня к вам будет настоятельная просьба…

– Какая?

– Видите ли, Алоизий Осипович, мне это необходимо… для составления… общей картины преступления, которое… постигло вашу семью… – все еще не решался напрямую просить о разрешении повидать Ядвигу Воловцов, опасаясь получить отказ. Хотя возражение вряд ли что решило бы, Иван Федорович все равно отыскал бы способ и предлог посетить Ядвигу. Однако без разрешения отца делать этого не хотелось. – Словом, мне нужно ваше разрешение на посещение вашей дочери Ядвиги.

– Зачем? Вы хотите убедиться, что она инвалид? Что она потеряла способность говорить, мыслить и двигаться? Вам мало моего слова, и вы хотите удостовериться в этом сами?!

– Я уже сказал вам, господин Кара, что это необходимо для составления полноты картины преступления, постигшего вашу семью. – Воловцов встретился со взглядом Алоизия Осиповича и выдержал его. – Поверьте, это мне крайне необходимо, – продолжил он столь же спокойно.

Взгляд Алоизия Осиповича Кары еще более померк, плечи опустились, и он вновь превратился в безвольного человека, почти старика, потерявшего цель и смысл жизни. У него даже не хватило сил махнуть рукой, и он сказал примерно ту же фразу, что сказал Александру, когда тот выспрашивал его разрешения на женитьбу на девице Смирновой:

– Делайте что хотите…

– Благодарю вас, – тихо произнес Воловцов.

Кара услышал, но в ответ лишь едва кивнул.

Пусть они все делают что хотят. Только пусть не трогают его. Не мучают бестактными вопросами и напоминанием о большом и незаслуженном горе, которое будет преследовать его весь остаток жизни. Сам он теперь уже ничего не хочет.

И не изменить, не поправить уже ничего нельзя…

 

Глава 12

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться: