Чехи в Пензе. (Исторические факты).

Восстание чехословацкого корпуса 1918 г. - антибольшевистское вооруж. выступление. Чехословацкий корпус сформирован осенью 1917 из военнопленных и эмигрантов чешской и словацкой национальностей. Состоял из 2 див. и запасной бриг. (общ. числ. ок. 30 тыс. чел.). Дислоцировался в тылу Юго-Зап. фронта. В связи с Брест-Литовскими переговорами 1918 по согласованию с державами Антанты корпус был объявлен автономной частью Франц. армии. Сов. правит. заявило о своей готовности оказать содействие его эвакуации морем через Владивосток при условии лояльности и сдачи осн. части вооружения в назначенных для этого пунктах, одним из к-рых была Пенза. В мае 1918 части корпуса в ж.-д. эшелонах растянулись от ст. Ртищево до Сибири. Первые эшелоны с легионерами проследовали через П. спокойно, сдавая артиллерию и др. имущество. В конце мая среди легионеров прошел слух о том, что местн. Советам дан приказ о разоружении корпуса и выдаче их Австро-Венгрии. Командование корпуса решило пробиваться во Владивосток с боем. В ответ на перехваченную телеграмму Троцкого о разоружении чехи захватили те станции, где уже находились легионеры. Пенз. группировка (б. 5 тыс. чел.) во главе с поручиком С. Чечеком отказалась сдавать оружие и потребовала пропустить их в Сибирь. Предвидя возможность столкновения, Пенз. ком-т РКП(б) и Губ. Совет 27 мая стали стягивать в П. вооруж. отряды. П. перешла на осадное положение. Был создан штаб обороны во главе с Кураевым. 28 мая началось вооруж. выступление чехословаков по линии Ртищево – Сердобск – Пенза. Сердобский Совет блокировал ж.-д. пути пустыми составами. Легионеры, не принимая боя и оставив эшелоны, обошли город пешим порядком и после небольшой стычки с красногвардейцами ушли на П. В П. чехи захватили 3 броневика, прибывшие накануне из Ртищева, и в кол-ве 2, 5 тыс. чел. начали наступление на город со стороны Рязано-Уральской ж. д. Пенз. Совет располагал силой ок. 2000 бойцов. Среди них б. 300 чехов-интернационалистов, принявших сторону Сов. власти, 530 вооруж. рабочих гор. пр-тий, отряды, прибывшие из Саранска, Рузаевки и Симбирска. Легионеры, не сумев прорваться в город по мостам через Суру и Пензу с востока, к вечеру захватили ст. Пенза Сызр.-Вязем. ж. д. (ныне Пенза-1) и увели из депо б. 10 паровозов, с помощью к-рых стали доставлять подкрепление. Утром 29 мая легионеры со всех сторон начали наступление на П. Бой разгорелся в р-нах Соборной площади, Поповой горы, Скобелевских и Красных казарм. К 11 час. чехи заняли почти весь город. Потери его защитников составили б. 150 чел. Пенз. ком-т РКП(б) и Совет губ. комиссаров эвакуировались в Рузаевку. 30 мая чешское командование начало переброску своих войск далее на В. 1 июня последний эшелон покинул П., Сов. власть была восстановлена. Вооруж. выступление Чехословац. корпуса привело к созданию Вост. фронта. В сферу его действий вошла и терр. Пенз. края.

Лит.: Кржижек Я. Пенза. П., 1958; Ненароков А. П. Восточный фронт. 1918. М., 1969; [Г. Ф. Винокуров. Восстание чехословацкого корпуса / Пензенская энциклопедия. М.: Научное издательство «Большая Российская энциклопедия», 2001.]

Глава 5.

ПОМГОЛ

(Примечание: ПОМГОЛ - сокращенная аббревиатура призыва - «Помогите, голод! »)

С непререкаемостью паровоза литерного поезда, прогромыхало сухими грозами очередное знойное лето. За ним второе, третье. … В воздухе откровенно запахло не только жареным, но и паленым, и еще всем, чем пахнет в то время, когда горят леса и торфяники.

Бегущего по выгоревшему полю, страшного босого и бородатого мужика, вскидывающего к небу натруженные руки и громко кричащего, не понятно, что и кому, Нюра не боялась. Такие плакаты были развешаны на каждом шагу. В молодой, еще не окрепшей, окруженной буржуйскими недобитками, мороедами и наймитами капиталистов стране, страшный голод.

В Поволжье, по слухам, от голода умирали целые семьи. Да, что там, целые деревни, в поисках лучшей доли срывались с насиженных мест и огромными толпами уходили в направлении Сибири и Украины, хотя и там жизнь была такой же голодной. Поговаривали, что в одном селе отчаявшиеся жители вообще занимались каннибализмом. Но в это почему-то не верилось. Есть человеческую плоть! Да уж легче умереть. Ничем не подтвержденные слухи. Слухи! Ничем не подтвержденные? И откуда было знать Нюре, что в зоне Поволжья Тичелма как раз и находилась. Хорошо еще, что железнодорожных рабочих, а в Тичелме на железке работал каждый второй, власть немного подкармливала. Кроме того, в прилегающих к станции деревнях, не так сильно сказался прошлогодний недород. А остатки зерна, включая семена, выгребли только на две третьи. Хотя могли забрать и все. Но мужик с плаката все равно не страшный. Таких сейчас в деревнях, добрая половина. Остальные женщины. Старики, старухи и малые дети по причине всеобщей бесхлебицы, на печах сидят и носа из избы не кажут. И как же диаметрально противоположно поменялось Нюрино мнение, когда этот мужик, или очень на него похожий, через некоторое время стал сниться по ночам! Но обо всем по порядку. …

Нюра продолжала болеть. Лучше всего помогала трёх звонная святая вода. Трех звонная - это не просто святая вода, взятая на крещение, из обыкновенного источника. В эти дни любая чистая вода целебным качеством обладает. Трех звонная берется только из тех источников, где слышен звон колоколов трёх церквей. И все это нужно проделывать молча. Не дай Бог, слово бранное произнесешь, или мыслишка какая корыстная проскочит. Вот Карпушиха со своей полу-глухой свояченицей Парашкой и старались. Чтобы покрепче закрепить достигнутый результат, решено было пройтись по монастырям. А повезет и до Лавры дойти. Если про обычные монастыри Нюра еще, что-то знала. Сканов монастырь, Саровский и несколько монастырей поменьше были у всех на слуху, про Лавру она ничего не слышала. В ее понятии Лавра, это что-то такое, где по всей видимости, выращивают обыкновенный лавровый лист. Решено было это дело на долго не затягивать. И лишь только установилась приемлемая погода, запаслись сухарями, одели одежонку поплоше и лаптишки разношенные, взяли котомки, дорожные палки и отправились изгонять из Нюры дьявола. Решено было идти прямиком через лес. Тем более, что свояченица, этой дорогой оказывается, уже ходила. Да только когда это было. … Ей самой тогда было примерно, как сейчас Нюре. Столько воды с тех пор утекло. Дорогу, свояченица, как оказалось, знала плохо. В чем честно призналась, уже на второй день пути, когда миновали Верхний Ломов. Это селение, известная императрица, за то, что ворота перед войсками Емельки Пугачева посмели самовольно открыть, специальным указом обрекла на-то, чтобы веки вечные оставаться селом. Миновали еще несколько полупустых деревень. На большее памяти свояченицы не хватило. Пошли наугад и, как и следовало ожидать, в конце - концов, заблудились. На вторые сутки бесполезного блуждания по безжизненному лесу, далеко за полночь, наконец-то вышли к одиноко стоящей, почти развалившейся, крытой полусгнившим тёсом, избушке. Первое же впечатление указывало на-то, что халупа давно уже не обитаема. Даже обычных для таких мест вороньих гнезд, на окрестных березах не видно! И это их не обрадовало. И хотя бы собака тявкнула. Хоть бы какая другая живность, заржала или замычала в сараюшке, с торчащими как скелет какого-то крупного животного, стропилами, на когда-то бывшей, то ли камышовой, то ли соломенной крышей.

Как ни странно, нечисти, в виде леших и кикимор с водяными всякими, они не боялись. Сами, если повнимательнее приглядеться, чем не ведьмы. Тут, и хозяев, если они все-таки существуют, как бы до смерти не испугать! Долго раздумывали – идти, или не идти? Стучать, или не стучать? Подул пронизывающий до костей, холодный северо-западный ветер, того гляди пойдет дождь. И это, после нескольких месяцев нестерпимой жары! Очередная ночевка под открытым небом прельщала мало. И если до этого были хоть какие-то сомнения, то сейчас они мигом исчезли.  Богомолки разом прильнули носами к единственному, сильно заросшему мхом, окошку. И словно в насмешку, в избушке внезапно вспыхнул огонек коптилки. Стало страшно. Ох, как им тогда стало страшно! Нюра, правда, до того, как ей стало страшно, приняла все это как очередное приключение.

Увидев подвешенную, перевернутую вверх ногами белую, явно некрестьянского происхождения, женскую фигуру с распущенными волосами, Нюра сначала ничего не поняла. Даже какие-то совсем не детские мысли в мозгу промелькнули:

- Чего это угрюмые бородатые мужики с голой бабой делают?

 Когда же Нюра немного присев, наконец-то разглядела все, а один из бородачей, словно специально, развернул несчастную женщину, представив для всеобщего обозрения, располосованный от грудей до паха живот, а другой, с ужасающим грохотом придвинул под тело деревянную корчагу и спрятал за голенища окровавленный нож, впору было падать в обморок.

- За что её т-т-т-так? - простучала зубами Нюра – она же такая красивая?

- Как кобыла сивая! – одними губами, зло прошипела Карпушиха - как бы они и из нас так-к-к-кой же, красоты не понаделали, девоньки!

 - Жуть-то какая! – попыталась возмутиться Нюра, но Парашка, грубо прикрыла ее рот, своей грязной ладонью.

Словно наждачной бумагой по губам дерганула. Объятые ужасом женщины - полу-глухая Парашка, бабушка – божий одуванчик - Карпушиха, и чуть живая от страха девочка Нюра, выдали по всей видимости столько звуковых октав, что оторопевшие разбойники опомнились не сразу. Потому, что активно удирающие через лесную чащу женщины, почувствовали погоню еще не скоро. Где-то в стороне прогремело несколько выстрелов. Кто-то смачно матерился. Кому-то, видимо, все так же смачно били морду.

Дважды они возвращались к тому месту, где переходя через небольшое болотце, Парашка брякнулась в воду, зацепившись, подлом за корягу. Ветхая одежонка, с большим удовольствием рассталась с изрядным куском ткани. Парашка, признавать своим, найденный лоскут, по какой-то известной только ей причине, категорически отказалась. Карпушиха, как всегда в таких случаях, сосредоточенно молчала. Нюра привязала лоскут к небольшому, чахленькому деревцу.

Когда же они, в очередной раз вышли к этому же месту, им стало по-настоящему страшно. Нюра подумала, что это кружит леший. Парашка от страха даже думать боялась. Правильней всех боялась Карпушиха. Тем, с ружьями, упускать их живыми не было никакого резона.

Но им повезло…. Конечно же, если считать везением ещё и то, что Нюре снова стали сниться страшные сны. И мужик в них был совсем не плакатный, молчаливо орущий. Мужик был совершенно взаправдашний, хотя и тот же, но значительно страшнее - сосредоточенно молчаливый, тот, кто свежевал женщину в сторожке.

Нюра этого бородатого мужика боялась, даже вскрикивала иногда при его появлении. Даже пятки навострить, что бы от собственного сна убежать, пыталась. Однако, при пробуждении, сама же и отмечала, что те, с красными бантами и маузерами, с самодовольными физиономиями, что стреляли в неё когда-то, за картинку с царем, были страшнее. Может, наступило время, той не определенной четкими временными рамками степени ее развития, при котором, она перестаёт быть девочкой, а женщиной еще не становится.

Ведь вся же медицина, будь она традиционной или не традиционной в один голос заявляла:

 - Через некоторое время ей предстоит вступить в пору полового созревания. А что тогда будет? Это таинственное время настало, а что именно с ней произошло, за исключением некоторых мелочей, она и сама не поняла. Если только бородатый мужик сниться перестал. Может действительно - «клин- клином»!

Глава 6.

ЦЫГАНОВ ПЧЕЛЬНИК.

Примерно в это же время, или несколькими годами ранее, десятью верстами севернее железнодорожной станции Большая Тичелма, в селе Лопуховка, появился странный молодой человек. Странность его заключалась не столько в его явно неславянской внешности и одежде. И ни в том, что он свободно разговаривал на нескольких языках. И когда только жители Лопуховки успели про это узнать? Знал латынь. Местный священник, отец Серафим, пообщавшись с ним утверждал, что судя по всему когда – то учился мужчина в семинарии или был членом семьи священнослужителя. Да и большой серебряный, нательный крест на толстой цепи, наглядно подтверждал сказанное. Но более всего настораживало обывателей отношение к нему женщин. Любая из них, девка ли это, замужняя или вдовая баба, при его появлении совершенно теряли голову. Действительно, было в его глазах что-то завораживающее. Собаки, даже самые свирепые, на него не лаяли. За то, кошки шипели, будто под хвост им кипятком плеснули. Перезимовав у местного фельдшера, у которого незадолго перед этим, жена родами умерла, цыган, как его сразу же окрестили в Лопуховке, с первыми проталинами перебрался на пчельник, выкупленный им у местной общины. Обосновался в полуразвалившемся домике пчеловода. Переложил печь, обновил двери. Привёз откуда – то целый воз инструмента и занялся оборудованием кузницы. На первое время пригодилось утепленное помещение омшаника. Вывесил на всеобщее обозрение конский череп на шесте.

 -Это ещё зачем? Что - то мистикой попахивает – наверное, спросить хотите?

 А жители Лопуховки и внимания на это не обратили. Потому, что череп обязательным атрибутом каждой пасеки в те времена был. Очень опасные насекомые, пчёлы. Запросто могут корову или лошадь до смерти закусать. А конский череп, по-своему напоминая об опасности, являлся своеобразным аналогом «кирпича» на наших дорогах. Поставил цыган ульи, печь и меха в кузнице оборудовал. Начал пчельник потихонечку оживать. Никогда до того в Лопуховке не было, чтобы кузница и ульи у кого-то рядом уживались. Неизвестно, когда спал. Днём на пасеке хлопотал. Ночью свет в кузнице горел, и молот по наковальне прогуливался. Злые языки утверждали, что с бесовской силой цыган знается. Иначе, откуда, у этого, совсем не богатырского телосложения человека, столько энергии. В Лопуховке редко появлялся. Всё больше верхом. Забежит на минуточку, в церковь свечку к образам поставить. В лавку мальчишек присылал. Их возле кузницы много вертелось. Зато, что разрешал молотом постучать, гору своротят.

Узнав о его кузнечных способностях, окрестные мужики начали наведываться с личными проблемами. А какие проблемы у мужика перед севом или уборкой? Плуги, сохи, бороны, телеги, того и гляди окончательно развалятся. На станцию, где в железнодорожном депо можно кое-как поправить инвентарь, не находишься. За десять вёрст, плуг или косилку не потащишь. Да и начальство деповское, это всё, не сильно приветствует. Опять же мастеров подводить не хочется. По законам военного времени мигом под суд угодишь. Сначала паровозы, а уж потом всё остальное. Только на всё остальное, времени у Лопуховских мужиков, совсем не остаётся. А тут собственный кузнец. Да и ещё, какой кузнец! Тут молоточком постучит, там заплаточку поставит, погреет, поправит, часу не пройдёт, а плуг уже как новый. Мужики рады стараться, чтобы угодить. Кто поглазеть забежит, а кто рукава засучит, да и сам чем поможет. Есть такая категория людей, которые, определённого вида энергетикой обладают. Этот феномен харизмой называется. Окружающие, порою сами не подозревая того, готовы наизнанку вывернуться, лишь бы чем угодить. Вот из таких не ординарных, и был видно, цыган. Некоторое время спустя даже слух такой пошёл, что не цыган он вовсе, а таинственным образом спасшийся монах Гришка Распутин. Не поглотила, мол, его, злодейски убиенного князем Юсуповым, суровая Невская пучина, в далеких петроградах. И не его, а какого-то не известного утопленника, выловили потом из воды и сожгли. Но это полнейший бред. Всего и сходства - большой нательный крест, смуглость кожи да имена схожие, Григорий и Георгий. А-то, о чём местный фельдшер рассказывал, во внимание принимать не нужно. Он после смерти жены и не такие фантазии по пьяному делу выдавал. Бабам скажи, чего в шутку, так десять раз переврут, добавят и потом, в то, что когда им это же, другие расскажут, с радостью поверят. Цыган к фельдшеру, пока свой дом с баней не отстроил, по субботам попариться ездил. А по пьяному делу, что не привержится. Ну и, что в этом грешного, если мужику, некоторые части тела, больше чем у другим даны. Правда это, или не правда, не знаю. Скорее всего, у невысоких людей, это несоответствие сильнее в глаза бросается. Так видимо, и мужья своим женам говорили. Но, повод поглядывать на него косо, у Лопуховских мужиков был. Ребятишки начали в селе чернявенькие появляться. Раньше–то всё белёсые рождались. То солдатка не весть откуда за брюхатит, то молодуха мальцом чернявеньким разрешится. Конечно же, сваливать все грехи на одного человека проще всего. Мало ли других пришлых людей, в связи с войной, окрестные сёла заполонивших. Однако, желающих проверить слухи лично, среди женщин было достаточно. Появился у баб села особый интерес к лесам, прилежащим к пасеке цыгана. И грибов там оказывается тьма – тьмущая. И клубника с земляникой, невозможно какие сладкие. А какая малина в оврагах за пасекой! Молва она и есть молва. Бежит баба из дома, разве её удержишь? Попадётся на свою беду мужу или отцу, на себя пусть пеняет. Так отходят по мягкому месту через седельником, что надолго память останется. Не попадётся, её счастье. Но и в том и в другом случае, только и остаётся ждать, очередного чернявенького мальца.

И самое бы время рассказать о внеземной любви, настигшей цыгана в тот момент, когда он мчался на подрессоренной пролётке, запряжённой тройкой вороных коней, по улице Шоссейной в Большой Тичелме. Окинул он толпу, праздно гуляющих расфуфыренных жителей посёлка. Увидел русоволосую красавицу Нюру, и на полном скаку выскочив из пролётки, упал перед ней на колени.

Полюбил, мол я тебя мгновение назад, впервые увидев. И теперь не будет жизни мне без твоих жарких объятий. И сразу же под венец повёл. Нет, лучше – на полном скаку подхватил он Нюру в свою пролётку и....

Написать конечно же можно всё, что угодно, но это будет не правда. Никаких подрессоренных пролеток у него тогда не было. Праздно шатающиеся красавицы на улице Шоссейной в Большой Тичелме конечно же, иногда появлялись, но очень и очень редко. Да и сама Нюра, хотя к этому времени подросла и похорошела, писаной красавицей не была. В восемнадцать лет все девушки, пока не налились женской красотой – девичьей красотой хороши. Не мог её цыган видеть в это время. Он безвылазно сидел на своей то ли пасеке, то ли кузнице. Пчёл, роящихся караулил. Непрерывно болеющих сельчан и их скотину народными средствами лечил. Лучше его, лекаря в Лопуховке, не было. Да и кузнечной работы накопилось перед уборкой столько, что за год не разгребёшь.

Увезли, правда, Нюру на повозке. Но отнюдь не на подрессоренной пролетке или тройке с бубенцами. На обычной, пароконной крестьянской телеге, на которой вывозят осенью излишки зерна на ярмарку, уезжала она той порой в соседнее село Старая Тичелма. Нюрин отец переселился оттуда во время строительства «чугунки». Здесь сохранилась и многочисленная родня. Собственно говоря, благодаря активной деятельности, не тем язычком помянутой родни, и выдали Нюру замуж за тамошнего богатея, их дальнего родственника, Григория Темлина. Он, незадолго перед этим, схоронил жену. Думали Нюрины родители, что будущее дочери обеспечили. На деле иначе всё оказалось. Мало того, что до дури жадным муж был. Он, ещё и двери за гостями не закрылись, руки распускать начал. То к одному приревнует, то к другому. И ладно бы, основания, какие были. Сам маленький, жирный, плешивый. Из носа и ушей волосы торчат клоками, сравнимыми с пучками пшеницы, на не скошенном поле. А на жену, хорошенькую, поневоле мужики заглядываются. Попоной не укроешь. Она и сама не рада. Кому семейные размолвки нужны. А тут время рожь убирать пришло. Отвёз Нюру муж в поле. Полосу выделил, серп в руки сунул, и ни слова не говоря, уехал. Нет, лобогрейку на конной тяге в поле запустить, или самому с косой пройтись, жирок немного порастрясти. Так – нет, над молодой женой решил поизмываться. Изведай, мол, как он, хлебушко–то, трудовому народу даётся! А она, никогда в жизни эту самую рожь не жала, и снопов естественно не вязала. Стоит она одна - одинёшенька среди поля. Ни еды у неё, ни воды. А самое главное, спросить не у кого, как правильно эту - рожь, жать. Чуть ли не зубами, грызя стебли и изрезав руки серпом, связала к заходу солнца с сотню снопов. Так ухайдакалась, что спину разогнуть не может. Полоска почти не тронутой осталась. Перед заходом солнца прикатили муж со свёкром на тарантасе. А тут такая срамотища - невестка лодырем оказалась. Муж кнут схватил и давай её воспитывать. Что угодно можно вытерпеть, но только не оскорбления. Вырвала Нюра у «ненаглядного» кнут и им же его и отходила. И в чём была, напрямую через речку и лес, убежала домой, к родителям. Как не уговаривали её, стерпится – мол, слюбится. Бесполезно. Одно твердит -

 - Я лучше утоплюсь, чем с ним жить буду.

Мать в слёзы. Отец кулаки сжал, зубами заскрипел и в горницу, ни слова не говоря, ушёл. А Нюра–то, папина дочка. Она к нему под бочок, да и ещё слезу подпустила. Закончилось это тем, что решили зятя больше на порог не пускать. И слова отца очень тогда ей понравились, надолго она их запомнила. Не однажды потом, так, в трудные годы поступать приходилось.

- Ничего мать, жили мы до этого, проживём и теперь. С голоду не помрём. Всего- то и, делов-то, в щи при варке пару стаканов воды подлить.

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться: