Для цыган никаких границ не существует. Все у них свое, в том числе и законы.

По негласным цыганским законам – полюбил незамужнюю цыганку – ради бога женись! Никто твоего чина и звания не спросит. Но прежде, сам цыганке той удалью и отвагой приглянись. Калым родителям заплати. С другими воздыхателями разберись. Самое заветное желание ветреной красавицы выполни. А что более, чем коня лихого, желают молодые цыганки! И такого коня, какого ни за какие деньги не укупишь. Такого коня, которого добыть можно единственным способом - украв.

Правильно говорил цыган из старинной притчи

 – Украли где коня – сразу цыгана искать начинают.

И если нашли, да и еще показали на него, что он того коня свел, обязательно повесят. А коли поймали, а доказать не могут, что это он коня увел, все одно повесят. На – то он и цыган, чтобы за все прегрешения своего рода отвечать.

И хорошо еще, если быструю смерть примет сплоховавший цыган! Озлобленные хозяева могут и изрядно поизмываться, вымещая на несчастном все свои горести и лишения. Бывали случаи, когда пойманного цыгана разрывали на части, привязав, за руки и ноги к двум, пригнутым друг к другу, березам. Долго лупили плетками, ждали, пока цыган сам просить начнет, чтобы березы отпустили, прервав, таким образом, невыносимые мучения.

У богатого татарского мурзы такая кобылица была. Молодая еще, не объезженная. Прямо как избранница Георгия, Анфиса. Такую, верхами не умыкнёшь. Не один день провозишься, пока к узде приучишь. Нет, конечно же, среди цыган много таких, что запросто и на необъезженном коне от любой погони уйдут. Но давайте будем к Георгию более снисходительны, что ли! Свою жизнь он все-таки провел не в таборе, а дарить любимой коня, сворованного другим человеком, простите! Да те же цыгане первыми на смех поднимут. Пришлось Георгию на своем коне скакать. И поначалу везло. Сторожей обманули. Коней за лощину, поросшую лесом, волчьим воем спугнули. Уж чему-чему, а по-волчьи страху напустить, любой цыган мастак. Приглянувшуюся Георгию кобылку заарканили. Конечно же, и его конь другим на зависть. Конечно же, и сам Георгий, хоть и не цыган, наездник еще тот! Но ведь и татары, на коне скакать учатся, прежде чем ходить начинают. И отцы их, и деды разведением лошадей занимаются. Да и людишками приторговать, по случаю, вряд ли побрезгуют.

Но, пока сторожей отвлекали, пока кобылицу ловили, утомился конь Георгия. Еще и пленницу силком тянуть пришлось. Норовиста, необъезженная кобылица, неподатлива! Догнали опомнившиеся сторожа Георгия посреди степи. Подельников как ветром сдуло. Ему бы бросить кобылицу, жизнь свою спасать. Не эту, другую в следующий раз умыкнет! На авось понадеялся…

У пойманного конокрада один конец – лютая смёртушка. Спеленали сторожа Георгия волосяным арканом, и скорый суд учинили. И болтаться бы ему в петле, но вот незадача! На несколько верст вокруг ни единого большого дерева. Ковыль да редкий кустарник. Можно, к седлу коня, неверного арканом за ноги привязать. Да пустить коня в намет. Но больно уж хорош конь у Георгия! Пожадничали, увели коня с собой.

- Все одно - подохнет шайтан паршивый!

Недолго думая, перебили они Георгию ноги и бросили на съедение волкам и хищным птицам. И уж лучше разом жизнь закончить, чем так мучиться. Хорошо, что подельники Георгия не бросили. Лишь преследователи удалились восвояси, подобрали его и чуть живого в табор привезли. Пытались лечить, надеясь на – то, что молодой организм справится. Но, с такими увечьями, даже молодой и сильный организм Георгия справляться упорно отказывался. Всё дальнейшее Рахиль известно, как никому другому. Ей надоели постоянные намеки на – то, что пребывание цыгана в больнице переходит всякие рамки. Не обращая ни малейшего внимания на косые взгляды окружающих, взяла пролетку, попросила санитара Кузьмича, больничного палочку - выручалочку помочь, и отвезла Георгия к себе домой. Немногочисленный персонал больницы, поглядывая на нее, ехидно ухмылялся. Злорадствовали не только сотрудники. По городу давно уже ползли нелицеприятные слухи.

- Вон оно, как, врачиху, сподобило! А цыганенок - то, цыганенок…. И не такой уж он малолетний, как Рахиль по - началу сказывала. Вон как за цыганочкой Анфиской, по слухам, ухлыстывал! Прямо, роман французский! Да и деньжищи, говорят, в скрипичном футляре, были серьёзные. Большие миллионы! За такие деньги, каждый…. Хватит нашей еврейке в нищеблудках ходить. Она у нас таперича, миллионщица!

- Пусть шепчутся– думала Рахиль.

Собственно говоря, каждый судит других, исходя из меры собственной испорченности. Что же касается личной жизни, с личной жизнью пришлось повременить. Накануне всех этих событий, втянувших в свой стремительный водоворот потерявшуюся в жизни женщину, к ней активно сватался вдовый провизор аптеки Штехман. Немолодой уже, заметно лысеющий отец двоих детей. На лицо, правда…. Но с лица как говорится, воды не пить. А прослышав про ее активную деятельность по спасению цыгана, куда – то пропал и провизор. Рахиль после его исчезновения только и осталось, что облегченно вздохнуть.

Чуть ли не с первыми лучами весеннего солнца выполз Георгий на улицу. Как же еще можно назвать телодвижения человека, побывавшего одной ногой на том свете. Скелет, обтянутый кожей, со слипшимися, тронутыми ранней сединой, сильно поредевшими, а когда-то великолепными, черными как смоль, волосами. Пошвырялся в дровяном сарайчике. Чем – то постучал, чего – то отпилил. К вечеру уже передвигался, без посторонней помощи, на самодельных костылях. Силенок у него почти не осталось, поэтому на изготовление скамейки под окном дома ушло несколько дней. Зато, сколько было гордости в его глазах, когда он вышел однажды утром на улицу, уселся на скамеечку, изготовленную собственными руками, и заиграл, впервые за многие месяцы, на своей, незаслуженно забытой скрипке. А как радовались соседские ребятишки и их благочинные бабушки. А как радовалась сама Рахиль.

Все лето прожил Георгий во флигелёчке ее дома. Сначала на костылях, а потом и с палочкой выходил в город. В один из таких походов, повстречал на рынке цыган из своего табора. Но, про это ничего не рассказал. Рахиль и сама обо всем догадалась, потому, что вернулся он домой мрачнее грозовой тучи. Дверью саданул так, что стекла чудом только не повылетали. А потом, скрипку свою схватил и размозжил об пол, только струны зазвенели, да лакированные кусочки в разные стороны разлетелись. Судя по тому, как метался, подобно дикому вепрю в своей комнатенке, как крушил все на своем пути, опрокидывая стулья, стуча кулаками в стену и выкрикивая одно только слово -

 – Анфиса, Анфиса, Анфиса - Рахиль поняла, что ветреная красавица его не дождалась. И это открытие ее не огорчило. Скорее наоборот. Однако справился со своим горем Георгий на удивление легко. Уже на следующий день, пряча глаза, стыдясь учиненного разгрома, попросил устроить его на работу. Все равно, на какую. Даже горшки за больными соглашался выносить. Лишь бы больше не сидеть на ее шее. Негоже как – то, здоровенному мужику проживать заработанное женщиной. При упоминании здоровенного мужика, Рахиль не удержалась и прыснула в ладони. Сидел бы уж дома и не рыпался. Георгий, понимающий явную переоценку собственных физических возможностей, на этот раз не обиделся. Через некоторое время съездил на родину к своему, заметно постаревшему отцу Методию. Забрал документы, но оставаться, не смотря на все уговоры, не стал, сославшись, на неотложные дела. И откуда отцу было знать, что в старинном малороссийском городе Житомире, его не путевого сына ждала женщина. Рахиль в его отсутствие не находила себе места. То ли от осознания своей значимости в судьбе другого человека, то ли собственные горести и печали стали постепенно забываться. Время – самый лучший лекарь. Может, и другие какие причины, тому были. Рахиль хорошела на глазах. Стала замечать в себе такое, чего и отродясь не было. Налились груди и бедра. Некогда изможденное лицо, покрыл нежный румянец. Едва дождалась возвращения Георгия. И не успел он переступить порога ее дома, потребовала подробного отчета о поездке. Конечно же, отчитываться перед ней, никто не собирался. Не в том семейном статусе Георгий тогда находился. А вот занимательную историю, которую он и сам до недавнего времени почти не знал, рассказать пообещал. Вечером того же дня, после обильного ужина, они вольготно расположились у раскрытой дверцы раскаленной печурки. Рахиль, на шатком кресле, с вытертой чуть ли не до дыр плюшевой обивкой, на котором когда-то любила сидеть матушка. Георгий, на домотканом половичке, у ее ног.

- А назовем мы эту таинственную историю – начал Георгий, и сделал долгую паузу, - допустим - Проклятие чернокожей колдуньи. Думаю, возражать никто не будет?

Какие уж там возражения! Рахиль и без этого сгорала от нетерпения.

- Началась эта история, теперь уж никто и не помнит, когда. И страшно подумать, где - снова заговорил Георгий, внимательно разглядывая, похожую на маленького испуганного цыпленка, зябко кутающуюся в пуховом платке Рахиль. Перед ее полузакрытыми глазами вдруг замелькали тени, что словно мыши шастали по домотканым половичкам, при каждом покачивании тусклого уличного фонаря. Тени казались живыми. Они плавно наплывали, налетали дружной стаей. Заглядывали в лицо. И тут же в ужасе шарахались прочь. И тогда, за их бессмысленным мельтешением появлялось какое-то странное место. Место, где Рахиль никогда не была. Не была, она знала это точно. Вот тени окончательно расступились, расплылись…. И перед ее глазами предстало вздыбленное многометровыми волнами бескрайнее и страшное, в своей стихийной необузданности, штормовое южное море. Одна из последних кумар , а скорее всего последняя, плавно взлетала, подхваченная очередным шквалом, на гребень гигантской волны и устремлялась к огромному камню, называемому в этих местах вороньим глазом.

 И Рахиль, никогда не видевшая этот камень, почему-то знала, что он именно так и называется. Команда утлого суденышка бросила весла и повалилась на колени, прося помощи у святого Спиридона. Святой Спиридон – святой, особо почитаемый жителями островной части Греции, в том числе и пиратами. Были и такие, кто, не выдержав нервного напряжения, выпрыгнул за борт, ища спасения в бушующей пучине моря. Безразличная к людским страданиям стихия поглотила всех. Всех, кроме, молящихся Богу о пощаде. Кроме двух братьев, Методия и Георгия, не выпускающих из своих рук руля, утлого суденышка. Да еще и молодой, красивой русоволосой женщины, крепко державшейся за ноги, одного из братьев.

То, что ни одна из оставшихся кумар - излюбленных судов прибрежных пиратов, до берега не дойдет, было ясно еще за два дневных перехода до облюбованной братьями укромной бухты. И виной тому была патологическая жадность всемогущего Юсуфа – паши. Да и кому понравится, что тебя, на глазах всего честного люда, так бесцеремонно обворовывают, какие – то вшивые шакалы. Тебя, всесильного владыку одного из крупнейших илеитов империи, без высочайшего повеления которого, ни какая муха не посмеет сесть на испражнения самого шелудивого ишака, в одночасье лишили не только богатейших даров Русского посольства. Да аллах бы с ними, подношениями этими. Своего золота и каменьев самоцветных столько, что впору посыпать монетами дорогу, во время движения его высочайшей светлости. Но на корабле, везущем дары, была русоволосая красавица, способная затмить любую звезду в его, да и не только его, гареме. Такого позора Юсуфу паше не перенести.

Чтобы умилостивить безымянных духов, оберегающих спокойствие затерянного в Африканских джунглях народ, а уже многие сотни лет, чернокожая чародейка Фатима призвала их на помощь, не проронив при этом ни звука. Нет, колдунья Фатима великолепно знала, как зовутся эти божества, но, не удержав языка за зубами, умерла бы сама в муках, перед которыми муки ада неверных, покажутся раем. Задушила шелковым шнурком грудного младенца одной из рабынь. Обмыла его кровью собственноручно зарубленной курицы, давно уже кричавшей петухом, и бросила младенца в море, под непрерывно выкрикиваемые проклятия. Вопреки ожиданиям, младенец не утонул. Напротив, он выпрыгнул из воды и растя на глазах, превратился в густую, черную тучу, в мгновение ока переросшую в шквал. Страшнейший ураган, сопровождающийся восьмиметровыми волнами, пустил на дно почти все кумары, до самого верха, загруженные награбленным добром, вместе с командами. Попасть в тихую бухту, сокрытую от многометровых волн открытого моря огромными прибрежными камнями, утлое суденышко могло только в тихую, безветренную погоду, во время прилива, славировав, используя попутное течение. Но об этом, можно было только мечтать. Однако, трещавшее по всем своим плохо проконопаченным швам утлое суденышко, словно гигантская чайка приподнялось над волнами, и подхваченное неведомо какими силами, перемахнуло через страшный камень, закрывающий вход в бухту. Понятно, что не очередной  шквал проделал все это, с ювелирной точностью!

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: