УРЕНСКИЕ СКИТЫ – УБЕЖИЩА ДРЕВЛЕПРАВОСЛАВИЯ

 

Скит представляет собой отшельническое поселение беженцев от светской и церковной власти, а также — скитальцев и ищущих уединения от мирской жизни среди тихой пустоши и естественной природы вдали от больших селений, цивилизации и индустриальных городов. Сложилась поговорка для одной из ситуаций: «Муж ревнив, поп глумлив, свекор сердит — пойду-ка я в скит! »

С развитием церковной власти скиты стали частью церковно-административного деления и вошли в подчинение настоятеля монастыря, хотя и продолжали организовываться в отдалении от монастырских земель и на окраинах пустующих угодий в виде небольших монашеских келий для отшельников. Монахи, живущие в скиту, принимают дополнительные обеты строгого поста, усиленной молитвы, затворничества и иные типы обязанностей и обязательств пред самими собой и Всевышним.

В основе своей скиты являются условно закрытыми поселениями для посещения посторонними лицами. В старообрядчестве скитом назывался и называется любой монастырь и поселение монастырского типа.

Людская память сохранила названия некоторых из них в Урень-крае: Красноярский (на реке Усте), Макридинский (в 10 км к югу от Уреня), «Городненский» (на реке Арья в 1 километре к востоку от д. М. Арья), «Одинцы» (на месте нынешнего поселка Обход), Шитовский (по деревне), Лубянский (на месте нынешней деревни Б. Кириллово), Ляпинский (на месте бывшей деревни Ляпино-дол) и другие.

Вот описание самого известного скита – Красноярского – в романе Мельникова-Печерского «В лесах»: «Стоял он в лесной глуши, на берегу реки Усты, а кругом обнесен был высоким деревянным частоколом. Посредине часовня стояла, вокруг нее кельи. Все здесь было построено шире, выше, суразнее и просторней; кельи друг от дружки стояли подальше; не было на них ни теремков, ни светелок, ни вышек, ни смотрилен. Не будь среди обители высокой часовни да вкруг нее намогильных голубцов, Красноярский скит больше бы походил на острог, чем на монастырь…»

Сведений о бытовании в остальных уренских скитах до нас дошло очень немного, поскольку скитники вели предельно скрытную жизнь. А имперские, а затем и советские исследователи раскола не стеснялись рисовать эту жизнь в самых неприглядных красках. Чего только стоит пародийное описание взаимоотношений лесных людей в романе Мельникова-Печерского. Весьма нелестно отзывался о скитах и исследователь старины, языковед Владимир Даль: «Это вертепы разврата и притоны бродяг».

В наших краях появилась легенда о фальшифомонетчиках из Красноярского скита, раздутая до невероятных размеров еще и в телевизионном многосерийном фильме. Это в условиях-то минимального пользования достижениями цивилизации деньги то ли от руки, то ли печатным способом выпускать! Общеизвестно же, что у староверов Заволжья были богатые покровители из купцов и предпринимателей. Была нужда им еще и фальшивые денежки рисовать!

Или быль о настоятеле Красноярского же скита игумене Михаиле, колоритный образ которого создан также в Мельниковском романе. Живя в безбрачии, Игумен наплодил якобы кучу внебрачных ребятишек. Не стеснялись порой в использовании негативных красок, изображая раскольников, и собратья по перу Мельникова-Печерского, побывавшие в заволжских скитах. Такова была установка царских властей того времени – искоренять раскол всеми возможными способами. Отсюда и родились плоды фантазий художников слова. Впрочем, оставим это на их совести.

Обратимся к некоторым документальным свидетельствам. Хотя уренские староверы и старались жить в полной изоляции от цивилизованного общества, но государственные обязанности в той или иной степени старались блюсти. Так в первой половине XIX века исполняли денежный оброк: Красноярский скит – 200 рублей, Шитовский – 200 рублей, Ляпинский – 75 рублей, Макридинский – 50 рублей. По размеру оброка можно судить и о количественном составе обитателей лесных обителей.

Правда, небольшая величина оброка с Макридинского скита может объясняться тем, что проживали в нем исключительно женщины. А в 1834-35 годах на скит обрушивалась беда за бедой. Годы выдались чрезвычайно засушливыми. Урожай сгорал на корню, а от пожаров погорело множество деревень. Макридинских скитниц несколько выручали плоды леса да капканы на зверей. В довершение всего в 1835 году в скиту были совершены два крупных ограбления. В первый раз «неведомые люди» выкрали хлеб у скитниц, а в другой раз ограбили часовню. По заявлению настоятельницы скита «пограбили из часовни с икон семь пелен (плат для подвешивания икон) для украшения оных, хранящихся в коробочках 15 платков шелковых, пять коноваток (фата), пять платков бумажных, 20 ленточек с окон, 5 ситцевых занавесей, 2 белокрайки (вид герани) – всего на 223 рубля».

Рассмотрим карту Генерального межевания второй половины XVIII века. На ней обозначено местоположение некоторых скитов, что, разумеется, не означает, что их было именно столько. Иные скиты «маскировались» составителями под деревни, а то и просто игнорировались. Царские чиновники при переписи населения всячески старались преуменьшить количество раскольничьих обителей. Вот почему на карте даже не значатся крупнейшие скиты - Красноярский и Макридинский.

Главный недостаток данных карт, конечно же, в том, что создавались они без малейшего представления о науке картографирования. В большинстве селений Урень-края составители вовсе не побывали, а нанесли их расположение со слов знающих жителей, столь же мало разбирающихся в картографировании. Вот сравните, к примеру, наиболее точную карту тех времен со скитом Васильевым и карту современную.

Как видите, изгиб рек на старой карте (слева) существенно искажен. А нынешняя река Пустая поименована Солоницей. Но вот что замечательно, на данной современной карте (справа) река повыше Пустой называется Скиткой! Стало быть, можно допустить, что Васильев скит располагался все-таки не на Пустой, а на Скитке, получившей от скита свое название.

Кстати, происхождение название реки Солоница достойно отдельного пояснения. Как известно, одним из важных природных богатств Поморья, откуда прибывали уренские раскольники, с древнейших времен была соль. Беломорская соль называлась " морянка". В XVII веке Соловецкому монастырю принадлежало 54 соляные варницы. Соль в те времена была огромным богатством. Очевидно, что выходцы с Поморья затеяли выварку соли и здесь. При освоении соляных месторождений применялись буровые скважины. Добыча соли широко практиковалась в Нижегородской губернии. В Балахне, к примеру, в 1644 году действовало 86 варниц. Стало быть, соленосный слой почвы существовал и в наших краях. Нужда заставила староверов добывать эту ценную пищевую добавку в источниках соли – солоницах.

Идем дальше по старинной карте и находим на ней скит Максимов, располагавшийся на реке Ляпинка между деревнями Непряхино и Орлиха. И вновь неувязка, поскольку существует еще и название скита под названием Ляпинский. Потому можно предположить, что Ляпинский и Максимов – название одного и того же скита. Впрочем, вполне допустимо, что существовали оба скита в соседях друг к другу.

А еще известно предание об отшельнице Палаше, проживавшей в землянке в здешних местах и оставившей свое имя возникшей на месте ее жилища деревне Палашино, которая находится по соседству с селом Большое Непряхино.

В те стародавние времена местность была покрыта непроходимым лесом, так что места для трех скитов малого размера вполне могло хватить. Крупные же скиты тербовали и больших пространств для сбора грибов, ягод, добычи дичи, коими кормились обитатели лесных убежищ. Потому крупные скиты находились друг от друга на значительном – 20-30 километров - отдалении, чтобы не соперничать в освоении жизненных пространств.

А теперь перенесемся в северо-восточную часть Уренского района, где с расположением скитов существует еще большая путаница. Мной выделено два места на карте: одно под названием «Скиты» со вторым неразборчивым словом и второе - «Скит Семионов». Лесные обители располагались, как правило, на реках. Вот и здесь изображена никак не обозначенная река невразумительной конфигурации. По всем расчетам, это должна быть река Арейка, приток реки Арьи. Только о существовании скита на Арейке ничего не известно, а вот на Арье действовал широко известный скит Городные (на современной карте он обозначен крестиком).

Еще на карте нетрудно разглядеть два затертых названия поселений. Видимо, деяние все из той же «оперы»: поменьше показывать начальству на местности скитов. Смею предположить, что затертая надпись повыше деревни Шишкино ни что иное, как скит Потаповский (по прежнему названию деревни Шишкино). На поверхности земли остались довольно заметные признаки существования его, и находки вещественных доказательств последнего времени исследователя Владимира Зайцева из деревни Никитино свидетельствуют об этом. Вторая затертая надпись, на мой взгляд, принадлежит потерянному на местности скиту Крапивники, который находился, по воспоминаниям старожилов, как раз между деревнями Шишкино и Стафеево. На месте Городненского скита мне приходилось бывать неоднократно, о чем речь будет впереди.

Писатель Михаил Пришвин в очерке «У стен града невидимого» также оставил свои воспоминания об уренских старообрядцах-отшельниках. В скиту под названием Немолиха, в лесах верстах в четырех к западу от села Семеново, проживали последние раскольники, не признававшие икон и религиозной обрядности, в частности, молитв. Отсюда название. Скит был основан старцем Петрушкой после сожжения старообрядческих скитов, который отрыл здесь землянку. К нему присоединились другие изгои. Количество строений не превышало 5-6. Поселение исчезло в начале ХХ века.

«Здесь по скитам и деревенькам, - пишет Пришвин, - живут потомки ссыльных стрельцов, сохраняют старую веру, крестятся двумя перстами. «Что-то детски наивное и мужественное сочеталось в этих русских рыцарях, последних, вымирающих лесных стариках». Прятались они по болотам, сидели в ямах, читали праведные книги, творили молитву... Чтобы узнать о них, недоверчивых, настороженных, дают мне в провожатые молодого книжника Михаила Эрастовича. С трудом мы добираемся до известного в округе Петрушки. Подростком он убежал в заволжские леса Бога искать. Христолюбец Павел Иванович отрыл ему яму, накрыл досками, дал книги, свечи, по ночам носил хлеб и воду. Двадцать семь лет провёл Петрушка под землёй, а как вышел, настроил избушек, собрал вокруг себя стариков. Но это уж после закона о свободе совести! Говорят мне староверы, что опасаются: «не перевернётся» ли новый закон на старые гонения? Жалуются на попа Николу: забрал из монастыря в Краснояре лучшие иконы в никонианскую церковь, ризы содрал, третьи пальчики приписал, помолодил, сидят теперь весёлые, будто пьяные...»

На старинной карте есть еще несколько затертых названий раскольничьих скитов, в том числе и на территории Тонкинского района. Удастся ли восстановить эти названия, неизвестно. Хотелось бы.

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. УРЕНСКИЕ РОДСТВЕННИКИ МИХАЙЛЫ ЛОМОНОСОВА?