В очередной раз отнесет сапожки сапожнику. Договорится со швеей, чтобы та перелицевала зимнее пальто. На улице она почти не бывает, зиму проходит и в старом платке.

- Ишь, королевна какая! Платок ей пуховый, видите ли, новый подавай – передразнила она себя, увидев собственное отражение в потрескавшемся больничном зеркале.

Через некоторое время, Георгию, так звали цыгана, стало лучше. Но чудо еще не свершилось. Больной почти ничего не ел. Хорошо, если позволял влить себе в рот стакан куриного бульона и съесть несколько ложек каши. Иногда, ел отварное мясо, приносимое Рахиль. Пил, правда, много. Постоянно спрашивал чай. При этом просил, чтобы если можно, заваривали покрепче. Ухаживающая за ним нянечка ворчала

- А известно тебе, душа твоя цыганская, забубённая, почем нынче фунт чаю?

Почем фунт чая цыган не знал, но очень радовался и благодарил, когда в очередной раз приносили свежий. Почем фунт чая, впрочем, и фунт лиха, хорошо знала Рахиль. Её не покидало чувство какой – то недосказанности во всей этой странной истории. Прошла неделя, вторая, третья. Выпал снег. На улице сильно подморозило.

Предчувствие не обмануло. В одну из ночей в дверь снова постучали. В больничную дверь стучат каждый день и каждую ночь по многу раз. Но этот стук был какой–то особенный. Может, просто потому, что она его ждала. И как не ждала Рахиль этого стука, как мысленно на него не настраивалась, все равно не успела. Выскочила полураздетой. Даже платок накинуть на плечи не успела. Все напрасно. Пустая полу заметенная улица, газовый фонарь, больше подчеркивающий сумрачность улицы, чем ее освещающий, и одинокая кибитка, уже заворачивающая за угол. Но, что отрадно, на этот раз на снегу, отчетливо виднелись следы колес и отпечатки конских копыт. Наконец–то Рахиль получила материальное подтверждение того, что в ту, первую ночь, кибитка ей не привержилась. И плодом воспаленного сознания не была. Мороки ей только не хватало! На том же самом месте, где некоторое время назад лежал цыган, она обнаружила большой узел. В красивую цветастую шаль были заботливо завернуты сапоги, брюки, несколько чистых рубашек, исподнее белье и прочие мелочи. Но, самое интересное, на узле лежал старый, истертый, но даже непосвященному человеку ясно, что дорогой футляр от скрипки. Рахиль не удержалась и откинула крышку. В футляре, на бархатной подложке, лежала   изящная скрипка. Рахиль коснулась завораживающих струн. Скрипка тихо, но недовольно загудела. Не балуй! Женщина испугано захлопнула футляр, схватила узел и чуть ли не бегом бросилась в свою комнатенку, где коротала ночи во время дежурства.

При дальнейшем исследовании, она нашла в скрипичном футляре деньги. Много денег. Нет, конечно же, не столько, что бы разом разбогатеть. Но, для того, чтобы с лихвой покрыть расходы по уходу и лечению, вполне достаточно. А еще, в том футляре был большой серебряный православный крест, на толстой, тоже серебряной цепи. Долго колебалась, прежде чем отважилась взять его в руки и внимательно рассмотреть. Ничего страшного! Молния в нее не ударила! Прикоснувшись к кресту, Рахиль этим робким жестом прикоснулась к чужой, такой ей неведомой и по этой причине такой страшной вере. Она почувствовала, как между лопатками захолодело. Не была Рахиль суеверной, но ей стало страшно. И за себя стало страшно, но в первую очередь, за парнишку цыгана. И не каким–то сиюминутным был страх. Вроде иллюзии присутствия на казни, когда топор палача уже занесен. Еще мгновение и все кончится, голова жертвы, брызгая кровью, и бешено вращая глазами, покатится, под восхищенные крики толпы, в приготовленную заранее, корзину. Нет! Страх был долгий, не прекращающийся, размытый. Садистский какой–то страх. Рахиль отдернула руку и постаралась забыть пережитое мгновение назад потрясение. Получилось у неё это, или нет, сказать трудно. Потому что и сама Рахиль, наверное, не смогла бы ответить потом на этот вопрос.

Так кто же он, ее таинственный пациент? Многое могли бы прояснить цыгане, подкинувшие больного, а потом и его вещи, к дверям больницы. Но где же их теперь искать, цыган, этих? Да и чем  могли, помочь цыгане, если у них и самих-то, документов, подтверждающих причастность Георгия к человеческому роду – племени, не было и быть не могло. Слишком уж неожиданно он к ним приблудился. И так же внезапно, как появился, чуть было не погиб. А выживет, или богу душу отдаст, самому только богу и известно. И знали они про него совсем немного. Что Георгием кличут. Что в ветреную красавицу Анфиску, без памяти влюблен был. И, что родом, вроде бы, из богатеньких. А узнай о Георгии больше, цыгане сильно бы, наверное, удивились. Его отец - Методий, на российский манер, Мефодий, сын настоятеля большого православного прихода, по мнению многочисленных родственников, по большей мере священно - служителей, в юности наделал много ошибок. Но, это, по мнению многочисленных родственников. Сам Методий так не считал. И причиной тому, была пышногрудая цыганка Анфиса, из – за которой, он и ушел с цыганами. Некоторое время кочевал по всей Малороссии с табором. Было дело и коней воровал, и на ножах с другими воздыхателями Анфисы, смертным боем бился, и в кутузке сидел, и лунными ночами, при свете костра, песни цыганские под гитару пел. Наградил его, Методия, родной батюшка, грек по национальности, горячей кровью, неукротимым характером и повышенным интересом к женскому полу. А судя по не всегда не обоснованным слухам, дальним предком по мужской линии у него, вообще был известный на побережье пират. Вот такая метаморфоза. Пращур пират, а потомки священнослужители. Но скорее всего, по грехам и покаяние. И такое дело, встретив Анфису, Методий потерял голову окончательно и после того, как молодая жена родила ему сына, и некоторое время спустя умерла, остепенился и другими женщинами больше не интересовался. С табором расстался, и, забрав ребенка, которого нарекли Георгием, уехал на родину. Поручив мальчика заботам многочисленной родни, с головой отдался работе. Начав с малого, за десяток лет стал одним из крупнейших землевладельцев и виноделов тех мест. Но прошло совсем немного времени и Георгий, по отцу, Методиевич, наступил на те же грабли, что и родной батюшка. Как не лелеяли, как не берегли его, многочисленные тетушки, впечатлительный полукровка влюбился. И не в какую – то изнеженную дочку местного помещика, нет! Георгий влюбился в цыганку.

Кто бы подумал! Да, что там, сам Георгий, собираясь вечером на рыбалку, с кулаками бы, наверное, накинулся на человека, сказавшего ему

- Ночевать следующей ночью будешь в цыганском таборе, в сорока верстах от батюшкиного дома.

Вечером возможно и накинулся бы, но ночевал действительно под открытым небом, пожирая глазами звонкоголосую цыганку. По иронии судьбы, тоже -Анфису. Судьба человеческая выкидывает порою и не такие коленца! Сделав круг, история повторилась, теперь уже на сыне Методия - Георгии.

Что могло привести парнишку из уважаемого семейства, воспитанного богобоязненными тетушками по книгам, написанным мудрыми старцами в духе православной веры к цыганам? Ну, конечно же, любовь! Да и книжки неправильные, бунтарские, доморощенных и заграничных авторов в батюшкиной библиотеке по ночам при свете у мыкнутой свечи, наверное, почитывал. Почитывал – почитывал, не спорьте! Проглядели тетушки племянничка!

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: