Характеристика основных критических воззрений (Сёрл, Деннет)

 

В 1994 г. в Туссане (Аризона) проводилась конференция «К научной основе сознания», на которой австралийский философ Чалмерс в рамках своего доклада впервые разделил проблемы, связанные с изучением сознания, на «легкие» (о них известно, в каком направлении стоит искать решение) и «трудные» (вообще непонятно, что с ними делать в рамках существующей методологии и концептуального аппарата). Суть «трудной проблемы» - «каково это - быть тем-то/таким-то». В.В. Васильев предлагает такой поясняющий вариант ее формулировки: «Как ментальные состояния, в их квалитативном аспекте, соотносятся с соответствующими им нейронными процессами и почему они вообще существуют в привязке к этим процессам? ». Чалмерс, таким образом, дал очень удачное название проблемы и фактически задал направление поисков решения, которые должны были стать плодотворными и открыть для философии сознания новые горизонты. Теперь обратимся к конкретным вариантам решения и посмотрим post factum, какую роль сыграла формулировка Чалмерса, с таким энтузиазмом воспринятая его коллегами. Рассмотрим позиции наиболее авторитетных мыслителей, разрабатывающих проблему сознания в рамках аналитической философии.

Первый представитель философии сознания, - Дж. Сёрл. В.В. Васильев в своей книге весьма критично относится к его взглядам, упрекая его в отсутствии ответа на вопрос о характере связи между телом и сознанием. Однако нам эта критика кажется не совсем справедливой. Ведь на самом деле Сёрл дал, по крайней мере, намек на ответ, поскольку полагает, что в некоторых культурных традициях проблема сознание-тело даже не может быть сформулирована. Тем самым Сёрл утверждает, что сама постановка «трудной проблемы сознания» зависит от нашего концептуального аппарата. Более того, он идет дальше, говоря, что в рамках нашей культуры, где и поставлена «трудная проблема», задачу ее разрешения должна взять на себя нейронаука. Что же касается философии, то Сёрл предлагает выйти за рамки начавшегося, по крайней мере, с Декарта противопоставления сознания и тела.

Поскольку в поисках решения «трудной проблемы сознания» Сёрл обращается к особенностям концептуального аппарата, нам представляется важным отметить здесь тесную связь с гипотезой лингвистической относительности Сепира-Уорфа. И хотя вопрос о взаимовлиянии мышления и языка, обсуждавшийся еще в трудах В. фон Гумбольдта, до сих пор общепризнанного ответа не получил, не оставляет сомнений его огромное значение для понимания различных формулировок соотношения духовного и физического, принятых в разные эпохи в различных культурах.

Анализируя взгляды Сёрла на проблему сознания, невозможно обойти вниманием его мысленный эксперимент «китайская комната», оказавший огромное влияние и на философию, и на исследования в области искусственного интеллекта. Сёрл формулирует его следующим образом: «Просто вообразим, что некто, не понимающий по-китайски, заперт в комнате со множеством китайских символов и компьютерной программой для ответа на вопросы по-китайски. Внешнее воздействие на данную систему состоит из китайских символов в форме вопросов; на выходе системы находятся китайские символы, представляющие собой ответы на поставленные вопросы. Мы могли бы предположить, что данная программа столь хороша, что ответы на вопросы неотличимы от ответов носителя китайского языка. Но опять же ни человек внутри, ни какая-либо другая часть системы в буквальном смысле слова не понимает китайский. И поскольку у запрограммированного компьютера нет ничего такого, чего не было бы у этой системы, то такой компьютер - как компьютер - также не понимает китайский. Поскольку программа сугубо формальна или синтактична, а также потому, что сознаниям присуще ментальное или семантическое содержание, любая попытка воспроизведения сознания с помощью чисто компьютерных программ упускает сущностные черты сознания».

В.В. Васильев пишет: «допущение возможности слабого ИИ кажется безобидным, пока мы не осознаем, что Сёрл, выходит, готов допустить создание таких, к примеру, программ, которые будут полностью эмулировать человеком понимание хотя бы того же китайского языка. И в позднейших вариантах изложения своего аргумента Сёрл говорит уже именно о глобальных программах и о том, что их выполнение на компьютере не дает с необходимостью эффекта реального понимания». Здесь, полностью соглашаясь с критикой Васильева, можно адресовать Сёрлу серьезные упреки. Во-первых, остается неясным его ответ на фундаментальный вопрос: что такое понимание? каковы его критерии? что значит «понимать»? Во-вторых, на наш взгляд, нельзя создать программу, полностью эмулирующую понимание языка, без того чтобы фактически не создать сознание. Ведь понимание языка предполагает не простой перевод, но понимание значения слов (скажем, для ответа на вопрос, что находится перед вами на столе? ), а значения слов всегда зависят от контекста употребления, то есть в конечном счете от ситуации и ее интерпретации, которая происходит именно в сознании, но не в языке. Главная же проблема заключается в том, что к сознательным процессам здесь подходят с точки зрения модульной теории сознания (согласно которой сознание состоит из «блоков», и каждый из них выполняет свою отдельную функцию) и когнитивной науки, - но почему не холистски? К тому же, едва ли возможно полностью формализовать естественный язык. В целом «аргумент китайской комнаты» представляет собой довольно сомнительное предприятие, как и вообще почти все мысленные эксперименты в философии.

Вторая важная фигура в современной аналитической философии сознания - Д. Деннет. В настоящее время этот философ утверждает, что как таковой «трудной проблемы сознания» вообще не существует. В книге «Sweet Dreams» он пишет: «Как только мы примем во внимание все немистические пути, когда мозг может создавать плодотворные иллюзии пользователя … мы можем начать представлять, как мозг создает сознание». Таким образом, получается, что сознание вполне поддается рациональному, не прибегающему к тайне и мистике, объяснению. Для осуществления этого объяснения, согласно Деннету, мы должны обратиться к анализу культуры. Проводя аналогию с теорией эволюции и «эгоистичными генами» Р. Доукинза, Деннет полагает, что лучше всего понять сознание можно с помощью гипотезы «мемов» - своеобразных структурных единиц культуры, которые человек может создавать, воспринимать извне и которые могут передаваться от человека к человеку, становясь «эгоистичными паразитами» мозга. «Само человеческое сознание - это громадный комплекс мемов (или, точнее, мемо-эффектов в мозге)». Каждый мем, согласно Деннету, должен представлять собой некий алгоритм, поскольку один из основных способов освоения культуры - имитация, а имитировать можно лишь то, что формализовано, что может быть представлено в виде уникальной последовательности шагов. Такой взгляд на культуру и сознание представляется нам довольно спорным. Во-первых, потому что отсутствует четкая процедура, позволяющая отличить мем от того, что мемом не является; если же полагать, что мемом может быть вообще все что угодно, то объяснительная ценность этой сущности окончательно исчезает, а следовательно, исчезает и смысл ее введения в теорию. Во-вторых, потому, что Деннет, объясняя сознание с помощью мемов, приходит к следующему выводу: «Сознание лучше всего может быть понято как работа фон-нойманновской виртуальной машины». Этот вывод, в свою очередь, позволяет адресовать Деннету вопрос, почему же для объяснения сознания нам приходится прибегать к аналогии ЭВМ с последовательной архитектурой, притом, что мозг, согласно самому Деннету, подобен ЭВМ с параллельной архитектурой. Автор «Объясненного сознания» пока не прояснил окончательно свою позицию по этому вопросу.

Переходя к ранней деннетовской аналогии сознания и шахматной программы, можно возразить Деннету, что шахматная программа не похожа на сознание. То, что мы приписываем компьютеру какие-то интенциональные состояния, ничего не говорит нам об их наличии. Компьютер не мыслит, он работает по заданному алгоритму (в данном случае перебора вариантов), за пределы которого не выходит.

Возникают вопросы и по поводу «зомби» - полных аналогов человека, ведущих себя как люди, но лишенных, однако, сознания. Помогает ли что-нибудь решить введение этого мысленного конструкта? На наш взгляд, оно не только ничего не проясняет, но и запутывает ситуацию (хотя бы потому, что зомби никто никогда нигде не видел), и понятно, почему Маккинси считает некоторые мысленные эксперименты с зомби абсурдом. Но если Маккинси относится с подозрением конкретно к мысленному эксперименту с зомби, то мы относимся с подозрением почти ко всем мысленным экспериментам современной аналитической философии сознания. Поясним нашу точку зрения.

Мысленный эксперимент является важной составляющей методологии современной аналитической философии сознания. В связи с неуклонно расширяющимися возможностями нейронаук философы сталкиваются с трудностями в определении онтологического статуса сознания, в оценке возможностей моделирования сознания на неорганической основе и всех опасностей, связанных с этим. Поскольку решить эти проблемы эмпирическим путем пока не удается, в том числе по причине высокой технологической сложности и затратности таких решений, не остается иного очевидного выхода, кроме как перейти от реальных экспериментов к мысленным. Что же представляет собой мысленный эксперимент?

Прежде всего нужно различать два типа мысленных экспериментов: иллюстративный и доказательный. Первый призван пояснить не вполне понятный тезис каким-либо примером (удачный пример такого рода приводит Б. Рассел: индуктивные построения на основе жизненного опыта, здравого смысла и очевидности часто подобны построению гипотезы цыпленком, полагающим, что его хозяин приходит каждое утро его кормить и что, следовательно, это - радостное событие; однако эта гипотеза работает лишь до тех пор, пока однажды хозяин не приходит с ножом, дабы отправить цыпленка на праздничный стол). Второй претендует на доказательство какого-либо положения, так как конструирует логически возможную ситуацию, где гипотеза автора работает, а противоположная ей - нет. Далее истинность примера расширяется до рамок реального мира. Но, во-первых, эксперимент как форма подтверждения той или иной гипотезы для науки бесполезен (по крайней мере, со времен Поппера это ясно). Во-вторых, вызывает серьезные вопросы возможность расширения действия логической возможности до фактической, что предполагают практически все мысленные эксперименты аналитической философии сознания. Дело в том, что такое расширение возможно только на основании принципа тождества мышления и бытия, справедливость которого вызывает большие сомнения, по крайней мере, без дополнительного обоснования. Но это обоснование может вестись только с целью признать действенность этого принципа в рамках заданной модели исследования, с соответствующим концептуальным аппаратом. В-третьих, очень часто в подобных экспериментах в предпосылках или условиях возможности проведения самого эксперимента уже предполагается то, что требуется доказать (например, как в мысленном эксперименте с нейроученой Мэри; недаром его автор, Ф. Джексон, в итоге признал, что данный эксперимент не в состоянии подтвердить то, что требуется). В-четвертых, в таких экспериментах часто предлагается сделать либо очень сильное допущение (зачастую неясно, почему собственно мы должны его делать), либо используются не совсем понятные концептуальные конструкции. Конечно, мысленные эксперименты используются не только в философии, но и, например, в науке. Но там они всегда включены в определенную картину мира (и сами ученые это понимают и не выходят за рамки своей области), а философия все-таки претендует на описание реальности самой по себе, вне влияния так называемых концептуальных каркасов. Кроме того, можно показать, что большинство мысленных экспериментов в науке являются либо иллюстративными, либо их авторы стремятся к очень тщательной проработке собственных исходных посылок, используемых идеальных объектов. Кстати, хороший пример четкого и ясного мысленного эксперимента, соответствующего всем требованиям, можно найти в философской классике. Это «Ахиллес и черепаха» Зенона, хотя и этот «эксперимент» говорит скорее не о невозможности движения, но о трудности его концептуализации, то есть в конечном счете носит иллюстративный характер. Можно сказать, что это - наша сегодняшняя интерпретация этого мысленного эксперимента, но не будем забывать, что формулировавший его Зенон был сторонником тезиса о тождестве бытия и мышления, который в те времена еще не был подвергнут критике и считался вполне состоятельным.

Возвращаясь к «нейроученой Мэри», нужно сказать, что здесь используется весьма спорная и неясная концептуальная конструкция: Мэри знает все о зрении с его, так сказать, физической стороны, так как живет в будущем, во времени, когда нейронаука полностью прояснила механизмы зрительного восприятия. Во-первых, почему мы должны думать, что механизмы зрительного восприятия когда-нибудь будут полностью прояснены или что они, будучи проясненными, окажутся таковыми, какими мыслит их автор эксперимента? Во-вторых, что значит «знать все о зрении с его физической стороны»? Будет ли это знанием? Можно ли знать все о зрении, не видя определенных цветов? Разве в механизмы зрительного восприятия не должен быть включен и внешний мир? В-третьих, если допустить, что механизмы все-таки будут прояснены, то почему мы должны думать, что предложенный мысленный эксперимент будет возможен реально? Ведь, судя по всему, он опять исходит из модульной теории сознания, но эта модель может быть оспорена с позиций холистского представления. Таким образом, эксперимент с «Мэри» весьма подозрителен и не может ничего обосновать в нашем реальном мире, по крайней мере, пока наука серьезно не продвинется в направлении объяснения механизмов зрительного восприятия. Подробный разбор другого мысленного эксперимента аналитической философии, связанного на сей раз с «двойниками», проводит П. Рикёр, откровенно иронизируя над его автором.

Аналитическая философия как стиль философского мышления исторически охватывает множество направлений философской мысли - онтологию, этику, социальную философию, философию сознания. С конца XX века язык изучается Д. Сёрлом в непосредственной связи с сознанием как биологическим свойством головного мозга. Показано, что недуальная редукция Д. Сёрлом интенциональности, языка и сознания к процессам мозга, определяющего разнообразие человеческой жизни, приобретает форму натуралистического их понимания - то есть, понимания их в неразрывной (десубстантивной) взаимосвязи с биологическими, природными процессами. Ментально нагруженное поведение каузально детерминировано процессами мозга. Натурализация языка и сознания заключается в том, что источником принятия решений личности выступает её рационально мыслящий «ментализованный мозг», сущностным свойством которого являются верования, интенциональные акты и социальные факты. Коллективные интенции, являясь свойством мозга животных и человека, каузально детерминируют групповое сплочение в поле социальной активности. Это выступает попыткой преодоления природно-культурной и телесно-ментальной разукоренённости, где интенции, язык и сознание, свобода воли и выбора, недуально редуцированные к нейродинамике мозга, объясняют истоки социального конструктивизма.

В объяснении социальной динамики важную роль играют коллективные интенции, натурализованные Д. Сёрлом до свойств мозга в целях практически правильного познания социумом окружающего мира.

Основная специфика дискуссий заключается либо в подтверждении, либо опровержении наличия строгих каузальных связей и законов физически замкнутого мира, взаимосвязей языка и сознания, а также, в поиске ответов на поставленные вопросы о возможности морали и свободы воли у искусственного интеллекта. Претензии когнитивистов на дигитализацию языка и сознания компьютационными процессами «моральных машин» подвержены Д. Сёрлом критике в биологическом натурализме. В мысленных экспериментах по нейробиологии принятия решений показано, что машинный функционализм неспособен эмулировать сознание, язык и свободу воли. Аргумент «Китайская комната» показывает, что синтаксически оформленный речевой акт, производимый роботом, не имеет семантических данных и не содержит понимания смысла.

Мозг человека, компьютационистски ассоциируемый исследователями искусственного интеллекта с детерминирующей сознание машиной, способен инициировать рациональные поступки, при которых возникают такие каузально независимые от биологических процессов мозга ментальные состояния, для которых недостаточно только техноморфной нейродетерминации по аналогии с искусственным интеллектом. Причиной, влияющей на каузально независимые от мозга ментальные состояния, выступает нейробиологически детерминированная рациональная деятельность сознающей личности в потоке процессуально-событийной непредсказуемости.

Социально-экологическая критика в философии сознания Д. Сёрла подтверждает мысль, что такие, сугубо гуманистические феномены, как язык, свобода воли, сознание, безрезультатно подвергать компьютеризации и далее понимать их как перспективные пути исследований в рамках философских вопросов аналитики языка и сознания в XXI веке.

В качестве важной характеристики, выявляющей основные особенности языка и сознания, Д. Деннет рассматривает понятие гетерофеноменологической интенциональности. Эта установка выступает в качестве интерпретации и предсказания поведения индивида в сообществе, способом атрибутирования индивиду интенциональности, сознания, с позиции от третьего лица - внешнего окружения. Чтобы интенциональная установка содействовала интерпретации поведения ментальных и нементальных систем как сознательных, необходимо на первый план выдвинуть стратегию объяснения поведения данных систем с позиции народно-психологических резонов, на уровне здравого смысла приписывающих самость, язык, волю и сознание этим системам.

Франсис Крик(1994) показывает нам пример того, что происходит, когда вы принимаете различие Чалмерса. Он пишет в конце своей книги по сознанию: «Я не сказал почти ничто относительно qualia - красноты красного - кроме того, чтобы почистить это с одной стороны и надеяться на лучшее» (с. 256.) Но рассмотрим, что будет «не так» со следующим заявлением, сделанным воображаемым неврологом (Кроком), если заменить «восприятие» на «qualia» в цитате из Ф.Крика: «Я не сказал почти ничего о восприятии - фактическом анализе и понимании визуального входа - кроме того, чтобы почистить его с одной стороны и надеяться на лучшее». Сегодня мы все можем признать, что на чем бы заявление Крока ни основывалось, оно безнадежно, потому что не так давно именно это было той ошибкой, которую фактически делали исследователи мозга: все они слишком часто поддавались искушению рассматривать видение, как телевидение - как будто это просто вопрос получения «картинки» от глаз до экрана, расположенного где-нибудь в середине, где она может быть красиво воспроизведена так, чтобы могли осуществляться явления оценки и анализа. Сегодня мы понимаем, что анализ - независимо от того, как вы хотите его назвать, в конце концов, составляет все визуальное понимание - начинается сразу же на сетчатке; если вы откладываете его рассмотрение, то вы неверно описываете функционирование визуального восприятия. Крок ошибся: он создал артефакт в виде «трудной» проблемы восприятия, не замечая, что она испаряется, когда закончена работа над отдельными легкими проблемами.

Чалмерс, по мнению Деннета, еще не попал в одну из этих ловушек, не полностью попал. Он понимает, что должен показать, как его стратегическое предложение отличается от этих предложений, которые он признает обреченными. Он пытается сделать это, утверждая, что сознание поразительно отличается от жизни, а также отличается от особенностей восприятия, неверно истолкованного Кроком: когда дело доходит до сознания, то трудная проблема является «почти уникальной» в том, что она « выходит за рамки проблем, касающихся выполнения функций». Он не дает нам в качестве примера никакого другого явления с этой специфической особенностью, но в любом случае то, что он утверждает в поддержку этого заявления, просто повторяет нижеследующее другими словами: «Для того, чтобы это понять, обратите внимание на то, что когда мы объяснили выполнение всех познавательных и поведенческих функций вблизи переживания... там все же остается дополнительный, оставшийся без ответа вопрос: почему выполнение этих функций сопровождается переживанием? Простое объяснение функций оставляет этот вопрос открытым».

По мнению Деннета, Чалмерс рекомендует параллель с физикой, но она имеет неприятные последствия. Он предлагает, чтобы теория сознания «рассматривала само переживание как фундаментальное качество мира наряду с массой, зарядом и пространством-временем». Как он правильно отмечает: «[Физиками] не предпринимались попытки для объяснения этих качеств в терминах чего-нибудь более простого», - но физики приводят независимые свидетельства, заставившие их ввести эти фундаментальные категории. Чалмерсу нужен аналогичный аргумент для поддержки своего предложения, но когда мы спрашиваем, какие данные заставляют его ввести эту концепцию, то ответ неутешителен: вера в фундаментальное явление «переживания». Такое введение концепции не осуществляет никакой объяснительной работы. Эта основанная на очевидности аргументация является круговой.

Мы можем это увидеть, сравнивая предложение Чалмерса с еще одним воображаемым качеством: привлекизм (термин, калька с употребляемого Денеетом). Предложение состоит в том, что поскольку некоторые вещи явно привлекательны, а другие вовсе нет, и это можно просто увидеть, как бы трудно ни было это описать или объяснить, то лучше нам постулировать привлекательность как фундаментальное качество в физике наряду с массой, зарядом и пространством-временем. Привлекизм даже хуже, чем витализм. Никто бы и на минуту не принял витализм всерьез, если бы у виталистов не было набора независимо описываемых явлений: воспроизводства, метаболизма, само-восстановления и т.п. - которые, как они надеялись, могли объяснить постулируемый ими фундаментальный элемент жизни. Как только эти явления были объяснены иным способом, витализм испустил дух, по крайней мере, но у него был проект. До тех пор, пока Чалмерс не даст нам независимое основание для рассмотрения решительного действия по присоединению «переживания» к массе, заряду и пространству-времени, на его предложение можно не обращать внимания.

Натурализация сознания и свободы, понимание их в коэволюционном единстве с природными процессами выступает новой идеологией отношения к реальности: приписывание интенциональной установки к эволюционным алгоритмам естественного отбора позволяет понять, как природа «дарвинизирует» язык, сознание и свободу сложных биологических, ментальных систем, человека. Отмечается, что наличие в лапласовских дизайнах эволюции каузальных провалов - пространства выбора, манёвров, уклонов, игр жизни, выступает одним из факторов развития человеческого языка, сознания, свободы. Говоря о свободе человека, Д. Деннет не проводит жёсткую демаркацию между причиной и следствием, наукой и народными убеждениями, фактом и нормой, природным и культурным, естественным и искусственным. В натуралистическом подходе на современном этапе развития наук о человеке не разрывается генетическая взаимосвязь социального и биологического, телесного и ментального. На основании взглядов Д. Деннета обосновывается положение, что одним из существенных факторов становления свободы являются эволюционно организованные язык, сознание и культура, в контексте которых совершенствуется невральная карта мозга как простых организмов, так и человека. Общество, натуралистически читая разум Матери-Природы, применяя третьеличностные резоны и интенции к алгоритмам естественного отбора, обретает свободу. Одной из важных мыслей, проводимых в натуралистских дискуссиях является идеологизация эволюционного отбора как естественной колыбели языка, сознания, рациональности и свободы человека.

Понятие «другого сознания»

 

Проблема «другого сознания» (ДС) составляет важнейший аспект проблемы сознания. В ней тесно переплетаются сугубо научные и философские подходы.

Прежде, чем говорить о ДС, надо определиться с самим понятием сознания (содержание которого многомерно и во многом расплывчато), попытаться выделить и упорядочить основные планы проблемы сознания и определить, по крайней мере, специфические и неотъемлемые свойства сознания.

На мой взгляд, во избежание редукционистских и упрощенческих подходов, сознание должно рассматриваться в четырехмерной категориальной структуре, а именно в следующих планах: 1) гносеологическом, 2) онтологическом, 3) аксиологическом и 4) праксеологическом (интенциональность, целеполагание, воля). Эти основные категориальные измерения не редуцируемы друг к другу, но взаимополагаемы (в том смысле, что каждое из них требует рефлексии через остальные).

Вместе с тем во всех этих измерения важно различать два вида анализа явлений сознания: а) по их содержанию и б) по способу их существования (вопрос о способе существования явлений сознания часто оставляют в тени).

Неотъемлемое же и специфическое качество сознания состоит в том, что оно является субъективной реальностью (сокращенно СР). Это качество обозначается в аналитической философии терминами «ментальное», «феноменальное», «субъективный опыт», «квалиа» и др. (хотя некоторые ее представители широко используют также термин «субъективная реальность» - Дж. Серл, Т. Нагель, Д. Чалмерс и др.). Именно это качество служит камнем преткновения при теоретическом объяснении сознания и попытках вписать его в физическую картину мира (так называемый «провал в объяснении» - Т. Нагель и др.). С ним же связаны и главные трудности проблемы ДС.

Суть проблемы ДС - в знании (и понимании) СР другого человека. Но это предполагает знание (понимание) собственной СР, знание того, как мы отображаем, оцениваем, объясняем свои сознательно переживаемые состояния и как мы управляем ими (в этом отношении большой интерес для проблемы ДС имеют материалы о сознании ребенка до освоении им языка, данные об измененных состояниях сознания и особенно психопатологии).

Однако качество СР присуще и психике животных. Поэтому имеет смысл ставить проблему более широко - как проблему другой субъективной реальности. Это вызвано тем, что сознание человека и СР животных имеют существенные общие черты и единый эволюционный источник, а так же тем, что теоретически мыслимо существование других типов СР (в иных звездных мирах) и возникновение новых разновидностей СР в результате развития информационных технологий и симбиозов человека с искусственными информационными системами. Во всяком случае размышления в этом направлении и мысленные эксперименты, опирающиеся на такие посылки, способны иметь немалое эвристическое значение.

В проблеме другой СР можно выделить два взаимосвязанных вопроса:

.   каковы критерии (или хотя бы основания для определения) того, что некоторый внешний объект обладает СР (а не просто выполняет разумные действия, как это предполагается, например, Тестом Тьюринга и его современными модификациями); что требуется для диагностики наличия или отсутствия у него этого качества?

.   как возможно и как достигается познание (понимание) содержательно определенных состояний СР другого существа, прежде всего человека (хотя это должно быть отнесено и к животным).

Первый вопрос концентрирует внимание на самом качестве СР, его онтологическом статусе: является ли оно эпифеноменом («номологическим бездельником») или способно выполнять каузальные функции? И если способно, то в чем специфика этих функций и как можно их объяснить, поскольку явлениям СР нельзя приписывать физические свойства? Эти вопросы в аналитической философии решаются по преимуществу с позиций редукционизма физикалистского или функционалистского типа. В последние десятилетия преобладает второй из них, в концепциях которого явления СР сводятся к функциональным отношениям, отождествляются с некоторым их классом. Это связано с оформлением во второй половине прошлого века парадигмы функционализма, противостоящей классической парадигме физикализма. Суть первой в том, что описание функциональных отношений логически независимо от описания физических свойств; а это исключает возможность редукции первых ко вторым.

Тем самым создается теоретическая основа для нового типа объяснения и предсказания в области исследования самоорганизующихся систем и информационных процессов. Ключевым пунктом здесь служит принцип инвариантности информации по отношению к физическим свойствам ее носителя (т.е. одна и та же информация может быть воплощена и передана носителями имеющими разную массу, энергию и т.п., может кодироваться по-разному). В самоорганизующихся системах цель и результат управления определяется информацией как таковой, а не самими по себе физическими свойствами носителя. Это позволяет выделить особый вид причинности - информационную причинность и подойти к пониманию явлений СР с позиций парадигмы функционализма, допускающей не только редукционистскую стратегию, но и построение теоретических объяснений нередукционистского типа.

Психика - продукт эволюции, ее оригинальная находка, позволившая решить фундаментальную проблему поддержания целостности, способности развития и эффективного управления в сложных самоорганизующихся системах, ведущих подвижный образ жизни (элементы которых так же являются самоорганизующимися системами). Сохранение единства системы такого рода и централизация управления - важнейшие функции психики и тех ее регистров, которые связаны с явлениями СР.

В этом отношении широко распространенные в аналитической философии теоретические рассуждения, связанные с истолкованием «зомби» (теоретически мыслимого существа, обладающего всеми интеллектуальными и иными функциями человека, но начисто лишенного сознания) представляются мне мало продуктивными. Если это существо обладает многими, но не всеми функциями, то выводы тривиальны. Если же абсолютно всеми функциями, то тогда оно несомненно должно обладать и сознанием.

Качество СР есть функция чрезвычайно сложно организованной и специфической мозговой нейродинамической системы, отличной от той, которая реализует информационные процессы, «идущие в темноте» (выражение Д.Чалмерса). Мы пока еще далеки от понимания «устройства», структурно-функциональной организации такой системы, но ясно, что это кодовая организация. Постепенно прорисовываются ее существенные черты. За последние годы в этом направлении достигнуты существенные успехи (работы Эделмена, Иваницкого, Сергина, Арбиба и Риззолатти и др.). Речь идет о специфическом типе структурно-функциональной организации, способной представлять системе информацию в «чистом» виде. Теоретически допустимо мыслить, что такая организация воспроизводима на различной субстратной основе. И суть именно в ней, ибо она создает качество СР. Общие, существенные и специфические свойства подобной организации, если они станут известны, смогут служить критериями диагностики наличия или отсутствия качества СР у некоторого внешнего объекта (по крайней мере, в земных рамках).

Эта задача по своему характеру представляет собой задачу расшифровки кодов. Успехи в решении такого рода задач продемонстрированы генетикой. На повестке дня - решение задачи расшифровки мозговых нейродинамических кодов явлений СР.

Но так как этот фундаментальный вопрос проблемы ДС и, шире, другой СР пока не решен, ее обсуждение обычно проводится лишь во втором аспекте: как достигается познание содержательно- определенных состояний СР другого? В большинстве случаев концептуальные построения, стремящиеся ответить на этот вопрос, основываются на «аргументе по аналогии», восходящем к Декарту. Суть его в том, что знание о ДС обусловлено знанием о собственном сознании. Мои субъективные состояния даны мне непосредственно, а другого - лишь посредством их внешних проявлений. Я знаю типичные корреляции между состояниями своей СР и их внешними проявлениями (реакциями, поведением, речевыми актами и пр.). Наблюдая подобные внешние проявления у другого, я могу судить о состояниях его СР. Кроме того часто ссылаются на аналогичную телесную структуру и физиологию. Существуют различные версии использования указанного аргумента, в том числе опирающаяся на понимание речи ( Х. Прайс и др.).

Концепции такого рода, характерные для представителей аналитической философии (часто ссылающихся на Дж. Ст. Милля), опираются на эмпирические регулярности и, как правило, не достигают теоретического уровня. Сознавая слабость «аргумента по аналогии», его не раз пытались «усовершенствовать» (напр., С. Хэмпшайр и др.) и вместе с тем постоянно подвергали критике (он все время «находится в ремонте», по словам Н. Малкольма, кроме которого основательной критике указанный аргумент подвергали П. Стросон, С. Шумэйкер и др.).

Основные контрагументы следующие: для многих субъективных состояний связь между ними и их внешними проявлениями многозначна; в большинстве случаев мы описываем свои состояния СР для себя таким образом, что при этом вообще отсутствуют бихевиоральные критерии; оценка собственных ментальных состояний бывает ошибочной, и др. Характерно, что Б. Рассел, называя «аргумент по аналогии» «туманным», тем не менее, прибегал к нему, хотя и предложил свой подход. По его мнению, познание ДС должно совершаться также, как познание ненаблюдаемых объектов; методы познания таких объектов освоены наукой, в особенности физикой. Однако напрашивается возражение: вряд ли корректно использовать в данном случае термин «наблюдение» в отношении собственных состояний СР, здесь имеет место другой способ отображения, отличающийся от чувственных данных; соответственно это относится и к характеристике ДС как ненаблюдаемого.

Наряду с эмпирическими концепциями существуют и теоретические подходы к проблеме ДС. Среди них - основательная концепция Гуссерля (проанализированная в работах Н.М. Смирновой в сопоставлении с концепциями Шютца и Шеллера, представляющими для нашей темы существенный интерес). Гуссерль конструирует трансцендентальное Эго, опирается на аналогизирующую апперцепцию смысла собственного сознания, на аналоговую проекцию его смысла на другую телесность, стремится преодолеть противоречия, возникающие при обосновании интерсубъективности, которая выполняет ключевую роль в проблеме ДС.

Вопрос в том, как интерпретируются и применяются эти понятия. Но несомненно, что указанное обстоятельство свидетельствует об их рациональном смысле, важной роли в разработке проблемы ДС. При этом наиболее острым является вопрос о правомерности исходной посылки «моего сознания» для познания ДС. Элементарный эпистемологический анализ показывает взаимополагаемость в ряде существенных отношений «моего сознания» и «другого сознания». Очевидна интерсубъетивная нагруженность множества моих актуальных и диспозициональных состояний СР, моих «отчетов от первого лица». С другой стороны, те, кто берет за первичное, исходное некий уже готовый интерсубъективный препарат сознания, т.е., вслед за Шеллером, утверждают, что «сфера Мы предшествует сфере Я», всегда неявно противоречат самим себе. Среди представителей аналитической философии и особенно когнитивных наук получила широкое распространение так называемая Теория Теории (сокращенно она именуется в текстах, где о ней ведется речь, ТТ). Ее предметом является процесс и результат самоосознания( self-aware-ness). Суть ТТ в том, говоря кратко, что знание

⇐ Предыдущая12345

Поделиться: